– А у меня один, – Лена все еще не понимала эту женщину. – А почему взяли вас, а не его? Пистолет был у него?
– У меня, в том-то и беда.
Галина подробно рассказала ей свою историю. В ее переложении она представала жертвой произвола – и мужниного, и милицейского. Ее муж уже как-то отсидел пять лет за грабеж. Выйдя на волю, вернулся в семью – почти против воли жены. Галина хотела разводиться, но Володя – так звали мужа – был против. После угроз, битья и подарков Галина смирилась. Родила второго сына, первому было уже шесть лет. Муж не работал, «нигде не брали на хорошую зарплату», как пояснила она.
– Потом он взялся за прежнее, – шептала Галина, кося глазом вниз, на дверь. Приближался час раздачи пищи. – Добыл этот сраный «Стечкин». А у меня работа материально ответственная. Я кладовщик в продуктовом. Я ему говорю – на хрена ты этим занялся, я что – на семью не заработаю? Нет, ему приспичило. Говорил – не могу на твои деньги жить, дерьмом себя чувствую. Ну, так и чувствуй!
Галина со вкусом выругалась. Она порозовела от возбуждения.
– Говорит мне, дурак, – есть один фраер при деньгах, начинающий бизнесмен. Машиной пока не обзавелся, ходит до метро пешком. Возвращается поздно. Давай его встретим. И сказал, чтобы «Стечкин» был у меня, чтобы я его вытащила в случае чего и отдала ему… А если милиция появится – чтобы я удирала с пистолетом. Будто мне опасности никакой, а ему все равно… Если опять получит срок, то туда ему и дорога.
Ее история кончалась мгновенно и глупо. Оказалось, что коммерсант не собирается отдавать деньги типу, который вынырнул ему навстречу из кустов. Он начал сопротивляться, и довольно умело. Галина видела это, стоя в тех же кустах, прижимая к груди расстегнутую сумку, где лежал пистолет и заранее написанное заявление. На этом участке дороги было темно, фонари не горели. Но она увидела, что на мужа мчится огромная собака, похожая на овчарку. Откуда она взялась – Галина не поняла. Она бросилась бежать, услышала за спиной лай, треск ломаемых кустов. Потом ее схватили двое мужчин. Одним из них оказался тот самый коммерсант. Второй был ей неизвестен. Муж успел скрыться, и никто потом не сумел описать его внешность. Сама Галина отказалась сообщить, с кем в паре она задумала и чуть не осуществила грабеж. Тупо твердила, что нашла пистолет, хотела его сдать и больше ничего не знает.
– Если я признаюсь, то меня будут обвинять по двум статьям, – пояснила она. – Да и мужа посадят.
– Он сядет и без вас, – резонно заметила Лена, выслушав эту дикую историю. – И ваши дети все равно окажутся одни.
– Мать поможет, свекровь у меня неплохая, – легкомысленно заметила на это Галина. – А что Володька сядет – я и сама знаю. Как будто он меня дождется. Погоди, еще другую бабу в дом приведет. Хотя вряд ли женится.
Она явно ждала взаимной откровенности. И Лена, путаясь, сбиваясь, рассказала ей все, что решилась рассказать. Но и этого оказалось достаточно. У Галины к концу ее рассказа округлились глаза. Она изумленно протянула:
– Да, хреново… Тут не на два года, тут на соучастие тянет. Не ты ж его убила?
– Ну, что вы…
– Кто ж тебе пушку подкинул? – Галина кусала губы, Лена давно заметила за ней эту привычку. – А эта девка, с которой он гулял? Она могла?
– Она его не убивала, – горько сказала Лена. – И зачем ей это делать? Он подал на развод, собирался на ней жениться.
– Хреново… – повторила Галина. – Адвокат у тебя государственный или частный?
– Частный. Отчим нанял.
– Отчим-то ничего?
