– Когда я отправился в свой первый поход и должен был присоединиться к армии принца Конде, граф де Ла Фер провожал меня до Сен-Дени, где покоятся останки короля Людовика Тринадцатого, ожидая преемника, которого, надеюсь, бог не пошлет ему еще долгие годы. Тогда граф предложил мне поклясться прахом наших властителей в том, что я буду служить королевской власти, олицетворенной в вас, государь, буду ей верен и в мыслях, и в словах, и в действиях. Я поклялся, и клятву мою услыхали бог и усопшие короли. За десять лет мне представилось гораздо меньше случаев, чем мне бы хотелось, сдержать свою клятву. Но я всегда был не более как солдат вашего величества и, переходя на службу к вам, меняю не господина, а только гарнизон.

Рауль умолк, поклонившись. Он кончил, но Людовик XIV молчал, задумавшись.

– Клянусь богом, – вскричал д'Артаньян, – отлично сказано; не правда ли, ваше величество? Как хорошо, как благородно!

– Да, – прошептал растроганный король, сдерживая свое волнение, не имевшее другой причины, кроме общения с такой возвышенной, благородной натурой, как Рауль. – Да, вы говорите правду, всюду вы служите королю.

Но, переменив гарнизон, вы получите повышение, которого вполне заслуживаете. Рауль понял, что король ничего не хочет прибавить, и потому с присущим ему тактом поклонился и вышел.

– Вы собираетесь сообщить мне еще что-нибудь, сударь? – спросил король, оставшись опять наедине с д'Артаньяном.

– Да, ваше величество, это известие я отложил на конец, потому что оно печально и облечет в траур королевские дворы Европы.

– Что вы хотите сказать?

– Ваше величество, проезжая через Блуа, я услышал печальную весть.

– Право, вы меня пугаете, господин д'Артаньян.

– Мне ее сообщил доезжачий, у которого на рукаве был черный креп.

– Может быть, мой дядя Гастон Орлеанский…

– Ваше величество, он скончался.

– И никто меня не предупредил! – воскликнул король, оскорбленный тем, что ему не сообщили о смерти дяди.

– Не гневайтесь, ваше величество, – сказал д'Артаньян, – парижские курьеры, да и вообще никакие курьеры в мире не скачут так, как ваш покорный слуга. Посланец из Блуа будет здесь только через два часа, а он едет быстро, ручаюсь вам» я обогнал его уже за Орлеаном.

– Мой дядя Гастон, – прошептал Людовик, прижимая руку ко лбу и вкладывая в эти три слова самые противоречивые чувства, пробужденные воспоминаниями.

– Да, ваше величество, – философски заметил мушкетер, отвечая на мысль короля, – прошлое уходит.

– Правда, сударь, правда. Но у вас, слава богу, есть будущее, и мы постараемся, чтобы оно не было слишком мрачным.

– Полагаюсь в этом отношении на ваше величество – поклонился д'Артаньян. – А теперь…

– Да, правда. Я и забыл, что вы сделали сто десять лье. Идите, сударь, позаботьтесь о себе, ведь вы один из моих лучших солдат, а когда отдохнете, возвращайтесь ко мне.

– Ваше величество, и при вас и вдали от вас я всегда к вашим услугам.

Д'Артаньян снова поклонился и вышел. Потом, словно приехав всего-навсего из Фонтенбло, он пошел отыскивать в Лувре Бражелона.

 

Глава 29

ВЛЮБЛЕННЫЙ И ДАМА ЕГО СЕРДЦА

 

В Блуаском замке горели свечи у безжизненного тела Гастона Орлеанского, последнего представителя прошлого. Горожане слагали ему эпитафию далеко не хвалебного свойства; вдовствующая герцогиня, забыв, что в юности она так любила покойника, что бежала из отцовского дома, теперь, в двадцати шагах от траурной залы, углубилась в денежные расчеты. Вообще жизнь в замке текла своим чередом. Ни мрачный звон колокола, ни голоса певчих, ни пламя свечей, мерцавшее за оконными стеклами, ни подготовка к погребению не смущали парочку, которая сидела подле уже знакомого нам окна; оно выходило во внутренний двор из комнаты, принадлежавшей к так называемым малым апартаментам.

Веселый солнечный луч (ибо солнце, по-видимому, мало беспокоилось о потере, понесенной Францией) падал на двух собеседников.

