МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ  ЗОЩЕНКО

ТОЧКА  ЗРЕНИЯ

Со станции Лески повёз меня Егорка Глазов.

Разговорились.

— Ну как,— спросил я Егорку,— народ-то у вас в уезде сознательный?

— Народ-то? — сказал Егорка.— Народ-то сознательный. Чего ему делается?

— Ну а бабы как?

— Бабы-то? Да бабы тоже сознательные. Чего им делается?

— И много их, баб-то сознательных?

— Да хватает,— сказал Егорка.— Хотя ежели начисто говорить, то не горазд много. Глаза не разбегаются. Маловато вообще. Одна вот тут была в уезде... Да и та неизвестно как... может, кончится.

— Чего же с ней?

— Да так,— неопределённо сказал Егорка.— Супруг у ней дюже бешеный. Клопов, Василий Иваныч. Трепач, одним словом. Чуть что, в морду поленом лезет. Дерётся.

— Ну а она что, молчит?

— Катерина-то? Зачем молчит? Она отвечает: «Это, говорит, вредно. Вы, говорит, Василий Иванович, полегче поленьями махайте. Эпоха, говорит, не такая».

— Так она бы в совет пошла...

— Что ж совет? Ходила в совет. Там говорят: это хорошо, бабочка, что ты пришла. Женский вопрос — это, говорят, теперича три кита нашей жизни. Разводись, милая, с этим с твоим скобарём, и вся недолга... Ну а она не хочет. Погожу, говорит, маленько. Потому — неохота, говорит, разводиться... После терпела, терпела — и в город поехала. И привозит пилюлю. И одну сама принимает, а другую ему подсыпает. Она подсыпает, а он на неё наседает, дерётся. Не действует ему пилюля. Стала она по две пилюли подсыпать и по две принимать. Ни в какую — дерётся. А то враз шесть приняла и свалилась. И лежит плошкой. До чего её жалко! Главное, одна бабочка на уезд сознательная и та, может, кончится.

— Ну а другие бабы,— спросил я,— неужели ещё темней?

— Другие ещё темней,— сказал Егорка.— Другие совсем малосознательные... Одна, это, после драки в суд подала на мужа. Мужика к ногтю. Штраф на него. Пять целковых — не дерись, мол, бродяга... Ну а теперича баба плачет, горюет. Платить-то ей чем? Дура такая несознательная... А другая тоже в развод пошла. Мужик-то рад, время зимнее, а она голодует. Дура такая тёмная...

— Плохо,— сказал я.

— Конечно, дело плохо,— подтвердил Егорка.— Мужики-то у нас всё насквозь знают, всё-то понимают, что к чему и почему, ну а бабы маленько, действительно, отстают в развитии.

— Плохо,— сказал я и посмотрел на Егоркину спину.

А спина была худая, рваная. И жёлтая вата торчала кусками.

1925