- Он должен был  зайти  к  нам  сегодня  и  почему-то  не пришел,  что  меня  очень удивило. А когда я услышал на болотах крики,  то,  естественно,  встревожился  за  него.  Кстати,  - Стэплтон  снова  перевел  взгляд  с меня на Холмса,-кроме этих криков, вы ничего не слышали?

     - Нет, - сказал Холмс. - А вы?

     - Тоже нет.

     - Тогда зачем об этом спрашивать?

     - Ах,  вы  же  знаете,  что  у  нас  тут  рассказывают  о призрачной  собаке  и  тому  подобных  чудесах! Здешние фермеры  говорят, будто бы она бегает каждую ночь по болотам.  Вот  я  и интересуюсь: может быть, вы слышали ее?

     - Нет, мы ничего такого не слышали, - сказал я.

     - А как вы объясните гибель этого несчастного?

     - Я  уверен,  что у него помутился рассудок от страха, от постоянной опасности быть пойманным. Вероятно, бегал по болотам в припадке сумасшествия и в  конце  концов  упал  под  откос  и сломал себе шею.

     - Да,  это  вполне  правдоподобно,  -  сказал Стэплтон и вздохнул с явным облегчением. - А  что  об  этом  думаете  вы, мистер Шерлок Холмс?

     - Какая  догадливость!  -  сказал  мой друг, отвесив ему низкий поклон.

     - Мы давно вас поджидаем, с  тех  самых  пор,  как  здесь появился  доктор  Уотсон.  И  вы  вовремя приехали - как раз к трагедии.

     - Да, в самом деле!  Я  уверен,  что  мой  друг  даст  ей правильное  объяснение.  А  я уеду завтра в Лондон с неприятным осадком в душе.

     - Как! Вы завтра уезжаете?

     - Собираюсь.

     - Но  ваш  приезд,  конечно,  прольет  свет  на  все  эти события, которые поставили нас буквально в тупик.

     Холмс пожал плечами:

     - Успех  не  всегда  дается нам в руки. При расследовании надо опираться на факты, а не на легенды и слухи. У меня что-то ничего не получается из этого дела.

     Мой друг говорил  самым  естественным  и  самым  спокойным тоном.

Стэплтон взглянул на него внимательно, пристально. Потом обратился ко мне:

     - Я  охотно  предложил  бы перенести тело к нам в дом, но моя сестра так  перепугается,  что,  пожалуй,  лучше  этого  не делать.  Давайте  прикроем ему чем-нибудь лицо и оставим здесь. До утра с ним ничего не случится.

     Так и было сделано. Мы  с  Холмсом  отклонили  предложение Стэплтона зайти в Меррипит-хаус и, предоставив ему возвращаться домой в одиночестве, пошли к Баскервиль-холлу. Пройдя несколько шагов, мы оглянулись и увидели его фигуру, медленно удаляющуюся в  глубь болот, а дальше, позади нее, единственное черное пятно на посеребренном луной склоне - там, где лежал погибший  такой страшной смертью человек.

     - Наконец-то  мы схватились врукопашную! - сказал Холмс, шагая рядом со мной.- Но какая выдержка! Как быстро он овладел собой! А ведь удар был поистине ошеломляющий  -  увидеть,  что твоей  жертвой  пал совсем не тот человек, которого ты намечал. Я, Уотсон, говорил вам об этом в Лондоне и повторяю сейчас: нам еще  не  приходилось  скрещивать  рапиры  с   более   достойным противником.

     - Все-таки жалко, что он нас увидел!

     - Я  сначала сам об этом пожалел! Но, в конце концов, что  ж поделаешь!

     - А как вы думаете,  встреча  с  вами  отразится  на  его планах?

     - Да,  он  будет  действовать с еще большей осторожностью или же решится на какой-нибудь отчаянный шаг. Как и большинство незаурядных   преступников,   Стэплтон,    вероятно,    слишком полагается  на свою хитрость и воображает, что обвел нас вокруг пальца.

     - Почему же вы не хотите арестовать его?

     - Мой дорогой Уотсон! Вы человек действия. Ваши инстинкты толкают вас на самые решительные меры. Ну хорошо, допустим, что ночью он будет арестован. А что это  даст  нам?  Мы  ничего  не сможем  доказать. Вот в чем дьявольская хитрость этого замысла! Если б  пособником  Стэплтона  был  человек,  мы  бы  раздобыли кое-какие улики, но попробуйте вытащить на свет божий огромного пса! Разве это поможет нам затянуть петлю на шее его хозяина?