Лена подтвердила, что отчиму нее вполне ничего. Она и сама не ожидала от «папы Юры» такого шага. Ей казалось, что после стольких лет отчуждения все отношения прерваны навсегда. Особенно после того, как он узнал, в чем обвиняют падчерицу… Но может быть, на платном адвокате для дочери настояла мать. Лена этого не знала.
Она больше не знала ничего. День не отличался от ночи. Она узнавала о смене времени суток только по распорядку жизни в камере. Где в ее истории виновные, где невинные – этого она тоже не знала. Если следователь скажет, что виновата она – может, она и вправду будет виновата? Если адвокат скажет, чтобы она отрицала свою причастность к убийству – она будет отрицать. Если скажет, чтобы признала свою вину – она признает.
Галина смотрела на нее с состраданием. Сказала, чтобы Лена не называла ее на «вы» – что за глупости. Велела не отчаиваться. С хорошим адвокатом всегда можно выкрутиться. И если найдут убийцу, так Лене вообще не о чем волноваться. Отсидит свое – за пистолет и выйдет. Если лагерь попадется нормальный, то и там можно устроиться прилично. Особенно, когда родные не забывают, приезжают, возят хорошие передачки. Посоветовала, что лучше всего передавать на зону: «Скажи матери, чтоб чепуху тебе не возила». Лимоны, чеснок, теплое белье (мужское, с начесом), шерстяные носки, сигареты, чай, витамины, обязательно деньги – -но это надо суметь передать. Поделилась своими впечатлениями от поездки в лагеря к мужу. Рассказала, что за некоторую мзду можно даже добиться нескольких дней свидания в отдельной комнатке, почти по-семейному.
– С кем мне встречаться, Галя? – перебила ее Лена. – Мужа-то нет.
– Ну, так сына тебе привезут, – хладнокровно заметила та.
– Сына? В лагерь?! – Лена легла и отвернулась. Накрыла лицо полотенцем, хотя до отбоя было еще далеко. На сердце снова лег тяжелый камень. В эти десять дней она думала о сыне больше, что за все прошедшие годы. Он узнает правду о том, кем приходились друг другу его родители. Он узнает, что его мать сидит в тюрьме – чуть ли не за убийство его отца. Он не захочет ее видеть, когда она вернется. Он возненавидит ее. И может, даже самого себя. Что это такое – возненавидеть себя – Лена уже знала. Она давно успела это сделать.
Привезли ужин – овсяную кашу на воде и хлеб. Галя жадно съела свою порцию (она всегда была голодна) и поставила миску перед Леной:
– Не доводи себя до могилы, поешь. Гадость, но не отравишься.
– Нет, не буду. Я так полежу.
Галя со вздохом доела ее порцию. Эта женщина как-то держалась. Она на что-то надеялась, она к чему-то приспосабливалась. Лена завидовала ей. Если суметь взглянуть па ситуацию так, как Галя, – можно выжить. Можно продержаться и год, и два, и сколько будет нужно. Но она так не могла. Для этого у нее было слишком богатое воображение.
Галина еще несколько раз заговаривала с ней. Женщина явно хотела наладить дружеские отношения. Лена отвечала вяло и так неохотно, что в конце концов ее оставили в покое. Наступила ночь. Она не спала. Лежала на спине, глядела в потолок. Глаза слезились – здесь они слезились постоянно – от спертого воздуха, от духоты. Вчера у Лены на внешней стороне ладоней появилось несколько крохотных язвочек. Она заметила их при умывании и страшно испугалась. Мелькнула мысль, что она подхватила какую-нибудь гадость от соседок по камере. Но Галина, которая умывалась рядом, заметила ее испуг и пояснила, что это – так называемая «бутырская болезнь».
– Воздуху нет, солнца нет, они и выскакивают, – Галина с удовлетворением осмотрела свои полные белые руки с чистой кожей. – Еще от нервов. А я не нервничаю. Мне плевать.
