– Ну что ж, – сказал Ла Моль, – мы остановимся в другой гостинице.

– Нет, нет, – возразил Коконнас, – я останусь здесь; моя лошадь измучена. Раз вы отказываетесь, я беру комнату один.

– А-а, это меняет дело, – с тем же наглым равнодушием ответил хозяин. – Если вы один, так я вас вовсе не пущу.

– Черт побери! Вот забавная скотина! Только что сказал, что двое – слишком много, а теперь оказывается, что один – слишком мало! Так ты не хочешь принять нас, негодяй?

– Что ж, господа, раз уж вы заговорили таким тоном, я отвечу вам откровенно.

– Отвечай, да поскорей.

– Ладно! Я уж лучше откажусь от чести принять вас в моей гостинице.

– Почему?.. – спросил Коконнас, бледнея от гнева.

– Да потому, что у вас нет лакеев, значит, господская комната будет занята, а две лакейские будут пустовать. Ежели я отдам вам господскую комнату, стало быть, есть риск, что не сдам другие.

– Господин де Ла Моль, – сказал Коконнас, оборачиваясь, – как вы думаете: не отколотить ли нам этого прохвоста?

– Согласен, – ответил Ла Моль, готовясь вместе со своим спутником отхлестать хозяина плетью.

Но, несмотря на готовность обоих, видимо, очень решительных дворян перейти от слов к делу, что не предвещало трактирщику ничего хорошего, он нимало не испугался и только отступил на шаг от двери.

– Сейчас видно, что вы из провинции, господа, – насмешливо сказал он. – В Париже прошла мода бить трактирщиков, которые не желают сдавать комнат. Теперь бьют вельмож, а не горожан, а ежели вы будете на меня орать, я кликну соседей, и тогда уж исколотят вас, а это отнюдь не почетно для дворян.

– Черт побери! Да он издевается над нами! – вне себя от гнева вскричал Коконнас.

– Грегуар, подай мне аркебузу! – приказал хозяин своему слуге таким тоном, каким сказал бы: «Подай господам стул!».

– Клянусь кишками папы! – зарычал Коконнас, обнажая шпагу. – Да разгорячитесь же, господин де Ла Моль!

– Не надо! Право не стоит: пока мы будем горячиться, остынет ужин.

– Вы так думаете? – воскликнул Коконнас.

– Я думаю, что хозяин «Путеводной звезды» прав, но он не умеет принимать гостей, особенно дворян. Вместо того чтобы грубо говорить нам: «Господа, вы мне не нужны», лучше было бы сказать нам вежливо: «Пожалуйте, господа», а в счете поставить: за господскую комнату – столько-то, за лакейскую – столько-то, приняв в соображение, что, если у нас сейчас нет лакеев, мы их наймем.

С этими словами Ла Моль мягко отстранил хозяина, Уже протянувшего руку к аркебузе, пропустил в дом Коконнаса и следом за ним вошел сам.

– Ну хорошо, – сказал Коконнас, – но все-таки очень досадно вкладывать шпагу в ножны, не убедившись, что она колет не хуже, чем вертела у этого малого.

– Потерпите, дорогой спутник, – ответил Ла Моль. – Теперь все гостиницы переполнены дворянами, съехавшимися в Париж кто на брачные торжества, кто на предстоящую войну во Фландрии, поэтому другой квартиры нам не найти; а кроме того, возможно, что в Париже принято так встречать приезжих.

– Черт побери! Ну и терпение у вас! – пробурчал пьемонтец, яростно закручивая рыжий ус и сверкая глазами. – Но берегись, мошенник! Если у тебя готовят скверно, постели жестки, вино выдержано в бутылках меньше трех лет, а слуга менее гибок, чем тростник...

– Те-те-те, дорогой дворянин, можете не сомневаться, что вы будете здесь, как у Христа за пазухой, – прервал его хозяин, оттачивая на оселке кухонный нож, и пробормотал, качая головой:

– Это гугенот; все отступники совершенно обнаглели после свадьбы своего Беарнца с мадмуазель Марго!

Помолчав, он добавил с такой усмешкой, что оба постояльца наверно вздрогнули бы, если бы видели ее:

– Ну, ну! Забавно, что мне попались гугеноты... и что как раз...

– Эй! Будем мы ужинать наконец? – прикрикнул Коконнас, прерывая рассуждения хозяина с самим собой.

– Как вам будет угодно, сударь, – ответил хозяин, сразу смягчившись, вероятно, под влиянием какой-то мысли, пришедшей ему в голову.

