По прошествии некоторого времени  Гуго  оставил  гостей  с намерением отнести своей пленнице еду и питье, а может статься, в  мыслях  у  него  было  и нечто худшее, но увидел, что клетка опустела и птичка вылетела на волю. И тогда его  обуял  дьявол, ибо, сбежав вниз по лестнице в пиршественный зал, он вскочил на стол,  разметал фляги и блюда и поклялся во всеуслышание отдать тело свое и душу силам зла, лишь бы настигнуть беглянку. И пока сотрапезники его стояли, пораженные бушевавшей в  нем  яростью, один  из  них,  самый бессердечный или самый хмельной, крикнул, что надо пустить собак по  следу.  Услышав  такие  слова,  Гуго выбежал  из замка, приказал конюхам оседлать его вороную кобылу и  спустить  собак  и,  дав  им  понюхать  косынку,  оброненную девицей,  поскакал  следом  за громко лающей сворой по залитому лунным светом болоту.

     Сотрапезники его некоторое время стояли молча, не уразумев сразу, из-за чего  поднялась  такая  суматоха.  Но  вот  до  их отуманенного  винными  парами рассудка дошло, какое черное дело будет содеяно на просторах торфяных болот. Тут  все  закричали: кто  требовал  коня,  кто  пистолет,  кто  еще одну флягу вина. Потом, несколько  одумавшись,  они  всей  компанией,  числом  в тринадцать  человек,  вскочили  на  коней  и  присоединились  к погоне. Луна сияла ярко, преследователи скакали все  в  ряд  по тому  пути,  каким,  по их расчетам, должна была бежать девица, если она имела намерение добраться до отчего дома.

     Проехав милю или две, они повстречали пастуха со стадом  и спросили  его,  не видал ли он погоню. А тот, как рассказывают, сначала не мог вымолвить ни слова от страха, но  потом  все  же признался,  что видел несчастную девицу, по следам коей неслись собаки. "Но я видел и нечто другое, - присовокупил он. - Гуго Баскервиль проскакал мимо меня на  вороной  кобыле,  а  за  ним молча  гналась  собака,  и не дай мне боже увидеть когда-нибудь такое исчадие ада у себя за спиной!"

     Пьяные сквайры обругали пастуха  и  поскакали  дальше.  Но вскоре  мороз  пробежал  у  них по коже, ибо они услышали топот копыт, и вслед за тем вороная кобыла, вся  в  пене,  пронеслась мимо  них  без  всадника  и  с  брошенными поводьями. Беспутные гуляки сбились в кучу, обуянные страхом, но все  же  продолжали путь,  хотя каждый из них, будь он здесь один, без товарищей, с радостью  повернул  бы  своего  коня   вспять.   Они   медленно продвигались вперед и наконец увидели собак. Вся свора, издавна славившаяся  чистотой  породы  и  свирепостью, жалобно визжала, теснясь у спуска в глубокий овраг, некоторые  собаки  крадучись отбегали  в  сторону, а другие, ощетинившись и сверкая глазами, порывались пролезть в узкую расселину,  что  открывалась  перед ними.

     Всадники остановились, как можно догадаться, гораздо более трезвые,  чем  они были, пускаясь в путь. Большинство из них не решалось сделать вперед ни шагу, но трое самых  смелых  или  же самых  хмельных направили коней в глубь оврага. И там взорам их открылась широкая лужайка,  а  на  ней  виднелись  два  больших каменных столба, поставленные здесь еще в незапамятные времена. Такие  столбы  попадаются  на  болотах и по сию пору. Луна ярко освещала лужайку, посреди  которой  лежала  несчастная  девица, скончавшаяся  от  страха  и  потери  сил.  Но  не  при  виде ее бездыханного тела и  не  при  виде  лежащего  рядом  тела  Гуго Баскервиля  почувствовали  трое  бесшабашных  гуляк, как волосы зашевелились у них на голове.  Нет!  Над  Гуго  стояло  мерзкое чудовище  -  огромный,  черной  масти  зверь,  сходный видом с собакой,  но  выше  и  крупнее  всех  собак,  каких  когда-либо приходилось  видеть  смертному.  И это чудовище у них на глазах растерзало  горло  Гуго  Баскервилю  и,  повернув  к  ним  свою окровавленную  морду,  сверкнуло  горящими  глазами.  Тогда они вскрикнули,  обуянные  страхом,  и,  не   переставая   кричать, помчались  во  весь  опор по болотам. Один из них, как говорят, умер в ту  же  ночь,  не  перенеся  того,  чему  пришлось  быть свидетелем,  а  двое  других  до  конца  дней  своих  не  могли оправиться от столь тяжкого потрясения.