     - Но ведь состав преступления налицо?

     - Ничего подобного! Все это одни догадки и предположения. Нас поднимут  на  смех  в  суде,  если  мы  явимся туда с такой фантастической историей и подкрепим ее такими уликами.

     - А сэр Чарльз?

     - Найден  мертвым,  следов   насильственной   смерти   не обнаружено. Мы-то с вами знаем, что он умер от страха, и знаем, что  его  напугало. Но как убедить в этом тех двенадцать тупиц, которые  будут  присяжными  заседателями?   На   чем   основано предположение,  что  тут замешана какая-то собака? Где следы ее укусов? Мы с  вами  опять-таки  знаем,  что  собаки  не  кусают мертвых  и  что  сэр  Чарльз  умер  до  того,  как  она на него кинулась. Но ведь это надо доказать, а доказывать нам нечем.

     - Ну, а сегодняшняя ночь?

     - Она ничего  особенного  не  дала.  Прямой  связи  между собакой и гибелью каторжника все-таки нет. Никто этой собаки не видел.  Правда,  мы ее слышали, но у нас нет доказательств, что она гналась за каторжником. Полное отсутствие мотивировки! Нет, друг  мой,  факт  остается  фактом:  состава  преступления   мы установить  не  можем,  но,  чтобы  сделать это, стоит пойти на любой риск.

     - Что же вы намерены предпринять?

     - Я возлагаю большие  надежды  на  миссис  Лауру  Лайонс. Когда истинное положение дел станет ей известно, она окажет нам серьезную  помощь. Кроме того, у меня есть и другой план. Но не надо загадывать вперед, хотя я  все-таки  надеюсь,  что  завтра победа будет за мной.

     Больше  мне  ничего  не  удалось  выведать от Холмса, и до самых ворот Баскервиль-холла он шел молча, погруженный  в  свои думы.

     - Вы зайдете?

     - Да.  Теперь  уж не имеет смысла скрываться. Но еще одно слово,  Уотсон.  Не  говорите  сэру  Генри  о   собаке.   Пусть приписывает  смерть  Селдена  тем же причинам, которые старался подсказать нам Стэплтон.  Так  ему  будет  легче  перенести  то испытание,  что  ждет  его  завтра,  когда  он пойдет обедать в Меррипит-хаус, если я правильно цитирую ваш последний отчет.

     - Но меня тоже туда звали.

     - Тогда вам придется  отказаться  от  приглашения.  Пусть идет  один,  это  легко  устроить...  Ну-с,  так.  К  обеду мы, наверно, опоздали, но к ужину пришли в самый раз.

 

     Глава XIII. СЕТИ РАССТАВЛЕНЫ

 

     Сэр Генри не столько удивился, сколько обрадовался  своему новому  гостю,  так  как  был  уверен,  что,  узнав  о событиях последних дней, Шерлок Холмс не усидит в Лондоне. Тем не  менее баронет  изумленно поднял брови, когда выяснилось, что мой друг явился без багажа и даже  не  дает  себе  труда  объяснить  его отсутствие.  Холмса  тут  же  снабдили  всем  необходимым, и за поздним ужином мы поведали баронету ту часть своих приключений, которую ему следовало знать. Но до этого мне пришлось выполнить одну тяжкую обязанность - сообщить  Бэрримору  и  его  жене  о гибели  Селдена.  Дворецкий  принял это известие с нескрываемым чувством облегчения, но миссис Бэрримор горько плакала,  закрыв лицо   передником.   В   глазах  всего  мира  этот  Селден  был преступником, чем-то средним между дьяволом  и  зверем,  а  она по-прежнему   видела   в   нем  озорного  мальчугана,  ребенка, цеплявшегося в детстве за ее руку.  Поистине  чудовищем  должен    быть  человек,  если  не  найдется женщины, которая оплачет его смерть!

     - С тех пор как вы уехали, Уотсон,  я  все  сижу  дома  и пропадаю   с   тоски,   -  сказал  баронет.-  Надеюсь,  такое послушание мне зачтется? Если б не данное вам слово не выходить на болота, я  бы  провел  вечер  гораздо  веселее,  потому  что Стэплтон прислал мне записку с приглашением.

     - Да,  вы  провели  бы вечер гораздо веселее, я в этом не сомневаюсь, - сухо сказал Холмс. - Кстати, вы,  вероятно,  не цените, что, глядя на человека со сломанной шеей, мы оплакивали вас?

