АГАТА  КРИСТИ

ЧЕТВЕРТЫЙ ЧЕЛОВЕК

Отдышавшись, каноник Парфитт обтер лицо и шею большим клетчатым платком. Да, в его возрасте бегать за поездами становилось трудно. С годами он погрузнел и начал страдать одышкой даже от быстрой ходьбы, не говоря уже о беге. Объясняя это новое для него явление, он всегда с достоинством повторял: «Сердечко пошаливает, знаете ли…»

Найдя свое купе в вагоне первого класса, каноник устроился в углу и с облегчением вздохнул. Блаженно вытянув ноги, он почувствовал, как тепло жарко натопленного вагона разливается по его изрядно закоченевшему телу. Теперь валивший снаружи снег был ему не страшен. «Удобное местечко, особенно для такой долгой ночной поездки, — подумал он. — Когда наконец они додумаются цеплять к поезду спальные вагоны?»

Три остальных угла купе были уже заняты. Оглядывая своих попутчиков, каноник Парфитт обнаружил, что человек в дальнем углу приветливо улыбается, явно желая показать, что узнал его. Это был гладко выбритый мужчина с живым насмешливым лицом и седеющими на висках темными волосами. По его виду можно было понять, что он принадлежит к юридическому сословию. И действительно, сэр Джордж Дюран был известным адвокатом.

— Вы здорово бегаете, Парфитт, — заметил он с добродушной улыбкой. — Наблюдал через окно ваш рывок.

— Иногда приходится, хотя это очень вредно для моего сердца, сэр Джордж, — ответил священник. — Какая удача, что мы едем в одном купе. Приятно иметь умного собеседника во время такого долгого пути. Далеко направляетесь?

— До Ньюкасла, — коротко ответил сэр Джордж. — Да, вы знакомы с доктором Кэмпбеллом Кларком?

Человек, сидевший в соседнем углу по одной стороне с каноником, любезно поклонился.

— Мы с ним столкнулись на платформе. Еще одна приятная случайность.

Каноник Парфитт с нескрываемым интересом посмотрел на доктора Кэмпбелла Кларка, имя которого было ему хорошо знакомо. Доктор Кларк был известным врачом-психиатром, его последняя книга «Проблемы подсознания» имела шумный успех и была у всех на устах.

Перед каноником Парфиттом предстал человек с квадратной челюстью, властными голубыми глазами и рыжеватыми редеющими волосами. Он производил впечатление человека с очень сильной волей.

По инерции священник перевел взгляд в противоположный угол, подсознательно надеясь и там встретить знакомую личность, но четвертый попутчик оказался совершенно незнакомым, к тому же, по всей видимости, иностранцем. Это был худощавый темноволосый человек довольно невзрачного вида. Казалось, он дремал, закутавшись в широкое пальто и надвинув на лоб шляпу.

— Каноник Парфитт из Брэдчестера? — спросил доктор Кэмпбелл Кларк приятным низким баритоном.

Каноник был польщен. Его последние «научные проповеди» произвели настоящий фурор, особенно после того, как их подхватила пресса. Да, он оказался прав. Теперь, как никогда, церковь нуждалась в отвечающей духу времени модернизации.

— Я с огромным интересом прочитал вашу последнюю книгу, доктор Кларк, — ответил он любезностью на любезность. — Хотя некоторые места мне показались сугубо научными, не совсем понятными для нас, простых смертных.

Тут в разговор вмешался Дюран:

— К чему вы склоняетесь больше, каноник, к беседе или ко сну? Должен вам сразу признаться, что у меня бессонница и я бы предпочел побеседовать.

— О, конечно! Непременно! — воскликнул каноник. — Мне очень редко удается заснуть во время ночных поездок, а книга, которую я захватил с собой, очень уж скучна.

— У нас здесь собрался довольно необычный триумвират: церковь, закон и медицина, — с улыбкой заметил доктор.

— Однако это ни в коей мере не мешает нам обменяться мнениями, — усмехнулся Дюран, — несмотря на то, что церковь, несомненно, будет придерживаться духовной точки зрения, я — обыденной, мирской, выраженной в юриспруденции, ну, а у вас, доктор, самый широкий диапазон суждений — от строго научных до парапсихологических. Представляя такие профессии, мы можем говорить практически обо всех сторонах человеческого бытия и сознания.

— Положим, в этом вы не совсем правы, — осадил его доктор Кларк. — Существует еще одна очень важная точка зрения.

