Он издали увидел ее прелестную фигуру, облитую мягким серебряным светом луны.

– Боже мой, – воскликнул он с невольным ужасом, – она умерла!

– Нет, нет, государь, – сказала шепотом Монтале. – Напротив, ей теперь гораздо лучше. Не правда ли, Луиза, сейчас ты чувствуешь себя лучше?

Лавальер ничего не ответила.

– Луиза, – продолжала Монтале, – король беспокоится о твоем здоровье.

– Король! – вскричала Луиза, вскочив с кресла, словно ее обожгло пламя. – Король беспокоится о моем здоровье?

– Да, – отвечала Монтале.

– И король пришел сюда? – проговорила Лавальер, не решаясь поднять глаза.

– Боже мой, тот самый голос! – шепнул король на ухо Сент-Эньяну.

– Вы правы, государь, – отвечал Сент-Эньян. – Это та самая, которая влюблена в солнце.

– Тсс! – остановил его король.

Потом он подошел к Лавальер.

– Вы нездоровы, мадемуазель? Я видел вас несколько минут назад в обмороке, на траве. Как это случилось с вами?

– Государь, – пробормотала бедная девушка, бледнея и дрожа, словно в лихорадке, – право, я сама не знаю.

– Вы, вероятно, много ходили, – сказал король. – Быть может, от усталости…

– Нет, государь, – поспешно ответила за свою подругу Монтале, – это не от усталости: почти весь вечер мы просидели под королевским дубом.

– Под королевским дубом? – вздрогнув, прошептал король. – Так и есть, я не ошибся.

И он подмигнул графу.

– Да, да, – подтвердил Сент-Эньян, – под королевским дубом, вместе с мадемуазель де Тонне-Шарант.

– Откуда вы это знаете? – спросила Монтале.

– Очень просто: сама мадемуазель де Тонне-Шарант сказала мне.

– Так она, вероятно, сказала вам и причину обморока Луизы?

– Она говорила мне не то про волка, не то про злоумышленника, я не понял хорошенько.

Лавальер слушала с остановившимся взглядом, тяжело дыша, словно угадывала истину. Людовик приписал ее состояние перенесенному испугу.

– Не бойтесь, – успокаивал он ее, заметно волнуясь и сам, – волк, который так напугал вас, был о двух ногах.

– Значит, это был человек! – воскликнула Луиза. – Значит, кто-то нас подслушивал!

– А если бы даже и так! Разве вы говорили вещи, которые нельзя слышать?

Лавальер всплеснула руками и закрыла лицо, чтобы скрыть выступившую краску.

– Ах! – застонала она. – Ради бога, скажите, кто прятался в кустах?

Король взял ее за руку.

– Это я, мадемуазель, – проговорил он, почтительно наклонившись к ней, – неужели вы боитесь меня?

Лавальер громко вскрикнула: второй раз силы покинули ее, она похолодела и со стоном, без чувств повалилась в кресло. Но король успел протянуть руку и поддержать ее.

А в двух шагах стояли де Тонне-Шарант и Монтале; они тоже окаменели, вспоминая свой разговор с Лавальер, и совсем позабыли, что нужно прийти ей на помощь, настолько они растерялись от присутствия короля, который, преклонив колено, держал в объятиях потерявшую сознание Лавальер.

– Вы все слышали, государь? – с ужасом пролепетала Атенаис.

Король не ответил; он пристально смотрел в полузакрытые глаза Лавальер, пожимая ее свесившуюся руку.

– Все, до последнего слова, – отозвался Сент-Эньян, подходя к мадемуазель де Тонне-Шарант в надежде, что и она упадет в обморок к нему в объятия.

Но гордую Атенаис трудно было довести до обморока: она бросила уничтожающий взгляд на Сент-Эньяна и выбежала из комнаты.

Более храбрая Монтале нагнулась к Луизе и приняла ее из рук короля, у которого уже начинала кружиться голова от душистых волос лежавшей без чувств Луизы.

– В добрый час! – прошептал Сент-Эньян. – Занятное происшествие! Глуп я буду, если не разглашу о нем первый.

Король подошел к нему и, сделав предостерегающий жест, сказал дрожащим голосом:

– Ни слова, граф!