     Сэр Генри широко открыл глаза:

     - Это почему же?

     - Потому,  что  злосчастный  каторжник  был  в  костюме с вашего плеча. Он получил его от  Бэрримора,  у  которого  могут  быть из-за этого серьезные неприятности с полицией.

     - Нет,  вряд  ли.  Насколько я помню, там не было никаких меток.

     - Ну что ж, его счастье, да и ваше тоже, поскольку вы все замешаны в противозаконных деяниях. В сущности говоря, мне  как добросовестному  сыщику  следовало бы немедленно арестовать всю вашу компанию. Обличающим  документом  могут  послужить  письма Уотсона.

     - Расскажите  лучше,  как  обстоит  наше дело? - спросил баронет. - Удалось ли вам разобраться в этой  путанице?  Мы  с Уотсоном с чем приехали, с тем и сидим - ничего не разузнали.

     - Я   думаю,   что   в  самом  ближайшем  будущем  многое выяснится. Дело на редкость  трудное  и  запутанное.  Для  меня некоторые  пункты до сих пор покрыты мраком... Но он рассеется, непременно рассеется.

     - Уотсон, вероятно, уже рассказывал вам  о  том,  что  мы слышали  на болотах. Так что это не пустое суеверие. Мне а свое время  приходилось  иметь  дело  с  собаками,  и  тут  меня  не проведешь  -  собачий  вой  нельзя не узнать. Если вам удастся надеть намордник на этого пса и посадить его на цепь, то я буду считать вас величайшим сыщиком в мире.

     - Будет он и  в  наморднике,  будет  и  на  цепи,  только помогите мне.

     - Я сделаю все, что вы прикажете.

     - Прекрасно! Но я потребую слепого повиновения без всяких "зачем" и "почему".

     - Как вам будет угодно.

     - Если  вы  соглашаетесь  на  это, тогда мы разрешим нашу задачу. Я не сомневаюсь, что...

     Холмс осекся на полуслове и  устремил  пристальный  взгляд куда-то  поверх  моей головы. Лампа светила ему прямо в лицо - неподвижное, застывшее, словно лицо  классической  статуи.  Оно было олицетворением тревоги и настороженности.

     - Что  случилось?  - в один голос воскликнули мы с сэром Генри.

     Холмс перевел взгляд на нас,  и  я  почувствовал,  что  он старается  подавить  свое волнение. Его лицо по-прежнему ничего не выражало, но глаза светились торжеством.

     - Простите меня, но я не мог сдержать  свой  восторг,  - сказал  он,  показывая на портреты, висевшие на противоположной стене. - Уотсон утверждает, что я ничего не смыслю в живописи, но  это  в  нем  говорит  чувство  соперничества,  так  как  мы расходимся  в  своих оценках произведений искусства. А портреты на самом деле великолепные.

     - Рад слышать, - сказал сэр Генри, с удивлением глядя на моего друга. - Я в картинах мало что понимаю. Вот  лошадь  или бычок  -  другое  дело. Но кто бы мог подумать, что у вас есть время интересоваться искусством !

     - Не беспокойтесь, хорошую вещь я всегда замечу. Бьюсь об заклад, что вон та дама в  голубом  шелковом  платье  -  кисти Неллера.  А  толстый  джентльмен  в парике, безусловно, написан Рейнольдсом. Это, вероятно, фамильные портреты?

     - Да, все до одного.

     - И вы знаете их по именам?

     - Бэрримор долго натаскивал меня по этому предмету, и  я, кажется, могу ответить свой урок без запинки.

     - Кто этот джентльмен с подзорной трубой?

     - Это контр-адмирал Баскервиль, служивший в Вест-Индии. А вот тот,  в  синем  сюртуке  и  со  свитком в руках, сэр Вильям Баскервиль, председатель комиссии Палаты общин при Питте.

     - А  этот  кавалер  напротив  меня,  в  черном  бархатном камзоле с кружевами?

     - О!  С  ним вы должны познакомиться. Это и есть виновник всех бед - злодей Гуго, положивший  начало  легенде  о  собаке Баскервилей. Мы его, вероятно, не скоро забудем.

     Я смотрел на портрет с интересом и некоторым недоумением.

     - Боже  мой!  - сказал Холмс. - А ведь по виду он такой спокойный, тихонький. Правда, в глазах есть  что-то  бесовское. Но  я  представлял  себе  вашего  Гуго  эдаким дюжим молодцом с разбойничьей физиономией.

