— Скоро, очень скоро! Немного терпения. Терпения у принца было вполне достаточно, к тому же золото, которым его осыпали, облегчало ожидание, позволяя ему вести приятную жизнь: у него появились свои льстецы и приближенные, лицемерные друзья и завистники — все то, что неизменно появляется у богатых людей. Во время одной из аудиенций королева вручила ему патент на чин полковника (или какой-то иной, но соответствующий этой должности в Испании); он о нем не просил и испытал великую радость, после чего немедленно отправился сообщить новость графу фон Мансфельду, и тот обрадовался еще больше:

— Королева вручила вам этот патент, а вы ее даже не беспокоили по этому поводу?

— Нет.

— Мне кажется, она проявляет к вам большой интерес, я знаю, что именно королева неделю назад просила это место для вас, говорила о нем с королем, — она вспоминает о вас постоянно. Вы ее родственник, и она оказывает покровительство своей семье, — добавил посол, смеясь, — однако здесь живет и старый граф фон Ринфельд, троюродный брат ее матери-герцогини, он ходатайствует о командовании полком уже много месяцев, но, видно, не пользуется таким же покровительством, как вы, ибо я не слышал, чтобы ему дали эту должность.

— Вы льстите мне, граф; я не могу поверить в особую благосклонность ко мне со стороны королевы.

— Верьте в нее, дорогой принц, я доподлинно знаю, что говорю.

И действительно, у графа фон Мансфельда в окружении королевы был свой наемный шпион; это был не кто иной, как старшая придворная дама, немка; корыстная, даже алчная, она надеялась обрести в лице своей августейшей хозяйки дойную корову, которую легко можно было использовать для личного обогащения. Немощь короля позволила ей предположить, что столь юная принцесса будет искать развлечения, несовместимые с ее долгом: она надеялась стать доверенным лицом королевы и срывать плоды с двух сторон.

Добродетель Анны Нёйбургской, неукоснительная строгость ее поведения и, главное, ее любовь к королю, не оставили этой женщине никаких надежд на подобное, и она повернула все иначе. Граф фон Мансфельд захотел подкупить ее, она продалась ему, но не полностью. Чтобы ей платили побольше, она рассказывала ему то, что он хотел услышать, описывала чувства королевы, нисколько не соответствующие тому, что было на самом деле, и радовала его своими лживыми донесениями, которые, как я уже сказала, он оплачивал пропорционально весомости лжи, ведь на человеческих весах ложь ценится выше правды.

В то же самое время она продавала свое покровительство и брала со всех сторон. Королева обманывалась на счет этой женщины, не замечая ничего и храня к ней доверие. Как же трудно вырвать из сердца прежние привязанности и избежать прежних ошибок!

Итак, от этой г-жи фон Риберг граф узнал о готовности королевы сделать что-то для принца Дармштадтского. По словам немки, Анна сама решила подарить ему эту должность, хотя именно г-жа фон Риберг подвигла ее сделать такой шаг, внушив ей мысль о том, будто продвижение принца будет приятно ее семье. Повторив это королеве несколько раз, даже в присутствии Карла II, г-жа фон Риберг добилась для принца упомянутой милости и можно сказать, что, в сущности, своей должностью он был обязан ей, а не королеве. Однако граф фон Мансфельд и принц ошибались на этот счет, ибо королева охотно согласилась помочь им, хотя причиной и целью ее ходатайства были не они, а ее семья.

Через три для после того как принц получил чин полковника, он устроил великолепный праздник для молодых сеньоров, для всех распутников и красавиц-комедианток Мадрида.

Адмирал не преминул появиться там в роскошном наряде, украшенном всеми семейными драгоценностями. Его тут же окружили эти красотки, привлеченные его дорогими украшениями и не забывшие, что когда-то он делился с ними своими пистолями. Адмирал взирал на них с высоты своей преданности и провозглашенной им любви к повелительнице и спрашивал их, за кого они принимают его, если так ведут себя с ним в присутствии достойнейших сеньоров, ведь он не ищет общения с такими женщинами.

Комедиантки лишь рассмеялись и, не оставляя его, так же как их не оставлял молодой задор, превращающий все в смех, продолжали атаку.

