Наконец Ложкин толкнул калитку в высоком дощатом заборе с надписью «Злая собака». И оказался в небольшом, засыпанном снегом дворике, в глубине которого стоял бревенчатый, очень старый дом с двумя крылечками по сторонам. Навстречу выскочил, злобно урча, большой лохматый пес, но, узнав Ложкина, он завилял обрубком хвоста и покорно поплелся прочь.
Пройдя двор, он поднялся по скрипучим ступеням крыльца и особым образом постучал в дверь, обитую старой клеенкой, из-под которой торчали серые лохмотья войлока. Подождав немного, Ложкин, не выражая нетерпения, постучал снова. В окне рядом с крыльцом дрогнула занавеска: как видно, хозяин предварительно рассмотрел неожиданного гостя.
Наконец загремели металлические запоры, и дверь медленно открылась. На пороге появился высокий сухой старик с обвислыми седыми усами и немигающим взглядом больших, чуть навыкате, но как будто угасших глаз. На старике была поношенная, из синей байки пижама, тюбетейка и неопределенного цвета помятые брюки.
— Дай бог тебе здоровья и всякого благополучия, Папаша, — заискивающе произнес Ложкин. — Прими-ка, ради Христа.
Старик при виде Ложкина не выказал никакого удивления или радости, он лишь пожевал губами и тихо ответил:
— Милости прошу, почтеннейший.
Затем он повернулся и, предоставив Ложкину запирать дверь, пошел вперед по узкому, длинному коридору, заваленному всякой рухлядью. Ложкин последовал за ним. Они поднялись по расшатанной, скрипучей лестнице и очутились в небольшой комнате. Здесь надо всем царил громадный, во всю стену, старинный буфет с множеством дверок, украшенных замысловатой резьбой. Круглый, покрытый клеенкой стол, несколько простых стульев и узкая складная кровать в углу дополняли обстановку.
Утром состоялось совещание.
— Сделаем так, — наконец объявил Папаша. — Мы с тобой все-таки пойдем туда, но только завтра. А сегодня надо эту квартиру обнюхать со всех сторон, подослать кого-то. Если все в порядке, завтра пойдем мы.
— Ну, раз так, то пошли туда Митьку Плотину, — ответил Софрон. — Парень ловкий, все разнюхает.
На том и порешили.
Потом старик ушел, а Ложкин снова улегся спать.
Проснулся он только к вечеру. Папаша уже был дома. Он передал слова Митьки Плотины: «Все чисто, мусора нет. Яшка ждет гостей завтра в три. Маячок горит. Требуется пощупать соседа».
— Что ж, пощупаем, — многозначительно ухмыльнулся Ложкин.
На следующий день Папаша молча натянул старенькую, на вылезшем меху шубу и взялся рукой за дверь.
В это время в высоком кирпичном доме близ Белорусского вокзала закончились последние приготовления к засаде.
Гаранин неподвижно сидел за столом, не спуская глаз с окна. Из угла в угол нетерпеливо шагал Воронцов, засунув руки в карманы. Все молчали.
Сергей стоял у двери своей комнаты и напряженно прислушивался. Знакомое чувство предстоящей схватки овладело им, дрожал каждый нерв, и в голове вихрем проносились мысли: «Зверь идет в западню… Самый опасный… Только бы не упустить…» Сергей с волнением ждал условного сигнала. Маленькая стрелка часов приближалась к трем.
Папаша замешкался у двери, потом опустил руку и повернулся к Софрону.
— Пожалуй, не стоит мне туда идти, уважаемый, — тихо произнес он. — Пойдешь ты.
— Пожалуйста, не испугался. Мы не из таких, — с вызовом ответил Ложкин.
Папаша кивнул головой.
