МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ  ЗОЩЕНКО

ПРОТОКОЛ

Дежурный милиционер обмакнул перо в чернильницу и сказал:

— Тс, граждане... не напирайте... по порядку говори... который кого пихнул?

— Это он его пихнул,— сказала тётка, протискиваясь к столу.— Он его пихнул... У-у, говорит, чёртова мама.

Человек с мешком, на которого показала тётка, стоял спокойно, мрачно посапывая носом. Рядом стояли потерпевший и несколько свидетелей.

Потерпевший разводил руками и сконфуженно бормотал:

— Да рази я что?.. Да я ничего... Это народ хочет... Свидетели.

— Он его пихнул,— снова сказала тётка.— Пихнул, а после и говорит: у-у, чёртова мама... Я насупротив в трамвае сидела, конечно. Я к племяннику ехала в село Смоленское.

— Тс...— сказал дежурный.— Обождь, тётка.

— Чего обождь? — огорчилась тётка.— Чего обождь-то? Прошло то время, чтоб днём народ пихали. Напихались.

— Тс... Засохни,— сказал дежурный, снова обмакивая перо.— Ты кто такая?

— Я-то? — спросила тётка.— Свидетели мы... К племяннику ехали... Это немыслимо, чтоб днём пихать. Может, он до смерти бы пихнул... А может, у меня племянник в комячейке служит...

— Обожди, тётка,— сказал милиционер,— не тебя ведь пихнули... Спросят тебя. Вали помалкивай.

— А хотя бы и не меня...

— Тс... Вас пихнули? — спросил милиционер потерпевшего.

— Меня...— сказал потерпевший.— Да только я что... Я ничего. Ну, пихнули. Эка штука. В трамвае ведь. Это свидетели требуют: иди, говорят, обязательно в милицию.

— Извиняюсь, пардон,— сказал один из свидетелей.— Я тоже видел... Нельзя допустить... Протокол чтобы...

— Я же и говорю,— снова запела тётка,— протокол, обязательно даже протокол... А гражданин милиционер на меня цыкает... Я до самого центра дойду... Это немыслимо, чтобы среди дня...

Милиционер в третий раз обмакнул перо и принялся писать протокол, время от времени спрашивая: фамилья... пол... бывшее звание... Писал дежурный долго, старательно выводя буквы. Потом спросил:

— А где было? В каком месте?

— В трамвае,— сказала тётка,— в трамвае, товарищ. Я же и говорю: в трамвае, батюшка... Я в село Смоленское ехала. Где ж ещё иначе... К племяннику я ехала...

— Место, улица?

— По Семёновской проезжали...

— Фю-ю,— сказал милиционер, кладя перо.— По Семёновской? Не наш это район. Это, граждане, второй район. Вали туда...

— Как это? — спросили свидетели.— Уж раз написано, так чего же...

— Во второй район.

— А если б меня убили?

— Где убили?

— Где ещё... На Семёновской...

— Второй район.

— И пойдём! — воскликнула тётка.— И пойдём, граждане. Это немыслимо, чтоб оставить... Где потерпевший?

Потерпевшего не было. Он исчез, воспользовавшись заминкой. Молчавший до сего времени гражданин с мешком возмутился.

— Ты что ж это,— сказал он, обращаясь к тётке,— ты что ж это юбкой-то вертишь?

— Кто вертит? — запела тётка, снова устанавливая свою корзину на стол.— Кто вертит-то?

— Да ты вертишь. Первая начала бузу, чёртова мама...

Тётка всплеснула руками.

— Граждане, да что ж это,— сказала она,— ругает ведь.

— Вот теперь можно,— сказал милиционер, обмакнув в четвёртый раз перо.— Теперь наш район. Писать, что ли, протокол?

— Позвольте,— воскликнула тётка,— да за что же протокол-то? Товарищ милиционер, будьте благодетелем... За что же... Мы чинно, мирно беседуем...

Тётка взяла корзину и пошла к выходу. Свидетели исчезли постепенно. Гражданин с мешком остался один. Он долго и без всякой на то нужды расспрашивал милиционера, где второй район, потом махнул рукой и, мрачно посапывая носом, вышел.

1923