Улучшив момент, когда Галя убежала за чем-то на кухню, Михаил вызвался ей помочь. И вот они оказались одни в маленькой, сверкающей чистотой и белым кафелем кухоньке. Галя лукаво и чуть смущенно спросила:
— Вам нравится у нас?
Он не сразу нашел нужные слова, только почувствовал, как забилось вдруг сердце, и нерешительно взял руку девушки. Взгляды их встретились, и уж не так важно было то, что произнес он потом.
— Очень, Галочка.
Галя опустила глаза и, освободив руку, тихо сказала:
— Да?.. Ну, пойдемте, папа там один, — и, улыбнувшись, прибавила: — Возьмите хоть эту тарелку. Вы же помогать мне пришли…
Они возвратились в столовую. Плышевский встретил их добродушной улыбкой.
Потом Михаил рассказал два или три случая из работы МУРа. Это были очень опасные, запутанные и сложные дела, и Галя слушала с замиранием сердца. Восхищение и тревогу читал Михаил в ее больших темных глазах.
Когда ужин подошел к концу, Плышевский весело сказал, обращаясь к дочери:
— Ну, а теперь я ненадолго украду гостя, дочка. Надо о делах поговорить. Можно?
— Идите, идите, — согласилась Галя. — Я пока со стола приберу. Только быстрее возвращайтесь.
«Вот случай кое-что проверить», — подумал Михаил.
И вот они уже вдвоем сидят на диване в просторном, со вкусом обставленном кабинете, у низенького круглого столика. В стороне, у окна, задернутого толстыми шторами, на большом письменном столе горит лампа под зеленым абажуром. Вдоль стен блестят стекла книжных шкафов, над ними — позолоченные рамы картин.
— Меня очень волнует это нелепое происшествие, — доверительно и огорченно произнес Плышевский. — Как-то даже в голове не умещается.
— Это понятно, Олег Георгиевич, — улыбнулся Михаил. — Честный человек иначе и не может реагировать. Но люди, к сожалению, бывают разные. Между прочим, я познакомился у вас на фабрике с неким Перепелкиным. Что вы о нем скажете?
— Перепелкин?.. В общем, неплохой парень. Энергичный, добросовестный. Член комитета комсомола.
— Ну, а недостатки? Есть же у него и недостатки!
«Куда он клонит? — насторожился Плышевский. — Странно…»
— Да, вероятно, есть. — Он равнодушно пожал плечами. — Все мы с недостатками. Но я как-то об этом не задумывался.
— А вы задумайтесь. Не любит ли он, к примеру, выпить лишнее?
«Эге. Кое-что проясняется, — мелькнуло в голове у Плышевского. — Этот мальчик, однако, ведет дело довольно неуклюже. Но откуда они могут знать? Ведь Привалов мне сказал… Неужели обманул?..»
— Об этом я действительно кое-что слышал, — небрежно заметил он. — Только верить не хотелось.
— А между тем это факт, — внушительно проговорил Михаил. — И при этом болтает Перепелкин много лишнего.
— Лишнего? — удивленно переспросил Плышевский. — Впрочем, — он заставил себя беспечно улыбнуться, — так всегда и получается: кто лишнее пьет, тот лишнее и болтает.
— С некоторыми это бывает и в трезвом виде, — усмехнулся Козин и с угрозой добавил: — Но тут уже мы сами принимаем меры. — «Я покажу этому Привалову, как писать клеветнические письма, — решил он. — Надолго запомнит».
— Да, конечно, — согласился Плышевский. — Это вам, вероятно, очень мешает работать.
— Не в том дело! — возразил Козин. — Главное, это бросает тень на честных, хороших людей.
— Что вы имеете в виду?
— Это неважно. Когда-нибудь узнаете, и мы вместе посмеемся.
— Значит, это касается меня? — с тревогой спросил Плышевский. — Чья-то болтовня в трезвом виде?
— Повторяю, у вас нет оснований для беспокойства. Мы не дадим вас в обиду.
— Вы настоящий друг. — Плышевский с чувством пожал Михаилу руку. — И в свою очередь полностью располагайте мною.
«Славный старик, — подумал Козин. — Конечно, его нельзя давать в обиду. И вообще он нам пригодится».
— Может быть, нам уже следует что-то сделать, Михаил Ильич? — с готовностью спросил Плышевский. — Как вы скажете, так мы и поступим. Например, не уволить ли нам того самого Горюнова? Помните, бывший спортсмен? Теперь спился. Его несколько раз видели с Климашиным.
