– А, сеньор Строцци! – воскликнул он. – Кажется, вы уже давно ходатайствовали о предоставлении вам французского подданства. Нам отнюдь не делает чести, что человек, столь доблестно сражавшийся за нас в Пьемонте и отвергнутый за это своей родиной, до сих пор не принят в число подданных второй своей родины – Франции, ибо по храбрости вы настоящий француз. Сегодня же вечером, сеньор Строцци, мой секретарь Ле Масон пришлет вам грамоту на подданство… Не благодарите меня: я делаю это не только в ваших, но и в своих собственных интересах – необходимо, чтобы Карл Пятый нашел вас уже французом… А-а, это вы, Челлини! – продолжал король, обращаясь к художнику. – И, как всегда, не с пустыми руками. Что это у вас под мышкой? Но, клянусь честью, мой Друг, я знаю, как отблагодарить вас! Пусть не говорят, что Франциска Первого кто-нибудь превзошел в щедрости… Мессер Антуан Ле Масон, вместе с грамотой для Пьетро Строцци изготовьте другую – для моего друга Бенвену-то Челлини, и притом безвозмездно: бедному чеканщику труднее раздобыть пятьсот дукатов, чем вельможе Строцци.

– От всей души благодарю вас, сир! – сказал Бенвенуто. – Но простите мое невежество: что такое грамота на подданство?

– Как, вы не знаете? – укоризненно воскликнул Антуан Ле Масон, а король расхохотался как безумный над столь наивным вопросом. – Грамота на подданство – это высшая милость, какую его величество может даровать иностранцу. Благодаря этой грамоте вы станете французом.

– О! Теперь я понял, сир, и несказанно вам признателен. Но для чего мне эта грамота? Я и так всей душой предан вашему величеству.

– Как – для чего? – воскликнул Франциск, по-прежнему в превосходном настроении. – А хотя бы для того, Бенвенуто, что теперь, когда вы стали французским подданным, я могу подарить вам Большой Нельский замок, а для иностранца я не мог бы этого сделать… Мессер Ле Масон, присоедините к грамоте на подданство дарственную на этот замок… Ну как, Бенвенуто, поняли вы теперь, какую пользу может принести человеку грамота на подданство?

– О да, сир, и разрешите поблагодарить вас не один, а тысячу раз! Наши с вами сердца без слов понимают друг друга; милость, которую вы мне сейчас оказали, позволяет мне надеяться на другую великую милость, о которой со временем я, быть может, осмелюсь просить ваше величество.

– Я не забыл своего обещания, Бенвенуто. Заканчивай скорей Юпитера и тогда проси чего хочешь.

– У вашего величества прекрасная память, и, смею надеяться, вы сдержите свое слово. Да, я буду просить, буду умолять ваше величество исполнить одно желание, от которого зависит счастье всей моей жизни! И то, что вы сделали для меня сейчас, каким-то непостижимым чудом угадав мои сокровенные мысли, позволяет мне надеяться на скорое осуществление моей мечты.

– Вот и прекрасно, мой великий мастер! Ну, а сейчас удовлетворите все-таки наше любопытство и покажите наконец, что у вас под мышкой.

– Это серебряная солонка, сир, в дополнение к кубку и тазу.

– А ну-ка, покажите ее скорей!

Король, как всегда, с огромным вниманием молча разглядывал некоторое время дивное творение Челлини и наконец воскликнул:

– Ну что за бессмыслица! Что за чушь!

– Как, сир, – в отчаянии воскликнул Бенвенуто, – вы недовольны моей работой?!

– Конечно, сударь, я недоволен вами, я зол на вас! Разве можно было портить такой прекрасный замысел, воплощая его в серебре! Из золота следовало делать эту вещь, Челлини, из золота, и вы это сделаете!

