Сбор кончился, и мы вышли на улицу. Шишкин по дороге долго молчал, все думал о чем-то, потом сказал:

– Вот, оказывается, какой я скверный! Никакой у меня, силы воли нет! Ни к чему я не способный. Ничего из меня путного не выйдет!

– Нет, почему же? Ты не такой уж скверный, – попробовал я утешить его.

– Нет, не говори, я знаю. Только я сам не хочу быть таким Я исправлюсь. Вот ты увидишь. Честное слово, исправлюсь! Только ты уж, пожалуйста, помоги мне! Тебе ведь Игорь Александрович велел. Ты не имеешь нрава отказываться!

– Да я и не отказываюсь, – говорю я. – Только ты меня слушайся. Давай начнем заниматься с сегодняшнего же дня. После обеда я приду к тебе, и начнем заниматься.

После обеда я сейчас же отправился к Шишкину и еще на лестнице услышал собачий лай. Захожу в комнату, смотрю – Лобзик уже сидит на стуле и лает, а Костя щелкает пальцами у него перед самым носом.

– Это, – говорит, – я его приучаю к сигналу, как Игорь Александрович учил. Давай немножко позанимаемся с Лобзиком, а потом начнем делать уроки. Все равно ведь Лобзика учить надо.

– Э, брат, – говорю я, – сам сказал, что с Лобзиком начнешь заниматься после того, как исправишься по русскому языку, и уже передумал.

– Кончено! – закричал Шишкин. – Пошел вон, Лобзик! Вот, даже смотреть на него не стану, пока не исправлюсь по русскому. Скажи, что я тряпка, если увидишь, что я занимаюсь с Лобзиком. Ну, с чего мы начнем?

– Начнем, – говорю, – с русского.

– А нельзя ли с географии или хотя бы с арифметики?

– Нет, нет, – говорю. – Я уж на собственном опыте знаю, кому с чего начинать. Что нам по русскому задано?

– Да вот, – говорит, – суффиксы «очк» и «ечк», и еще мне Ольга Николаевна задала повторить правило на безударные гласные и сделать упражнение.

– Вот с этого ты и начнешь, – сказал я.

– Ну ладно, давай начнем.

– Вот и начинай. Или, может быть, ты думаешь, что я с тобой буду это упражнение делать? Ты все будешь делать сам. Я только проверять тебя буду. Надо приучаться все самому делать.

– Что ж, хорошо, буду приучаться, – вздохнул Шишкин и взялся за книгу.

Он быстро повторил правило и принялся делать упражнение. Это упражнение было очень простое. Нужно было списать примеры и вставить в словах пропущенные буквы. Вот Шишкин писал, писал, а я в это время учил географию и делал вид, что не обращаю на него внимания. Наконец он говорит:

– Готово!

Я посмотрел… Батюшки! У него там ошибок целая куча! Вместо «гора» он написал «гара», вместо «веселый» написал «виселый», вместо «тяжелый» – «тижелый».

– Ну-ну! – говорю. – Наработал же ты тут!

– Что, очень много ошибок сделал?

– Да не так чтоб уж очень много, а, если сказать по правде, порядочно.

– Ну вот! Я так и знал! Мне никогда удачи не будет! – расстроился Костя.

– Здесь не в удаче дело, – говорю я. – Надо знать, как писать. Ты ведь учил правило?

– Учил.

– Ну, скажи: что в правиле говорится?

– В правиле? Да я уж и не помню.

– Как же ты учил, если не помнишь?

Я заставил его снова прочитать правило, в котором говорится о том, что безударные гласные проверяются ударением, и сказал:

– Вот ты написал «тижелый». Почему ты так написал?

– Наверно, «тежелый» надо писать?

– А ты не гадай. Знаешь правило – пользуйся правилом. Измени слово так, чтоб на первом слоге было ударение.

Шишкин стал изменять слово «тяжелый» и нашел слово «тяжесть».

– А! – обрадовался он. – Значит, надо писать не «тижелый» и не «тежелый», а «тяжелый».