— Пока никаких мер не принимайте, Олег Георгиевич, — внушительно произнес Козин. — У Климашина могут быть на фабрике сообщники, и мы их только насторожим. И вообще дадим пищу для всяких толков и сплетен.
Спустя некоторое время они снова перешли в столовую. А вскоре Плышевский, сославшись на усталость, ушел к себе.
Остаток вечера Михаил провел вдвоем с Галей. Они долго прощались потом в передней, уславливаясь о новой встрече.
В тот вечер Михаил так и не осмелился поцеловать эту необыкновенную девушку.
Поздно ночью в квартире Гаранина зазвонил телефон. Костя в одних трусах подбежал к столу и снял трубку.
— Костя! — раздался возбужденный голос Сергея. — Это он, Климашин! Убит выстрелом из пистолета!
ГЛАВА 5
ЦЕНА ОДНОГО ВЫСТРЕЛА
Ночь выдалась ясная и морозная. Струйки ледяного ветра сквозь неплотно прикрытые дверцы со свистом врывались в автобус, заставляя людей теснее прижиматься друг к другу. Мерцали огоньки папирос, шел неторопливый разговор.
Оперативная группа областного управления милиции выехала в полном составе: эксперт, врач, фотограф, проводник с розыскной собакой, несколько оперативных сотрудников во главе с подполковником Павловым и следователь областной прокуратуры.
Сергея здесь многие знали, и его появление в машине было встречено добродушными шутками:
— А, Коршунов! Что, душно в городе-то? На природу потянуло?
Народ собрался бывалый, и выезд «на убийство» не очень отражался на настроении. Перелом обычно наступал потом, когда люди видели перед собой изуродованный труп человека и вся трагичность происшествия воочию представала перед ними. Вот тогда они становились молчаливыми, сосредоточенными, чувствуя на своих плечах ответственность за раскрытие преступления и наказание виновных.
Машина вырвалась из города и понеслась по шоссе. По сторонам мелькали огоньки дачных поселков, полыхали зарева над длинными корпусами заводов или вдруг возникали безмолвные зимние пейзажи: серебрились под лунным светом заснеженные поля или чернел неровной грядой лес.
Примерно через час бешеной езды — оперативные машины не умеют ездить спокойно — они поравнялись с платформой станции Сходня, и к водителю подсел сотрудник местного отделения милиции: он должен был показать дальнейший путь.
Машина въехала в лес и затряслась по обледенелому проселку. Спустя несколько минут она остановилась у дороги, люди медленно вылезли, разминая затекшие ноги.
Ветер неистово бушевал где-то в вышине, запутавшись в голых кронах высоких деревьев. Треск и стук ветвей, скрип стволов заполняли весь лес. Вокруг сгустилась черная, непроницаемая тьма. Ее тут же пронзили яркие столбики света от ручных фонарей. Все невольно переговаривались вполголоса.
Группа двинулась в сторону от дороги по неширокой просеке. Идти было трудно, ноги проваливались в снег, цеплялись за скрытые под ним корни и сучья.
— Осторожно, товарищи! — раздался голос эксперта Веры Дубцовой. — Здесь следы протекторов! Прошу взять левее!
Впереди послышались голоса, и из темноты возникла чья-то высокая фигура.
— А, Свиридов, — донесся до Сергея сдержанный бас Павлова. — Ну, здорово, Вася. Как тут у тебя?
— Обстановка сохранена полностью, — ответил Свиридов.
— Небось наследили, черти? — добродушно спросил Павлов.
— Ну, как можно, Семен Васильевич! К трупу подходил один я. Остальные даже на поляну не вышли, кругом стоят.
— А кто обнаружил труп? — поинтересовался следователь прокуратуры.
— Наши ребята местные, школьники, — ответил Свиридов. И озабоченно продолжал: — Сохранились хорошие следы ног и протекторов автомашины. Ведь последние дни и снег не шел и оттепели не было.
— Везет нам, — удовлетворенно произнес Павлов и, обращаясь к столпившимся вокруг людям, сказал: — Значит, порядок такой. К трупу подойдут сначала только эксперт, фотограф и я. След в след. Потом остальные.
Началась работа. По краям поляны вспыхнули два переносных рефлектора. Постепенно поляна стала заполняться людьми.
Убитый был в старой солдатской шинели без погонов, в сапогах; форменная шапка-ушанка валялась рядом на снегу. Смуглое окостеневшее лицо его было спокойно. На затылке, под слипшимися от крови волосами была обнаружена огнестрельная рана.
После того как прибывшие внимательно изучили следы ног и протекторов шин, сняли гипсовые слепки, со всех сторон осмотрели труп и фотограф с нужных точек зафиксировал на пленку место происшествия, все собрались на краю поляны, у машины, чтобы подвести первые итоги, обменяться мнениями.
