МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ  ЗОЩЕНКО

ТЕЛЕФОН

Я, граждане, надо сказать, недавно телефон себе поставил. Потому по нынешним торопливым временам без телефона как без рук.

Мало ли — поговорить по телефону или, например, позвонить куда-нибудь.

Оно, конечно, звонить некуда — это действительно верно. Но, с другой стороны, рассуждая материально, сейчас не девятнадцатый год. Это понимать надо. Это в девятнадцатом году не то что без телефона обходились, не жравши сидели, и то ничего.

А, скажем, теперь — за пять целковых аппараты тебе вешают. Господи твоя воля!

Хочешь — говори по нём, не хочешь — как хочешь. Никто на тебя за это не в обиде. Только плати денежки.

Оно, конечно, соседи с непривычки обижались.

— Может,— говорят,— оно и ночью звонить будет, так уж это вы — ах оставьте.

Но только оно не то что ночью, а и днём, знаете, не звонит. Оно, конечно, всем окружающим я дал номера с просьбой позвонить. Но, между прочим, все оказались беспартийные товарищи и к телефону мало прикасаются.

Однако всё-таки за аппарат денежки не дарма плочены. Пришлось-таки недавно позвонить по очень важному и слишком серьёзному делу.

Воскресенье было.

И сижу я, знаете, у стены. Смотрю, как это оно оригинально висит. Вдруг как оно зазвонит. То не звонило, не звонило, а тут как прорвёт. Я, действительно, даже испугался.

«Господи,— думаю,— звону-то сколько за те же деньги».

Снимаю осторожно трубку за свои любезные.

— Алло,— говорю,— откуда это мне звонят?

— Это,— говорят,— звонят вам по телефону.

— А что,— говорю,— такое стряслось и кто, извиняюсь, будет у аппарата?

— Это,— отвечают,— у аппарата будет одно знакомое вам лицо. Приходите, говорят, по срочному делу в пивную на угол Посадской.

«Видали,— думаю,— какие удобства! А не будь аппарата — что бы это лицо делало? Пришлось бы этому лицу на трамвае трястись».

— Алло,— говорю,— а что это за такое лицо и какое дело?

Однако в аппарате молчат и на это не отвечают.

«В пивной,— думаю,— конечно, выяснится».

Поскорее сию минуту одеваюсь. Бегу вниз.

Прибегаю в пивную.

Народу, даром что днём, много. И все незнакомые.

— Граждане,— говорю,— кто мне сейчас звонил и по какому, будьте любезны, делу?

Однако посетители молчат и не отвечают.

«Ах, какая,— думаю,— досада. То звонили, звонили, а то нет никого».

Сажусь к столику. Прошу подать пару.

«Посижу,— думаю,— может, и придёт кто-нибудь. Странные, думаю, какие шутки».

Выпиваю пару, закусываю и иду домой.

Иду домой.

А дома то есть полный кавардак. Обокраден. Нету синего костюма и двух простынь.

Подхожу к аппарату. Звоню срочно.

— Алло,— говорю,— барышня, дайте в ударном порядке уголовный розыск. Обокраден, говорю, вчистую.

Барышня говорит:

— Будьте любезны — занято.

Звоню попозже. Барышня говорит:

— Кнопка не работает, будьте любезны.

Одеваюсь. Бегу, конечно, вниз. И на трамвае в уголовный розыск.

Подаю заявление.

Там говорят:

— Расследуем.

Я говорю:

— Расследуйте и позвоните.

Они говорят:

— Нам, говорят, звонить как раз некогда. Мы, говорят, и без звонков расследуем, уважаемый товарищ.

Чем всё это кончится — не знаю. Больше никто мне не звонил. А аппарат висит.

1926