— Пойдешь. И чтобы все было чисто. Ну, а если заметут…
— Кого? Меня? — злобно ощерился Ложкин. — Ну, нет. Живым больше не дамся. У нас свой планчик есть, — и, застегивая пальто, самоуверенно добавил: — О рабе божьем Софроне поминки справлять не придется. Аминь.
— Нет, еще не аминь, — покачал головой Папаша, — сюда ты больше не вернешься. Здесь буду я. Но завтра где-нибудь надо свидеться. И свидимся мы, уважаемый, в цирке. Хе-хе! И зверушек заодно поглядим. Забавные такие зверушки. Вот я сейчас. — Он шаркающей походкой приблизился к буфету и выдвинул какой-то ящичек. — Вот тебе, Софрон, билетик. На завтра. День воскресный, народу у нас в цирке будет тьма. Весьма удобно.
Ложкин ухмыльнулся и взял билет.
— Ох, и дока же ты, старый хрен! — снисходительно сказал он. — Хитрости в тебе на сто человек припасено, ей-богу. Вот только дрейфить стал.
— Ох, чуть не забыл! — вдруг воскликнул Папаша. — Переложить надо, непременно переложить.
Старик засеменил к буфету и, выдвинув один из ящиков, достал оттуда небольшую коробочку.
— А ну взгляни, почтеннейший, какую я красоту раздобыл, — благоговейно произнес он.
На черном бархате лежал золотой медальон старинной, очень тонкой работы.
— Сто лет ему, — тем же тоном продолжал он, любуясь медальоном. — Графине Уваровой принадлежал. Работа знаменитого месье Дюваля.
Ложкин бросил на медальон равнодушный взгляд и спросил:
— На кой тебе сдалось это барахло? Денег девать некуда?
— Да ему цены нет, почтеннейший! Ведь это же сам Дюваль!
— Ну ладно. Шут с ним, с твоим Дювалем. Прячь скорей, и пошли, — раздраженно сказал Ложкин и направился к двери.
…Спустя некоторое время он, подняв воротник и время от времени незаметно оглядываясь по сторонам, уже быстро шагал по улице. У него действительно был свой план предстоящего визита.
Маленькая стрелка часов приблизилась к трем.
Костя Гаранин сидел за столом посреди комнаты и не спускал глаз с окна. Отсюда ему хорошо был виден подъезд дома на другой стороне переулка, где скрылся Забелин. Купцевич застыл в своем углу, опасливо косясь на лежавшую перед ним Флейту. Тут же сидел Твердохлебов, настороженный, внимательный. Обычное добродушие сошло с его полного лица, маленькие глазки смотрели холодно и зорко, правая рука лежала в кармане. Воронцов разгуливал по комнате пружинящей, легкой походкой, заложив руки за спину. Он меньше других умел скрывать охватившее его возбуждение.
Все молчали.
Часы показывали уже начало четвертого, но Забелин не подавал условного сигнала. Половина четвертого… четыре…
Костя скосил глаза на Воронцова. «Нервничает», — с неудовольствием подумал он. В этот момент Костя увидел сигнал, который подавал ему Забелин, и на секунду опешил. Этот сигнал означал, что идут трое. Трое, а не один! А их здесь сейчас…
Костя встал и, ничем не выдав своего беспокойства, направился к двери, дав знак Воронцову следовать за ним. За их спиной угрожающе зарычала Флейта: как видно, Купцевич сделал какое-то движение.
— Идут трое, — еле сдерживая волнение, сообщил Воронцову Костя, когда они вышли в переднюю и плотно прикрыли за собой дверь. — Ничего не поделаешь, будем брать всех троих. Вызывай Сергея. Купцевич его видеть не будет, а те решат, что он тоже приехал с нами. Иди.
— Вызвать-то могу, — недовольно ответил Воронцов. — Да толку от этого…
Но Сергей уже сам приоткрыл дверь комнаты и выжидающе посмотрел на товарищей. Костя молча указал ему на место за вешалкой. Воронцов стал за шкаф, а Костя подошел к двери: когда она раскроется, то в первый момент загородит его от глаз входящих людей.