– Нам угодно поужинать, да поскорее, – ответил Коконнас и, повернувшись к Ла Молю, сказал:

– Вот что, граф: пока нам приготовляют комнату, скажите: как, по-вашему: Париж – веселый город?

– По правде говоря – нет, – ответил Ла Моль. – У меня сложилось такое впечатление, что у всех встречных или встревоженные, или отталкивающие лица. Может быть, это оттого, что парижане боятся грозы. Видите, какое мрачное небо? Чувствуете, какая тяжесть в воздухе?

– Скажите, граф, вы ведь стремитесь попасть в Лувр?

– Да, и, мне кажется, вы тоже, господин де Коконнас?

– Ну что ж?! Давайте устремимся вместе.

– Гм! Пожалуй, поздновато выходить на улицу.

– Поздно или не поздно, а выйти придется. Мне даны точные приказания: как можно скорее доехать до Парижа и тотчас по прибытии снестись с герцогом де Гизом.

При имени герцога де Гиза хозяин насторожился и подошел поближе.

– Мне сдается, что этот бездельник подслушивает.

– Да! – сказал Коконнас, который, как все пьемонтцы, был злопамятен и не мог простить хозяину «Путеводной звезды» не слишком почтительный прием.

– Да, я прислушиваюсь, господа, – ответил трактирщик, прикасаясь рукою к своему колпаку, – но только чтобы услужить вам. Я услыхал имя герцога де Гиза и тотчас подошел. Чем могу быть вам полезен, господа?

– Ха, ха, ха! Как видно, это имя обладает волшебной силой, судя по тому, что из наглеца ты превратился в подхалима. Дьявольщина!.. Как тебя зовут?

– Ла Юрьер, – с поклоном ответил хозяин.

– Отлично; стало быть, Ла Юрьер, у герцога де Гиза такая тяжелая рука, что может сделать вежливым даже тебя! Уж не думаешь ли ты, что моя легче?

– Не легче, граф, а короче, – возразил хозяин. – А кроме того, – добавил он, – должен вам сказать, что великий Генрих – кумир парижан.

– Какой Генрих? – спросил Ла Моль.

– По-моему, есть только один, – ответил трактирщик.

– Прости, любезный, есть и другой, и я советую не говорить о нем плохо, – это Генрих Наваррский. А кроме него, есть еще Генрих Конде, человек тоже весьма достойный.

– Этих я не знаю, – сказал хозяин.

– Зато их знаю я, – сказал Ла Моль, – а так как я послан к королю Генриху Наваррскому, то и советую не отзываться о нем плохо в моем присутствии.

Хозяин молча прикоснулся к своему колпаку и продолжал нежно поглядывать на Коконнаса.

– Стало быть, сударь, вы будете разговаривать с великим герцогом де Гизом? Какой вы счастливец, сударь: вы приехали, конечно, ради...

– Ради чего? – спросил Коконнас.

– Ради праздника, – ответил хозяин с особенной усмешкой.

– Вернее – ради праздников, – ведь Париж, как я слышал, захлебывается во всяких празднествах; только и разговору, что о пирах, балах и каруселях. В Париже много веселятся, а?

– Не так уж много, сударь, по крайней мере, до сегодняшнего дня, – ответил хозяин. – Но я надеюсь, что скоро мы повеселимся.

– Однако на свадьбу его величества короля Наваррского в Париж съехалось много народа, – заметил Ла Моль.

– Много гугенотов, это верно, сударь, – резко ответил Ла Юрьер, но, спохватившись, добавил:

– Ах, простите, может быть, господа – тоже протестанты?

– Это я-то протестант? – воскликнул Коконнас. – Еще чего! Я такой же католик, как его святейшество.

Ла Юрьер повернулся в сторону Ла Моля, как бы спрашивая и его, но Ла Моль то ли не понял его взгляда, то ли счел нужным ответить на этот немой вопрос вопросом же:

– Если вы, Ла Юрьер, не знаете его величества короля Наваррского, то, быть может, знаете господина адмирала? Я слышал, что господин адмирал пользуется благоволением двора, а так как я ему рекомендован, то я и хотел бы знать, где он живет, если только его адрес не застрянет у вас в горле.

– Он жил на улице Бетизи, направо отсюда, – ответил хозяин с тайной радостью, невольно отразившейся на его лице.

– То есть как – жил? – спросил Ла Моль. – Значит, он переехал?

– Похоже, что он переехал на тот свет.