Он был юноша лет двадцати пяти, маленький, смуглый, с хитрым живым лицом и огромными глазами, затененными длинными ресницами, его большой рот часто улыбался, показывая прекрасные зубы, а острый подбородок обладал редкой подвижностью. Вовремя разговора он нежно наклонялся к молодой девушке, которая, надо сказать, не отстранялась от него с той поспешностью, которой требовали строгие правила приличия. Девушку мы знаем, так как уже видели ее однажды у этого самого окна под лучами такого же яркого солнца. Лукавство сочеталось в ней с рассудительностью Она была очаровательна, когда смеялась, и красива, когда становилась серьезной По правде говоря, она чаще бывала очаровательна, чем красива.

Собеседники были увлечены каким-то полушутливым, полусерьезным спором.

– Скажите, господин Маликорн, – спросила девушка, – угодно ли вам наконец поговорить разумно?

– А вы думаете, это легко, Ора? – возразил Маликорн. – Делать то, чего от тебя хотят, когда нельзя делать то, что можешь?

– Ну, вы, кажется, запутались в словах. Бросьте, мой дорогой, прокурорскую логику.

– Опять-таки немыслимо: ведь я чиновник. И вы меня упрекаете за то, что я стою ниже вас… Итак, я ничего вам не скажу.

– Полно, я и не думаю упрекать вас Скажите, что вы собирались сказать. Говорите, я этого хочу.

– Хорошо, повинуюсь. Герцог умер.

– Ах, боже мой, вот новость! Откуда вы явились, чтобы сообщить это?

– Я приехал из Орлеана.

– И это ваша единственная новость?

– О нет… Я могу еще сообщить, что принцесса Генриетта Английская едет во Францию, чтобы выйти замуж за брата его величества.

– Вы положительно невыносимы, Маликорн, с вашими допотопными новостями. Если вы не бросите своей привычки вечно насмехаться, я вас прогоню.

– Ого!

– Право, вы выводите меня из терпения.

– Ну, ну, потерпите.

– Вы хотите набить себе цену? Я знаю, для чего.

– Скажите, я отвечу откровенно, если вы угадаете.

– Вы знаете, что мне хочется получить место фрейлины, о котором я имела глупость просить вас похлопотать, а вы скупитесь использовать свое влияние.

– Я? – Маликорн опустил глаза, сложил руки и принял лукавый вид. Какое же влияние может иметь бедный чиновник?

– У вашего отца недаром двадцать тысяч ливров годового дохода, господин Маликорн.

– Провинциальное состояние, сударыня.

– Ваш отец недаром посвящен в тайны принца Конде.

– Это преимущество ограничивается тем, что отец ссужает принца деньгами.

– Словом, вы недаром самый большой хитрец во всей провинции.

– Вы мне льстите.

– Чем?

– Я утверждаю, что у меня нет никакого влияния, а вы говорите обратное.

– Ну, так что же мое место, дадут мне его или нет?

– Дадут.

– Но когда?

– Когда вы пожелаете.

– Где же патент?

– У меня в кармане.

Маликорн улыбнулся и вынул из кармана бумагу.

Монтале схватила ее, точно добычу, и жадно пробежала глазами. Ее лицо постепенно прояснилось.

– Маликорн, – воскликнула она, кончив чтение, – право, вы добрый человек!

– Почему?

– Потому что вы могли заставить меня заплатить за место фрейлины – и не сделали этого.

Но Маликорн храбро выдержал ее нападение.

– Я вас не понимаю, – сказал он.

На этот раз смутилась Монтале.

– Я открыл вам свои чувства, – продолжал Маликорн. – Вы трижды сказали со смехом, что не любите меня; а один раз без смеха поцеловали меня.

Это все, что мне нужно.

– Все? – проговорила кокетка тоном оскорбленной гордости.

– Да, все, – ответил Маликорн.

– А!

В этом восклицании звучал гнев вместо благодарности, какой он мог ждать. Он спокойно покачал головой.

– Послушайте, Монтале, – начал молодой человек, не заботясь о том, понравится ли его даме такое фамильярное обращение, – не будем спорить на эту тему.

– Почему?

– Потому что за время нашего знакомства, которое длится уже год, вы уже двадцать раз выгнали бы меня, если бы я вам не нравился.