     Таково, дети мои, предание о  собаке,  причинившей  с  тех самых пор столько бед нашему роду. И если я решил записать его, то лишь в надежде на то, что знаемое меньше терзает нас ужасом, чем недомолвки и домыслы.

     Есть  ли  нужда  отрицать, что многие в нашем роду умирали смертью внезапной, страшной и таинственной?  Так  пусть  же  не оставит  нас провидение своей неизреченной милостью, ибо оно не станет поражать невинных, рожденных после третьего и четвертого колена, коим грозит отмщение, как сказано в Евангелии.  И  сему провидению   препоручаю   я   вас,   дети   мои,   и  заклинаю: остерегайтесь выходить на болото в ночное время, когда силы зла властвуют безраздельно.

     (Написано рукой Гуго  Баскервиля  для  сыновей  Роджера  и Джона,  и  приказываю  им держать все сие в тайне от сестры их, Элизабет)".

     Прочитав  это  странное  повествование,  доктор   Мортимер сдвинул  очки на лоб и уставился на мистера Шерлока Холмса. Тот зевнул и бросил окурок в камин.

     - Ну и что же? - сказал он.

     - По-вашему, это неинтересно?

     - Интересно для любителей сказок.

     Доктор  Мортимер  вынул  из  кармана  сложенную   вчетверо газету:

     - Хорошо,  мистер Холмс. Теперь мы познакомим вас с более современным материалом. Вот  номер  "Девонширской  хроники"  от четырнадцатого  июня  сего года. В нем помещен короткий отчет о фактах,  установленных  в  связи  со   смертью   сэра   Чарльза Баскервиля, постигшей его за несколько дней до этого.

     Мой  друг  чуть подался вперед, и взгляд у него стал сразу внимательным. Поправив очки, доктор Мортимер начал:

     - "Скоропостижная   смерть   сэра   Чарльза   Баскервиля, возможного   кандидата   от  партии  либералов  на  предстоящих выборах, произвела очень тяжелое впечатление  на  весь  Средний Девоншир.  Хотя  сэр  Чарльз сравнительно недавно обосновался в Баскервиль-холле, своим радушием и щедростью он успел  снискать себе любовь и уважение всех, кому приходилось иметь с ним дело. В  наши  дни  владычества нуворишей приятно знать, что потомок древнего  рода,  знавшего  лучшие  времена,  смог  собственными руками  нажить  себе состояние и обратить его на восстановление былого величия своего имени. Как известно, сэр Чарльз  совершал весьма  прибыльные операции в Южной Африке. В противоположность тем людям, которые не останавливаются до тех пор,  пока  колесо фортуны  не  повернется  против  них,  он,  со свойственной ему трезвостью ума, реализовал свои доходы и вернулся  в  Англию  с солидным  капиталом.  В  Баскервиль-холле  сэр Чарльз поселился всего   лишь   два   года   назад,   но   слухи   о   различных усовершенствованиях  и  планах перестройки поместья, прерванных его смертью, успели распространиться повсюду. Будучи бездетным, он не раз выражал намерение еще при жизни  облагодетельствовать своих земляков, и у многих из здешних жителей есть личный повод оплакивать  его  безвременную  кончину. О щедрых пожертвованиях сэра  Чарльза  на  нужды  благотворительности  как  в   местном масштабе,   так   и  в  масштабе  всего  графства  неоднократно упоминалось на страницах нашей газеты.