Так все и шло до ужина, когда его усадили между двумя самыми известными и самыми модными красавицами, засыпавшими его вопросами:

— Значит, ты решил сохранять свой важный вид, сеньор адмирал? Ни наши глаза, ни ротское, ни кипрское вино, ни все эти восхитительные наливки, что стоят перед нами, не заставят тебя улыбнуться хотя бы раз?

— Какой томный влюбленный красавец, — сказала другая.

— Может быть, он Дон Кихот? — продолжила третья. Адмирал отличался хорошим сложением, но был очень высок и худ, поэтому шутка вызвала бурю аплодисментов.

— Ну почему сеньор адмирал так серьезен и так жесток? — снова заговорила девушка из Севильи, приехавшая в Мадрид недавно и не имевшая представления о том, что происходит при дворе.

— Почему? — раздалось со всех сторон. — Вы одна этого не знаете.

— Надо ей рассказать.

— Кто же расскажет?

— Я, — заявила примадонна придворного театра.

— А, просим, просим!

— Вы, господа, не сможете изложить все как надо, только женщины понимают подобные чувства.

— Даже певицы?

— Разве это не наше ремесло? — с хитрой улыбкой подхватила актриса.

— Так расскажи историю адмирала.

— Не шутите, ее можно озаглавить так: «История герцога, адмирала и двух королев». Она поинтереснее многих.

— Мы слушаем.

— Жил когда-то герцог, испанский герцог, красивый, стройный, благородный и самый щедрый из всех герцогов. Этот герцог страстно влюбился в королеву; его любовь была полна безумств и восторга — он дошел до того, что сжег свои сокровища, дабы никто не осквернил в дальнейшем своим присутствием дворец, где он ее принимал.

— Бедный де Асторга!

— Королева умерла, и красавец-герцог посвятил свою жизнь печали о ней. Вы его видели, дорогие дамы? Не правда ли, он стал в тысячу раз красивее с тех пор, как предался отчаянию? В своей темной одежде он похож на те великолепные портреты, что висят в королевской галерее.

— Верно, верно!

— Перейдем к адмиралу; мы уже видели образец, посмотрим на копию.

— О, копия не совсем похожа: ей, пожалуй, далеко до образца. Я нарисую этот портрет не таким, как предыдущий: перед нами, разумеется, герцог, высокородный герцог, самый знатный и самый благородный вельможа в Испании, но…

— Но?.. — хором воскликнули ветреники. — Послушаем, как она закончит.

— Но он не самый красивый, не самый храбрый и не самый щедрый из герцогов, в отличие от того.

— Наглая женщина!

«Дуэль мне обеспечена», — подумал принц Дармштадтский. — Господин адмирал, — произнес он вслух, — эта девушка сидит за моим столом и находится под моей защитой, и я не потерплю, чтобы ее оскорбляли, предупреждаю вас.

— Даже если она оскорбляет тех, кого ей следует уважать?

— Я не исключаю и этого, господин герцог.

— Прекрасно, господин принц.

И адмирал принял рассерженный вид, словно готовясь защищать свое оскорбленное достоинство, чего на самом деле он выполнить не мог.

— Дальше! Расскажи историю до конца, — заговорили все разом.

— Конца ждать недолго, поскольку его не существует. Подражатель тоже хотел быть влюбленным, но взялся за дело не так, как его предшественник. Он ничего не сжег, даже собственное сердце и тщетно кичится своей пламенной страстью.

— Тщетно?

— Уж не полюбила ли вас случайно королева, господин адмирал?

Фраза, брошенная комедианткой, была вспышкой негодования. Королеву боготворили все, даже люди такого сорта, как эти лицедейки. Адмирал ничего не ответил, лишь изобразил на лице торжествующую мину, что вызвало общее возмущение.

Граф де Сифуэнтес, сидевший рядом с адмиралом, вскричал, что тот лжет, и пустил при этом в ход солдатский жаргон.

Принц Дармштадтский поднялся первым. Предельно учтивым и твердым тоном он заставил замолчать сначала одних, затем других, и, пристально глядя на адмирала, добавил:

— Священное имя ее величества слишком задето этими шутками, так пусть его больше не произносят, пусть на том все и кончится, господин граф, по крайней мере в настоящую минуту, — я прошу вас оказать мне эту милость; позднее вы сможете продолжить вашу речь, но только после того, как выскажусь я.