– Увы, сир, – грустно сказал Бенвенуто, – мои скромные творения недостойны столь высоких похвал. Я боюсь, как бы ценность материала не погубила сокровищ моей фантазии. Жизнь жестока, сир, а люди жадны и глупы; кто знает, не будет ли какой-нибудь кубок, за который ваше величество охотно заплатило бы десять тысяч дукатов, переплавлен когда-нибудь в десять экю. Нет! Глина дает более прочную славу, чем золото, – вот почему имена ювелиров не переживают их самих.

– Послушайте! Уж не думаете ли вы, что король Франции станет закладывать солонку со своего стола?

– Ваше величество, отдал же император Константинопольский венецианцам терновый венец Иисуса Христа!

– Да, но французский король выкупил его, сударь!

– Верно, ваше величество, но подумайте о всевозможных опасностях, которым подвергаются короли: о революциях, ссылках… У меня на родине, например, Медичи трижды изгонялись и трижды возвращались. Вряд ли есть на свете другой король, чья слава и казна были бы столь же прочны, как у вашего величества.

– Хорошо, хорошо, Бенвенуто! Но я желаю все же, чтобы вы сделали мне золотую солонку. Мой казнохранитель сегодня же отсчитает вам для этого тысячу полновесных золотых экю старой чеканки… Слышите, д'Орбек, сегодня же! Я не хочу, чтобы у Челлини пропала даром хоть одна минута… Прощайте, Бенвенуто, желаю вам успеха! Помните, французский король ждет Юпитера… Прощайте, господа! Не забывайте о Карле Пятом!

Пока Франциск I сходил с лестницы, чтобы сесть на коня и верхом сопровождать королеву, которая была уже в карете, в зале шли небезынтересные разговоры. Послушаем их.

Бенвенуто подошел к графу д'Орбеку и сказал:

– Я должен повиноваться его величеству, господин казнохранитель. Потрудитесь, пожалуйста, приготовить золото, а я тем временем схожу за мешком и через полчаса буду у вас.

Граф, в знак согласия, молча поклонился, и Челлини, напрасно поискав глазами Асканио, вышел из Лувра один.

В то же время Мармань тихо проговорил, обращаясь к прево, который все еще держал Коломбу за руку:

– Прекрасная возможность: побегу предупредить своих людей, а вы скажите д'Орбеку, чтобы он как можно дольше задержал у себя Бенвенуто.

И он исчез; а мессер д'Эстурвиль, подойдя к графу д'Орбеку, что-то прошептал ему на ухо и тут же громко добавил:

– А тем временем, граф, я отведу Коломбу в Нельский замок.

– Хорошо, – ответил д'Орбек. – И сегодня же вечером сообщите мне, чем все это кончится.

Они расстались; прево не спеша направился с дочерью к Малому Нельскому замку. Асканио, не замеченный ими, шел сзади, любуясь издали грациозной походкой Коломбы. А король вскочил на своего любимого коня – превосходного скакуна гнедой масти, подаренного ему Генрихом VIII, – и, вдев ногу в стремя, произнес:

– Нам с тобой, приятель, предстоит сегодня долгий путь:

 

Хоть ростом мал красавчик мой гнедой,

Друг другом все ж довольны мы с тобой…

 

Вот две первые строчки и готовы! – добавил он. – А ну-ка, Маро, попробуйте закончить четверостишие! Или вы, Мелен де Сен-Желэ.

Маро медлил, почесывая в затылке; Сен-Желэ опередил его, с необыкновенной быстротой сочинив удачное окончание:

 

Хоть ты не Буцефал, но всадник твой

Превыше македонского героя.

 

Стихи были встречены громкими аплодисментами, и король, сидя в седле, изящным поклоном поблагодарил поэта за столь быстрый и удачный экспромт.

Что касается Маро, он вернулся к себе в отвратительнейшем настроении.

– Понять не могу, что сегодня случилось с придворными, – ворчал он, – но все они ужасно глупы!

Буцефал – легендарный конь Александра Македонского.

 

Глава 2.