– Верно, – говорю я. – Вот теперь возьми и сделай упражнение снова, потому что ты делал его и совсем не пользовался правилом, а от этого никакой пользы не может быть. Всегда надо думать, какую букву писать.

– Ну ладно, в другой раз я буду думать, а сейчас пусть так останется.

– Э, братец, – говорю, – так не годится! Уж если ты обещал слушаться меня, слушайся.

Шишкин со вздохом принялся делать упражнение снова. На этот раз он очень спешил. Буквы у него лепились в тетрадке и вкривь и вкось, валились набок, подскакивали кверху и заезжали вниз. Видно было, что ему уже надоело заниматься. Тут к нам пришел Юра. Он увидел, что мы занимаемся, и сказал:

– А, занимаетесь! Вот это хорошо! Что вы тут делаете?

– Упражнение, – говорю. – Ему Ольга Николаевна задала.

Юра заглянул в тетрадь.

– Что же ты тут пишешь? Надо писать «зуб», а ты написал «зуп».

– А какое тут правило? – спрашивает Шишкин. – У меня правило на безударные гласные, а это разве безударная гласная?

– Тут, – говорю, – такое правило, что надо внимательно списывать. Смотри, что в книжке написано? «Зуб»!

– Тут тоже есть правило, – сказал Юра. – Надо изменить слово так, чтобы после согласной, которая слышится неясно, стояла гласная буква. Вот измени слово.

– Как же его изменить? «Зуб» так и будет «зуб».

– А ты подумай. Что у тебя во рту?

– У меня во рту зубы, и язык еще есть.

– Про язык тебя никто не спрашивает. Вот ты изменил слово: было «зуб», стало «зубы». Что слышится: «б» или «п»?

– Конечно, «б»!

– Значит, и писать надо «зуб». В это время пришел Ваня. Он увидел, что мы занимаемся, и тоже сказал:

– А, занимаетесь!

– Занимаемся, – говорим.

– Молодцы! За это вам весь класс скажет спасибо.

– Еще чего не хватало! – ответил Шишкин. – Каждый ученик обязан хорошо учиться, так что спасибо тут не за что говорить.

– Ну, это я так просто сказал. Весь класс хочет, чтоб все хорошо учились, а раз вы учитесь, значит, все будет хорошо.

Тут опять отворилась дверь, и вошел Вася Ерохин.

– А, занимаетесь! – говорит.

– Что это такое? – говорю я. – Каждый приходит и говорит: «А, занимаетесь», будто мы первый раз в жизни занимаемся, а до этого и не учились вовсе!

– Да я не про тебя говорю, я про Шишкина, – ответил Вася.

– А Шишкин что? Будто он совсем не учился? У него по всем предметам не такие уж плохие отметки, только по русскому…

– Ну, не сердись, я так просто сказал. Я думал, что он не занимается, а он занимается, вот я и сказал

– Мог бы хоть что-нибудь другое сказать. Будто других слов нет на свете!

– Откуда же я знал, что это вас так обидит? По-моему, ничего тут обидного нет.

Тут снова отворилась дверь, и на пороге появился Алик Сорокин.

– Сейчас тоже, наверно, скажет: «А, занимаетесь!» – прошептал Шишкин.

– А, занимаетесь! – улыбнулся Алик Сорокин. Мы все чуть «от смеха не лопнули.

– Чего вы смеетесь? Что я такого смешного сказал? – смутился Алик.

– Да ничего. Мы не над тобой смеемся, – ответил я. –А ты чего пришел?

– Так просто. Думал, может, моя помощь понадобится.

– Может быть, и шахматы с собой захватил? – спросил я.

– Ах я растяпа! Забыл шахматы захватить! Вот бы мы и сыграли тут!

– Нет, ты уж с шахматами лучше уходи отсюда подальше, – сказал Юра. – Пойдемте домой, ребята, не будем им мешать заниматься.

Ребята ушли.

– Это они приходили проверить, учимся мы или нет, – сказал Костя.

– Ну и что же? – говорю я. – Ничего тут обидного нет.

