– На работу мне с утра… А ты лучше уматывай отсюда.
Прошка постепенно приходил в себя, и с приливом сил явно прибывала и наглость. Теперь он уже не отводил глаз.
– Так, так… – Виталий внимательно сверху вниз посмотрел на парня, все еще сидящего возле забора, потом спокойно, даже как-то покладисто, спросил: – И когда же мне уматывать, Проша?
Тот бросил на него подозрительный взгляд исподлобья, как бы не веря его новому тону, и хмуро сказал:
– Утром валяй.
– До одиннадцати? Как велено-то?
Прошка, уже не скрывая удивления, посмотрел на Виталия и, видимо, машинально сказал:
– Велено поране.
– Эх, Проша. Негостеприимный ты человек, – с сожалением произнес Виталий. – Сам до дома доберешься или помочь?
В этот момент к ним приблизился Терентий Фомич и сердито сказал, оглядев сидевшего на земле Прошку:
– Доберется, доберется. Я ему не доберусь. И этих чтоб забрал немедля, понял? – он указал на двух оставшихся парней.
Впрочем, один уже поднялся на дрожащих ногах и даже попытался двинуться с места, нелепо взмахнув руками. Второй еще стоял на четвереньках и, то подвывая, то матерясь от не утихающей боли, никак не решался оторвать руки от земли. К нему важно подошел Алдан, понюхал и, казалось, с явным отвращением отошел к Гале.
– Пошли до дому. Провожу вас, так и быть, – прохрипел осипшим от волнения голосом Терентий Фомич, обращаясь к Виталию. – А то еще не ровен час… Да нет! – перебил он сам себя. – Не бывало у нас такого. Ну, разве что, по пьяному делу, между собой чего затеят. А так, понимаешь, бандой целой на одного, да еще приезжего… Ох, Прошка, – сердито добавил он, погрозив кулаком. – Ох, достукается он у меня, сукин сын!..
Втроем они отправились домой.
– А вы, оказывается, смелая, – улыбаясь, сказал Виталий девушке, когда они шли домой. – Зачем вы кинулись в эту кучу?
– Ой, я совсем не смелая, что вы! – махнула рукой Галя. – Просто мне за вас страшно стало. И потом это нечестно.
– А вы этих ребят знаете?
– Конечно. Знаешь, там и Леня был, – обратилась она к отцу. – Его Алдан повалил. Теперь он его в дом не пустит.
– Ну, и молодец будет, – проворчал Терентий Фомич, легко шагая рядом с ними и повесив ружье на плечо по-охотничьи, стволом вниз.
Бежавшая впереди собака, услыхав свое имя, обернулась и посмотрела на хозяйку. Эти преданные и умные собачьи глаза Виталий хорошо рассмотрел: собака как раз поравнялась с фонарем. И он с тоской подумал: «Все-таки надо завести собаку. Как только уговорить Светку?»
– Но так же нельзя, в дом не пускать, – неуверенно возразила отцу Галя.
– Поделом. Раз разбойник.
– Он не разбойник, – снова тихо возразила Галя. Уговорили его.
И Виталий почувствовал, что ей неловко говорить об этом.
– «Уговорили»… – передразнил Терентий Фомич. – Скажи лучше, возревновал. И все равно разбойник.
Однако тон его стал помягче.
– А кто его уговорил, Прошка что ли? – спросил Виталий.
– Небось, – подтвердил Терентий Фомич. – Это ты его, выходит, прижал на станции-то аль нет?
– Его, – неохотно подтвердил Виталий. – В Доме приезжих. Утром еще. Уже пьяный был. Каких-то женщин обижал. Так я Родьке и другим парням помог.
– Ты поможешь, – одобрительно кивнул Терентий Фомич. – Учился где на это?
– В армии.
– А-а. Там теперь чему хошь научат. И специальность дадут. А Прошка этот форменный разбойник. И на руку нечист, тоже замечаю.
– На машине, небось, левачит? – предположил Виталий, хотя именно этого старик никак заметить не мог при своей ночной должности.
– Левачит? – с усмешкой переспросил Терентий Фомич и многозначительно погрозил кому-то пальцем. – Нет. Тут, брат, вокруг цеха нашего кое-чего, видать, химичат. Вот и Прошка там крутится.