— Их трое, — тихо повторил Костя. — Я беру первого, Виктор — второго, ты, Сергей, — третьего. Забелин прикрывает им путь отхода и помогает нам, исходя из обстановки. Сергей, предупреди соседку.
Сергей повернулся и быстро зашел в комнату.
— Полина Григорьевна, сейчас позвонят, так вы откройте дверь, — как можно спокойнее сказал он. — И потом сейчас же уходите. А меня попросили помочь.
— Господь с тобой, Коленька! — всплеснула руками старуха. — Не вмешивайся, детка, неровен час…
Обеспокоенная и растерянная, она сидела на диване, боясь выйти в коридор.
— Я не могу не помочь, — горячо возразил Сергей. — Понимаете, меня попросили. А я комсомолец, фронтовик.
— Да, детка… Да… Господи, что ж это будет… — в полном смятении лепетала Полина Григорьевна.
В этот момент в передней раздался звонок.
Сергей нетерпеливо махнул рукой и выскочил за дверь. Вслед за ним засеменила Полина Григорьевна.
Когда она поднесла руку к замку, Костя шепнул:
— Спокойней, мамаша, спокойней. Спросят вашего соседа, ответьте: «Дома, проходите». Только спокойно говорите, мамаша, очень вас прошу.
Полина Григорьевна кивнула головой и открыла дверь.
Перед ней стоял Ложкин. Не переступая порога, он грубовато спросил:
— Что открывала-то медленно, нога за ногу зацепилась?
Полина Григорьевна сердито поджала губы и строго ответила:
— Спасибо сказал бы, что открыла. А то ишь… Кого надо-то?
— Ну ладно, ладно, раскудахталась, старая, — примирительно сказал Ложкин. — Сосед-то дома?
— Куда ж ему деться? Храпит, поди, — ответила Полина Григорьевна и с поразившим Сергея спокойствием направилась к себе.
— А вот мы его сейчас разбудим, непутевого, — усмехаясь, проговорил Ложкин и вошел в переднюю. За ним последовали два других парня, до этого стоявшие в стороне, на площадке лестницы.
В тот момент, когда все трое переступили порог и Ложкин уже собирался открыть дверь в комнату Купцевича, Костя бросился на него и крепко зажал ему руки ниже локтей. Ложкин рванул их, но освободить не смог. Тогда он упал на пол, увлекая за собой Костю, и зубами вцепился ему в плечо.
Одновременно Воронцов кинулся под ноги одному из парней, сшиб его, мгновенно заломил за спину его правую руку и, приставив пистолет к виску, грозно проговорил:
— Лежи, стрелять буду.
Сергей был дальше всех от места схватки и опоздал на долю секунды. Второй парень успел выхватить нож и бросился на Воронцова. Схватить его Сергей опоздал, поэтому он нанес ему удар в подбородок наотмашь. Парень упал, разрезав пиджак на спине Воронцова. Падая, он свободной рукой схватил Сергея за ногу, и тот, не удержавшись, повалился на него.
В это время озверевший Ложкин по-волчьи рвал зубами плечо Гаранина, и Костя от боли слегка ослабил руки. Ложкин мгновенно воспользовался этим, увернулся и, выхватив нож, нанес Косте удар в грудь. Обливаясь кровью, Гаранин упал, но не выпустил Ложкина, который занес нож для нового удара. В этот момент с лестницы появился Забелин. Но прежде чем он успел прийти на помощь, Костя приподнялся и, навалившись всей тяжестью на Ложкина, опрокинул его на пол. Ложкин попытался оторвать его от себя, но Костя уже обхватил его шею и зажал мертвой хваткой. Ложкин захрипел и потерял сознание. Но и Гаранин от последнего усилия тоже лишился чувств. Тут к нему подскочил Забелин.
