НИКОЛАЙ ГУМИЛЕВ

АБИССИНИЯ

Между берегом буйного Красного Моря

И Суданским таинственным лесом видна,

Разметавшись среди четырех плоскогорий,

С отдыхающей львицею схожа, страна.

Север - это болота без дна и без края,

Змеи черные подступы к ним стерегут,

Их сестер-лихорадок зловещая стая,

Желтолицая, здесь обрела свой приют.

А над ними насупились мрачные горы,

Вековая обитель разбоя, Тигрэ,

Где оскалены бездны, взъерошены боры

И вершины стоят в снеговом серебре.

В плодоносной Амхаре и сеют и косят,

Зебры любят мешаться в домашний табун,

И под вечер прохладные ветры разносят

Звуки песен гортанных и рокота струн.

Абиссинец поет, и рыдает багана,

Воскрешая минувшее, полное чар;

Было время, когда перед озером Тана

Королевской столицей взносился Гондар.

Под платанами спорил о Боге ученый,

Вдруг пленяя толпу благозвучным стихом,

Живописцы писали царя Соломона

Меж царицею Савской и ласковым львом.

Но, поверив Шоанской изысканной лести,

Из старинной отчизны поэтов и роз,

Мудрый слон Абиссинии, негус Негести,

В каменистую Шоа свой трон перенес.

В Шоа воины хитры, жестоки и грубы,

Курят трубки и пьют опьяняющий тэдж,

Любят слушать одни барабаны да трубы,

Мазать маслом ружье да оттачивать меч.

Харраритов, Галла, Сомали, Данакилей,

Людоедов и карликов в чаще лесов

Своему Менелику они покорили,

Устелили дворец его шкурами львов.

И, смотря на потоки у горных подножий,

На дубы и полдневных лучей торжество,

Европеец дивится, как странно похожи

Друг на друга народ и отчизна его.

Колдовская страна! Ты на дне котловины

Задыхаешься, льется огонь с высоты,

Над тобою разносится крик ястребиный,

Но в сиянье заметишь ли ястреба ты?

Пальмы, кактусы, в рост человеческий травы,

Слишком много здесь этой паленой травы...

Осторожнее! В ней притаились удавы,

Притаились пантеры и рыжие львы.

По обрывам и кручам дорогой тяжелой

Поднимись и нежданно увидишь вокруг

Сикоморы и розы, веселые села

И зеленый, народом пестреющий, луг.

Там колдун совершает привычное чудо,

Тут, покорна напеву, танцует змея,

Кто сто талеров взял за больного верблюда,

Сев на камень в тени, разбирает судья.

Поднимись еще выше! Какая прохлада!

Точно позднею осенью, пусты поля,

На рассвете ручьи замерзают, и стадо

Собирается кучей под кровлей жилья.

Павианы рычат средь кустов молочая,

Перепачкавшись в белом и липком соку,

Мчатся всадники, длинные копья бросая,

Из винтовок стреляя на полном скаку.

Выше только утесы, нагие стремнины,

Где кочуют ветра да ликуют орлы,

Человек не взбирался туда, и вершины

Под тропическим солнцем от снега белы.

И повсюду, вверху и внизу, караваны

Видят солнце и пьют неоглядный простор,

Уходя в до сих пор неизвестные страны

За слоновою костью и золотом гор.

Как любил я бродить по таким же дорогам

Видеть вечером звезды, как крупный горох,

Выбегать на холмы за козлом длиннорогим,

На ночлег зарываться в седеющий мох!

Есть музей этнографии в городе этом

Над широкой, как Нил, многоводной Невой,

В час, когда я устану быть только поэтом,

Ничего не найду я желанней его.

Я хожу туда трогать дикарские вещи,

Что когда-то я сам издалёка привез,

Чуять запах их странный, родной и зловещий,

Запах ладана, шерсти звериной и роз.

И я вижу, как знойное солнце пылает,

Леопард, изогнувшись, ползет на врага,

И как в хижине дымной меня поджидает

Для веселой охоты мой старый слуга.

1918, 1921