– Как – «переехал на тот свет»? – воскликнули оба дворянина.

– Как, господин де Коконнас? – продолжал хозяин с хитрой усмешкой. – Вы сторонник Гиза, и не знаете?

– Чего?

– Да того, что третьего дня, когда адмирал шел по площади Сен-Жермен-Л'Осеруа мимо дома каноника Пьера Пиля, в него выстрелили из аркебузы.

– И он убит? – спросил Ла Моль.

– Нет, ему только перебило руку и оторвало два пальца, но есть надежда, что пули были отравлены.

– Как «есть надежда», негодяй? – воскликнул Ла Моль.

– Я хотел сказать – ходят слухи; не будем ссориться из-за слов; я просто оговорился.

Ла Юрьер, повернувшись спиной к Ла Молю, многозначительно подмигнул Коконнасу и явно издевательски высунул язык.

– Это правда? – радостно спросил Коконнас.

– Правда? – тихо спросил Ла Моль, убитый горестным известием.

– Точно так, как я имел честь доложить вам, – ответил хозяин.

– В таком случае я немедленно отправляюсь в Лувр. Найду я там короля Генриха?

– Вероятно: он там живет.

– Я тоже пойду в Лувр, – объявил Коконнас. – А найду я там герцога де Гиза?

– Возможно: он только что туда проехал, а с ним две сотни дворян.

– Ну что ж, идемте, господин де Коконнас, – сказал Ла Моль.

– Следую за вами, – ответил Коконнас.

– А ваш ужин, господа дворяне? – спросил мэтр Ла Юрьер.

– Ах да! – спохватился Ла Моль. – Впрочем, я, может быть, поужинаю у короля Наваррского.

– А я – у герцога де Гиза, – сказал Коконнас.

– А я, – сказал хозяин, проводив глазами дворян, зашагавших по дороге к Лувру, – почищу шлем, вставлю новый фитиль в аркебузу и наточу протазан. Мало ли что может случиться!

 

Глава 5

В ЧАСТНОСТИ – О ЛУВРЕ, А ВООБЩЕ - О ДОБРОДЕТЕЛИ

 

Дворяне спросили дорогу у первого встречного и зашагали сперва по улице Аверон, потом по улице Сен-Жер-мен-Л'Осеруа и подошли к Лувру в ту пору, когда силуэты его башен уже начинали расплываться в сумерках.

– Что с вами? – спросил Коконнас, когда Ла Моль остановился перед старинным замком, со священным трепетом разглядывая представшие его взору подъемные мосты, узкие окна и островерхие башенки.

– Право, и сам не знаю: у меня вдруг забилось сердце, – ответил Ла Моль. – Я ведь не так уж робок, но почему-то этот дворец представляется мне мрачным и, по правде говоря, страшным.

– А я, – сказал Коконнас, – не знаю отчего, на редкость весел. Вот только костюм у меня подгулял, – заметил он, оглядывая свое дорожное платье. – Да это пустяки! Зато вид бравый. Да и приказ предписывает мне быстроту исполнения. А раз я выполняю его точно, значит, буду принят хорошо.

И оба молодых человека пошли дальше, настроенные по-разному, каждый соответственно тому чувству, о котором он говорил.

Лувр охранялся строго, и, видимо, количество постов удвоили. Сначала это обстоятельство смутило путешественников. Но Коконнас, уже заметивший, что имя герцога де Гиза действует на парижан магически, подошел к одному из часовых и, упомянув это всемогущее имя, спросил, не может ли оно дать ему свободный проход в Лувр.

Это-имя, казалось, произвело обычное действие, однако часовой спросил у Коконнаса, знает ли он пароль.

Пьемонтец вынужден был сказать, что не знает.

– Тогда ступайте прочь, дорогой дворянин, – ответил часовой.

В эту минуту какой-то человек, беседовавший с офицером охраны, но слышавший просьбу Коконнаса, прервал разговор и подошел к Коконнасу.

– Што фам укотно от херцог де Гиз? – спросил он.

– Мне угодно поговорить с ним, – с улыбкой ответил Коконнас.

– Невосможно! Херцог у короля.

– Но я получил письменное приглашение в Париж.

– А-а! У фас есть письменный приклашений?

– Да, и я приехал издалека.

– А-а! Фы приехали исталека?

– Я из Пьемонта.

– Карошо, карошо! Это тругой тело. А фаш имя?

– Граф Аннибал де Коконнас.

– Карошо, карошо! Тайте фаш письм.