Сергей продолжал борьбу. Бандит защищался остервенело. Изловчившись, он отбросил Сергея ногой в сторону, вскочил и, размахивая ножом, не давал Сергею приблизиться. Пистолет валялся на полу между ними. Бандит наступал, явно пытаясь овладеть оружием. Сергей понял его намерение. Этого нельзя было допустить. Он сделал ложный выпад в сторону, потом левой рукой на лету перехватил под локтем руку бандита, в которой он держал нож, еле уловимым движением завел ее ему за спину и нажал на лопатки. Бандит закричал от боли и упал на колени. Теперь Сергей был хозяином положения: самбо, которым он занимался в МУРе, выручило его. Свободной рукой он поднял пистолет и огляделся.
Воронцов продолжал сидеть верхом на своем противнике, держа у его виска пистолет. Забелин хлопотал около раненого Гаранина.
В этот момент раздался оглушительный грохот в комнате Купцевича. Как видно, там опрокинулось что-то тяжелое. Вслед за этим оттуда донеслось яростное рычание Флейты, потом ее короткий визг, возгласы и звуки борьбы.
Все головы обернулись в ту сторону. Этим воспользовался бандит, лежавший под Воронцовым. Он схватил его руку, державшую пистолет, вывернул ее и нажал спусковой крючок. Загремел выстрел. От неожиданности Воронцов выпустил заломленную назад руку своего противника, и тот, перехватив свободной рукой пистолет, нацелился в него. Воронцов побледнел и машинально закрыл грудь рукой.
Но тут выстрелил Сергей, выстрелил с тем ледяным хладнокровием, которое появлялось у него в минуту опасности. После его выстрела рука бандита, державшая оружие, залилась кровью и повисла как плеть. Воронцов опомнился, подхватил свой пистолет, выпавший из раненой руки бандита, и снова повалил его на пол.
Когда загремел первый выстрел, Ложкин открыл глаза и почувствовал, что его никто не держит. В правой руке у него все еще был зажат нож. Рядом в глубоком обмороке лежал Гаранин, и Забелин поспешно стирал кровь с его побелевшего лица. Кругом кипела схватка.
Ложкин подтянулся и пополз к двери. Он был уже у самого порога, когда его заметил Сергей.
— Ложкина держи! — крикнул он Забелину.
Тот мгновенно обернулся. Но Ложкин уже был за дверью и, вскочив на ноги, все еще оглушенный, поспешно спускался по лестнице, опираясь на перила. Забелин выскочил вслед за ним и, не раздумывая, прыгнул через ступеньки на плечи Ложкину. Тот больше не имел сил сопротивляться. Забелин за руки втащил его обратно в квартиру.
В это время Сергей уже успел связать своего противника и помочь Воронцову. Потом он подбежал к Гаранину, который все еще не приходил в сознание, а Воронцов бросился в комнату Купцевича.
Первое, что он там увидел, была туша Купцевича, поваленного навзничь около опрокинутого стола. Руки и ноги его были крепко связаны. На полу в луже крови лежала мертвая Флейта, над ней стоял Твердохлебов с окаменевшим от горя лицом. Здесь тоже произошла схватка: Купцевич, оказывается, освободил руку.
Воронцов вздохнул, обнял Твердохлебова за плечи и, бросив мрачный взгляд на искаженное страхом багровое лицо Купцевича, подбежал к сундуку. С невероятной для него силой он отшвырнул в сторону тяжелый сундук, затем открыл люк и впустил в комнату остальных сотрудников.
Вскоре все было окончено. На одной из машин был отправлен в госпиталь Гаранин, на другой перевезли в МУР преступников.
Незаметно для всех, да и для него самого, все приказания теперь отдавал Сергей. Их выполняли беспрекословно.
В коридоре его остановил Воронцов и взволнованно сказал, впервые, кажется, забыв свой иронический тон:
— Сережка, ты же мне, чучело, жизнь спас. Вот тебе моя рука.