Именно тогда они в первый раз и разговорились. Сейчас Галина спала. Лена слышала ее мощное, тяжелое дыхание. Вика что-то бормотала во сне, иногда начинала стонать и отчетливо ругаться. Голос у нее был измученный и злой:
– Ну чего ты! Козел! Пошел ты! Ой, да ну пошел ты! Козел!
И так по нескольку минут подряд. Кто-то шептался, кто-то храпел, кто-то молча поправлял на глазах полотенце. Лена ждала. Она лежала и смотрела в потолок. Над нею тянулась провисшая веревка. Здесь можно было высушить кое-какое бельишко. Веревку протянула Галина и стирала в основном она. Вика не утруждала себя стиркой. От нее исходил кислый, какой-то бездомный запах. Наконец ее бормотание стихло.
Лена прислушалась, потом осторожно приподнялась на локте. В камере действительно стало потише. Многим удалось уснуть. Наверху, под потолком, было так душно, что заходилось сердце. Женщина подавила в себе желание закричать. Это был кошмар, но кошмары кончаются. Этот кошмар не кончался. «Как я попала сюда? – Лена приложила ко лбу ладонь. Ладонь стала влажной от пота. – Почему я тут? Как я могла? Почему я пошла сюда? Из-за Толи? Если бы я знала, что все будет так, я бы бросила его первая. Димка не узнает меня, когда увидит. Я вся буду в этих жутких язвах. Тюрьма, тюрьма. Я не думала, что это так. Я не думала, что я буду здесь».
Она тряхнула головой, заставляя себя сосредоточиться. У нее начиналось что-то вроде бреда, она это чувствовала. Болел затылок, ломило под лобной костью. Мысли шли непрерывным потоком, но это были какие-то странные мысли – вязкие, будто чужие. На миг она как будто очнулась и увидела все заново – камеру, лампочку, вокруг которой застыл желтый ореол, зарешеченное окно, белье, развешенное под потолком для просушки.
Лена села. Приложила руки ко лбу, снова тряхнула головой. Из нее рвался крик – может, хоть так она проснется?! «Это я, я… – она лихорадочно разглядывала свою одежду, руки, ноги. – Это я здесь сижу, я, Лена Алексеева… Я не сплю. Это правда. Я не проснусь. Это не кошмар».
Галина резко повернулась во сне и что-то пробормотала. Лена украдкой огляделась. Никто на нее не смотрел. На верхних нарах не было заметно никакого движения. Она встала на колени и взялась за веревку. Легонько дернула ее, но поняла, что так ее не оборвать. Чтобы отвязать веревку, надо было пробраться над головой Галины, а потом над Викой. Узлы торчали над ними, на гвоздях, вбитых в стену. «Нет, я их не смогу отвязать, – поняла она. – И потом, веревку не к чему прицепить. Нары слишком низкие. У меня ничего не выйдет. Тогда что мне делать?»
Галина снова заворочалась на своих двух подушках.
Из-под нижней подушки торчал край потертой косметички. Галина брала ее с собой, когда ходила умываться. Косметики там не было. Была вата, бинты, аспирин, кусок мыла, паста, зубная щетка. И был станок для бритья – дешевый безопасный станок с двойным лезвием, какие продаются десятками за гроши. Такой станок разрешалось иметь для нужд личной гигиены.
Лена протянула руку и тихонько дернула на себя косметичку. Та легко выехала из-под подушки. Галина даже не шелохнулась. Замок-молния раздернулся с легким скрипом. Станок лежал наверху. Лена взяла его, закрыла косметичку и осторожно подпихнула ее под край подушки. Она действовала со странной уверенностью, будто всю жизнь только и делала, что воровала вещи у спящих. Станок был у нее. Но лезвие с нижнего края защищала пластмасса. Ее надо было выломать. После десятка безуспешных попыток Лена нашла выход. Нары были сварены из толстых железных трубок. Верхний запаянный конец такой трубки торчал между ее нарами и нарами Галины. Лена тихонько пристроила станок между зазубринами, нажала… Кусок пластмассы отскочил на пол с еле слышным стуком.