Бедный король совсем забыл, что час назад он говорил Сент-Эньяну то же самое, но с противоположным намерением, то есть с намерением придать делу возможно более широкую огласку.

Разумеется, второе предостережение оказалось таким же бесполезным, как и первое. Через полчаса всему Фонтенбло стало известно, что мадемуазель де Лавальер под королевским дубом призналась Монтале и Тонне-Шарант в своей любви к королю.

Стало известно также, что король был очень встревожен состоянием здоровья мадемуазель де Лавальер, что он побледнел и задрожал, заключив в объятия упавшую в обморок красавицу. Таким образом, никто не сомневался, что совершилось величайшее событие – король влюбился в мадемуазель де Лавальер. Принц мог спать совершенно спокойно.

Удивленная не менее других таким оборотом дела, королева-мать поспешила сообщить о нем молодой королеве и Филиппу Орлеанскому. Но каждому из них она передала новость по-разному. Невестке она сказала так:

– Видите, Тереза, как вы ошибались, обвиняя короля: сегодня ему приписывают уже новую любовь, наверно, и этот слух такой же пустой, как и вчерашний.

А рассказав приключение под королевским дубом принцу, она добавила:

– До чего вас ослепила ревность, дорогой мой Филипп! Ясно как день, что король совсем потерял голову из-за этой девчонки Лавальер. Смотрите не проболтайтесь об этом жене, а то, пожалуй, это дойдет и до королевы.

Последнее предупреждение подействовало немедленно. Лицо принца просияло; он торжествовал; так как еще не было двенадцати, а праздник должен был продолжаться до двух часов ночи, то, разыскав жену, он предложил ей руку и пошел гулять.

Через несколько шагов он сделал именно то, против чего предостерегала его мать.

– Смотрите, не передавайте королеве, что болтают про короля, – сказал он таинственно.

– А что болтают? – осведомилась принцесса.

– Что мой брат вдруг самым нелепым образом влюбился.

– В кого?

– В девчонку Лавальер.

Было темно, и принцесса могла улыбаться сколько угодно.

– Вот как! – проговорила она. – А с каких это пор?

– По видимому, недавно, всего несколько дней тому назад. Но это был только дымок, пламя вспыхнуло лишь сегодня.

– Что ж, по моему, у короля прекрасный вкус: девочка очаровательна.

– Вы смеетесь, дорогая моя.

– Я? Почему же?

– Во всяком случае, эта страсть кому-нибудь принесет счастье, хотя бы самой Лавальер.

– Право, вы говорите так, точно читаете в сердце моей фрейлины. Почему вы так уверены, что она согласна отвечать на страсть короля?

– А почему вы уверены, что она не согласна?

– Она любит виконта де Бражелона.

– Вы думаете?

– Она даже его невеста.

– Была.

– Как так?

– Да ведь когда к королю обратились за разрешением на этот брак, он отказался дать согласие.

– Отказался?

– Отказался, несмотря на то, что его просил граф де Ла Фер, которого он так уважает за участие в восстановлении на престоле вашего брата и за многое другое.

– Тогда бедным влюбленным ничего больше не остается, как ждать, чтобы король изменил свое решение, они молоды, времени впереди у них много.

– Ах, душечка, – сказал Филипп, рассмеявшись, в свою очередь, – я вижу, что вы не знаете самой сути дела, не знаете, что именно так глубоко тронуло короля.

– Что же его так тронуло? Говорите скорее!

– Одно весьма романтическое приключение.

– Вы знаете, как я люблю такие приключения, и томите меня, – нетерпеливо сказала принцесса.

– Так вот, под королевским дубом… Вы знаете, где этот королевский дуб?

– Не все ли равно где. Под королевским дубом.

– Видите ли, мадемуазель де Лавальер была там с двумя подругами и, полагая, что они совершенно одни, призналась в своей страстной любви к королю.

– Вот как! – сказала принцесса, начиная волноваться. – Она призналась в любви к королю?

– Да.

– Когда?

– Час тому назад.

Принцесса вздрогнула.

– А об этой ее страсти никому не было известно раньше?

– Никому.

– Даже самому его величеству?

– Даже самому его величеству. Малютка глубоко хранила свою тайну, но не выдержала и проговорилась подругам.

– Откуда вы узнали эту чепуху?