Только проводник с собакой ходил вокруг, разыскивая стреляную гильзу, да врач осматривал труп.
— Значит, так, — начал Павлов. — Факт номер один. Налицо убийство. Выстрелом в затылок. Факт номер два. Судя по следам, всего их было трое: двое убийц и жертва. Приехали на машине. Теперь давайте детали. Ну, хоть ты, Коршунов.
Павлов был человеком обстоятельным и любил все раскладывать, как говорят, «по полочкам».
— Все, товарищи, прямо как на ладони, — азартно начал Сергей. — Следы в сочетании с другими деталями дают полную картину происшествия.
— Только ты по порядку, — предупредил Павлов.
— Слушаюсь. Значит, факт номер один, — усмехнулся Сергей. — Вышли они из машины. Один из убийц напал на Климашина, то есть на жертву. А этот парень — Климашин, которого мы разыскиваем. Теперь многое в этом деле по-другому поворачивается.
— Ладно. Ты давай картину, — перебил его Павлов.
— Картина, на мой взгляд, такая. Завязалась у них драка. Два следа в этом месте здорово перепутались. И потом правая рука Климашина в крови, а раны нет. Скорей всего в чужой крови. Значит, он чем-то ранил нападавшего.
— Это мы по группе крови установим, — заметила молодой эксперт Дубцова.
Девушка примостилась на ступеньке машины и что-то вычисляла на клочке бумаги, посвечивая фонарем и то и дело дыша на окоченевшие пальцы.
— Конечно. Последнее слово за наукой, — согласился Сергей. — Но все-таки кровь не его, спорить могу. Дальше. Пока они дрались, второй убийца стоял в стороне, слева, в пяти шагах. Ну, а потом раздался выстрел. Один. И конец. — Он с ожесточением закончил: — Дорого они заплатят за этот выстрел.
— Кто же стрелял?
— Надо найти гильзу, — заметил следователь. — По ее выбросу и определим.
— Думаю, стрелял второй, — вмешался подошедший врач. — Иначе выстрел получился бы в упор. А у жертвы входное отверстие от пули чистое, без следов пороха.
В этот момент раздался торжествующий возглас проводника:
— Есть гильза! Султан нашел!
Все обернулись в его сторону.
— Место, место, где нашел, покажи, — подбежал к нему Сергей. — Ну, точно! — через минуту закричал он. — В шести метрах справа от следов второго. А стрелял из «ТТ», — добавил он, рассмотрев гильзу.
— Так, картина есть, — удовлетворенно констатировал Павлов. — Теперь, Верочка, скажи, что за машина была здесь? — обернулся он к Дубцовой.
— Сейчас, только расчеты закончу.
— Погоди, Семен Васильевич! У меня еще есть факт номер два! — вмешался Сергей, передавая Дубцовой гильзу. — Часы, понимаете, были у Климашина. На левой руке четкий след. Большие часы с металлическим браслетом с характерным рисунком. А теперь их нет.
— Не иначе, как сняли, сволочи, — заметил один из сотрудников. — Но чтобы из-за них человека убили, не верится.
— Может, у него деньги были? — спросил другой. — Зарплата или казенные.
— Да нет, просто убит соучастниками по краже со склада, — вмешался третий сотрудник.
— Погодите, товарищи, — остановил их Павлов. — Давайте по порядку. Мотивы убийства, видно, придется устанавливать вон тем, — он кивнул на Сергея. — Их дело, ничего тут не попишешь.
— А машина была «Победа», — объявила наконец Дубцова. — Ширина колеи, диаметр колес, рисунок и модель протекторов — все сходится. Она тут развернулась и ушла в сторону станции.
— Так, — кивнул головой Павлов и взглянул на светящийся циферблат часов. — Двадцать три часа тридцать две минуты. Что ж. Продолжим осмотр.
Мороз усиливался с каждым часом. И хотя резкий, порывистый ветер не достигал земли, а свистел, ломая сучья, высоко над головой, все же холод пробирал до костей. Кроме того, все не на шутку проголодались; в Москве в спешке никому и в голову не пришло взять с собой что-нибудь из буфета. И все же ни у кого даже мысли не возникло, что можно закончить работу. Все твердо знали: надо трудиться до тех пор, пока не будет и тени сомнений, что ничего не осталось не осмотренным, не выясненным. Ведь завтра все это может быть уничтожено: или исчезнет под слоем снега, под ногами случайных прохожих, или вдруг растечется ручьями при внезапной оттепели. Капризны и причудливы стали московские зимы.