Теперь лезвие было открыто. Лена легла на бок, прикусила губу, взяла станок в правую руку, потом переложила его в левую. Провела лезвием по коже. Показалась розовая полоска – мелкая царапина. Крови не выступило. У нее в ушах шумело от возбуждения. Она задыхалась. Замахнулась и ударила станком по левой руке. Теперь она увидела кровь. Темную кровь, которая сперва побежала быстро, потом – немного медленней. Лена перевернулась па другой бок, чтобы взять станок в правую руку. Вся испачкалась в крови, но это уже не имело значения. Полоснула себя по левому запястью, уронила липкий от крови станок. И с наслаждением откинулась на спину.
Теперь можно было не открывать глаз. Все самое ужасное осталось позади, и лучше не видеть, ничего не видеть. Лена удивлялась тому, что почти не чувствует боли. Ей было почти хорошо – впервые за много дней. Смеяться больше не хотелось. Хотелось спать. В ушах возникли какие-то смутные шорохи, отдаленные звуки. Она вслушивалась в них с детским любопытством. «Там смерть? Это она так шуршит? – Лена слушала, не шевелясь, боясь спугнуть. – Это не страшно. Это не страшнее, чем все остальное. Зато сейчас все кончится. Как хорошо, что сейчас все кончится! Я и не думала, что будет так хорошо. Ведь это было невыносимо. Да, я поняла, что это было невыносимо. Давно надо было понять. Десять дней провести в этой камере… А зачем? Чтобы потом просидеть еще несколько лет?»
Она почувствовала озноб, и это тоже было приятно. После той духоты, в которой она провела последние дни, холод был чем-то желанным. Хотелось пить, но она сказала себе, что это уж пустяки, можно немного потерпеть. Лена не чувствовала к себе жалости. Не чувствовала страха. И даже ни о ком не вспоминала. Такие слова, как «муж», «сын», «мать», стали какими-то пустыми, ничего не означающими.
Ей хотелось проверить, далеко ли она ушла. Лена открыла глаза. Нет, все осталось прежним. Желтая лампочка, бугристый коричневый потолок, веревка, качающаяся над головой. С веревки свисает застиранная тряпица. Она удивилась, почему это тянется так долго. Попыталась поднять голову и почувствовала, что у нее нет на это сил. Поднять руки тоже не удалось. Тогда она заулыбалась. Значит, все движется, все идет, как надо, только медленно, очень медленно. От усилий, которые Лена только что делала, слегка кружилась голова. Ей показалось, что в камере слегка потемнело, и это тоже было хорошим знаком.
Она закрыла глаза и решила больше ни на что не смотреть. Внезапно она увидела голубой проем окна, завешенного знакомой шторой. Было темно, но она и в темноте знала, что эта штора – желтая, с рисунком в виде зеленых веток ивы. В комнате пахло мокрой листвой. Запах шел с улицы, окно было открыто на ночь. Она увидела кровать из светлого дерева, чистую подушку, себя на подушке. Увидела светлую полоску под дверью. Мама еще не легла спать. Она слышала, как мама ходит по коридору – в кухню, в ванную, в свою комнату. И было так хорошо, что мама еще не спит. Хорошо, потому что страшно засыпать, когда тебя никто не охраняет. Она почувствовала, что засыпает. А потом ее кто-то тихо позвал.
***
Таня ждала звонка только после полудня, но Андрей позвонил в половине двенадцатого. «Ему не терпится, – Таня сняла трубку и услышала его взволнованный голос. – Мне тоже не терпится. Все к лучшему!»
– Алло, позовите Таню! – кричал Андрей.
– Я слушаю, – так же возбужденно отозвалась она. – Это ты?! Ах, черт, ты очень кстати! Срочно приезжай!