Граф де Сифуэнтес, к которому он обращался, пробормотал себе под нос, что принц Дармштадтский должен проверить свои шкатулки с драгоценностями, прежде чем отпустит гостей, потому что некоторые важные сеньоры, не смущаясь, могут пополнить свои ларчики за счет друзей.

Адмирал прекрасно услышал сказанное, но сделал вид, что ничего не разобрал, однако другие сеньоры придрались к словам графа и потребовали объяснений.

Сифуэнтес сопротивлялся, не желая говорить, но его прижали к крайним рубежам обороны:

— Немного терпения, господа! Многие из вас молчат, не принимая оскорбления на свой счет, они знают, что подобное обвинение не может их коснуться; что же касается остальных, то, после того как мы покинем этот дворец, я уже не обязан буду считаться с хозяином и скажу им то, что они желают знать. А пока выпьем!

— Выпьем! — подхватил принц Дармштадтский.

С этой минуты праздник потускнел и веселье не возобновлялось.

 

XV

 

Адмирал действительно и, наверно, справедливо заслужил репутацию человека нечестного и трусливого. Он участвовал уже в нескольких дуэлях и, подобно обезьяне Лафонтена, проскакивающей в обруч, ухитрялся ускользнуть от расправы. И каждый раз он говорил, что счастливо отделался; однако некоторые были иного мнения и по-всякому высмеивали адмирала.

Однако его знатное происхождение, огромные богатства, положение при дворе невольно служили ему защитой; многие люди даже не обращали особого внимания на его недостойные выходки, полагая, что адмирал со своим умом займет в конце концов высокий пост и потому с ним надо ладить.

Но граф де Сифуэнтес оскорбил его в присутствии стольких сеньоров, что трудно было себе представить, как он выйдет из такого положения на этот раз, не обнажив шпагу.

Когда гости встали из-за стола, маркиз де Сан-Эстебан вызвал графа де Сифуэнтеса из дома, как тот предлагал, чтобы при свидетелях, желающих при этом присутствовать, назвать того сотрапезника, на кого он намекал. Сифуэнтес тут же согласился выйти, но при одном условии — адмирал должен был находиться в числе сеньоров, пожелавших последовать за ним.

— Я категорически настаиваю на том, чтобы его предупредили, сеньоры, так что будьте любезны, приведите его с собой.

Адмирала искали, но он исчез, обнаружить его нигде не удалось, а от домашней прислуги стало известно, что люди адмирала поспешно удалились по его приказу, даже не успев зажечь свои факелы.

— Значит, он всерьез испугался! — прошептал Сифуэнтес. — Это не столь важно, сеньоры, все равно выйдем… Сеньор де Сан-Эстебан, и вы, сеньор де Фрихильяна, даете ли мне слово, что завтра пойдете к дону Энрикесу де Трастамаре и повторите ему то, что я сейчас скажу?

Оба сеньора обещали сделать это.

— Теперь выйдем на улицу дель Принсипе; мы пробудем там недолго, и я удовлетворю ваше любопытство; затем мы вернемся в дом и проведем всю ночь в обществе нимф, которые с такой страстью играют тут в ландскнехт. Вас это устраивает?

Все они, а их было человек Двадцать, единодушно согласились с графом и, окружив его, вышли через садовую калитку. Мы и понятия не имеем о подобных обычаях. Однако никто не заметил, что и принц Дармштадтский пошел вместе с остальными. Он стоял, спрятавшись в тени, но так, чтобы слышать все.

— Клянусь честью, сеньоры, — вновь заговорил граф, — я счастлив объясниться с вами и заверить всех присутствующих, что не собирался оскорблять столь высокородных господ, но это не помешает мне скрестить шпагу с тем или теми из вас, кто пожелает сразиться со мною; вы, надеюсь, не сомневаетесь в этом?

— Никаких безумств, сеньоры, — прервал его граф де Агилар, — тем, кто не оскорблен, незачем нарушать покой короля. Пусть граф объяснится, ничего другого нам не надо.

— Итак, сеньоры, я хотел прямо сказать дону Томасу Энрикесу де Кабрера, герцогу де Риосеко, графу де Трастамаре, графу де Мельгару, адмиралу Кастилии, что он всегда был трусом и вором; к тому же он солгал, попытавшись намекнуть, что ее величество королева удостоила его внимания. Он не счел нужным остаться, чтобы услышать «комплимент» в лицо, вот почему я прошу маркиза де Сан-Эстебана и сеньора де Фрихильяна не забыть о данном мне слове, ибо на этот раз адмирал, может быть, станет драться.