Четыре сотни разбойников

 

Перейдя на противоположный берег Сены, Бенвену-то поспешил домой, однако не за мешками, как он сказал графу д'Орбеку, а за небольшой корзинкой, которую подарила ему во Флоренции одна из его двоюродных сестер – монахиня. Было уже два часа, а Бенвенуто непременно хотел покончить с этим делом сегодня же; поэтому, не дождавшись дома Асканио и других учеников, которые в эту пору обедали, ювелир отправился один на улицу Фруа-Манто, где жил граф д'Орбек; по пути он внимательно оглядывался по сторонам, однако не заметил ничего подозрительного.

Когда Челлини пришел к графу, тот заявил, что не может отдать ему золото сейчас же: необходимо-де выполнить сначала кое-какие формальности – пригласить нотариуса, составить контракт. Зная строптивый нрав Челлини, граф без конца извинялся и говорил так убедительно, что Бенвенуто поверил в несуществующие препятствия и согласился терпеливо ждать.

Но он решил воспользоваться, по крайней мере, этим промедлением и послать за своими подмастерьями, чтобы они проводили его и помогли донести золото. Д'Орбек тут же отправил в Нельский замок слугу и завел с Челлини разговор о его работе, о милостивом отношении к нему короля – словом, обо всем, что могло занять гостя. Впрочем, у Бенвенуто не было причин в чем-либо подозревать графа: ведь о любви художника к Коломбо знали только он сам и Асканио. Поэтому он довольно любезно отвечал казнохранителю на все его льстивые речи.

Потом потребовалось время, чтобы отобрать именно такие монеты, о которых говорил король. А нотариус все не являлся. Наконец он все же пришел, но очень долго провозился с составлением контракта. Короче говоря, когда Бенвенуто, обменявшись с хозяином последними любезностями, собрался уходить, начало уже смеркаться. Бенвенуто Челлини позвал слугу, которого посылали в Нельский замок, и тот сказал, что никто из подмастерьев прийти не мог, зато он сам охотно поможет сеньору ювелиру нести его золото. Только тут в душе Бенвенуто шевельнулось подозрение, и он отказался от помощи, как ни любезно она была предложена. Он ссыпал золото в корзинку и взял ее под мышку, продев свою руку в ручки, так что крышка оказалась плотно прижатой. Да и нести золото было таким образом гораздо удобнее, чем в мешке.

На Бенвенуто была надета под платьем превосходная кольчуга с наручами, сбоку у него висела короткая шпага, а за поясом торчал острый кинжал. Он быстрым, но твердым шагом пустился в путь. Когда он выходил от д'Орбека, ему почудилось, что слуги графа тихо о чем-то переговариваются, а затем выбегают один за другим из дому, делая вид, будто направляются в другую сторону, нежели он.

Теперь благодаря мосту Искусств, построенному через Сену, от Лувра до Академии рукой подать, а во времена Бенвенуто это было долгим путешествием. В самом деле, от улицы Фруа-Манто приходилось подняться по набережной до Шатле, пройти по Мельничному мосту, пересечь Сите; следуя по улице Святого Варфоломея, перебраться на левый берег реки по мосту Святого Михаила и отсюда вновь спуститься по набережной до Большого Нельского замка. И пусть не удивляется читатель, что в те времена воров и грабителей отважному Бенвенуто было немного не по себе: он опасался за огромную сумму денег, которые нес под мышкой. И, если читатель не прочь опередить вместе с нами Бенвенуто на несколько сотен шагов, он убедится, что эти опасения были не совсем напрасны.

Около часа назад, когда еще только начало смеркаться, на набережной Августинцев, возле церкви, остановились четверо молодцов довольно зловещего вида, с головы до пят закутанных в плащи. Набережную здесь отделяла от реки лишь невысокая каменная ограда, и по вечерам на ней было совсем пустынно. За все это время мимо незнакомцев прошел только прево, проводивший Коломбу в Малый Нельский замок и теперь возвращавшийся обратно. Все четверо с должным почтением приветствовали этого достойного представителя властей.