– Да оттуда же, откуда всем стало известно об этом.

– А откуда известно всем?

– От самой Лавальер, которая созналась в этой любви своим подругам Монтале и Тонне-Шарант.

Принцесса остановилась и нервным движением выдернула свою руку из-под руки мужа.

– Так час тому назад она сделала это признание?

– Да, приблизительно час тому назад.

– И королю стало об этом известно?

– В этом именно и заключается самая романтическая сторона приключения. Король с Сент-Эньяном стояли невдалеке от дуба и, разумеется, ни слова не упустили из всего этого интересного разговора.

При этих словах принцесса почувствовала, что ее точно ударили ножом в сердце.

– Но я после этого видалась с королем, – проговорила она опрометчиво, – и он ничего не сказал мне об этом.

– Ну вот! – наивно воскликнул принц, как торжествующий супруг. – Еще бы он сам рассказал о том, что строжайше запретил передавать вам.

– Что-о-о! – гневно вскричала принцесса.

– Я говорю, что все это хотели скрыть от вас.

– Зачем же это понадобилось?

– Боялись, что вы так дружны с королевой, что не выдержите и разболтаете ей все.

Принцесса поникла. Ей был нанесен смертельный удар. И она не успокоилась, пока не встретилась с королем.

Король, конечно, узнает последним, что про него говорят, подобно тому как любовник – единственный человек, который не знает, что говорят про его возлюбленную. Поэтому, когда Людовик увидел искавшую его принцессу, он подошел к ней немного смущенный, но все такой же любезный и предупредительный.

Принцесса ждала, чтобы он сам заговорил о Лавальер. Не дождавшись, она спросила:

– Ну, что случилось с этой девчонкой?

– С какой девчонкой? – спросил король.

– С Лавальер… Ведь вы говорили мне, государь, что она упала в обморок.

– Ей все еще нехорошо, – проговорил король с притворным равнодушием.

– Это, пожалуй, может повредить тем слухам, которые вы так хотели пустить, государь.

– Каким слухам?

– Что вы интересуетесь Лавальер.

– Надеюсь, что они сами распространятся, – отвечал рассеянным тоном король.

Принцесса подождала еще; она хотела знать, расскажет ли ей король о происшествии под королевским дубом. Но король и не заикнулся о нем.

Принцесса тоже не решалась заговорить Так они и расстались, ни словом не обмолвившись обо всех этих событиях.

Как только король удалился, принцесса тотчас же разыскала Сент-Эньяна. Это было нетрудно, так как граф, подобно сторожевому судну, конвоирующему большие корабли, всегда находился где-нибудь поблизости от короля.

В ту минуту принцессе нужен был именно такой человек, как Сент-Эньян.

А он, со своей стороны, искал слушателя познатнее, чтобы изложить разговор под дубом во всех подробностях. Поэтому он не заставил себя долго упрашивать. Когда он окончил свое повествование, принцесса сказала:

– Признайтесь, что это прелестная сказка.

– Не сказка, а истинное происшествие.

– Ну все равно, но только признайтесь, что вы сами не присутствовали там, а просто слышали это от кого-нибудь.

– Клянусь честью, ваше высочество, что все это произошло в моем присутствии.

– И по-вашему, признание ее произвело на короля впечатление?

– Такое же точно, какое произвело на меня признание мадемуазель де Тонне Шарант! – воскликнул Сент-Эньян – Ведь вы только послушайте, принцесса, Лавальер сравнила короля с солнцем: сравнение очень лестное!

– Король не очень-то падок на лесть.

– Ваше высочество, король, сколько бы ни сравнивали его с солнцем, все-таки человек, в чем я убедился собственными глазами, когда мадемуазель де Лавальер упала в его объятия.

– Лавальер упала в объятия короля.

– Ах, какая эффектная была картина: представьте себе, что Лавальер упала.

– Ну, ну, что же вы видели? Говорите скорее.

– Да то же самое, что видели и остальные присутствующие: когда Лавальер без чувств упала к королю в объятия, король сам чуть не лишился чувств.

Принцесса вскрикнула, будучи не в силах удержаться от душившего ее гнева.

– Спасибо, – проговорила она с нервным смехом, – вы чудный рассказчик, господин де Сент-Эньян.