– Скажите пожалуйста! А по какому поводу я выгнала бы вас?

– Я бывал достаточно дерзок.

– Что правда, то правда!

– Не будем ссориться. Итак, раз вы меня не выгнали, то не без причины.

– Но не потому, что я вас люблю.

– Согласен. Скажу даже, что в данную минуту вы меня ненавидите.

– О, вы никогда не говорили большей правды!

– Хорошо. Я вас тоже.

– А, принимаю к сведению.

– Принимайте. Вы меня находите грубым и глупым. Я нахожу, что у вас резкий голос и лицо исказилось от гнева. Сейчас вы скорее выброситесь из окна, чем позволите мне поцеловать кончик вашего пальца. А я охотнее брошусь с колокольни, чем дотронусь до подола вашего платья. Но через пять минут вы меня будете любить, а я вас обожать!

– Сомневаюсь!

– А я вам ручаюсь.

– Какая самоуверенность!

– А потом, это еще не главная причина. Я вам нужен, Ора, как и вы мне. Когда вам угодно быть веселой, я вас смешу; когда мне хочется быть влюбленным, я на вас смотрю. Я добыл вам место фрейлины, которого вы желали. Вы сделаете сейчас все, что я захочу.

– Я?

– Да, вы. Но в данную минуту, милая Ора, заявляю вам, я ничего не хочу; итак, будьте спокойны.

– Вы ужасный человек, Маликорн. Я так обрадовалась этому месту, а вы мне испортили все удовольствие.

– Ну, у вас еще есть время. Успеете порадоваться, когда я уйду.

– Так уходите…

– Хорошо, но раньше позвольте дать вам совет…

– Какой?

– Развеселитесь: когда вы дуетесь, то становитесь безобразной.

– Грубиян!

– Надо же говорить правду друг другу.

– Как вы злы, Маликорн!

– А вы неблагодарны, Монтале!

Маликорн облокотился на подоконник.

Монтале взяла книгу и раскрыла ее.

Маликорн встал, почистил рукавом шляпу и оправил черный плащ.

Притворяясь, что читает, Монтале тайком посматривала на него.

– Теперь он принимает почтительный вид! – с горячностью вскричала она. – Значит, будет дуться неделю.

– Две, – с поклоном заметил Маликорн.

Монтале замахнулась на него книгой.

– Чудовище! – сказала она. – Ах, почему я не мужчина?

– Что бы вы тогда сделали со мной?

– Я задушила бы тебя.

– Ага, отлично! – ответил Маликорн. – Мне кажется, я начинаю желать одной вещи.

– Чего, демон? Чтобы я задохнулась от злости?

– Маликорн почтительно вертел в руках шляпу. Вдруг он отбросил ее, схватил молодую, девушку за плечи, привлек к себе и приник к ее губам губами, слишком жаркими для человека, который старался казаться равнодушным.

Она хотела было закричать, но поцелуй заглушил ее восклицание. Раздраженная и взволнованная, девушка оттолкнула Маликорна к стене.

– Ну, вот, – философски заметил Маликорн. – Теперь на шесть недель.

До свидания, сударыня, примите мой почтительный привет.

И он сделал несколько шагов к выходу.

– Нет, нет, вы не уйдете! – вскрикнула Монтале, топнув ногой. – Останьтесь, я приказываю.

– Вы приказываете?

– Разве я не ваша госпожа?

– Да, властительница моих чувств и моего ума.

– Значит, мое достояние – сухой ум и глупые чувства?

– Берегитесь, Монтале, – остановил ее Маликорн, – я вас знаю: вы можете влюбиться в вашего слугу!

– Ну да, да, – сказала она, кидаясь к нему на шею скорее с детской беспечностью, нежели со страстью. – Да, да, ведь я же должна поблагодарить вас!

– За что?

– За место фрейлины: в нем вся моя будущность.

– И моя также.

Монтале посмотрела на него.

– Как ужасно, – вздохнула она, – что никогда не угадаешь, говорите вы серьезно или шутите.

– Вполне серьезно. Я еду в Париж; вы едете туда же, мы едем в столицу.

– Значит, только ради этого вы помогли мне? Эгоист!

– Что делать, Ора, я не могу жить без вас.

– По правде сказать, я тоже не могу обойтись без вас. А все-таки надо сознаться, что вы злой человек.