И люди упорно, неторопливо, придирчиво продолжали осмотр, время от времени растирая окоченевшие лица и руки и ожесточенно постукивая ногами.
И вот, когда уже казалось, что изучено каждое пятнышко на снегу, каждый куст и каждая ветка вокруг поляны, вдруг раздался взволнованный возглас Сергея:
— Товарищи! Сюда! Смотрите, что тут такое!
Он стоял возле высокого сугроба на краю поляны. Все побежали туда.
— Видите, видите! — возбужденно спрашивал Сергей, освещая фонарем сугроб. — Видите, что здесь отпечаталось? Номер! Горзнак машины! Она тут разворачивалась и задом наехала на сугроб.
— А ведь верно, — подтвердил Павлов. — Только черт его разберет, этот номер. Вот тут и тут, — он указал пальцем, — снег осыпался.
— Видна все-таки первая буква — «Э», — сказал следователь. — И две цифры: вторая — тройка и последняя — семь.
— Нет, вторая цифра — восемь, — возразил Павлов. — И буква эта «З».
— Да, тройка, конечно! Ну что, вы не видите? — горячился Сергей.
К сугробу подтащили оба рефлектора, и все по очереди до боли в глазах всматривались в искристую снежную поверхность и ожесточенно спорили. Дубцова, дыша на застывшие пальцы, тщательно срисовала отпечаток, а фотограф сделал несколько снимков.
Следующий час работы принес еще одну, на этот раз последнюю находку: Дубцова обнаружила невдалеке от поляны, около просеки, на одном из деревьев большой выступающий сук, на конце которого были видны следы синей нитроэмалевой краски и серебристые крупицы металла.
— Эта машина его задела, и видите, как сильно! — объясняла она. — Та самая машина, другой здесь не было. Значит, она была синего цвета, и на ней слева, на уровне дверцы, есть теперь большая царапина. Хорошая улика.
Худенькое, очень усталое лицо ее светилось радостью.
— Семен Васильевич, — повернулась она к Павлову, — конец сука надо отпилить, краска пойдет в экспертизу. А на плане точно обозначим его место. У меня там в сумке пилка есть.
Один из сотрудников побежал к машине.
Наконец Павлов объявил, что осмотр места происшествия можно считать оконченным.
Все забрались в машину, сдвинули фонари, и следователь прокуратуры принялся за составление протокола осмотра. То и дело по его просьбе кто-нибудь выскакивал из машины и бежал еще раз измерить какое-нибудь расстояние или уточнить расположение следов. Все дружно приходили ему на помощь, иногда спорили.
Только когда и эта работа была наконец окончена и все присутствующие поставили под протоколом свои подписи, люди вдруг ощутили безмерную, нечеловеческую усталость и прямо-таки зверский, будто ножом режущий голод.
Взревел мотор, и синий, с красной полосой вдоль борта автобус тронулся с места. Набирая скорость, он направился в сторону станции, к шоссе, ведущему на Москву.
Шел третий час ночи.
В кабинет к полковнику Зотову Сергей зашел, как всегда, подтянутый и бодрый. Трудно было предположить, что спал он всего три часа, а до этого семь часов провел в утомительной и трудной поездке.
— Разрешите войти? — на всякий случай спросил он, задерживаясь в дверях.
Зотов снял очки и грузно повернулся.
— Уже вошел, — добродушно буркнул он и указал рукой на стул. — Садись. Рассказывай, где тебя ночью носило. Гаранин-то в курсе?
— Так точно. Я его среди ночи поднял. Не терпелось, — улыбнулся Сергей.
— Горяч, я вижу, по-прежнему, — не то одобрительно, не то осуждающе сказал Зотов и усмехнулся.
— Нет, Иван Васильевич, по-новому, — засмеялся Сергей.
— Тогда добре, тогда я спокоен. Ну рассказывай.
Сергей принялся подробно описывать ночной выезд на место происшествия. Зотов слушал внимательно и, казалось, спокойно, не перебивал вопросами, только его крупные темноватые руки со вздувшимися венами перекладывали карандаши на столе. Время от времени он доставал из кармана цветной платок и вытирал им шею и бритую голову.
Когда Сергей кончил, Зотов покосился на него и глуховато спросил:
— Что дальше думаешь делать?
— Изучать надо связи покойного Климашина, — не задумываясь, ответил Сергей. — Потом искать машину, ловить часы — жена-то их опознает, надо думать. В общем, к концу дня составим план мероприятий, Иван Васильевич.