Сеньоры ответили, что сдержат обещание и теперь можно вернуться во дворец.

— Минуточку, господа! — обратился к ним принц, выходя из тени. — У меня есть что добавить.

Все поклонились ему.

— Я благодарю сеньора де Сифуэнтеса за учтивость, поскольку он не пожелал доставлять мне неприятность и не продолжил в моем доме ссору, которую я приостановил. Однако граф должен также помнить, что я собирался уладить конфликт позже. Поэтому прошу его обратить на это внимание. Он имеет право разобраться с адмиралом до меня и, возможно, завтра с этим делом будет покончено. Но затем, я надеюсь, граф де Сифуэнтес не откажется встретиться и со мной, об этой чести я буду просить также адмирала; я вызываю вас, сеньор, потому, что вы защищали королеву в моем доме, в моем, ее родственника и слуги, присутствии, а это, видимо, предполагает, что я сам на такое неспособен; адмирал же осмелился оскорбить королеву, и с ним мне предстоит биться не на жизнь, а на смерть.

— Сеньор, для меня большая честь помериться силами с вами, и я просил бы оказать мне ее немедленно, если бы не поклялся отомстить прежде этому спесивому трусу, хвастуну и бахвалу.

— Вернемся в дом, сеньоры: женщины, вино и карты ждут нас. Будем же развлекаться до утра и забудем все огорчения.

Войдя в дом, они повеселели, стали еще бесшабашнее, чем до ссоры, всю ночь смеялись, играли и пили. А когда проснулся Мадрид, они разошлись: одни — чтобы отдохнуть, другие — чтобы заняться подготовкой поединка. Группа сеньоров отправилась к дому адмирала, которого они застали еще в постели, и велели разбудить его по срочному делу.

Есть ли что-нибудь более срочное, нежели удар шпаги, пронзающий тело!

Адмирал был самым коварным, самым изворотливым и самым опасным человеком во всей Испании. Отъявленный лентяй, он обладал необычайной живостью ума, и его леность, которой он ловко прикрывался, обеспечивала ему большие выгоды.

Секунданты Сифуэнтеса вошли в его спальню; адмирал лежал в постели и, зевая, спросил их, как это им удалось встать так рано после столь бурной ночи.

— По очень простой причине: мы не ложились, — ответили они.

Адмирал начал шутить, опутывая посетителей бесконечными хитроумными уловками и не давая им возможности сказать хоть слово по поводу их утреннего визита; ничего не оставалось, как без всякой учтивости перейти к делу, что и взял на себя дон Эстебан. Он оборвал адмирала на середине изысканнейшей фразы и прямо объявил ему:

— Это прекрасно, адмирал, но мы пришли сюда по другому поводу.

— Неужели я буду иметь удовольствие оказать вам какую-то услугу, сеньоры?

— По правде сказать, да! — продолжал Сан-Эстебан. — Можешь доказать нам, что ты не трус и не обесчестишь звание гранда Испании.

Адмирал рассмеялся и ответил:

— О! Какая великолепная шутка!

— Ты считаешь это шуткой?

— Конечно! Если бы все обстояло серьезно, разве ты бросил бы мне такое в лицо? Продолжай: я тебя слушаю.

Пораженный столь откровенным бесстыдством, Сан-Эстебан без дальних слов рассказал адмиралу, что произошло накануне после его ухода: о двух вызовах, на которые он должен ответить, и о том, чего ждут от него в сложившихся обстоятельствах.

Адмирал выслушал Сан-Эстебана с улыбкой, по-прежнему хладнокровно и ни разу не перебил его.

— И это все? — спросил он.

— Чего же ты еще хочешь?

— Я хотел бы, чтобы разумные люди не повторяли мне бредовых измышлений пьяниц и не придавали значения словам, которые того не заслуживают. Слишком велика честь!

Секунданты удивленно переглянулись.

— Клянусь тебе, — сказал дон Эстебан, — ни о каких пьяных измышлениях речь идти не может, мы все были в здравом уме и твердой памяти, когда это произошло.

— Ну хорошо, хорошо! Говори, если хочешь.