     Нельзя сказать, чтобы следствию удалось полностью выяснить обстоятельства смерти сэра Чарльза Баскервиля, хотя оно все  же положило  конец  слухам, рожденным местными суеверными умами. У нас нет никаких оснований подозревать, что  смерть  последовала не  от естественных причин. Сэр Чарльз был вдовец и, если можно так выразиться,  человек  со  странностями.  Несмотря  на  свое большое  состояние,  он жил очень скромно, и весь штат домашней прислуги  в  Баскервиль-холле  состоял  из   супружеской   четы Бэрриморов.   Муж  исполнял  обязанности  дворецкого,  жена  - экономки. В своих показаниях, совпадающих с показаниями близких друзей покойного, Бэрриморы отмечают, что здоровье сэра Чарльза за последнее время заметно ухудшилось. По их словам, он страдал болезнью сердца, о чем свидетельствовали резкие изменения цвета лица,  одышка  и  подавленное  состояние  духа.  Доктор  Джеймс Мортимер,  близкий  друг  и домашний врач покойного, подтвердил это в своих показаниях.

     С фактической стороны  все  обстояло  весьма  просто.  Сэр Чарльз   Баскервиль  имел  обыкновение  гулять  перед  сном  по знаменитой  тисовой  аллее  Баскервиль-холла.  Чета  Бэрриморов показывает, что он никогда не изменял этой привычке. Четвертого июня  сэр  Чарльз объявил о своем намерении уехать на следующий день в Лондон и  приказал  Бэрримору  приготовить  ему  вещи  к отъезду,  а  вечером,  как  обычно,  отправился на прогулку, во время которой он всегда  выкуривал  сигару.  Домой  сэр  Чарльз больше не вернулся. В полночь, увидев, что дверь в холл все еще открыта,  Бэрримор  встревожился,  зажег фонарь и отправился на поиски своего хозяина. В тот  день  было  сыро,  и  следы  сэра Чарльза  ясно  виднелись  в  аллее.  Посередине этой аллеи есть калитка, которая ведет на торфяные болота.  Судя  по  некоторым данным, сэр Чарльз стоял около нее несколько минут, потом пошел дальше... и в самом конце аллеи был обнаружен его труп.

     Тут  остается  невыясненным  одно обстоятельство. Бэрримор показывает, что  как  только  сэр  Чарльз  отошел  от  калитки, характер  его следов изменился - по-видимому, дальше он ступал на цыпочках. В то время по болоту, недалеко от аллеи,  проходил цыган-барышник,  некий  Мерфи.  Он  слышал  крики,  но  не  мог определить, в  какой  стороне  они  раздавались,  так  как,  по собственному признанию, был сильно пьян. Никаких следов насилия на   теле  сэра  Чарльза  не  обнаружено.  Правда,  медицинская экспертиза  отмечает  изменившееся   до   неузнаваемости   лицо покойного - доктор Мортимер даже отказался сначала верить, что перед ним лежит его друг и пациент, но подобное явление нередко сопровождает  смерть от удушья и упадка сердечной деятельности. Это подтвердилось в результате вскрытия,  которое  дало  полную картину застарелого органического порока сердца. Основываясь на данных  медицинской экспертизы, следствие пришло к заключению о скоропостижной смерти, что значительно облегчает положение дел, так как желательно, чтобы наследник сэра  Чарльза  поселился  в Баскервиль-холле   и   продолжал  прекрасные  начинания  своего предшественника, прерванные таким трагическим  концом.  Если  б прозаически   точные   выводы  следователя  не  положили  конец романтическим домыслам в связи со смертью сэра Чарльза, которые передавались  по   всему   графству   из   уст   в   уста,   то Баскервиль-холлу  трудно  было  бы  найти хозяина. Как говорят, ближайшим родственником  сэра  Чарльза  является  мистер  Генри Баскервиль  (если  он  жив),  сын  среднего брата покойного. По последним имеющимся  у  нас  сведениям,  этот  молодой  человек находится   в  Америке.  Сейчас  приняты  меры  к  тому,  чтобы разыскать его и сообщить о полученном им большом наследстве".

