ФЕЛИКС ДАВЫДОВИЧ КРИВИН

 

 

ПРОСТОЕ, КАК МЫЧАНИЕ

   (Рассказ коровы)

 

   Родилась я в городе, в областном центре.    Город большой, промышленный, три института и университет,  ну  и,  само собой, театры и кинотеатры. Парк культуры и отдыха. Молокозавод.

   По документам я, правда, в селе родилась, но я-то помню, что родилась в городе. Нас тогда целое стадо в одной комнате родилось - на шестом  этаже, в самом центре города. Как замычали мы в один голос, Андерсен  от  радости

на стуле подскочил.

   - Умницы, - говорит, - чтоб вам всем быть здоровенькими. Ваше  здоровье - это наше здоровье.

   У Андерсена жизнь длинная и однообразная, как проспект в нашем  городе. Живет Андерсен давно и каждый день ходит на работу. Для него, говорит  он,  идти на работу все равно, что идти на казнь.  Только  на  казнь  один  раз сходил - и все, а на работу нужно ходить ежедневно.

   И при этом Иван Иванович еще упрекает Андерсена,  что  тот  мало  любит свою работу. Кто ж это будет любить свою казнь?  Разве  что  какая  голова отчаянная.    В нашем поголовье мало отчаянных голов, но все  же  иногда  попадаются.

Когда мы только еще родились, Андерсен спросил у нас:

   - Ну, красотки, какая из вас на молоко, а какая на мясо?

   Все, конечно, дружно кричат, что на молоко,  а  одна  голова  отчаянная радостно завопила:

   - На мясо!

   Андерсен улыбнулся - так грустно, как улыбается он, когда его  вызывают к Ивану Ивановичу, - и говорит:

   - Это хорошо, что ты такая сознательная, только радоваться зачем? Не  в театр идешь, а на мясо.

   Жизнь, я вам скажу, пролетает - не успеваешь оглядываться.  Только  что Андерсен поздравил меня с рождением -  и  вот  я  уже  даю  молоко.  Много молока, в среднем по три тысячи на корову. И другие дают столько  же  -  и

те, что в городе, и те, что в районе, и даже те, что в селе,  хотя  у  них там плохие условия и кормов не хватает. И это при том, что  у  них  там  и доярки, и зоотехники, а у нас только Андерсен - и больше никого.

   И даже не Андерсен - просто его так Иван Иванович называет.

   - Ты, - говорит, - слыхал про Андерсена?

   Андерсен - наш -  вытягивается  столбиком,  опускает  глаза  в  стол  и

начинает там что-то отколупывать.  Всякий  раз  отколупывает  и  никак  не отколупает.

   - Это великий сказочник, что ли?

   Иван Иванович кивает:

   - Великий. Только не по сравнению с тобой.  По  сравнению  с  тобой  он маленький сказочник.

   После такого разговора  Андерсен  долго  не  смотрит  в  нашу  сторону, говорит, что мы ему надоели, что он не дождется, когда  уйдет  от  нас  на пенсию. Мы, оказывается, должны быть там, в селе, а не  здесь,  в  городе.

Каждая из нас приписана к какому-то колхозу.  Одни  еще  там,  в  колхозе, приписаны, другие в районе приписаны, а мы уже здесь, в областном  центре.

Нас Андерсен собственной рукой приписал.

   Сам приписал - и сам недоволен.

   - Что-то, - говорит, - больно много вас развелось, вот погодите, я  вас всех в колхоз отправлю. Будете там в холодных коровниках стоять по  колено в грязи, будете просить, чтоб вас покормили.

   Это он так грозится. А на самом деле - куда нас пошлешь?  Мы  здесь,  в городе, родились, какая от нас в колхозе польза?

   Сын Андерсена, пианист, ездит в колхоз на уборку картофеля, а какая там от него польза?

   Андерсен хоть нас и ругает,  но  не  заругивает  до  конца.  Он  ругает потому, что его ругает Иван Иванович. А Иван Иванович ругает  потому,  что его тоже кто-то ругает. И даже того,  кто  ругает  Ивана  Ивановича,  тоже

кто-то ругает.

   Все ругают друг друга.

   И все - за нас. Как будто все они нами недовольны.

   А на самом деле без нас им не обойтись.  Мы  и  кормов  не  требуем,  и коровников нам не надо. Живем мы все в одной комнате, на шестом этаже, - и те, которые в колхозе приписаны, и те, которые в районе приписаны,  и  те, которые в  области  приписаны,  и  даже  те,  которых  сам  Иван  Иванович собственной рукой приписал.

 

   1982