— Я опять клянусь, что понапрасну не ввязался бы в это дело; ты будешь драться, а если откажешься от дуэли, и в первую очередь с иностранцем, то мы, по меньшей мере пятнадцать сеньоров, дадим тебе пощечину прямо в покоях королевы: от их имени я даю в этом слово.

— А я его подтверждаю, — заявил Фрихильяна.

Адмирал понял, что дело зашло слишком далеко и уловками здесь не обойдешься. Он искал способ выкрутиться и выиграть время, чтобы найти спасительную лазейку:

— Прекрасно, прекрасно, сеньоры, но немного терпения и хладнокровия. Ничто не дает вам права так унижать меня, и, поскольку вы желаете, чтобы я отнесся к этому всерьез, пусть так и будет.

— В самом деле? Ты будешь драться?

— Буду ли я драться? Конечно. Но я не так безрассуден, как вы, и предпочел бы действовать решительно.

— Значит, сегодня?..

— Разумеется, сегодня. Только дайте мне время встать и найти секундантов. Вы будете представлять Сифуэнтеса?

— Да.

— Я выберу вам двух достойных противников. Вы услышите обо мне в течение дня.

— Мы услышим, что думают о вас и самое ближайшее время. Сейчас мы отправляемся к утреннему выходу кардинала, и, без сомнения, хоть кто-нибудь из тех, кто был с нами этой ночью, окажется там; будь уверен, история твоя станет известна, ее расскажут и снабдят истолкованиями.

— Да, такими же лживыми, как сам рассказ.

Во главе Королевского совета Испании стоял тогда кардинал Порто-Карреро. Он происходил из генуэзского рода Бокканегра, обосновавшегося в Испании очень давно, с того времени, когда наследница рода Порто-Карреро вышла замуж за одного из его представителей, передав ему свое имя и герб, как принято в этой стране. Кардинал был архиепископом Толедо, князем и канцлером всех Испании; он недолюбливал королеву, но открыто не выступал против нее, как сделает это позднее. Его власть при слабом короле была велика. Сан-Эстебан и особенно Сифуэнтес считались его лучшими друзьями, поэтому следовало ожидать полной поддержки с его стороны; маркиз не мог удержаться и не сказать адмиралу, что кардинал, конечно, не потерпит, чтобы кто-то дал повод для насмешек над его страной.

Получив положительный ответ от герцога де Риосеко, сеньоры отправились к кардиналу, где их с нетерпением ждал Сифуэнтес. Он был счастлив услышать, что сможет отомстить и избавиться, наконец, от соперника.

— Прекрасно! — воскликнул он. — Я убью его как собаку! Этот человек слишком долго досаждал мне.

Граф был так весел и оживлен весь день, что его трудно было узнать. Сан-Эстебан, как и полагалось, остался дома, никуда не выходил, ожидая секундантов адмирала и не сомневаясь, что он выберет их среди грандов или из числа прославленных офицеров, служивших в Испании. В конце дня он увидел, что в дом вошли два совершенно незнакомых ему человека, один из которых имел очень важный вид, хотя на нем был простой костюм; другой, напротив, был великолепно одет, но выглядел головорезом. Они представились как посланцы адмирала. Маркиз велел узнать их имена.

Первый назвался князем Водемонским.

Вторым оказался капитан Родийарде Круазиль, служивший при особе герцога Лотарингского.

Князь Водемонский был полузаконный сын герцога Лотарингского, который при жизни своей первой супруги почти что женился на его матери. Князь Водемонский уже давно перешел на службу к королю Испании из ненависти к Людовику XIV, ставившему под некоторое сомнение законность его княжеского титула. Он удостоился (со стороны Испании) многих почестей и богатств и в то время приехал инкогнито в Мадрид, чтобы добиться должности вице-короля Миланского герцогства, обещанной ему уже давно. Друг адмирала и принца Дармштадтского, ставший преданным слугой королевы, — лучшего человека для улаживания конфликта было не найти.

Он остановился у адмирала, не желая привлекать особого внимания к своему появлению в Мадриде: вся его свита состояла из двух слуг и капитана Родийара, его bravo, как говорим мы в Италии. Адмирал рассказал князю о том, что произошло, и признался, что очень обеспокоен; г-н де Водемон вызвался помочь ему и дал обещание, что ко всеобщему удовольствию избавит его от затруднения.