— Что вы имеете в виду? — спросил адвокат.

— Точку зрения человека с улицы.

— Разве она столь уж важна? Человек с улицы, как правило, пользуется понятиями и представлениями, которые ему навязываем мы.

— Почти, но не совсем! У него есть одно огромное преимущество перед всеми нами — личный жизненный опыт, всегда сугубо индивидуальный. В конечном итоге, никто не может освободиться от взаимных связей с другими людьми. Я часто с этим сталкиваюсь в моей профессии. На каждого действительно больного, обращающегося ко мне, приходится пять мнимых пациентов, единственной причиной неврозов у которых является их неспособность ужиться с окружающими, будь то дома, на службе или в обществе. В результате сеансов психоанализа я обнаруживал самые нелепейшие причины нервных расстройств — от аппетитной коленки служанки до замешанной на тщеславии графомании. Но всегда главная причина крылась в психической несовместимости, когда в результате столкновения различных образов мышления, мнений, восприятия жизни наружу вылезает дикая человеческая природа.

— Видно, вам пришлось повозиться с множеством людей с расшатанной нервной системой, — сочувственно проговорил каноник, у которого нервы были в полном порядке.

— Вот и вы говорите: «нервы, нервы», — взвился доктор Кларк. — Многие мои пациенты вот так же произносят это слово, а потом смеются, утверждая, что у них, наверное, просто расшалились нервы. Современная медицина лечит не причины, о которых мы знаем не больше, чем во времена королевы Елизаветы, а следствия нервных расстройств!

— Боже праведный! — пробормотал каноник Парфитт, несколько ошеломленный такой бурной реакцией доктора на его невинное замечание. — Неужели это правда?

— Да! И это мы еще выдаем за достижение цивилизации, — с горечью произнес доктор Кэмпбелл Кларк. — В недалеком прошлом человека считали просто устроенным, примитивным животным, некоей комбинацией тела души, причем «ученые мужи» полагали, что перегрузкам подвергается первое, а душа — так, витает беззаботной легкой птичкой.

— Человек включает в себя три субстанции — тело, душу и дух, — мягко проговорил священник.

— Дух? А это еще что такое? Ну, с душой еще более или менее все понятно, это психика, а что вы, священники, подразумеваете под духом? Вы и сами этого толком не знаете. Уже столько столетий вы бьетесь над точным определением духа, но до сих пор этот термин нельзя понять умом, так же как и пощупать душу руками.

Каноник уже откашлялся для того, чтобы произнести свою «научную речь», но, к немалому его огорчению, доктор не дал ему этого сделать. Он напористо продолжал:

— Уверены ли вы, что правильно выбрали само слово «дух»: может быть, «духи»?

— Духи? — спросил сэр Джордж Дюран, насмешливо вздернув вверх брови.

— Да! — перевел на него горящий взгляд Кэмпбелл Кларк. Он наклонился и легонько хлопнул адвоката по груди. — А вы уверены в том, что в этом бренном каркасе лишь один постоялец? Кто знает наверное… Через семь, десять или семьдесят лет разрушится это вместилище, и жилец соберет свои пожитки и улизнет, оставив его на съедение червям. Настоящий хозяин дома — вы, и только вы, но не приходило ли вам в голову, что могут быть другие — бесшумные, бессловесные, незаметные слуги, делающие свою работу, о которой вы и не подозреваете? А может быть, и не слуги, а друзья, определяющие настроение, овладевающие вами и делающие вас на время «другим человеком»? Да, на время вы — король этого замка, но не забывайте и о негодяе, который тут живет.

— Мой дорогой Кларк, — нараспев проговорил адвокат, — вы вселили в мою душу, или как вы там это называете, какой-то дискомфорт. Неужели действительно моя душа является полем брани двух враждующих сторон? Что, таковы последние данные науки?

Теперь настала очередь доктора пожать плечами.

— То, что им является ваше тело, могу сказать точно. Что же касается сознания, то… почему бы и нет?

— Очень интересно, — без особого энтузиазма произнес каноник Парфитт. — О да! Прекрасная наука психиатрия.

Про себя же он отметил: «Из всего этого можно сделать великолепную проповедь».

Но доктор Кэмпбелл Кларк замолчал, как бы внезапно выдохшись, и откинулся на своем сиденье.