Они стояли у церковной стены и вполголоса вели беседу, надвинув шапки до самых бровей. Двое из них нам уже знакомы: это наемники, взятые в свое время виконтом де Марманем для осады Большого Нельского замка; их имена: Ферранте и Фракассо. Двое других занимались тем же достойным ремеслом, и звали их Прокоп и Маледан. А чтобы наши потомки не спорили о родине этих молодчиков, как спорят вот уже три тысячи лет о родине Гомера, добавим, что Маледан был пикардийцем. Прокоп – цыганом, а Ферранте и Фракассо появились на свет под благословенным небом Италии. Что же касается их отличительных особенностей, то Прокоп был юристом, Ферранте – педантом, Фракассо – мечтателем, а Маледан – просто глупцом. Как видит читатель, несмотря на нашу принадлежность к французской нации, мы отнюдь не заблуждаемся насчет достоинств нашего соотечественника. Но на войне или, точнее, в деле все они были сущими дьяволами.

А теперь, когда мы с ними познакомились, прислушаемся к их дружеской и весьма поучительной беседе. Из нее мы узнаем, что они были за люди и какая опасность грозит нашему другу Бенвенуто Челлини.

– Как хорошо, что сегодня рыжий болван виконт не будет совать нам палки в колеса! – сказал Ферранте, обращаясь к Фракассо. – Наконец-то мы обнажим наши шпаги, и этот проклятый трус не одернет нас и не заставит обратиться в бегство!

– Ты прав, – ответил Фракассо. – Но, раз он предоставил нам весь риск этого дельца, за что я ему весьма признателен, он должен предоставить нам и всю добычу. Какое, в сущности, право имеет рыжий дьявол присваивать пятьсот золотых – ровно половину добычи? Правда, и пять сотен, которые нам причитаются, неплохая награда. Ведь это приходится по сто двадцать пять экю на брата – сумма знатная, что и говорить! В трудные времена мне случалось убивать человека и за два экю.

– «За два экю»! Пресвятая богоматерь! Да ведь это ремесло только позорить! – воскликнул Маледан. – А знаешь что, приятель, не говори лучше при мне таких вещей, а то, чего доброго, услышит кто-нибудь и сочтет меня таким же оболтусом, как и ты.

– Что ж делать, Маледан. Все в жизни бывает, – грустно произнес Фракассо. – Иной раз убил бы, кажется, человека за кусок черствого хлеба! Но вернемся к делу. По-моему, друзья, двести пятьдесят экю вдвое лучше, чем сто двадцать пять. А что, если, укокошив парня, мы прикарманим все денежки и не отдадим этому плуту Марманю ни гроша?

– Брат мой, – наставительно изрек Прокоп, – это значило бы надуть клиента, а в любой работе прежде всего следует быть честным. Я думаю, мы должны поступить так, как было условлено, и отдать виконту все пятьсот экю. Но distinguamus! Когда он их получит и убедится, что мы люди честные, я не вижу причин, почему бы нам не напасть на него и не отнять эти деньги.

– Вот это здорово! – одобрительно воскликнул Ферранте. – У нашего Прокопа честность всегда сочетается с поразительной изобретательностью.

– Ну это просто потому, что я изучал когда-то законоведение, – скромно заметил Прокоп.

– Не будем, друзья, отвлекаться от дела, – обычным для него поучительным тоном заметил Ферранте. – Recte ad terminum eamus. Пусть себе виконт мирно почивает в своей мягкой постели! Его час не настал. Нам предстоит сейчас заняться флорентийским ювелиром. Ради успеха предприятия хозяин желает, чтобы мы прирезали ювелира вчетвером. Собственно говоря, укокошить человека и отобрать у него мошну мог бы и один из нас, но говорят, что богатство – страшное общественное зло, и поэтому лучше, если доход поделят между собой несколько добрых приятелей. Но только, чур, надо скорехонько отправить его на тот свет – ведь человек, о котором идет речь, умеет постоять за себя. Мы с Фракассо уже убедились в этом. Для большей верности придется наброситься на него всем сразу. Итак, внимание! Побольше хладнокровия, держите ушки на макушке, глядите в оба и берегитесь его шпаги! Он, как и все эти итальянцы, отлично ею владеет, что и не замедлит вам доказать.