– Что же тут обидного? Я и не говорю. Ребята хорошие, заботливые.

– А Ольга Николаевна сказала маме, что ты не ходил в школу? – спросил я Костю.

– Сказала. И маме сказала и тете Зине сказала! Знаешь, какая мне за это была головомойка! Ох, и стыдили меня – век помнить буду! Но ничего! Я и то рад, что все теперь кончилось. Я так мучился, пока не ходил в школу. Чего я только не передумал за эти дни! Все ребята как ребята: утром встанут – в школу идут, а я как бездомный щепок таскаюсь по всему городу, а в голове мысли разные. И маму жалко! Разве мне хочется ее обманывать? А вот обманываю и обманываю и остановиться уже не могу. Другие матери гордятся своими детьми, а я такой, что и гордиться мною нельзя. И не видно было конца моим мучениям: чем дальше, тем хуже!

– Что-то я не заметил, чтоб ты так мучился, – говорю я.

– Да что ты! Конечно, мучился! Это я только так, делал вид, будто мне все нипочем, а у самого на душе кошки скребут!

– Зачем же ты делал вид?

– Да так. Ты придешь, начнешь укорять меня, а мне, понимаешь, стыдно, вот я и делаю вид, что все хорошо, будто все так, как надо. Ну, теперь конец этому, больше уже не повторится. Как будто буря надо мной пронеслась, а теперь все тихо, спокойно. Мне только надо стараться учиться получше.

– Вот и старайся, – сказал я. – Я и то уже начал стараться.

 

Глава восемнадцатая

 

На следующий день Ольга Николаевна проверила упражнение, которое задала Косте на дом, и нашла у него ошибки, каких даже я не заметил. Пропущенные буквы в словах он написал в конце концов правильно, потому что я за этим следил, а ошибок наделал просто при списывании. То букву пропустит, то не допишет слово, то вместо одной буквы другую напишет. Вместо «кастрюля» у него получилась «карюля», вместо «опилки» – «окилки».

– Это у тебя от невнимательности, – сказала Ольга Николаевна. – А невнимательность оттого, что еще нет, наверно, охоты заниматься как следует. Сразу видно, что ты очень торопишься. Спешишь, как бы поскорей отделаться от уроков.

– Да нет, я не очень спешу, – сказал Костя.

– Как же не спешишь? А почему у тебя буквы такие некрасивые? Посмотри: и косые и кривые, так и валятся на стороны. Если б ты старался, то и писал бы лучше. Если ученик делает урок прилежно, с усердием, то обращает внимание не только на ошибки, но и на то, чтобы было аккуратно, красиво написано. Вот и сознайся, что охоты у тебя еще нет.

– У меня есть охота, только вот не хватает силы воли, чтоб заставить себя усидчиво заниматься. Мне все хочется сделать поскорей почему-то. Сам не знаю почему!

– А потому, что ты еще не понял, что все достигается лишь упорным трудом. Без упорного труда не будет у тебя и силы воли и недостатков своих не исправишь, – сказала Ольга Николаевна.

С тех пор по Костиной тетрадке можно было наблюдать, как он боролся со своей слабой волей. Иногда упражнение у него начиналось красивыми, ровными буквами, на которые просто приятно было смотреть. Это значило, что вначале воля у него была сильная и он садился за уроки с большим желанием начать учиться как следует, но постепенно воля его слабела, буквы начинали приплясывать, налезать друг на дружку, валиться из стороны в сторону и постепенно превращались в какие-то непонятные кривульки, даже трудно было разобрать, что написано. Иногда получалось наоборот: упражнение начиналось кривульками. Сразу было видно, что Косте хотелось как можно скорее покончить с этим неинтересным делом, но, по мере того как он писал, воля его крепла, буквы становились стройнее, и кончалось упражнение с такой сильной волей, что казалось, будто начал писать один человек, а кончил совсем другой.

Но все это было полбеды. Главная беда была – это ошибки. Он по-прежнему делал много ошибок, и, когда был диктант в классе, он опять получил двойку.