     Доктор Мортимер сложил газету и сунул ее в карман.

     - Вот  все,  что  сообщалось  о   смерти   сэра   Чарльза Баскервиля, мистер Холмс.

     - Вы  ознакомили  меня  с  делом,  которое  безусловно не лишено некоторого интереса, и я вам очень признателен  за  это, - сказал  Шерлок Холмс. - В свое время мне приходилось читать о  нем  в  газетах,  но  тогда  я  был  так  занят  историей  с ватиканскими   камеями  и  так  старался  услужить  папе,  что прозевал несколько любопытных дел в Англии.  Значит,  это  все, что сообщалось о смерти сэра Чарльза?

     - Да.

     - Тогда  познакомьте  меня  с  теми  фактами,  которые не попали в печать. - Он  откинулся  на  спинку  кресла,  сомкнул кончики пальцев и принял вид строгого и беспристрастного судьи.

     - Мне  еще  ни  с кем не приходилось говорить об этом, - начал доктор Мортимер, явно волнуясь. - Я о многом умолчал  на следствии  по  той простой причине, что человеку науки неудобно поддерживать слухи, рожденные суеверием. И я считаю, что газета права: усугублять и без того мрачную репутацию Баскервиль-холла - значит   обрекать   его   на   прозябание    без    хозяина. Руководствуясь  этими  соображениями,  я  предпочел  кое  о чем умолчать, ибо излишняя откровенность все равно не  принесла  бы пользы, Но с вами я могу говорить напрямик.

     Торфяные болота - место довольно безлюдное, поэтому более или менее  близкие  соседи  стараются почаще встречаться друг с другом. Что касается меня, то я проводил довольно много времени в обществе сэра Чарльза Баскервиля.  Если  не  считать  мистера Френкленда   из   Лефтер-холла   да   еще  натуралиста  мистера Стэплтона,  в  наших  местах  на  протяжении  многих  миль   не встретить  ни  одного  образованного человека. Сэр Чарльз любил уединение, но его болезнь сблизила нас, а  общие  интересы  еще больше  укрепили  эту близость. Он привез весьма ценные научные материалы из Южной Африки, и мы с ним  провели  много  приятных вечеров,    обсуждая    сравнительную   анатомию   бушменов   и готтентотов.

     Последнее время  мне  с  каждым  месяцем  становилось  все яснее,  что нервы сэра Чарльза напряжены до предела. Он верил в эту  легенду,  которую  я  вам  прочитал,  и,  гуляя  по  своим владениям,  не  решался  выходить  на  болота  ночью.  Вам  это покажется нелепостью, мистер Холмс, но сэр  Чарльз  был  твердо убежден,  что  над  его  родом  тяготеет страшное проклятие, и, действительно, примеры, которые он приводил из  прошлого  своей семьи,  были неутешительны. Ему не давала покоя навязчивая идея о каком-то призрачном существе, и он то и дело спрашивал  меня, не  видал  ли  я чего-либо странного, когда ходил с визитами по больным, и не слышал ли собачьего  лая.  Последний  вопрос  сэр Чарльз  задавал мне особенно часто, и его голос дрожал при этом от волнения.