     - Портрет подлинный, в этом не  может  быть  ни  малейших сомнений.  Сзади  на  полотне написано его имя и дата - тысяча шестьсот сорок седьмой год.

     Весь  остальной  вечер  Холмс  говорил  мало,  но  портрет беспутного  Гуго  словно  приковывал его к себе, и за ужином он почти не отрывал от него глаз. Однако ход  мыслей  моего  друга стал  ясен мне только тогда, когда сэр Генри ушел к себе. Холмс захватил свечу со своего ночного столика и,  вернувшись  вместе со  мной  в  пиршественный  зал,  поднес  ее  к потемневшему от времени портрету.

     - Вы ничего особенного не замечаете?

     Я долго рассматривал широкополую шляпу с  плюмажем,  белый кружевной  воротник и длинные локоны, обрамляющие суровое узкое лицо. Это лицо никто не упрекнул бы ни в грубости  черт,  ни  в жестокости  выражения,  но в поджатых тонких губах, в холодном, непреклонном   взгляде   было   что-то   черствое,    чопорное, беспощадное.

     - Он никого вам не напоминает?

     - В нижней части лица есть что-то общее с сэром Генри.

     - Да, пожалуй, чуть-чуть есть. Но подождите минутку!

     Он  встал  на  стул  и, держа свечку в левой руке, прикрыл согнутой правой широкополую шляпу и длинные локоны.

     - Силы небесные! - воскликнул я вне себя от изумления.

     С полотна на меня смотрело лицо Стэплтона.

     - Ага! Разглядели? Мои-то глаза привыкли  отделять  самое лицо  от  того,  что  его обрамляет. Умение проникать взором за маскировку - основное качество сыщика.

     - Поразительно! Как будто его портрет!

     - Да,  любопытный  пример  возврата  к   прошлому   и   в физическим  и  в  духовном  отношении.  Вот так начнешь изучать фамильные портреты и, пожалуй, уверуешь в переселение  душ.  Он тоже Баскервиль, это совершенно очевидно.

     - И метит в наследники.

     - Безусловно.  Этот  случайно  попавшийся  мне  на  глаза портрет помог нам восполнить один из  самых  трудных  пробелов.

Теперь мы его поймали, Уотсон, теперь мы его поймали! И клянусь вам,  завтра  к  ночи он будет биться в наших сетях, как бьются его бабочки под сачком. Булавка, пробка, ярлычок - и коллекция на Бейкер-стрит пополнится еще одним экземпляром.

     Холмс громко расхохотался и  отошел  от  портрета.  В  тех редких случаях, когда мне приходилось слышать его смех, я знал, что это всегда предвещает какому-нибудь злодею большую беду.

     Одеваясь  на  следующее  утро,  я выглянул в окно и увидел Холмса, который, оказывается, встал  еще  раньше  и  уже  успел куда-то отлучиться.

     - Да,  денек  у  нас  будет  хлопотливый,  -  сказал он, радостно потирая руки в предвкушении всех этих хлопот. - Скоро начнем действовать. Сети уже  расставлены.  А  к  вечеру  будет видно,  запуталась  в  них  эта  большая  зубастая Щука или уже ускользнула на волю.

     - Вы уже успели побывать на болотах?

     - Я дошел до Гримпена и дал оттуда телеграмму в Принстаун о смерти Селдена. Думаю, что никого из вас не станут беспокоить по этому делу. Кроме того, я связался с моим верным Картрайтом, который от тревоги за меня, по всей вероятности, не замедлил бы умереть на пороге пещеры, как собака на могиле своего хозяина.

     - С чего же мы сегодня начнем?

     - Прежде всего повидаем сэра Генри. Да вот и он сам!

     - С добрым утром, Холмс! - сказал баронет. - Вы  похожи на   генерала,  который  обсуждает  с  начальником  штаба  план предстоящего сражения.

     - Так оно и есть. Уотсон явился за приказаниями.

     - Я тоже.

     - Прекрасно. Если  не  ошибаюсь,  наши  друзья  Стэплтоны пригласили вас сегодня к обеду?

     - Надеюсь,  что вы тоже пойдете? Они люди гостеприимные и будут очень рады вам.

     - К сожалению, мы с Уотсоном должны уехать в Лондон.

     - В Лондон?

     - Да. При данных обстоятельствах нам лучше быть там.

     Лицо у баронета вытянулось:

     - А я-то  думал,  что  вы  не  покинете  меня  до  конца!

назад<<< 1 . . . 16 . . . 20 >>>далее