Все ребята надеялись, что Костя на этот раз получит хоть тройку, так как все знали, что он взялся за учебу серьезно, и поэтому все были очень огорчены.

– Ну-ка, расскажи, Витя, как вы занимаетесь с Костей, – сказал Юра на перемене.

– Как занимаемся? Мы хорошо занимаемся

– Где же хорошо? Почему он до сих пор не исправился?

– Я же не виноват, что так получается! Я с ним каждый день занимаюсь.

– Почему же до сих пор нет никаких сдвигов?

– Я же не виноват, что нет сдвигов! Просто еще мало времени прошло.

– Как – мало времени? Уже две недели прошло. Просто ты не умеешь заставить Шишкина работать по-настоящему. Придется тебя сменить. Вот мы попросим Ольгу Николаевну, чтоб она выделила вместо тебя Ваню Пахомова. Он сумеет заставить Шишкина работать побольше.

– Ну, уж это извините! – говорю я. – Меня сам Игорь Александрович назначил. Вы не имеете права меня сменять.

– Ничего. Завтра мы поговорим с Ольгой Николаевной. Думаешь, если тебя Игорь Александрович назначил, так на тебя и управы нет?

– Уступи, Малеев, – скачал Леня Астафьев. – Все равно Ольга Николаевна сменит тебя. Ты не справился. Ваня лучше тебя будет заниматься

– Конечно, лучше, – сказал Юра.

– Это еще неизвестно, – говорю я.

– Ну что ты споришь? Сам видишь, какие результаты. Тут и другие ребята стали говорить, чтоб я уступил, но я заупрямился, как козел:

– Нет, пусть меня Ольга Николаевна сменяет, а сам я не уступлю.

– Ну и сменит тебя Ольга Николаевна. Тебе же хуже будет, – сказали ребята.

Не знаю, почему меня такое упрямство одолело. Я и сам чувствовал, что не надо настаивать, раз вышло такое дело и Шишкин получил двойку. Если б на моем месте был кто-нибудь другой, может быть, все было бы совсем не так, а иначе. Ну что ж, ничего не поделаешь!

В этот день мы с Шишкиным были очень огорчены.

– Мы занимаемся с тобой сегодня в последний раз. Завтра

Ольга Николаевна, наверно, сменит меня, – сказал я, когда пришел к нему после школы.

– А может быть, Ольга Николаевна и не сменит, – сказал Костя.

– Да нет, – говорю. – Все равно от меня, видно, мало толку. Наверно, я не умею учить. Мне только обидно, что Игорь Александрович будет недоволен. Я обещал ему подтянуть тебя, а тут видишь что вышло. И еще он сказал, что это мне как общественная работа. Значит, я с общественной работой не справился и не будет у меня никакого авторитета.

– А может быть, это вовсе и не ты виноват? Может быть, это я сам виноват? – сказал Костя. – Надо мне было лучше учиться. Ты знаешь, я тебе открою секрет: это я сам виноват. Я всегда спешил, торопился, вот и писал плохо и делал много ошибок. Если бы я не торопился, то учился бы лучше.

– Почему же ты торопился?

– Ну, я тебе открою секрет: мне хотелось каждый раз поскорей отделаться от уроков и начать учить Лобзика.

– И ты его учил?

– Учил.

– А, – говорю. – То-то у тебя буквы то такие, то этакие. Значит, ты писал, а сам думал не о том, что пишешь, а о своем Лобзике.

– Ну, вроде этого. Я и о том думал и о другом. Поэтому, наверно, такие результаты.

– Результаты… – говорю я, – никаких результатов нет. За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь. Надо было одного зайца ловить.

– Ну, одного зайца-то я поймал.

– Какого?

– Ну, Лобзика-то я выучил. Сейчас увидишь. Лобзик, иди сюда!

Лобзик подбежал к нему. Костя показал ему табличку с цифрой «три».

– Ну-ка, скажи, Лобзик, какая это цифра? Лобзик пролаял три раза.

– А это?

Костя показал ему цифру «пять». Лобзик пролаял пять раз.