     Помню, как сейчас, недели за три до трагического события я подъехал вечером к Баскервиль-холлу. Сэр Чарльз стоял в  дверях дома. Я вылез из шарабана и, подойдя к нему, вдруг заметил, что он  смотрит  куда-то  через  мое плечо с выражением предельного ужаса в глазах.  Я  круто  обернулся  и  успел  только  мельком увидеть  в  самом  конце аллеи какое-то животное вроде большого черного теленка. Сэр Чарльз был в таком волнении и страхе,  что мне  пришлось  пойти  туда, где оно промелькнуло и посмотреть, куда оно делось. Но там ничего не было.

     Это происшествие произвело очень  тяжелое  впечатление  на моего  друга.  Я  провел  с ним весь тот вечер, и вот тогда-то, решив объяснить мне причину своей тревоги, он и  попросил  меня взять  на  сохранение  эту  рукопись,  с  которой я счел нужным ознакомить вас прежде всего.  Я  упомянул  об  этом  маловажном случае  только  потому,  что  он  приобрел некоторое значение в последующей трагедии, но в то  время  все  это  показалось  мне чистейшим вздором, никак не оправдывающим волнение моего друга.

     Сэр  Чарльз, по моему совету, собирался в Лондон. Сердце у него было не в порядке, а страх,  не  дававший  ему  ни  минуты покоя,  явно  сказывался  на  его  здоровье, хотя причины этого страха были, на мой взгляд, просто вымышленные. Я  рассчитывал, что  несколько  месяцев  городской  жизни  подействуют  на сэра Чарльза освежающе и он вернется назад новым человеком. Того  же мнения  был  мистер  Стэплтон,  который проявлял всегда большую заботу о здоровье нашего общего друга. И вот в самую  последнюю минуту разразилось это страшное несчастье.

     Дворецкий  Бэрримор,  нашедший  ночью  тело  сэра Чарльза, немедленно послал ко  мне  верхом  конюха  Перкинса.  Я  поздно засиделся за работой и поэтому поспел в Баскервиль-холл быстро, самое  большее  через  час. Все факты, о которых упоминалось на следствии, были мною проверены и сопоставлены один с другим.  Я прошел  по  следам  сэра Чарльза всю тисовую аллею, осмотрел то место у калитки, где он, по-видимому,  останавливался,  обратил внимание  на  изменившийся  характер его следов, убедился, что, кроме них, на мягком гравии видны только  следы  Бэрримора,  и, наконец, тщательно обследовал тело, к которому до моего приезда никто  не  прикасался.  Сэр Чарльз лежал ничком, раскинув руки, вцепившись пальцами в землю, и судорога так исказила его  лицо, что я не сразу мог опознать труп. Физических повреждений на нем не оказалось. Но Бэрримор дал ошибочные показания на следствии. По  его  словам,  на  земле  около  тела  не было видно никаких  следов. Он просто не заметил их,  а  я  заметил.  На  небольшом расстоянии  от  сэра  Чарльза  виднелись  совершенно  свежие  и четкие...

     - Следы?

     - Следы.

     - Мужские или женские?

     Доктор Мортимер как-то странно посмотрел на нас и  ответил почти шепотом:

     - Мистер Холмс, это были отпечатки лап огромной собаки!

 

     Глава III. ЗАДАЧА

 

     Признаюсь,  что  при  этих словах мороз пробежал у меня по коже. Судя по тому, как дрожал голос  у  доктора,  он  сам  был глубоко  взволнован  своим  рассказом. Холмс подался всем телом вперед, и в глазах у него вспыхнули сухие, колючие  искорки  - верный признак проснувшегося интереса.

     - Вы сами их видели?

     - Точно так же, как вижу вас.

     - И ничего об этом не сказали!

     - А зачем?

     - Неужели, кроме вас, их никто не видел?

     - Они  были шагах в тридцати от тела, и на них, вероятно, просто не обратили внимания. Я бы сам ничего не заметил, если б не вспомнил легенду.

     - На болотах, должно быть, много овчарок?

     - Разумеется. Но это была не овчарка.

назад<<< 1 2 . . . 20 >>>далее