И, задыхаясь от ярости, она почти бегом устремилась к замку,

 

Глава 25

НОЧНЫЕ ПОХОЖДЕНИЯ

 

Принц расстался с принцессой в отличнейшем настроении и, чувствуя себя сильно уставшим, поехал домой, предоставив каждому проводить остаток ночи как заблагорассудится.

Придя к себе, он тотчас занялся ночным туалетом с еще большей тщательностью, чем обыкновенно; он чувствовал себя победителем И пока его камердинеры были заняты работой, он напевал мотивы балета, под которые недавно танцевал король.

Потом он позвал портных и велел им показать приготовленные на завтра костюмы, оставшись очень доволен, он одарил каждого из них. Наконец принц обласкал также шевалье де Лоррена, возвратившегося с празднества.

Шевалье, поклонившись принцу, хранил некоторое время молчание, как командир стрелков, исследующий, в какую сторону ему нужно прежде всего направить огонь Затем, словно решившись, он начал.

– Обратили ли вы внимание на одно странное обстоятельство, ваше высочество?

– Нет. На какое?

– На якобы дурной прием, оказанный его величеством графу де Гишу.

– Якобы дурной?

– Да, конечно, потому что на самом деле король ведь вернул ему свою благосклонность.

– Я что то не заметил этого, – сказал принц.

– Как! Вы не заметили, что король, вместо того чтобы отправить его в ссылку, что было бы вполне естественно, как будто оказал поощрение его странному упорству, позволив ему снова занять место в балете.

– И вы находите, что король был не прав, шевалье?

– А вы, принц, разве не разделяете моего мнения?

– Не совсем, дорогой мой шевалье, и я одобряю короля за то, что он не подверг немилости несчастного, скорее сумасброда, чем злонамеренного.

– Ну а меня, – заметил шевалье, – это великодушие, признаюсь, очень удивляет.

– Почему же? – спросил Филипп.

– Я считал короля более ревнивым, – со злостью ответил шевалье.

В течение нескольких мгновений принц чувствовал какое-то раздражение в словах своего фаворита, последняя его фраза подействовала, как искра на порох.

– Ревнивым! – вскричал принц. – Ревнивым? Что это значит? Ревнивым к чему или к кому, скажите на милость?

Шевалье заметил, что у него вырвалась невзначай злобная фраза, как это иногда с ним случалось. И он постарался, пока не поздно, замять ее.

– Да просто к своему авторитету, – ответил он с притворным равнодушием. – К чему же еще может ревновать король?

– Ах да, конечно! – сказал принц.

– А разве, – продолжал шевалье, – ваше королевское высочество не замолвили бы словечка за милого графа де Гиша?

– Ей-богу, нет! – отвечал принц. – Гиш малый умный и храбрый. Но он вел себя легкомысленно с моей женой, и я не желаю ему ни худа, ни добра.

Шевалье заронил подозрение относительно де Гиша, как он попробовал это сделать относительно короля; но он, видимо, не заметил, что в настоящую минуту требуется снисходительность и даже полное равнодушие и для освещения положения ему необходимо будет поднести лампу к самому носу мужа.

При помощи этого маневра иногда удается обжечь других, но чаще обжигаешься сам.

«Отлично, отлично, – думал про себя шевалье – Подожду-ка я де Варда, он за один день сделает больше, чем я за месяц, ибо я думаю, прости меня боже, пли, вернее, прости его боже, что он еще ревнивее, чем я. Впрочем, мне нужен не де Вард, а какое-нибудь событие, которого при данных обстоятельствах я не вижу Конечно, возвращение де Гиша, когда его прогнали, очень знаменательно, но значение этого факта умаляется, если принять во внимание, что де Гиш вернулся как раз в тот момент, когда ее высочество больше не интересуется им. В самом деле, принцесса занята королем, это ясно Но помимо того, что король мне не по зубам, да мне и не нужно кусать его, принцессе недолго осталось любезничать с его величеством, так как поговаривают, что король больше не интересуется ею. Отсюда следует, что мы должны сидеть спокойно и ожидать какого-нибудь нового каприза: он-то и решит дело».

