АНТОН ПАВЛОВИЧ  ЧЕХОВ

 ДИПЛОМАТ

Сценка

           Жена титулярного советника Анна Львовна Кувалдина испустила дух.

- Как же теперь быть-то? – начали совещаться родственники и знакомые. – Надо бы мужика уведомить. Он хоть не жил с нею, но все-таки любил покойницу. Намеднись приезжал к ней, на коленках ползал и все: «Анночка! Когда же наконец ты простишь мне увлечение минуты?» И все в таком, знаете, роде. Надо дать знать…

- Аристарх Иваныч! – обратилась заплаканная тетенька к полковнику Пискареву, принимавшему участие в родственном совещании. – Вы друг Михаилу Петровичу. Сделайте милость, съездите к нему в правление и дайте ему знать о таком несчастье! Только вы, голубчик, не сразу, не оглоушьте, а то как бы и с ним чего не случилось. Болезненный. Вы подготовьте его сначала, а потом уж…

Полковник Пискарев надел фуражку и отправился в правление дороги, где служил новоиспеченный вдовец. Застал он его за выведением баланса.

- Михайлу Петровичу, - начал он, подсаживаясь к столу Кувалдина и утирая пот… - Здорово, голубчик! Да и пыль же на улицах, прости господи! Пиши, пиши… Я мешать не стану… Посижу и уйду… Шел, знаешь, мимо и думаю: а ведь здесь Миша служит! Дай зайду! Кстати же и тово… дельце есть…

- Посидите, Аристарх Иваныч… Погодите… Я через четверть часика кончу, тогда и потолкуем…

- Пиши, пиши… Я ведь так только, гуляючи… Два словечка скажу, и – айда!

Кувалдин положил перо и приготовился слушать. Полковник почесал у себя за воротником и продолжал:

- Душно у вас здесь, а на улице чистый рай… Солнышко, ветерочек этакий, знаешь ли… птички… Весна! Иду себе по бульвару, и так мне, знаешь ли, хорошо! Человек я независимый, вдовый… Куда хочу, туда и иду… Хочу – в портерную зайду, хочу – на конке взад и вперед проедусь, и никто не смеет меня остановить, никто за мной дома не воет… Нет, брат, и лучше житья, как на холостом положении. Вольно! Свободно! Дышишь и чувствуешь, что дышишь! Приду сейчас домой, и никаких… Никто не посмеет спросить, куда ходил… Сам себе хозяин… Многие, братец ты мой, хвалят семейную жизнь, по-моему же она хуже каторги… Моды эти, турнюры, сплетни, визг… то и дело гости… детишки один за другим так и ползут на свет божий… расходы… Тьфу!

- Я сейчас, - проговорил Кувалдин, берясь за перо. – Кончу и тогда…

- Пиши, пиши… Хорошо, если жена попадется не дьяволица, ну а ежели сатана в юбке? Ежели такая, что по целым дням стрекозит да зудит?.. Взвоешь! Взять хоть тебя к примеру… Пока холост был, на человека похож был, а как женился на своей, и захирел, в меланхолию ударился… Осрамила она тебя на весь город, из дому прогнала… Что ж тут хорошего? И жалеть такую нечего…

- В нашем разрыве я виноват, а не она, - вздохнул Кувалдин.

- Оставь, пожалуйста! Знаю я ее! Злющая, своенравная, лукавая! Что ни слово, то жало ядовитое, что ни взгляд, то нож острый… А что в ней, в покойнице, ехидства этого было, так и выразить невозможно!

- То есть как в покойнице? – спохватился Пискарев краснея. – И вовсе я этого не говорил… Что ты, бог тс тобой… Уж и побледнел! Хе-хе! Ухом слушай, а не брюхом!

- Вы были сегодня у Анюты?

- Заходил утром… Лежит… Прислугой помыкает… То ей не так подали, другое… Невыносимая женщина! Не понимаю, за что ты и любишь ее, бог с ней совсем… Дал бы бог, развязала бы она тебя, несчастного… Пожил бы ты на свободе, повеселился… на другой бы оженился… Ну, ну, не буду! Не хмурься! Я ведь так только, по-стариковски… По мне, как знаешь… Хочешь – люби, хочешь – не люби, а я ведь так… добра желаючи… Не живет с тобой, знать тебя не хочет… что ж это за жена? Некрасивая, хилая, злонравная… И жалеть не за что… Пущай бы…

- Легко вы рассуждаете, Аристарх Иваныч! – вздохнул Кувалдин. – Любовь – не волос, не скоро вырвешь.