— Да ну тебя, — смущенно ответил Сергей. — Скажешь тоже.
…К вечеру Сергей уничтожил все следы разыгравшихся в квартире событий. Полина Григорьевна помочь ему не могла, она лежала на диване, нервно всхлипывая и держась рукой за сердце. Сергей уже дважды давал ей лекарство, и в комнате теперь стоял резкий запах валериановых капель. Только к самому приходу Кати Полина Григорьевна, наконец, встала и, пугливо озираясь, направилась в кухню.
Когда вернулась с работы Антонина, ей коротко сообщили, что приходили из милиции и мужа ее арестовали. То же самое сказали и Кате.
Весь вечер Сергей не находил себе места: «Жив ли Костя? Как себя чувствует?» Катя сначала с удивлением, потом с тревогой следила за ним, не решаясь ни о чем спрашивать, но, наконец, не выдержала. Улучив момент, когда Полина Григорьевна вышла из комнаты, Катя подошла к Сергею:
— Слушай, что случилось? Только скажи честно или… или вообще не говори.
Сергей посмотрел на ее встревоженное лицо. «Она же любит его», — пронеслось вдруг у него в голове. И Сергей решился. Стараясь говорить как можно спокойнее, он ответил:
— Видишь ли, Катя. Дело в том, что Костя в тяжелом состоянии отправлен сегодня в госпиталь. Если хочешь…
— Что?! — во взгляде девушки отразилось отчаяние. — Костя?.. Не может быть! Постой, постой… — Она судорожно сжала его руку и вдруг решительно сказала: — Я поеду к нему. Где он лежит? Скажи сейчас же!
— Поздно, Катя.
— Как поздно? — оцепенев, она расширенными глазами смотрела на Сергея. — Как так поздно?
— Ты меня не поняла. Просто уже десятый час. Куда ты поедешь? Вот завтра…
— Нет, нет! Сейчас… Только сейчас…
Катя начала лихорадочно одеваться, всхлипывая и поминутно смахивая со щек слезы. Сергей не стал ее отговаривать.
В этот момент в комнату вошла Полина Григорьевна. Катя уже застегивала пальто.
— Катенька, ты куда это собралась на ночь глядя? Да что это с тобой, что ты плачешь?
— Я… я… у меня… друг один заболел, — бормотала Катя. — Я к нему еду в больницу.
— Да поздно уже, детка. О господи, ну перестань плакать! Не умрет, поди, твой друг. Завтра навестишь.
— Что вы говорите, Полина Григорьевна! Как можно ждать до завтра?
— Пусть едет, — поддержал ее Сергей. — Друг ее очень тяжело болен.
— Да темень-то какая! И одна же, — слабо возражала Полина Григорьевна, помогая Кате разыскивать варежки.
В это время Сергей написал на клочке бумаги адрес госпиталя, потом подумал, что у Кати, наверное, мало денег, а ей надо обязательно взять такси, чтобы быстрее. Его самого уже охватило нетерпение. Он побежал к себе в комнату, достал из чемодана деньги и вместе с адресом отдал Кате.
— А деньги зачем? У меня есть.
— Бери. На такси поезжай. И вот еще что, — он понизил голос. — Позвони мне оттуда. Только одно слово скажешь. Хорошо?
— Ладно, ладно. Ну, я побежала. Ох, Сережа, спасибо тебе! — вдруг вырвалось у Кати, и она опрометью бросилась к двери.
— Господи, уж имена путать начала, — тревожно сказала Полина Григорьевна. — Небось друга ее зовут так, что ли? Вот не думала, что есть у нее такой.
Катя позвонила около двенадцати часов ночи.
— Он жив. Страшно бредит, — еле разбирал Сергей захлебывающийся в слезах голос девушки. — Я останусь. Тут еще товарищи.
— Так, понятно. Завтра до института заедешь домой?