– Уж насчет этого можешь не беспокоиться! – презрительно проворчал Маледан. – Я привык ко всяким ударам – и режущего и колющего оружия. На собственной шкуре испытал их. Как-то раз мне привелось побывать ночью по личному делу в Бурбонском дворце. Я не успел управиться до рассвета и решил дождаться следующей ночи в каком-нибудь укромном уголке. Я подумал, что самое подходящее для этого место – оружейный зал; там была пропасть всякого рыцарского снаряжения и трофеев: шлемы, латы, наручи, щиты, забрала. И все это прилажено одно к одному и установлено на подставках. Ну прямо как настоящие рыцари в доспехах! Напялил я на себя доспехи, опустил забрало и встал на подставку…

– Вот потеха-то! Ну, а дальше? – нетерпеливо перебил Ферранте. – Ведь когда собираешься совершить геройский подвиг, самое лучшее – побольше слушать о доблести других. Продолжай, продолжай же!

– Ну вот, спрятался я, а не знал, что на этих проклятых рыцарских доспехах королевские сынки упражняются в искусстве владеть холодным оружием. Скоро в комнату вошли два дюжих молодца лет по двадцати, взяли по копью и по шпаге и ну лупить по моим доспехам! Хотите верьте, хотите нет, но я так и выдержал все до конца! Я стоял, будто и впрямь был деревянный и меня привинтили к этой дурацкой подставке. Счастье мое, что юнцы оказались не очень-то сильны. Но вот появился папаша и принялся их подзадоривать. Однако до сих пор святой Маледан, мой патрон, которому я все время про себя молился, отводил от меня наиболее опасные удары; но вдруг этот дьявол папаша выхватывает у одного из сынков копье, чтобы показать, как сшибают одним ударом забрало; действительно, забрало отлетело в сторону, и все увидели мое бледное, помертвевшее от страха лицо. «Пропал!» – подумал я.

– Бедняга! – печально произнес Фракассо. – Ты мог погибнуть ни за что.

– Не тут-то было! Увидев мое посиневшее лицо с дико выпученными глазами, эти олухи приняли меня за привидение своего прадеда и удрали, да так прытко, будто сам черт поджаривал им пятки! Ну, а я?.. Как бы это поскладнее объяснить вам… Я повернулся к ним спиной и тоже побежал. Но важно-то ведь не это! Надеюсь, вы могли убедиться, что я достаточно вынослив.

– Так-то оно так, но в нашем деле главное – не принимать удары, а наносить их, дружище Маледан! – изрек Прокоп. – А хороший удар – это тот, от которого жертва падает, не успев даже вскрикнуть. Да вот послушайте: во время одного из моих путешествий по Фландрии мне надо было освободить одного из своих клиентов от четверки дружков, которые путешествовали вместе. Мне предложили трех помощников, но я заявил, что или сделаю все один, или совсем отказываюсь от дела. Условие было принято, и в случае удачи мне обещали заплатить за четверых. Я знал, каким путем поедут приятели, и подождал их в одной харчевне, где они должны были остановиться. Хозяин харчевни тоже когда-то погуливал по большим дорогам, а теперь, когда он сменил ремесло, ему стало еще легче и безопаснее грабить путешественников; впрочем, в душе трактирщика еще не заглохли добрые чувства, и мне было нетрудно добиться от него поддержки, обещав ему десятую долю своей награды. Договорившись обо всем, мы стали поджидать наших молодчиков и немного спустя увидели их на повороте дороги. Всадники проворно спешились у харчевни, чтобы поесть и дать отдохнуть лошадям. Но трактирщик заявил, что его конюшня слишком мала и вчетвером там просто не повернуться: придется-де заводить туда лошадей по очереди. Вот пошел первый да и пропал; пришлось идти другому, узнавать, в чем дело. Ну и этот не вернулся. Тогда, устав ждать приятелей, пошел третий и тоже исчез. «А-а, понимаю! – воскликнул хозяин, видя, что четвертый обеспокоен их задержкой. – Они вышли через заднюю дверь». Эти слова успокоили четвертого, он решил присоединиться к товарищам и нашел меня, потому что, как вы, наверное, догадались, в конюшне был я. Ну, последнему я дал возможность вскрикнуть разок, прощаясь с жизнью, – ведь это уже никого не могло испугать… Ферранте, как ты думаешь, нельзя ли в соответствии с римским правом назвать это trucidatio per divisionem necis?.. А итальянца-то нашего все нет и нет, – продолжал Прокоп. – Уж не случилось ли с ним чего! Скоро совсем стемнеет…