- Есть за что любить! Акромя ехидства, ты от нее ничего не видел. Ты прости меня, старика, а не любил я ее… Видеть не мог! Еду мимо ее квартиры и глаза закрываю, чтоб не увидеть… Бог с ней! Царство ей небесное, вечный покой, но… не любил, грешный человек!

- Послушайте, Аристарх Иваныч… - побледнел Кувалдин. – Вы уже во второй раз проговариваетесь… Умерла она, что ли?

- То есть как умерла? Никто не умирал, а только не любил я ее, покойницу… тьфу! То есть не покойницу, а ее… Аннушку-то твою…

- Да она умерла, что ли? Аристарх Иваныч, не мучайте меня! Вы как-то странно возбуждены, путаетесь… холостую жизнь хвалите… Умерла? Да?

- Уж так  и умерла! – пробормотал Пискарев кашляя. -  Как ты, брат, все сразу… А хоть бы и умерла! Все помрем, и ей, стало быть, помирать надо… И ты помрешь, и я…

Глаза Кувалдина покраснели и налились слезами.

- В котором часу? – спросил он тихо.

- Ни в каком… Уж ты и рюмзаешь! Да не умерла она! Кто тебе сказал, что она померла?

-  Аристарх Иваныч, я… я прошу вас. Не щадите меня!

- С тобой, брат, и говорить нельзя, словно ты маленький. Ведь не говорил же я тебе, что она преставилась? Ведь не говорил? Чего же слюни распускаешь? Поди полюбуйся – живехонька! Когда заходил к ней, с теткой бранилась… Тут отец Матвей панихиду служит, а она  на весь дом орет.

- Какую панихиду? Зачем ее служить?

- Панихиду-то? Да так… словно как бы  вместо молебствия. То есть… никакой панихиды не было, а что-то такое… ничего не было.

Аристарх Иваныч запутался, встал и, отвернувшись к окну, начал кашлять.

- Кашель у меня, братец… Не знаю, где простудился…

Кувалдин тоже поднялся и нервно заходил около стола.

- Морочаете вы меня, - сказал он, теребя дрожащими руками свою бородку. – Теперь понятно… все понятно. И не знаю, к чему вся эта дипломатия! Почему же сразу не говорить? Умерла ведь?

- Гм… Как тебе сказать? – пожал плечами Пескарев. – Не то чтобы умерла, а так… Ну вот ты уж и плачешь! Все ведь умрем! Не одна она смертная, все на том свете будем! Чем плакать-то при людях, взял бы лучше да помянул! Перекрестился бы!

Полминуты Кувалдин тупо глядел на Пискарева, потом страшно побледнел и, упавши в кресло, залился истерическим плачем… Из-за стола столов повскакивали его сослуживцы и бросились к нему на помощь. Пискарев почесал затылок и нахмурился.

- Комиссия с такими господами, ей-богу! – проворчал он, растопыривая руки. - Ревет… ну, а отчего ревет, спрашивается? Миша, да ты в своем уме? Миша! – принялся он толкать Кувалдина. – Ведь не умерла же еще! Кто тебе сказал, что она умерла? Напротив, доктора говорят, что есть еще надежда! Миша! А Миша! Говорю тебе, что не померла! Хочешь, вместе к ней съездим? Как раз и к панихиде  поспеем… то есть что я? Не к панихиде, а к обеду. Мишенька! Уверяю тебя, что еще жива! Накажи меня бог! Лопни мои глаза! Не веришь? В таком разе едем к ней… Назовешь тогда чем хочешь, ежели… И откуда он это выдумал, не понимаю? Сам я сегодня был у покойницы, то есть не у покойницы, а… тьфу

Полковник махнул рукой, плюнул и вышел из правления. Придя в квартиру покойницы, он повалился на диван и схватил себя за волосы.

- Ступайте вы к нему сами! – проговорил он в отчаянии. -  Сами его подготовляйте к известию, а  меня уж избавьте! 

Не желаю-с! Два слова ему только сказал… Чуть только намекнул, поглядите, что с ним делается! Помирает! Без чувств! В другой раз ни за какие коврижки! Сами идите!..

_____________________