Сан-Эстебан принял князя с почтительностью, соответствующей его титулу, сумев при этом не уронить и собственного достоинства, а главное, ограничиться рамками, предписанными ролью секунданта. Князь стал говорить о причине ссоры, маркиз заметил, что обсуждать здесь нечего: оскорбление очевидно, нанесено публично, и Сифуэнтес не примет никаких извинений, а что касается самого маркиза, то он не станет вмешиваться ни во что, кроме решения вопроса об условиях дуэли.

Водемон заговорил о том, что прежде всего надо думать о королеве, напомнил об эдиктах. Сан-Эстебан ответил, что все это к противникам отношения не имеет и им придется обнажить шпаги. Родийар закрутил ус и громко заявил, что сеньор маркиз прав и любые переговоры ни к чему не приведут. Тогда князь с великодушным видом добавил:

— Поскольку дуэли не избежать, завтра утром мы будем ждать вас, сеньоры, за дворцовым парком. Полагаю, это самое подходящее место, там нам не помешают.

— Я могу сообщить об этом графу де Сифуэнтесу?

— Можете, сеньор.

— Тогда до завтра, господин князь. В семь утра в той стороне парка никто не появляется и через четверть часа все будет кончено.

— Я надеюсь на это, граф, ибо затем собираюсь присутствовать на утреннем выходе кардинала, где у меня назначена встреча с несколькими моими друзьями.

— Значит, мы увидимся там: я тоже должен появиться у кардинала.

— Если только один из нас…

— О, вы более чем правы! Мало ли что случится!

Они расстались, внешне соблюдая все правила хорошего тона, но Водемон не стал терять времени даром. Он устроил все так, как обещал адмиралу, а вечером дал полный отчет об итогах предпринятых шагов; адмирал лег спать в радостном настроении, поблагодарив свою счастливую звезду за то, что она именно в этот день послала ему такого верного человека.

Они были созданы друг для друга: оба умны, склонны к интригам, хитры, преданны, когда им это выгодно; однако Водемон, в отличие от адмирала, был смел. Этот умный честолюбец хорошо разбирался в людях, использовал их пороки и добродетели, чтобы добиться успеха, а своего приятеля-адмирала он любил за его отвращение к любому поединку, — адмирал, таким образом, не стоял у него на дороге и избавлял от неприятного соперничества с ним. Испанский вельможа безусловно одержал бы верх над князем Водемонским в этой стране и по праву рождения и благодаря положению его семьи, если бы у него не было маленького недостатка, достаточно неприглядного для высокого армейского чина.

Водемон всегда старался услужить адмиралу так, чтобы тот был доволен,

но вместе с тем он полностью открывал взглядам окружающих то, что адмиралу удавалось скрыть лишь наполовину, и получал выгоду во всех смыслах.

На следующий день, в условленный час, дуэлянты прибыли на место встречи; адмирал держался как нельзя лучше; капитан Родийар, которого не посвятили в тайну, сгорал от нетерпения, а г-н де Водемон сохранял достоинство, приличествующее его высокому положению.

Подойдя к тому месту, где намечался поединок, противники и секунданты обменялись приветствиями, и Сифуэнтес в нетерпении сказал:

— Пожалуйста, сеньоры, приступим к делу немедленно.

 

XVI

 

— Сначала надо принять кое-какие меры, — заявил Водемон.

— Меры приняты, место выбрано, давайте поторопимся. По дороге сюда я встретил каких-то людей, которые мне не понравились; нам могут помешать, а этого никак не хотелось бы. Защищайтесь же, сеньоры, и пусть Бог поможет правому!

— Одну минуту! — продолжал князь, заметивший, как побледнел адмирал. — Не надо так спешить. Мы дворяне и должны принять необходимые предосторожности. Нам всем известны эдикты. Даете ли вы слово, что никто не выдаст другого, если нас обнаружат?

— Да, да, сеньор, можете на нас положиться, поспешим же, прошу вас!

Нельзя больше затягивать дуэль, начнем поскорее.

Хотя адмирал и владел собой, он все же оглядывался, будто искал кого-то. Заметив в купе деревьев двух человек, он вздохнул; когда же они повернулись в его сторону, адмирал узнал их — это были совсем не те, кого он ожидал. Однако двух наблюдателей увидели и его противники.

назад<<< 1 . . . 25 . . .  31 >>>далее