 АНТОН ПАВЛОВИЧ ЧЕХОВ
ВСТРЕЧА ВЕСНЫ
(Рассуждение)
Борея сменили зефиры. Дует ветерок не то с запада, не то с юга (я в Москве недавно и здешних стран света ещё достаточно не уразумел), дует легонько, едва задевая за фалды... Не холодно, и настолько не холодно, что можно смело ходить в шляпе, пальто и с тросточкой. Мороза нет даже ночью. Снег растаял, обратился в мутную водицу, с журчаньем бегущую с гор и пригорков в грязные канавы; не растаял он только в переулках и мелких улицах, где безмятежно покоится под трёхвершковым бурым, землистым слоем и будет покоиться вплоть до мая... На полях, в лесах и на бульварах робко пробивается зелёная травка... Деревья ещё совершенно голы, но выглядывают как-то бодрей. Небо такое славное, чистое, светлое; лишь изредка набегают тучи и пускают на землю мелкие брызги... Солнце светит так хорошо, так тепло и так ласково, как будто бы славно выпило, сытно закусило и старинного друга увидело... Пахнет молодой травкой, навозом, дымом, плесенью, всевозможной дрянью, степью и чем-то этаким особенным... В природе, куда ни взглянёшь, приготовления, хлопоты, бесконечная стряпня... Суть в том, что весна летит.
Публика, которой ужасно надоело тратить деньги на дрова, ходить в тяжёлых шубах и десятифунтовых калошах, дышать то жёстким, холодным, то банным, квартирным воздухом, радостно, стремительно и став на носки протягивает руки навстречу летящей весне. Весна желанная гостья, но добрая ли? Как вам сказать? По-моему, не то, чтобы слишком уж добрая, и нельзя сказать, чтобы слишком уж и злая. Какая бы она ни была, но ждут её с нетерпением.
Поэты старые и молодые, лучшие и худшие, оставив на время в покое кассиров, банкиров, железнодорожников и рогатых мужей, строчат на чём свет стоит мадригалы, дифирамбы, приветственные оды, баллады и прочие стихоплётные штуки, воспевая в них все до единой весенние прелести... Воспевают по обыкновению неудачно (я не говорю о присутствующих). Луна, воздух, мгла, даль, желания, «она» — у них на первом плане.
Прозаики тоже настроены на поэтический лад. Все фельетоны, ругательства и хваления начинаются и оканчиваются у них описанием собственных чувств, навеянных приближающейся весной.
Барышни и кавалеры того... Страждут смертельно! Пульс их бьёт 190 в минуту, температура горячечная. Сердца полны самых сладких предчувствий... Весна несёт с собой любовь, а любовь несёт с собой: «Сколько счастья, сколько муки!»¹ На нашем рисунке весна держит амурчика на верёвочке. И хорошо делает. И в любви нужна дисциплина, а что было бы, если бы она спустила Амура, дала ему, каналье, волю? Я пресерьёзный человек, но и ко мне по милости весенних запахов лезет в голову всякая чертовщина. Пишу, а у самого перед глазами тенистые аллейки, фонтанчики, птички, «она» и всё такое прочее. Тёща уже начинает посматривать на меня подозрительно, а жёнушка то и дело торчит у окна...
Медицинские люди очень серьёзные люди, но и они не спят спокойно... Их душит кошмар и снятся самые обольстительные сны. Щёки докторов, фельдшеров, аптекарей горят лихорадочным румянцем. И недаром-с! Над городами стоят зловонные туманы, а туманы эти состоят из микроорганизмов, производящих болезни... Болят груди, горла, зубы... Разыгрываются старинные ревматизмы, подагры, невралгии. Чахоточных тьма-тьмущая. В аптеках толкотня страшная. Бедным аптекарям некогда ни обедать, ни чая пить. Бертолетову соль, доверов порошок, грудные специи, йод и дурацкие зубные средства продают буквально пудами. Я пишу и слышу, как в соседней аптеке звенят пятаками. У моей тёщи флюс на обеих сторонах: урод уродом!
Мелкие коммерсантики, ссудосберегатели, практические людоедишки, жидки и кулаки пляшут от радости качучу. Весна и для них благодетельница. Тысячи шуб идут в ссудные кассы на съедение голодной моли. Всё тёплое, ещё не переставшее быть ценным, несётся к жидкам благодетелям. Не понеси шубу в ссуду, останешься без летнего платья, будешь щеголять на даче в бобрах и енотах. За мою шубу, которая стоит minimum 100 рублей, мне дали в ссуде 32 рубля.
В Бердичевах, Житомирах, Ростовах, Полтавах — грязь по колена. Грязь бурая, вязкая, вонючая... Прохожие сидят дома и не показывают носа на улицу: того и гляди, что утонешь чёрт знает в чём. Оставляешь в грязи не только калоши, но даже и сапоги с носками. Ступай на улицу, коли необходимость, или босиком, или же на ходулях, а лучше всего и вовсе не ходи. В матушке Москве, надо отдать справедливость, сапог в грязи не оставишь, но в калоши непременно наберёшь. С калошами можно распрощаться навсегда только в весьма немногих местах (а именно: на углу Кузнецкого и Петровки, на Трубе и почти на всех площадях). От села до села не проедешь, не пройдёшь.
Всё собирается гулять и ликовать, кроме отроков и юношей. Молодёжь и не увидит за экзаменами весны. Весь май пойдёт на получение пятёрок и единиц. Для единичников весна не желанная гостья.
Погодите немножко, дней через 5—6, много через неделю, коты запоют под окнами громче, жидкая грязь станет густою, почки на деревьях станут пушистыми, травка выглянет повсюду, солнце запечёт — и весна установится самая настоящая. Из Москвы потянутся обозы с мебелью, цветами, тюфяками и горничными. Закопошатся огородники, садовники... Охотники начнут заряжать ружья.
Подождите недельку, потерпите, а пока накладывайте на ваши груди прочные бинты, дабы не выскочили из грудей ваши разбушевавшиеся, не терпящие отлагательств сердца...
Между прочим, как прикажете изобразить на бумаге весну? В каком виде? В былые времена её изображали в виде прекрасной девицы, сыплющей на землю цветы. Цветы — синоним радостей... Теперь иные времена, иные нравы, иная и весна. У нас она изображена тоже дамочкой. Цветов не сыплет, ибо нет цветов и руки в муфте. Следовало бы изобразить её тощей, худой, скелетообразной, с чахоточным румянцем, но пусть она будет комильфо! ² Делаем ей эту уступку только потому, что она дама.
1882
1. - ...а любовь несёт с собой: «Сколько счастья, сколько муки!» — перефразировка цыганского романса «В час роковой».
2. - ...комильфо! — ...как следует! (франц. come il faut). |