— Дело в том, — продолжал он после паузы, — что в Ньюкасле меня как раз и ждет такой интересный случай — неврастеник, страдающий раздвоением личности.

— Раздвоение личности, — задумчиво повторил сэр Джордж Дюран. — Подобные случаи не столь уж редки. Наверное, к тому же и временная потеря памяти? Мне на ум приходит дело, которое несколько лет назад разбиралось в Верховном суде.

Доктор Кларк кивнул:

— Я помню классический случай Фелиции Болт. О нем еще много писали в газетах.

— Ну конечно! — подхватил каноник Парфитт. — Я с интересом следил за этим делом. Но это было довольно давно, лет семь назад.

Доктор Кларк вновь кивнул:

— Эта девушка вмиг стала самой большой знаменитостью. Понаблюдать за ней приезжали виднейшие ученые со всего мира. В ней уживались четыре совершенно разные личности. Их так и классифицировали: Фелиция Первая, Фелиция Вторая и так далее.

— И ни у кого не возникло сомнений на этот счет и подозрений, что их просто надувают? — бдительно спросил сэр Джордж.

— Вы правы. Фелицию Третью и Четвертую можно было заподозрить в неискренности. У врачей на их счет были кое-какие сомнения, — признал доктор. — Но основные факты опровергнуть не удалось. Фелиция Болт была простой крестьянской девушкой из народа, или с улицы, как вы изволили выразиться. Она была третьим ребенком в семье, в которой было пятеро детей, дочерью пьяницы отца и умственно ущербной матери. В конце концов во время одного из очередных запоев отец в порыве безудержной ярости задушил ее мать и был препровожден на пожизненное заключение в рудниках в Австралии. Фелиции в ту пору было пять лет. Ее взяла на попечение одна из благотворительных организаций. Фелицию воспитала и дала ей начальное образование добрая старая дева, содержавшая что-то вроде сиротского приюта. Однако ей не удалось вылепить из Фелиции что-либо путное. Она отзывалась о девочке как об удивительно глупом и медлительном ребенке с заторможенным развитием. С огромным трудом ей удалось научить Фелицию читать и писать. Девочка была неуклюжей, и у нее все валилось из рук. Ее попечительница, мисс Слейтер, пыталась пристроить свою воспитанницу служанкой в некоторые благопристойные дома, но она нигде не задерживалась долго по причине своей поразительной тупости и лени.

Доктор на минуту замолчал, и каноник воспользовался этой паузой для того, чтобы поменять положение и поплотнее укутаться в свой дорожный плед. Во время этой процедуры он неожиданно заметил, что дремавший напротив него человек едва заметно пошевелился. Он открыл глаза, и его насмешливо-иронический взгляд не укрылся от наблюдательного каноника. Казалось, что четвертый пассажир внимательно слушал и подсмеивался над всем, о чем здесь говорилось.

— В деле фигурировала фотография Фелиции Болт в семнадцать лет, — продолжал доктор. — Судя по ней, это была неотесанная крестьянская девушка крепкого телосложения. По этой фотографии никак нельзя предположить, что эта серая посредственность вскоре станет одной из самых известных личностей.

Спустя пять лет, когда ей было двадцать два, Фелиция перенесла тяжелое нервное заболевание, и по выздоровлении у нее начали проявляться очень странные симптомы, изучение которых произвело настоящую сенсацию в науке.

Личность, названная Фелиция Первая, была первым «я» Фелиции Болт, какой ее знали в последние годы. Она с ошибками и ужасным почерком писала по-английски, не знала никаких других языков и, уж конечно, с ее-то руками, не могла играть ни на одном музыкальном инструменте.

В отличие от нее Фелиция Вторая бегло говорила по-итальянски и довольно сносно по-немецки. Она прекрасно писала по-французски, разбиралась в политике и искусстве и страстно любила играть на пианино.

Фелиция Третья во многом была похожа на Фелицию Вторую. Это была умная и довольно хорошо образованная девушка, но что касается ее моральных качеств, то она была полной противоположностью Фелиции Второй. Это было в высшей степени развязное создание, усвоившее низкие нравы, но, что удивительно, не деревенской глубинки, а столичного полусвета. Эта до невозможности «расслабленная» девица говорила на таком отборном арго, что у исследовавших ее медиков уши сворачивались трубочкой. Она с ненавистью и презрением костерила религию и так называемых добропорядочных людей, называя представителей их мужской половины «скотами из скотов».

1 2 3 >>> Далее