«Честное слово, прелюбезный человек! – сказал себе Ла Моль. – Не посчастливится ли и мне найти такого же, чтобы пройти к королю Наваррскому?».

– Так тавайте фаш письм, – продолжал немецкий дворянин, протягивая руку к Коконнасу, стоявшему в нерешительности.

– Черт побери! Я не знаю, имею ли я право... – отвечал пьемонтец, недоверчивый по своей полуитальянской природе. – Я не имею чести знать вас.

– Я Пэм, я шелофек херцога де Гиз.

– Пэм, – пробормотал Коконнас. – Такого имени я не слышал.

– Это господин Бэм, мой командир, – вмешался часовой. – Вас сбило с толку его произношение. Отдайте ему письмо, я за него ручаюсь.

– Ах, господин Бэм! – воскликнул Коконнас. – Как же мне не знать вас! Ну конечно, я имею это удовольствие! Вот мое письмо. Простите, что я колебался, но без этого нельзя, если хочешь выполнить свой долг.

– Карошо, карошо, не нато извинять сепя.

Ла Моль подошел к немцу и обратился с просьбой:

– Сударь, раз уж вы так любезны, не возьметесь ли вы передать и мое письмо, вместе с письмом моего товарища?

– Как фаш имя?

– Граф Лерак де Ла Моль.

– Граф Лерак де Ла Моль?

– Да.

– Такой не спаю.

– Неудивительно, что я не имею чести быть вам знакомым, я не здешний и так же, как граф де Коконнас, приехал издалека только сегодня вечером.

– А откута фы приехал?

– Из Прованса.

– С один письм?

– Да, с письмом.

– К херцог де Гиз?

– Нет, к его величеству королю Наваррскому.

– Я не слушу у король Нафаррский, – холодно ответил Бэм, – я не могу перетафать фаш письм.

Бэм отошел от Ла Моля и, войдя в Луврские ворота, сделал знак Коконнасу следовать за собой.

Ла Моль остался в одиночестве.

В ту же минуту из соседних Луврских ворот выехал отряд всадников – около ста человек.

– Ага, вот и де Муи со своими гугенотами, – сказал часовой своему товарищу. – Они сияют: король обещал им казнить того, кто стрелял в адмирала, а так как этот парень убил и отца де Муи, то сын одним ударом отомстит за обоих.

– Простите, – обратился Ла Моль к солдату, – ведь вы, кажется, сказали, что этот офицер – господин де Муи?

– Совершенно верно.

– И что сопровождающие – это...

– Нечестивцы, сказал я.

– Благодарю, – ответил Ла Моль, как будто не слыхав презрительной клички, которую дал гугенотам часовой. – Мне только это и надо было знать.

Сказавши это, он подошел к командиру всадников.

– Сударь, – сказал Ла Моль, – я сейчас узнал, что вы – господин де Муи.

– Да, сударь, – учтиво ответил командир.

– Ваше имя, хорошо известное всем, исповедующим протестантскую религию, дает мне смелость обратиться к вам с просьбой оказать мне услугу.

– Какую, сударь? Но сначала – с кем имею честь говорить?

– С графом Лераком де Ла Моль. Молодые люди обменялись поклонами.

– Слушаю вас, сударь, – сказал де Муи.

– Сударь, я прибыл из Экса с письмом от господина Д'Ориака, губернатора Прованса. Письмо адресовано короли» Наваррскому и заключает в себе важные и спешные известия... Каким образом я мог бы передать письмо? Как мне пройти в Лувр?

– Пройти в Лувр – это проще простого, сударь, – отвечал де Муи, – но я боюсь, что король Наваррский сейчас очень занят и не сможет вас принять. Ну, не беда, пойдемте со мной, если хотите, и я доведу вас до его покоев, а дальше уж как хотите.

– Тысяча благодарностей!

– Идемте, сударь, – сказал де Муи.

Де Муи спешился, бросил поводья своему лакею, подошел к воротам, назвал себя часовому, провел Ла Моля в замок и, отворив дверь в покои короля Наваррского, сказал:

– Входите и узнайте сами, сударь.

Затем поклонился Ла Молю и удалился.

Оставшись в одиночестве, Ла Моль огляделся.

Передняя была пуста, одна из внутренних дверей отворена.

Ла Моль сделал несколько шагов и очутился в коридоре.

Он стучал и звал, но никто не откликался. Полнейшая тишина царила в этой части Лувра.