«Надо будет Эдику про старика сказать, – подумал Виталий. – Верным помощником может стать».
– …Но чтобы на людей нападать, такого у нас отродясь не было, – продолжал сердито рассуждать Терентий Фомич. – Уж, кто-кто, а я-то знаю. Слава бога, кажинную ночь с ружьем хожу, да вон с ним еще, – он кивнул на бежавшую впереди собаку и усмехнулся. – Не даст соврать.
Алдан тотчас на секунду приостановился и повернул голову, уловив, что разговор опять коснулся его.
А Виталий вдруг почувствовал, как ноет плечо, задетое в драке. Он слегка пошевелил им под пальто, и это слабое движение отозвалось болью.
«Вот черт, некстати как», – досадливо подумал Виталий. Однако боль эта навела его на новую мысль.
«Зато и притворяться теперь не надо, что болен. Вот, пожалуйста», – невольно обрадовался он и с досадой сказал:
– Болит, однако, плечо. И… голова малость, – поколебавшись, добавил он.
– Завтра надо полежать, – вмешалась Галя. – Все равно товарища своего вы пока не нашли. С такой фамилией, знаете, сколько людей? Вот и Петр Савельевич…
– Да, оказался Федот, да не тот, – усмехнулся Виталий. – Вообще, напрасно я эту историю затеял. Домой надо возвращаться.
– Вы к нам летом приезжайте, – сказала Галя. – Ой, как у нас хорошо летом, вы не представляете даже.
– Со всех городов приезжают, – подтвердил Терентий Фомич. – И с Москвы тоже. Даже избы норовят купить, которые пустые. Только вот начальство на это разрешение не дает.
– Почему?
– Ну, как же. Люди-то в отпуск приедут. А у наших самая работа. Вот и сомнение начальство берет, как наши в таком разе работать будут.
Незаметно подошли к дому.
Галя быстро собрала скромный ужин. Подсел к столу и Терентий Фомич, положив на колени свое ружье. И снова Виталий с наслаждением пил удивительное для горожанина парное молоко. А разговор сам собой все вертелся вокруг недавней потасовки.
– Завтра вся деревня загудет, – сказал Терентий Фомич, вздыхая. – Небось, и дело поднимут. Увидишь.
– А зачем дело-то? – испуганно спросила Галя.
– Не поднимут, – покачал головой Виталий. – Мое заявление надо или, вот, Галино, допустим. А мы не подадим, верно?
Он весело посмотрел на девушку. Та смущенно улыбнулась и кивнула.
– Ага. Дело еще какое-то…
– А надо бы проучить, – не сдавался Терентий Фомич. – В Москве-то, небось, с этим строго? Эх, давно не наезжал…
Разговор постепенно и как-то умиротворенно ушел в сторону.
Затем Виталию постелили на тахте в маленькой горенке. Терентий Фомич, кряхтя, снова отправился в обход своих «объектов», как он выражался. Галя еще повозилась по хозяйству и тоже затихла.
Виталий лежал в темноте и думал.
Почему все-таки на него напали? Ведь Прошку кто-то подговорил. Он сам сказал: «Велено». Это вырвалось у него нечаянно, конечно. Так вот, кто же ему мог такое велеть? Прошка знаком с теми москвичами. Но их сейчас нет в деревне. Да и вообще они отпадают, они не знают Виталия. Кто же остается? Свиридов? Больше, вроде бы, и некому. Если не считать какого-то там Леньку, который мог «велеть» из ревности. Нет, это скорее всего не такой парень, иначе Галя… Да и не скажет про него Прошка – «велено». Остается Свиридов. Он, Виталий, ему, конечно, не понравился, это было видно. Но чем он вдруг так помешал этому Свиридову, что тот даже «велел» напасть на него? Он хочет, чтобы Виталий немедленно убрался из деревни, «велит» убраться. Почему? Он не поверил Виталию? Нет, был какой-то момент… он поверил. Тут что-то другое. Скорее всего он просто испуган. И испугал его не Виталий. Москвичи? А может быть, они сами испуганы?