– Suadentque cadentia sidera somnos, – изрек Фракассо. – Кстати, друзья мои, как бы этот Бенвенуто не выкинул в потемках такую же штуку, какую однажды проделал я сам. Это было во время моих странствий по берегам Рейна. Я всегда любил эти края с их живописной и грустной природой. Рейн – река мечтателей. Мечтал и я. Мне, видите ли, очень хотелось отправить на тот свет некоего вельможу, по имени Шрекенштейн, если не ошибаюсь. Дельце было не из легких, потому что этот господин никогда не выходил из дому без надежной охраны. Но вот что я придумал. Выбрав ночку потемнее, я оделся точно в такое же платье, какое носил он сам, и стал поджидать его на улице. Увидев во мраке, obscuri sub noste, Шрекенштейна и черные фигуры его телохранителей, шедших несколько позади, я вихрем налетел на вельможу, сорвал с него шляпу с перьями и, нахлобучив на себя, ловко стал на его место, так что мы оказались лицом к лицу. Не дав ему опомниться, я оглушил его, сильно ударив по голове рукояткой шпаги, и среди поднявшейся суматохи, воплей и звона клинков принялся орать благим матом: «Помогите! Грабят! Убивают!» Эта военная хитрость удалась как нельзя лучше: люди Шрекенштейна яростно набросились на него и тут же прикончили, а я тем временем скрылся в ближайшем лесу. Почтенный сеньор мог, по крайней мере, утешиться перед смертью тем, что он погиб от дружеской руки.

– Что смело, то смело – ничего не скажешь, – заметил Ферранте. – Но если вспомнить мою далекую молодость, то найдется рассказать кое-что и похлеще. Как и тебе, Фракассо, мне пришлось иметь дело с одним вельможей, который нигде не появлялся без вооруженной охраны. Дело было в Абруццском лесу. Я взобрался на огромный дуб и уселся на толстой ветке, протянувшейся над дорогой; под ней-то и должен был проехать субъект, которого я поджидал. Рассветало; дул свежий утренний ветерок, и косые лучи восходящего солнца освещали замшелые стволы деревьев; воздух так и звенел от пения птиц. Сидя на своем суку, я размечтался, как вдруг…

– Те! – прервал его Прокоп. – Шаги. Это он!

– Вот и прекрасно, – пробурчал Маледан, настороженно озираясь. – Поблизости ни души – нам везет.

Убийцы умолкли и замерли на своих местах. В сумерках нельзя было различить их загорелых, страшных лиц, виднелись только сверкающие глаза, руки, судорожно вцепившиеся в рукояти шпаг, и застывшие в напряженном ожидании фигуры. Вся эта живописная группа, притаившаяся в полумраке, являла собой картину, достойную кисти Сальватора Розы. Разбойники угадали: это был действительно Бенвенуто, шедший быстрым, бодрым шагом. Как мы уже говорили, он кое-что заподозрил, а потому зорко вглядывался в окружающую тьму. Впрочем, глаза его привыкли к темноте, и он еще за двадцать шагов различил фигуры четверых бандитов, вышедших из засады.

Но, прежде чем они успели наброситься на него, Бенвенуто с присущим ему хладнокровием прикрыл плащом корзинку с золотом, обнажил шпагу и прислонился спиной к церковной стене. Таким образом он оказался защищенным с тыла.