— Не знаю я, Сережа. Я в институт не поеду… Я… я… ничего не знаю, — и Катя безудержно разрыдалась.
— Перестань! — сердито крикнул на нее в телефон Сергей. — Слышишь? Тебя такую зареванную в палату не пустят.
В это время в коридор выглянула Антонина. Лицо у нее было встревоженное, нос и глаза красные.
— Куда это Катя уехала? — недоверчиво спросила она.
— Друг какой-то заболел. В больницу поехала. Вот звонит, что дежурить там останется.
— Господи, господи, кругом несчастья, кругом, — запричитала Антонина. — И за что такое наказание, а? И моего тоже… Ну кому он, паразит, нужен? Говорила ему, ироду, работай! А он… Как вы думаете, Коля, за что это? Ничего не говорили?
Сергей подумал, что она рано или поздно узнает обстоятельства ареста мужа и его скрытность только возбудит тогда подозрения. Поэтому он рассказал ей все, но с оговоркой, что слышал это, находясь у себя в комнате. Рассказывал Сергей с таким плохо скрытым испугом, что Антонина поверила каждому его слову.
— Ну что ж теперь будет, Коленька, что будет? И куда его, дьявола, увезли? Куда идти мне завтра? Ведь на что обрек меня, урод такой, подлец проклятый…
Антонина еще долго с озлоблением ругала мужа.
В ту ночь Сергей не мог уснуть.
А на следующий день, рано утром, была получена телеграмма из Иркутска на имя Николая Светлова. Его срочно вызывали на завод. Расстроенный Сергей поделился своим огорчением с Полиной Григорьевной и Антониной: придется уехать, даже не попрощавшись с Катей, — ведь самолет улетает через три часа, и ему забронировано место (они слышали, как Сергей перед этим звонил в кассу аэропорта).
Прощание было таким трогательным, что обе женщины даже всплакнули. Полина Григорьевна не могла оставить квартиру: она ждала Катю. Но Антонина вызвалась проводить его до автобуса, увозившего пассажиров на аэродром: как видно, даже в такой момент она помнила инструкцию мужа.
Сергей это понял и потому, прощаясь с Антониной на автобусной остановке, сказал, что хочет с нею передать записку Кате. В спешке он написал ее на обороте полученной утром телеграммы. Возвратившись домой, Антонина с любопытством прочла не только содержание записки, но, как Сергей и рассчитывал, телеграмму, окончательно убедившись в ее достоверности.
…Через два часа Сергей был уже в кабинете Зотова.
— Ну, здравствуйте, Коршунов, здравствуйте, — тепло приветствовал его тот, грузно приподнимаясь в своем кресле, чтобы пожать Сергею руку. — Значит, вырвались из заточения? А дома были?
— Нет. Я с аэродрома прямо к вам. Как Гаранин?
— Плохо. Задето легкое. Он все еще без сознания. Бредит.
— Катя там?
— Там. Славная девушка. Да, так вот, Коршунов. Прежде всего поздравляю вас с образцовым выполнением задания. Могу сообщить, пока по секрету, — Зотов хитро прищурился, — что приказом полковника с вас будет снято взыскание. Вот. Надо бы вам как следует отдохнуть, — озабоченно продолжал он, — но невозможно. Коротко введу вас в курс дела. Ложкин на допросе, конечно, ничего не сказал. Клял себя только, что прибежал в Москву: МУРа, мол, недооценил. Но при обыске у него нашли… — Зотов достал из несгораемого шкафа сверток и развернул его. — Видите? Вот деньги, вот билет.
Сергей, стараясь сосредоточиться, внимательно рассмотрел билет.
Зотов посмотрел на его усталое лицо и строго сказал:
— А теперь отправляйтесь домой. Приказываю хорошенько выспаться. Завтра вы должны снова действовать. Теперь вам многое доверим.
назад<<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 >>>далее