– Ора, милая Ора, берегитесь, не принимайтесь опять за оскорбления; вы знаете, какое действие они производят на меня. Я буду вас обожать.

И, еще не кончив говорить, Маликорн снова привлек к себе девушку.

В это мгновение на лестнице послышались шаги.

Молодые люди стояли так близко друг к другу, что вошедший увидел бы их обнявшимися, если бы Монтале с силой не оттолкнула Маликорна, который ударился о дверь спиной в то самое мгновение, когда она открылась.

Послышался громкий возглас, сердитая воркотня.

Это оказалась г-жа де Сен-Реми. Злополучный Маликорн стукнул ее дверью, которую она открывала.

– Опять этот бездельник! – закричала старая дама. – Вечно он тут!

– Ах, извините, – почтительно ответил Маликорн, – вот уже целая долгая неделя, как меня здесь не было.

 

Глава 30

НАКОНЕЦ ПОЯВЛЯЕТСЯ НАСТОЯЩАЯ ГЕРОИНЯ ЭТОЙ ПОВЕСТИ

 

Следом за г-жой де Сен-Реми по лестнице шла Луиза де Лавальер. Она услышала взрыв материнского гнева и, поняв, что его вызвало, с трепетом вошла в комнату. Тут она увидела беднягу Маликорна. Даже самый хладнокровный зритель невольно рассмеялся бы или почувствовал бы сострадание при виде его безнадежной позы.

Он спрятался за большое кресло, чтобы избежать первого натиска г-жи де Сен-Реми; не надеясь смягчить ее речами, – она говорила громче его и без передышки, – он возлагал все надежды на выразительность своих жестов. Почтенная дама ничего не слышала и не видела; она давно невзлюбила Маликорна. Однако ее гнев был так велик, что неминуемо должен был излиться и на сообщницу Маликорна. Очередь дошла до Монтале.

– А вы, сударыня, должно быть, надеетесь, что я не передам герцогине, что делается у одной из ее фрейлин!

– О матушка! – воскликнула Луиза. – Ради бога, пощадите!

– Молчите, сударыня, и не трудитесь напрасно заступаться за недостойных. Уж и того довольно, что вам, честной девушке, вечно приходится видеть такой пример. А вы еще заступаетесь! О, я не потерплю этого!

– Но, – возмутилась наконец Ора, – не понимаю, почему вы так говорите со мной? Кажется, я не делаю ничего дурного!

– А этот бездельник, сударыня? – продолжала г-жа де Сен-Реми, указывая на Маликорна. – Его-то что сюда привело? Доброе дело? А?

– Ни доброе, ни злое; он просто пришел повидаться со мной.

– Хорошо, хорошо, – пригрозила г-жа де Сен-Реми, – ее королевское высочество все узнает! Герцогиня сама рассудит…

– Во всяком случае, я не понимаю, почему господин Маликорн не может иметь на меня виды, раз у него честные намерения.

– Честные намерения? С таким-то лицом! – возмутилась г-жа де Сен-Реми.

– Благодарю вас, сударыня, от своего лица, – поклонился Маликорн.

– Пойдем, дитя мое, пойдем! – позвала дочь г-жа де Сен-Реми. – Мы предупредим герцогиню, скажем ей, что в ту самую минуту, когда она оплакивает своего супруга, а мы нашего господина, в старом замке Блуа, в этой обители скорби, находятся люди, которые забавляются и веселятся.

– О! – в один голос застонали обвиняемые.

– Фрейлина! И это фрейлина нашей герцогини! – возопила г-жа де Сен-Реми, воздевая руки к небу.

– В этом вы как раз и ошиблись, – сказала, потеряв терпение, Монтале, – я больше не фрейлина, по крайней мере, не фрейлина герцогини!

– Вы подаете в отставку, сударыня? Прекрасно! Я могу только порадоваться вашему решению и радуюсь!

– Я не подаю в отставку, я только перехожу на другое место.

– У мещан или у судейских чиновников? – презрительно спросила г-жа де Сен-Реми.

– Знайте, сударыня, что такая девушка, как я, не может служить мещанам или судейским чиновникам. Я перехожу от жалкого двора, где вы прозябаете, ко двору почти королевскому.