Он опешил:
– Куда? Мы не договаривались…
Таня собралась с духом и затараторила:
– Я же не пойду одна, тут со мною парень, он стрелял, я хочу его притащить к следователю, а он…
– Где этот парень?
– Здесь! – У нее вдруг вырвался истерический смешок, вполне натуральный. – Я заперла его в ванной! Он сейчас вышибает дверь! Андрей, я одна его не удержу, он может удрать! Приезжай немедленно! Метро то же самое, запиши адрес…
И она продиктовала ему улицу, номер дома и квартиры. Андрей был ошеломлен, но послушно записал адрес с ее слов.
– Может, вызвать туда милицию? – крикнул он напоследок. – Я в городе, сейчас возьму машину, но приеду только минут через пятнадцать…
Таня взвилась:
– Какая, к черту, милиция?! Это называется – явка с повинной?! Нет, я сказала! Приезжай, мы его скрутим и отвезем! Я не желаю сидеть за него! Все сделал он! Я жду!
И бросила трубку. Телефон больше не звонил. Она поняла, что парень попался. Сейчас он собирается, выбегает из квартиры… Она заглянула на кухню. Старуха с ангельским терпением взирала на кастрюльку, в которой никак не закипала вода. В руке она держала приготовленное яичко.
– Бабка, яйцо лопнет, – громко сказала Таня. Старуха не обернулась. Да и неудивительно – за ночь ее слух никак бы не успел улучшиться. Таня вошла на кухню и хлопнула дверцей холодильника. Достала бутылку водки, которую с утра принес Гриша. Отнесла ее в комнату вместе с двумя стаканами.
– Он приедет? – Гриша сидел на подоконнике, смотрел вниз и нервно обкусывал ногти. Таня поставила стаканы на стол, открутила крышку с бутылки и налила в каждый стакан на донышко:
– Он уже едет. Давай для храбрости. И больше не надо.
Гриша опрокинул стакан и протянул его девушке:
– Еще.
– Хватит, я сказала, – она проглотила свою порцию и отняла стакан у Гриши. – Остальное потом. Иди в ванную.
– Уже? – недовольно спросил он.
– Уже! – Таня вдруг обняла его за плечи,– поцеловала в щеку: – Покончим с ним, и все, слышишь, все!
– Ты каждый раз так говоришь! – Гриша вытер щеку и молча вышел в коридор.
Она проводила его до ванной. Плотно прикрыла за ним дверь. Велела не запираться изнутри. И задвинула шпингалет снаружи. В этой квартире на всех дверях были задвижки с обеих сторон. Таня схватила табурет и вскочила на него, покачнулась, едва не упала. Ухватилась за ручку на антресолях. В глазах у нее потемнело, сердце сделало два лишних удара. Никогда еще она так не волновалась. Никогда еще ей не приходилось убивать человека, который был ее личным врагом. Она открыла дверцу и вынула пистолет. Навела в прихожей порядок. Сунула пистолет в карман халата, предварительно разрядив его. Обойму опустила в другой карман. Теперь надо было убрать с дороги бабку.
– Баба Зина! – заорала она, войдя на кухню. – Баба Зина!
Старуха повернула голову:
– Чего тебе? Почему не учишься?
– Баба Зина, ваши новости начинаются!
Она была права. В полдень по ОРТ начинались новости с сурдопереводом. Старуха любила смотреть именно такой вариант, хотя азбуки глухонемых не знала. Но язык жестов, видно, все равно ей чем-то помогал. Бабка выключила конфорку, оставив яйцо булькать в едва закипевшей воде, и поплелась к себе в комнату. Едва она прикрыла за собой дверь, как Таня заперла ее снаружи на задвижку. Старуха не смогла бы выломать дверь. В худшем случае, она бы начала кричать. Но к тому времени Таня собиралась все уладить.