– Видишь, я потихоньку щелкаю пальцами, и он знает, когда нужно останавливаться.

– Как же ты этого добился? – спросил я.

– Сначала он никак не хотел понимать сигнала. Тогда я стал делать так: как только он пролает столько раз, сколько нужно, я бросаю ему кусочек сахару, колбасы или хлеба и в это же время щелкаю пальцами. Лобзик бросается ловить подачку и перестает лаять. Так я приучал его несколько дней, а потом попробовал только щелкать пальцами и ничего не давал. Лобзик все равно останавливался, так как привык в это время получать что-нибудь вкусное. Как услышит щелчок, так сейчас же перестает лаять и ждет, чтоб я чего-нибудь дал. Сначала я щелкал громко, но постепенно приучил к тихим щелчкам.

– Ну вот, – говорю, – значит, ты, вместо того чтоб самому выучиться, собаку выучил!

– Да, – говорит, – у меня все как-то шиворот-навыворот получается. Безвольный я человек! Ну, теперь уже все равно я его выучил и буду сам как следует заниматься. Больше ничто мне мешать не будет, вот увидишь!

– Увижу, – говорю. – Только теперь уже не я это увижу, а Ваня.

На другой день Костя собрал все упражнения, которые ему задавала на дом Ольга Николаевна, и понес в школу. Он показал все это Ольге Николаевне и сказал:

– Ольга Николаевна, вот это все упражнения, которые вы мне задавали. Вот тут вот, смотрите, хорошие, а вот тут плохие. Это, если я делал упражнение плохо, Витя заставлял меня переделывать снова. Скажите, разве он плохо со мной занимался?

– Я знаю, что Витя хорошо с тобой занимается, – сказала Ольга Николаевна. – Но ты и сам должен быть старательнее. Нужно отнестись к делу еще серьезнее. Витя тебе помогает, но учиться за тебя ведь он не может. Ты сам должен учиться.

– Я сам буду учиться, Ольга Николаевна, только разрешите, чтоб Витя помогал мне. Он уже столько времени потратил со мной.

– Хорошо, пусть помогает. Я вижу, что Витя добросовестно занимается с тобой. Скоро каникулы, вот вы вместе зайдите ко мне в первый же день. Я тебе дам задание на каникулы, а Вите расскажу, как заниматься с тобой, чтоб были лучшие результаты.

Мы обрадовались, когда услышали, что Ольга Николаевна согласна, чтоб я продолжал заниматься с Костей, а Костя сказал:

– Ольга Николаевна, у нас еще есть дрессированная собака Лобзик. Разрешите нам выступить с этой собакой на новогоднем вечере.

– А что ваша собака умеет делать?

– Она арифметику знает. Умеет считать, как та собака, которую мы видели в цирке.

– Кто же ее выучил?

– Мы сами.

– Ну хорошо. Приводите ее на новогодний вечер. Я думаю, всем ребятам будет интересно посмотреть на ученую собаку.

 

Глава девятнадцатая

 

Мне было очень досадно, что Костя без меня выучил Лобзика, так как мне тоже было интересно его учить, но теперь уже все равно ничего не поделаешь.

– Ты не горюй, – сказал Костя. – Когда-нибудь я встречу на улице еще какую-нибудь бездомную собаку и подарю тебе, тогда ты сам сможешь ее выучить.

– Самому мне неинтересно, – ответил я. – Я люблю все в компании делать, а один я возиться не стану.

– Ну, я ведь буду помогать тебе учить ее. Мы вместе будем дрессировать, и у тебя тоже будет ученая собака.

– Нет, – говорю, – это не годится. Как только появится новая собака, ты начнешь с ней заниматься, вместо того чтобы делать уроки. Лучше отложим это дело до лета.

– Ну ладно, если не хочешь, отложим. А ребятам скажем, что Лобзик – это наш с тобой ученик. Мы ведь начали учить его вместе. И будем вместе выступать с ним на новогоднем вечере.

– А вдруг он испугается, когда попадет на сцену? – говорю я. – Надо заранее приучить его, чтоб он не пугался людей.