– Ах, к королевскому двору! – воскликнула г-жа де Сен-Реми, пытаясь рассмеяться. – Что вы на это скажете, дочь моя?

И она повернулась к Луизе, стараясь во что бы то ни стало увести ее от Монтале. Но Луиза, не разделяя желания г-жи де Сен-Реми, примирительно смотрела своими прекрасными ласковыми глазами то на мать, то на Ору.

– Я не сказала «к королевскому двору», – ответила Монтале, – потому что принцесса Генриетта Английская, которая будет супругой его высочества герцога Филиппа, не королева. Я сказала «к почти королевскому», и не ошиблась, потому что принцесса станет невесткой короля.

Если бы в крышу замка ударила молния, она бы менее ошеломила г-жу де Сен-Реми, чем последние слова Монтале.

– При чем тут ее высочество принцесса Генриетта? – пролепетала старая дама.

– Я хотела сообщить вам, что вступаю в число ее фрейлин, больше ничего.

– Ее фрейлин? – в один голос закричали г-жа де Сен-Реми и Луиза, первая с отчаянием, вторая с радостью.

– Да, мадам.

Госпожа де Сен-Реми опустила голову: удар был слишком силен.

Но она почти тотчас же выпрямилась, чтобы выпустить в противницу последний снаряд.

– О, – сказала она, – такие обещания дают нередко. Люди тешат себя безумными надеждами, но в последнее мгновение, когда приходит время исполнить обещание и осуществить эти надежды, влияние, на которое рассчитывали, вдруг рассеивается как дым.

– Сударыня, влияние моего покровителя несомненно; его обещания равносильны выполнению.

– А не будет ли нескромностью спросить имя этого покровителя?

– О, ничуть! Мой покровитель – этот господин, – поклонилась Монтале, указывая на Маликорна, который в продолжение всей этой сцены сохранял самое невозмутимое хладнокровие и самую комическую важность.

– Господин Маликорн! – воскликнула г-жа де Сен-Реми, разражаясь хохотом. – Человек с таким могуществом, обещания которого равносильны выполнению, – это господин Маликорн?

Маликорн улыбнулся, а Монтале вместо ответа вынула из кармана патент на должность фрейлины и показала его г-же де Сен-Реми.

– Вот патент, – сказала она.

Свершилось! Бросив взгляд на чудесную бумагу, бедная женщина опустила руки, выражение безграничной зависти и отчаяния исказило ее лицо, и, чтобы не упасть в обморок, она опустилась на стул.

Монтале не злоупотребляла своим торжеством; она была не способна чрезмерно радоваться победе и унижать поверженного врага, особенно когда врагом этим была мать ее подруги.

Маликорн был менее великодушен. Он принял важную позу и развалился в кресле с таким непринужденным видом, за который два часа тому назад ему, наверное, пригрозили бы палкой.

– Фрейлина молодой принцессы! – повторила еще не совсем поверившая г-жа де Сен-Реми.

– Да, и только благодаря хлопотам господина Маликорна.

– Это невероятно. Правда, Луиза, это невероятно?

Но Луиза молчала, задумчивая, почти печальная.

Приложив руку к своему красивому лбу, она вздохнула.

– Однако, господин Маликорн, – вдруг спросила г-жа де Сен-Реми, – что вы сделали, чтобы добыть это место?

– Я попросил об этом одного из моих друзей.

– А, у вас есть при дворе друзья, которые могут давать вам такие доказательства своей дружбы?

– Гм! Как видите.

– А можно узнать их имена?

– Я не говорил, что у меня несколько друзей, сударыня. Я сказал «один из друзей».

– И его имя?

– Как вы торопитесь! Когда у человека есть такой могущественный друг, он не показывает его всем, опасаясь, как бы его не украли.

– Вы правы, господин Маликорн, скрывая имя своего покровителя: полагаю, вам было бы трудно назвать его.

– Если этого друга не существует, – заметила Монтале, – то, во всяком случае, существует патент, а это главное.

– Значит, – проговорила г-жа де Сен-Реми с улыбкой кошки, готовой выпустить когти, – когда я застала у вас господина Маликорна, он привез вам патент?

– Именно, вы угадали.

– Но тогда в этом нет ничего дурного.

– Я тоже так думаю.

– И я напрасно упрекала вас.

назад<<< 1 . . . 44 . . . 54 >>>далее