Остаток времени перед приходом Андрея она провела под дверью в ванную, выкуривая одну сигарету за другой, и болтая с Гришей через запертую дверь. Парень нервничал. Ему не нравилось, что он оказался заперт. Таня в который раз спокойно, почти весело поучала его, что следует делать. Выстрелить сразу, как только откроется дверь. Только и всего. Все было куда проще, чем в прошлый раз, чем во всех остальных случаях. Но Гриша нервничал.
– А если тот придурок выстрелит первым? – спросил он. Его голос доносился глуховато и раздраженно.
Таня засмеялась и сказала, что это Гришина больная фантазия. Парень не вооружен. Он – сущий теленок, и соблюдает законы. В это время в дверь позвонили, и девушка велела Грише заткнуться и заниматься своим делом.
– Андрей, – она отперла дверь и буквально втащила парня в прихожую. – Я с ума схожу. Слышишь, что он творит?
В это время дверь ванной содрогнулась от удара ногой. Гриша ударил без огонька, довольно вяло, и Таня немедленно пояснила:
– Он считает, что я валяю дурака. Но все равно страшно разозлился. Думаешь, легко запихать в ванную такого бугая?
Андрей был поражен. Он прислушался и удивленно спросил:
– А кто смотрит телик?
– Я включила, чтобы соседи не слышали этих проклятых ударов. Он так долбится, я боюсь, что сейчас вышибет дверь.
Гриша подтвердил ее слова, ударив чуть сильнее. В довершение всего он начал материться. Андрей замер, услышав его голос. Подошел к двери в ванную, оглянулся на девушку:
– И как его оттуда вытащить?
– Как! – она издевательски пожала плечами. – Меня не волнует, как ты это сделаешь. Ты мужчина, ты и вытаскивай. Он сразу в драку полезет, не сомневайся. Драться-то умеешь? Или помочь?
– Он вооружен?
Она покачала головой и достала из кармана пистолет. Андрей отшатнулся, но она рассмеялась:
– Какой же ты трус! Неужели думаешь, что я могу в тебя выстрелить? Да я ни в кого никогда не стреляла! Это все он.
Парень отнял у нее пистолет, внимательно осмотрел его и протянул обратно:
– Да он не…
– Видишь – я разрядила пушку? – перебила его Таня. Она достала из другого кармана обойму и тоже предъявила ее Андрею. Гриша ударил в дверь несколько раз подряд. С потолка медленно спланировали хрупкие хлопья пересохшей побелки. Таня слышала, что по телевизору идет прогноз погоды. Оставалось совсем мало времени. Слишком мало. Она начинала нервничать и настойчиво указала на задвижку:
– Открой. И сразу заваливай его на пол!
– Я тебя сам завалю вверх ногами, сука продажная! – артистично завыл Гриша. – С легавыми связалась?! Да я ж тебя…
Дальше пошли чисто эмоциональные выражения. Андрей решился. Он протянул к девушке руку:
– Ладно, только отдай пистолет. Я не уверен, что он не вооружен.
Она снова подала ему оружие и шепотом поторопила:
– Давай скорей, у меня нервы сдают. Пугни его, и он готов. Ну?
– Отдай обойму.
– Зачем? – Она сжала обойму в кулаке. – Ты хочешь его убить?
– Отдай обойму. – твердо повторил он. – Я не дурак. Он нас сейчас прекрасно слышит. Я не хочу быть безоружным.
Позже она говорила себе, что никак не ожидала такого поворота. Не думала, что Андрей разберется, заряжен пистолет или нет. Что сумеет его зарядить. Что она сама решится… Но она решилась. У нее был не один враг. Их было куда больше. Почти весь мир. И среди них сейчас оказался Гриша – сообщник, который мог ее выдать, который продал бы ее сразу, не раздумывая.
– Не отдам! – громко сказала она, в то же время протягивая Андрею обойму. – Чего ты от меня хочешь?! Ты же его прикончишь! Нервы не выдержат!