— Эх, Сергей! — покачал головой Зотов. — Все это, конечно, верно. Но вот ты сейчас удивишься, когда я скажу. А это точно. Я уже давно замечаю. Не доверяешь ты одному своему качеству. А без него в нашем деле, как ни крути, не обойтись. — Он наклонился через стол к Сергею. — Ты же фантазер, понимаешь?
— Как это понимать? — вспыхнул Сергей.
— Вот и удивился. Даже, кажись, обиделся, — усмехнулся Зотов. — А я серьезно сказал. Факты собирать — дело необходимое. Но на их основе ты фантазируй, предполагай. Мысль, она тоже факты двигает, не только они ее.
— Я уже в прошлом нафантазировался, хватит, — махнул рукой Сергей.
— И опять ты неправ. Вот говоришь — горяч по-новому. И фантазируй по-новому. Не на пустом месте, как раньше. У тебя теперь и опыт кое-какой есть, и людей узнал, и жизнь. И фантазию свою, конечно, фактами подкрепляй, исправляй. Это, брат, и называется творчеством. Вот будешь ты, к примеру, узнавать характер Климашина и сразу начинай предполагать, а как бы он поступил, что бы сказал, случись то-то и то-то, столкнись он с тем или другим человеком. Помни: факты тоже встретятся разные, их обязательно характером человека проверяй. — Зотов откинулся на спинку стула и вытащил из кармана платок. — Вот в какую я из-за тебя философию залез. А ты понял меня?
— Кажется, понял, — задумчиво ответил Сергей.
Миновав постового, Клим повертел в руках пропуск и, выяснив, что ему надо явиться в комнату четыреста пятую, на четвертом этаже, направился к лифту. Около указанной комнаты он снова взглянул на пропуск, постучал и, услышав приглашение войти, открыл дверь.
— Присаживайтесь, — небрежно бросил Козин, смерив Клима с ног до головы долгим, испытующим взглядом. — Итак, вы и есть Привалов?
— Я и есть.
— Что ж, сейчас вас допрошу по существу дела, — холодно объявил Козин.
— Какого это дела?
— Сейчас узнаете, какого, — Козин вынул из стола бланк допроса.
— А меня допрашивать нечего, — возразил Клим. — Я не преступник.
В нем возникло глухое раздражение. Он приготовился совсем к другому разговору.
— Вы писали письмо в управление милиции?
— Ну, писал.
— Так вот, по изложенным там фактам я и обязан вас допросить. Прежде всего предупреждаю: согласно девяносто пятой статье, за дачу ложных показаний предусмотрена санкция до двух лет тюремного заключения. О том, что я вас предупредил, распишитесь вот здесь.
Козин придвинул к Климу бланк допроса.
— Не буду расписываться.
— То есть как это «не буду»? — угрожающе переспросил Козин. — Боитесь? Сначала письма пишете, а потом увиливать думаете?
— Ничего я не думаю, — разозлился Клим. — А показаний никаких давать не собираюсь. Я для разговора пришел, а не для допроса.
— А у нас, дорогой мой, не базар, — усмехнулся Козин. — Здесь за каждое слово отвечать надо. Вы зачем писали письмо?
— Как так «зачем»? Решили сообщить, что странно ведут себя те люди. Чтоб, значит, проверили их.
— Доказать свои обвинения можете?
— Да мы и не обвиняем. Чего вы придираетесь?
— Вы, Привалов, осторожнее выражайтесь. Никто к вам не придирается. Значит, не обвиняете? И доказать ничего не можете? Так чего же вы бумагу зря переводите? Милицию пустой работой загружаете? Сами посудите. Ну, мало ли что этот пьяный Перепелкин мог сбрехнуть. Сразу доносить надо? Или о Плышевском. Он вам что-нибудь плохое сделал?
— Ничего я о нем плохого не скажу, — с сомнением произнес Клим и пожал плечами. — Всегда по работе помогал.
— А вы, значит, в благодарность за это слушок какой-то из третьих рук поймали, снабдили сомнениями всякими и ну донос строчить? Всю жизнь человека зачеркнуть этим решили?
— Зачем же, — смущенно возразил Клим, окончательно сбитый с толку враждебным напором Козина. — Мы этого не хотели. Просто проверить бы…
— Мы просто не проверяем, товарищ Привалов! — отчеканил Козин. — Мы ведем следствие и на основании неопровержимых улик арестовываем виновных. А это разве улики? Говорите, улики это или нет?
— Какие же это улики. Это просто…
— Вот именно, — решительно перебил его Козин. — А если так, то берите перо и пишите.
— Что писать-то?
назад<<< 1 . . . 8 . . . 29 >>>далее