МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ  ЗОЩЕНКО

ЦАРСКИЕ  САПОГИ

В этом году в Зимнем дворце разное царское барахло продавалось. Музейный фонд, что ли, этим торговал. Я не знаю кто.

Я с Катериной Фёдоровной Коленкоровой ходил туда. Ей самовар нужен был на десять персон.

Самовара, между прочим, там не оказалось. Или царь пил из чайника, или ему носили из кухни в каком-нибудь гранёном стакане, я не знаю, только самовары в продажу не поступили.

Зато других вещей было множество. И вещи, действительно, все очень великолепные. Разные царские портьеры, бордюры, разные рюмочки, плевательницы, сорочки и другие разные царские штучки. Ну, прямо глаза разбегаются, не знаешь, за что схватиться и какую вещь приобрести.

Тогда Катерина Фёдоровна на свободные деньги купила, заместо самовара, четыре сорочки из тончайшего мадаполама. Очень роскошные. Царские.

Я же вдруг увидел в описи сапоги. Русское голенище, восемнадцать целковых.

Я сразу спросил у артельщика, который торговал:

— Какие это сапоги, любезный приятель?

Он говорит:

— Обыкновенно какие — царские.

— А какая,— говорю,— мне гарантия, что это царские? Может,— говорю,— какой-нибудь капельдинер трепал, а вы их заместо царских выдаёте. Это,— говорю,— нехорошо, неприлично.

Артельщик говорит:

— Тут кругом всё имущество царской фамилии. Мы,— говорит,— дерьмом не торгуем.

— Покажи,— говорю,— товар.

Поглядел я сапоги. Очень мне ужасно понравились: и размер подходящий. И такие они не широкие, узенькие, опрятные. Тут носок, тут каблук. Ну, прямо цельные сапоги. И вообще мало ношенные. Может, только три дня царь их носил. Подмётка ещё не облупилась.

— Господи,— говорю,— Катерина Фёдоровна, да разве,— говорю,— раньше можно было мечтать насчёт царской обуви? Или, например, в царских сапогах по улице пройтись? Господи,— говорю,— как история меняется, Катерина Фёдоровна!

Восемнадцать целковых отдал за них, не горюя. И, конечно, за царские сапоги эта цена очень и очень небольшая.

Выложил восемнадцать целковых и понёс эти царские сапоги домой.

Действительно, обувать их было трудно. Не говоря про портянку, на простой носок и то еле лезут. «Всё-таки,— думаю,— разношу».

Три дня разнашивал. На четвёртый день вдруг подмётка отлипла. И не то чтобы одна подмётка, а так полностью вместе с каблуком весь нижний этаж отвалился. Даже нога наружу вышла.

А случилось это поганое дело на улице, на бульваре Союзов, не доходя Дворца труда. Так и попёр домой на Васильевский остров без подмётки.

Главное, денег было очень жалко. Всё-таки восемнадцать целковых. И жаловаться некуда. Ну, будь эти сапоги фабрики «Скороход» или какой-нибудь другой фабрики — другой вопрос. Можно было бы дело возбудить или красного директора с места погнать за такую техническую слабость. А тут, извольте, царские сапоги.

Конечно, на другой день сходил в Музейный фонд. А там уже и торговать кончили — закрыто.

Хотел в Эрмитаж смотаться или ещё куда-нибудь, но после рукой махнул. Главное, Катерина Фёдоровна меня остановила.

— Это,— говорит,— не только царский, любой королевский сапог может за столько лет прогнить. Всё-таки, как хотите, со дня революции десять лет прошло. Нитки, конечно, сопреть могли за это время. Это понимать надо.

А действительно, братцы мои, десять лет протекло. Шутка ли! Товар и тот распадаться начал.

И хотя Катерина Фёдоровна меня успокоила, но когда, между прочим, после первой стирки у неё эти самые царские дамские сорочки полезли в разные стороны, то она очень ужасно крыла царский режим.

А вообще, конечно, десять лет прошло,— смешно обижаться.

Время-то как быстро идёт, братцы мои! Всё прежнее в прах распадается.

1927