У Андрея в лице что-то дрогнуло. Он увидел ее внимательные глаза, ее руку, которую она все еще протягивала к нему. На узкой нежной ладони лежала обойма. Он взял ее, зарядил пистолет и локтем отпихнул Таню в сторону:
– А ну, отойди.
– Кончайте комедию! – крикнул Гриша. – А ну, фраер, открой дверь, я тебя вместе с этой сукой…
Андрей щелкнул задвижкой и распахнул дверь. Таня бросилась в свою комнату. У нее не было оружия, и она ничего не могла сделать. Сделав первый шаг, она услышала выстрел. Точнее, два выстрела, которые прозвучали, как один. Захлопывая за собой дверь в комнату, запирая задвижку, она услышала еще один выстрел. За стеной оглушительно орала реклама. И больше ничего не было слышно.
Девушка прижалась спиной к двери. Глаза защипало – это с бровей внезапно стекли капельки пота. Она вытерла глаза и поняла, что лицо у нее совершенно мокрое. День был жаркий, но Таня не обвиняла жару. Ей было страшно до тошноты. Она никогда не думала, что может почувствовать этот страх днем. Только ночью – в одиночестве – в темной комнате…
В коридоре истерично закричал мужчина. Она не узнавала голос, едва разбирала слова:
– …сволочь…открой…открой!…
Но она не собиралась открывать. Кто бы не остался в живых – он вооружен. Вооружен и убьет ее, едва она высунет нос. Она умудрилась вооружить и столкнуть двоих, и тот, кто остался в живых, это понял. Таня наконец узнала голос. Это был Андрей. И тут телевизор умолк. В наступившей тишине за стеной проскрипели шаги старухи. Потом та попыталась выйти из комнаты и вернуться к занятиям кулинарией. Таня прислушивалась. Дверь оказалась заперта. Старуха, наверное, решила, что сошла с ума, и это ей почудилось. Еще раз толкнула дверь. Потом Таня услышала, как бабка колотит в дверь костылем и кричит:
– Гришка, олух, я ж тебе задам! Не маленький, а все такой же дурак!
В коридоре послышались торопливые шаги. Хлопнула входная дверь. Таня пулей вылетела из комнаты. Бабка продолжала стучать и кричать, но девушка не обращала на нее внимания. Она бросила быстрый взгляд направо, увидела на полу Гришу. Он лежал ничком, уперевшись руками в плинтус. Его пистолет валялся рядом. Пол был залит кровью.
Таня схватила его за воротник куртки, с натугой приподняла и перевернула. Две пули. Он получил две пули в грудь, и был уже мертв. Стеклянные глаза, измазанное кровью лицо. Она подняла его пистолет, запихала тело в ванную, сбегала в туалет за тряпкой, протерла пол, швырнула тряпку вслед за телом Гриши и заперла ванную снаружи. Андрея здесь давно не было, это она поняла сразу. Он сбежал, когда понял, что натворил, когда услышал, что в квартире есть кто-то еще, кроме него и Тани. И сейчас он мог быть где угодно… «Но вряд ли в милиции», – подумала она.
Бабка надрывалась от крика. Таня медленно подошла к ее двери. С минуту поколебалась. Открыть дверь и выпустить старуху… Сейчас это совершенно бессмысленно. И к тому же опасно. Бабка не станет слушать сказки, что внучок моется в ванной. Таня ставила на то, что бабка захочет посмотреть еще что-нибудь, кроме программы новостей. Ведь старуха была так тяжела на подъем и любила посидеть перед телевизором. Но этого не случилось. Наверное, старуха хотела есть.
– Помолчите вы! – крикнула Таня. – Не орите! Сейчас открою!
Это не помогло. Старуха не собиралась ждать. Она заколотилась в дверь с такой неожиданной силой, что Таня испугалась. Этот стук и крик наверняка слышал весь дом.
назад<<< 1 . . . 28 . . . 32 >>>далее