Все четверо бандитов напали на него разом. Положение казалось безнадежным: бежать некуда, кричать бесполезно – до замка не менее пятисот шагов. Но Бенвенуто не был новичком в искусстве владеть оружием и ловко отражал все атаки. Нанося удары направо и налево, он не терял способности рассуждать. Вдруг в голове его мелькнула мысль: ясно, это ловушка, и устроена она ему, Челлини. Ну, а если убедить разбойников, что они ошиблись? Тогда он будет спасен. И вот под градом сыпавшихся на него ударов Челлини принялся вышучивать бандитов за их мнимую ошибку:

– Да что вы, ребята, спятили? Какой бес в вас вселился! Ведь с бедняка солдата многого не возьмешь. Плащ мой, что ли, вам приглянулся или, может быть, шпага? Эй, эй, парень! Побереги свои уши! Коли хотите получить мою шпагу, надо сперва суметь ее отбить. Право, для грабителей, да еще не новичков в своем деле, у вас совсем нет нюха.

Говоря это, Бенвенуто и не думал бежать, а сам теснил противников. Однако он отходил от стены самое большее на шаг, на два и тотчас же опять прислонялся к ней, беспрерывно нанося удары. Несколько раз он умышленно приоткрывал плащ, показывая, что никакого золота у него нет и в помине. Бенвенуто делал это на тот случай, если бы слуга графа д'Орбека успел предупредить грабителей; ведь негодяй куда-то исчез как раз перед его уходом. Уловка прекрасно удалась. Видя спокойную уверенность Бенвенуто и то', как проворно он владеет шпагой, слишком проворно для человека, отягощенного тысячей полновесных экю, наемники призадумались.

– А что, может, мы и впрямь ошиблись, Ферранте? – тихо спросил Фракассо.

– Боюсь, что так. Тот был вроде пониже. А если это он, то никакого золота при нем нет; одурачил нас проклятый виконт!

– Золото? Это у меня-то? – вскричал Бенвенуто, делая блестящий выпад шпагой. – Да у меня в кармане всего-навсего пара стершихся медяков! Но если, ребятки, вы вздумаете их отобрать, то медяки обойдутся вам дороже чистейшего золота, да еще вдобавок чужого, так и знайте!

– Вот черт! – воскликнул Прокоп. – Да он в самом деле военный. Где это видано, чтобы золотых дел мастер так управлялся со шпагой! Потейте тут с ним, сколько вашей душе угодно, а я не такой дурак, чтобы драться ради одной славы.

И Прокоп, ворча, покинул поле боя. Ослаб натиск и остальных бандитов, ибо они были сбиты с толку и лишились поддержки товарища. Бенвенуто воспользовался этим, отошел от стены и направился к замку; однако он все время держался лицом к бандитам, на ходу отбиваясь от них, словно дикий вепрь, в которого вцепились охотничьи псы.

– Идемте, идемте со мной, храбрецы! – говорил он. – Проводите-ка меня до Пре-о-Клер. Там в Мэзон-Руж живет моя краля; ее папаша торгует вином, а сейчас она ждет не дождется меня. Если верить россказням, эта дорога небезопасна, и я не прочь иметь охрану.

После этой шутки Фракассо тоже отказался от преследования и присоединился к Прокопу.

– Дураки мы с тобой, Ферранте! – сказал Маледан. – Это вовсе не Бенвенуто!

– Напротив, это он и есть! – воскликнул Ферранте, заметивший набитую золотом корзинку под мышкой у Бенвенуто, случайно распахнувшего свой плащ.

Однако было слишком поздно – до замка оставалось не больше полусотни шагов, и Бенвенуто принялся кричать своим зычным голосом, громко раздававшимся в ночной тиши:

– Помогите! Эй, кто-нибудь из Нельского замка, скорей сюда! Помогите!

назад<<< 1 . . . 19 . . .  37 >>>далее