С этими мыслями шевалье опустился в кресло, принц разрешил ему садиться в своем присутствии Так как у де Лоррена иссяк весь запас язвительности, то разговор с ним не представлял уже никакого интереса.

К счастью, как мы уже сказали, принц был в прекрасном расположении духа, которого хватило бы на двоих, до той минуты, когда, отпустив лакея и свиту, он прошел к себе в спальню. Уходя, он поручил шевалье передать привет принцессе и сказать ей, что так как ночь сырая, то он, боясь за свои зубы, не спустится больше в парк.

Шевалье вошел к принцессе как раз в тот момент, когда она возвращалась в свои комнаты Он в точности исполнил поручение, и ему бросилось в глаза равнодушие, не лишенное некоторого смущения, с которым принцесса выслушала его сообщение.

Это показалось ему новым.

И если бы этот странный вид был у принцессы, когда она собиралась уходить, он бы непременно последил за ней. Но принцесса возвращалась домой; делать было нечего. Он повернулся на каблуках, как цапля, осмотрелся по сторонам, тряхнул головой и машинально направился к цветникам.

Не успел он сделать сотню шагов, как встретил двоих молодых людей, шедших под руку, опустив головы и разбрасывая попадавшиеся им под ноги камешки. То были господа де Гиш и де Бражелон.

Их вид, как всегда, возбудил у шевалье де Лоррена инстинктивное отвращение. Тем не менее он сделал им глубокий поклон и получил в ответ такой же.

Потом, увидя, что парк пустеет, что огни иллюминации догорают и что подул утренний ветерок, он повернул налево и возвратился в замок через маленький двор; а двое молодых людей повернули направо и продолжали путь к большому парку.

Когда шевалье поднимался по маленькой лестнице, которая вела к потайному ходу, он заметил, как в проходе между большим и малым двором показалась женщина, а за ней другая.

Женщины эти шли быстро, что можно было угадать в темноте по шелесту их шелковых платьев. Фасон их мантилий, изящное сложение, таинственный и высокомерный вид, особенно у той, которая шла первой, поразили шевалье.

– Удивительно знакомые фигуры, – сказал он себе, останавливаясь на последней ступеньке лестницы.

Подобно хорошей ищейке, он собрался уже идти вслед за ними. Но в этот момент его остановил бежавший за ним уже несколько минут лакей.

– Сударь, – доложил он, – приехал курьер.

– Ладно, ладно, – отвечал шевалье. – У нас есть время; до завтра.

– Он привез какие-то спешные письма, которые господину шевалье, может быть, будет приятно прочесть.

– Вот как! – воскликнул шевалье. – Откуда же они?

– Одно из Англии, а другое из Кале. Последнее прислано с нарочным, и, по-видимому, очень важное.

– Из Кале! Какой же дьявол пишет мне из Кале?

– Мне кажется, что я узнал почерк вашего друга графа де Барда.

– О, в таком случае я сейчас приду, – вскричал шевалье, позабыв, что он сию минуту только собирался шпионить. И он поднялся к себе, а тем временем две незнакомки исчезли в глубине противоположного двора.

Последуем же за ними, оставив шевалье разбирать письма.

Когда они подошли к деревьям, первая остановилась, запыхавшись и осторожно приподымая вуаль.

– Что, далеко еще до того места? – спросила она.

– Да, ваше – высочество, еще шагов пятьсот; но пусть ваше высочество немного отдохнет, а то мы скоро устанем.

– Ваша правда.

И принцесса, потому что это была она, прислонилась к дереву.

– Послушайте, сударыня, – сказала она, немного отдышавшись, – не скрывайте от меня ничего, скажите мне правду.

– Ах, ваше высочество, вы уже рассердились, – ответила дрожащим голосом молодая девушка.

– Да нет, моя дорогая Атенаис, успокойтесь, я нисколько не сержусь.

Да, в сущности, все это меня не касается. Вас беспокоит, не сказали ли вы чего-нибудь лишнего под дубом; вы боитесь, что, может быть, задели короля, а я хочу вас успокоить, убедившись сама, можно ли было вас слышать.

– Ах, конечно, можно было, король стоял совсем близко от нас.

– Да, но вы, вероятно, говорили не очень громко, так что некоторые слова можно было и не расслышать?

назад<<< 1 . . . 16 . . . 58 >>>далее