«А мне еще говорили про строгий этикет! – подумал он. – Да по этому дворцу можно разгуливать, как по городской площади!».

Он позвал еще раз, но с тем же успехом.

«Что ж, пойдем прямо, – подумал он, – в конце концов кого-нибудь да встречу».

Он пошел по коридору; везде было темно.

Вдруг в противоположном конце коридора отворилась дверь, на пороге появились два пажа с канделябрами и осветили стройную фигуру женщины, величавой и поразительно красивой.

Свет упал прямо на Ла Моля – тот замер на месте.

Женщина, увидав Ла Моля, тоже остановилась.

– Что вам угодно, сударь? – спросила она, и голос ее прозвучал в ушах молодого человека дивной музыкой.

– Сударыня, прошу извинить меня, – сказал Ла Моль, потупив взор. – Господин де Муи был так любезен, что привел меня сюда, а я ищу короля Наваррского.

– Его величества здесь нет, сударь; по-моему, он у шурина. Но раз его нет, ведь вы могли бы передать королеве...

– Конечно, мог бы, сударыня, если бы кто-нибудь соблаговолил представить меня ей.

– Вы перед ней, сударь.

– Как?! – воскликнул Ла Моль.

– Я королева Наваррская, – сказала Маргарита. Ла Моль так сильно вздрогнул от растерянности и от испуга, что королева улыбнулась:

– Сударь, говорите скорее, – сказала она, – меня ждут у королевы-матери.

– Ваше величество, если вас ждут, разрешите мне удалиться – сейчас я не в силах говорить. Я не могу собраться с мыслями – я ослеплен вами. Я уже не думаю, я только восхищаюсь.

Во всем обаянии своей прелести и красоты Маргарита подошла к молодому человеку, невольно оказавшемуся утонченным придворным льстецом.

– Придите в себя, сударь, – сказала она. – Я подожду, и меня подождут.

– Простите, что я не приветствовал ваше величество со всей почтительностью, какую вы вправе ожидать от одного из ваших покорнейших слуг, но...

– Но, – подхватила Маргарита, – вы приняли меня за одну из моих придворных дам.

– Нет, за призрак красавицы Дианы де Пуатье. Мне говорили, что он появляется в Лувре.

– Знаете, я за вас не беспокоюсь, – сказала Маргарита, – вы сделаете карьеру при дворе. Вы говорите, у вас есть письмо к королю? Сейчас вам не удастся с ним увидеться. Но это не беда. Где письмо? Я передам... Только поскорее, прошу вас.

Ла Моль вмиг распустил шнурки своего камзола и вынул из-за пазухи письмо, завернутое в шелк.

Маргарита взяла письмо и прочла надпись.

– Вы господин де Ла Моль? – спросила она.

– Да, ваше величество. Боже мой! Откуда мне такое счастье, что вашему величеству известно мое имя?

– Я слышала, как его упоминали и король, мой муж, и герцог Алансонский, мой брат. Я знаю, что вас ждут.

Королева спрятала за свой тугой от вышивок и алмазов корсаж письмо, только что лежавшее на груди молодого человека и еще хранившее ее тепло. Ла Моль жадно следил за каждым движением Маргариты.

– Теперь, сударь, – сказала она, – спуститесь в нижнюю галерею и ждите там, пока за вами не придут от короля Наваррского или от герцога Алансонского. Один из моих пажей проводит вас.

С этими словами Маргарита пошла своей дорогой. Ла Моль посторонился, но коридор был так узок, а фижмы королевы Наваррской так широки, что ее шелковое платье коснулось одежды молодого человека, и в то же время аромат духов наполнил пространство, где она прошла.

Ла Моль вздрогнул всем телом и, чувствуя, что сейчас упадет, прислонился к стене.

Маргарита исчезла, как видение.

– Сударь, вы идете? – спросил паж, которому было приказано проводить Ла Моля в нижнюю галерею.

– Да, да! – восторженно воскликнул Ла Моль, видя, что юноша указывает туда, куда удалилась Маргарита: он надеялся догнать ее и увидеть еще раз.

В самом деле, выйдя на лестницу, он заметил королеву, уже спустившуюся в нижний этаж; случайно или на звук шагов Маргарита подняла голову, и он увидел ее снова.

– О, это не простая смертная, это богиня, – следуя за пажом, прошептал Ла Моль, – как сказал Вергилий Марон: «Et vera incessu patuit dea».

– Что же вы? – спросил юный паж.

назад<<< 1 . . . 4 . . . 51 >>>далее