– Как же его приучить?

– Надо повести его куда-нибудь, где побольше людей. Вот окончим уроки и поведем его к нам, покажем нашим, как он умеет считать.

Когда мы кончили делать уроки, Костя надел на Лобзика ошейник, привязал к ошейнику поводок, и мы отправились ко мне. Как раз в это время к нам пришли тетя Надя и дядя Сережа.

– Сейчас мы покажем вам ученую собаку, – сказал я. – Садитесь все на места, как в театре, и смотрите внимательно.

Мы посадили Лобзика на табурет. Костя достал из кармана таблички с цифрами и стал приказывать Лобзику считать. Лобзик лаял исправно. Тут мне в голову пришла замечательная мысль. Я не стал показывать Лобзику никакой цифры, а просто спросил:

– Ну-ка, Лобзик, сколько будет дважды два? Лобзик пролаял четыре раза. Конечно, я вовремя щелкнул пальцами.

Лика обрадовалась:

– Ого! Он даже таблицу умножения знает! Все хвалили нас за то, что мы так хорошо выучили собаку, а мы сказали, что будем выступать с Лобзиком на новогоднем вечере в школе.

– А у вас костюмы для выступления есть? – спросила Лика.

– Ну, уж будто нельзя без костюмов, – говорю я.

– Без костюмов неинтересно. – сказала Лика. – Лучше я вам разноцветные колпаки сделаю. Вы будете в этих колпаках, как два клоуна в цирке.

– Из чего же ты сделаешь колпаки?

– У меня разноцветная бумага есть. Я купила для елочных украшений.

– Ну, – говорю, – делай. С колпаками даже еще лучше будет.

– А нельзя ли Лобзику тоже сделать колпак? – спросил Костя.

– Нет, Лобзик будет очень смешной в колпаке. Лучше я ему сделаю воротничок из золотой бумаги.

– Ладно, Делай что хочешь, – говорю я.

– Теперь пойдем к Глебу Скамейкину, покажем ему, как наш Лобзик умеет считать, – предложил Костя.

Мы пошли к Глебу, от Глеба – к Юре, от Юры – к Толе Везде мы показывали искусство Лобзика, и за это Лобзик получал разные вкусные пещи Наконец мы отправились к Ване Пахомову, а у Ваниных родителей как раз были гости. Мы об радовались и решили, что у нас получится настоящая репетиция. Но напрасно мы радовались. Мы осрамились так, что не знали, куда от стыда деваться. Лобзик, вместо того чтоб отвечать правильно, начал путать и врать. Ни одной цифры не назвал правильно! Наконец совсем перестал отвечать. А мыто расхвастались, что привели ученую собаку-математика! Пришлось нам уйти с позором.

– Что же это случилось с ним? – сказал Костя, когда мы вышли на улицу.

Он дал Лобзику кусочек сахару, но Лобзик только разгрыз его и тут же выплюнул.

– Теперь понятно, – сказал я. – Мы просто обкормили его. Он объелся, поэтому и не старается отвечать правильно. Костя сказал:

– А вдруг во время представления в школе такая штука случится? Вот будет позор на всю школу! Может быть, нам лучше не выступать?

– Нет, – говорю, – теперь уже поздно отказываться. Раз взялись, так надо до конца довести.

Целый день накануне Нового года Костя волновался и все пытался дрессировать Лобзика.

– Оставь его в покое, – сказал я. – Опять ты ему надоешь за день, а когда будет нужно, он не захочет отвечать.

– Ладно, не буду его больше трогать. Иди отдыхай, Лобзик!

Мы оставили Лобзика в покое, а сами стали готовиться к представлению. Лика приготовила нам два колпака: мне – синий с серебряными звездочками, а Косте – зеленый с золотыми звездами. Кроме того, она сделала нам серебряные воротники и золотые манжеты на рукава. Мы все это примерили и остались очень довольны. Получилось прямо как два настоящих клоуна в цирке. Лобзику тоже был сделан золотой воротник.

 

назад<<< 1 2 . . .10 . . . 12 >>>далее