Это, ведь, вполне возможно. Вполне. Ведь за ними убийство. Даже два. Они, ведь, не знают, что девушка осталась жива. Значит, им надо срочно скрываться, заметать следы. Они очень нервничают. Во всяком случае тот водитель, Семен. Вот в таком состоянии они приехали к Свиридову. И, конечно, могли напугать и его. А как же? У них, ведь, какие-то общие дела. Но как сильно Свиридов испугался. И не реальной опасности, а лишь тени, намека на нее, собственного своего предположения. Да, Свиридов – слабое звено в этой преступной цепочке, очень слабое. Надо будет подсказать и это Албаняну.
Дальше. Прошка сказал кому-то из ребят, кажется, тому самому Леньке, а тот уже Гале, что москвичи завтра приедут. Об этом, конечно, знает и Свиридов. И он не хочет, чтобы Виталий, подозрительный человек из Москвы, видел этих людей. Тут все логично.
Что ж, завтра ночью москвичи эти будут взяты. Если они, конечно, те самые москвичи, те убийцы, Семен и весельчак Дима. Если это они… Только бы это оказались они. Нет, пожалуй, не надо ждать ночи, их надо брать вечером, как только начнет темнеть. К тому времени они уже крепко выпьют и дом не будет заперт на ночь. Значит, вечером. Так Виталий и передаст через Пенкина.
Пусть готовят группу захвата… на двадцать часов.
Ну, а он, Виталий, будет целый день лежать дома, он болен. Ребятки во главе с Прошкой перестарались. И потому Виталий не может уехать утром, как «велено». Что ж, Свиридов должен все равно быть доволен, должен успокоиться, если… если тут вообще замешан Свиридов. Ведь это пока лишь предположение, это еще предстоит доказать. Так вот, если он замешан, то должен успокоиться, узнав, что болен Виталий, что не выходит и, следовательно, ничего не увидит…
Если, если… Все – если… На этом строится его, Виталия, работа. На том, чтобы разгадать других людей, их мысли, желания, планы и поступки. Чтобы обнаружить невидимую цепочку их отношений, знакомств, общих дел, по которой можно будет в конце концов добраться до цели, схватить преступников, порой очень опасных, как сейчас, например. Вот такая у него, Виталия, работа. В ней надо многое знать, много думать и часто идти на риск, иногда на прямую опасность. Такая уж работа…
На этот раз работа привела его неожиданно сюда, в неведомую ему до сих пор деревушку с ласковым названием Лялюшки, к таким славным людям, Терентию Фомичу и Гале. И лежит он сейчас ночью в их доме, и сильно ноет плечо, не дает заснуть. Здорово, однако, Прошка его приложил. Что-то было зажато у него в кулаке, не иначе…
Тихо в доме. И за окном тихо. Далеко где-то лает собака… Вот залаяла другая… Это не Алдан, его густой бас Виталий уже знает. Болит плечо, нельзя даже лечь на этот бок. И, как всегда в таком случае, кажется, что только на этом боку и уснешь. Как уснуть, все-таки?.. Чистые простыни приятно холодят тело, и подушка удобная, и под одеялом не жарко. Что еще надо? Черт возьми, когда он обращал внимание на все это? Нет, тут, конечно, нервы. Шалят нервы. И это уже никуда не годится. Надо спать. Надо спать. Надо… Неужели он завтра возьмет все-таки убийцу старика Сиротина? И этого подлеца Диму? А, ведь, кто-то стоит за ними. Этот «кто-то» послал их на тот завод за кислотой, а вот на комбинат верхнего трикотажа были посланы уже другие люди. К сожалению, их плохо помнят, прошло много месяцев пока обнаружилось преступление. А вот на этих двоих вышли быстро. Только старик Сиротин заплатил за это жизнью. Вот такая получилась цена. Потому что другим было плевать на все. Им и сейчас плевать. Впрочем…
Нет, так не уснешь. Надо думать о чем-то другом. Виталий стал вспоминать свою партию в шахматы с отцом перед отъездом. Интересная партия. Они рокировались на разных флангах и наперегонки бросились в атаку.
А вот потом этот ход чернопольным слоном, явно слабый ход… Следовало… Он забыл, как следовало пойти… Кажется… Нет, уж лучше…
И, наконец, пришел сон.
…Проснулся Виталий, когда за окном уже было светло.
Он посмотрел на часы. Восемь. Надо вставать. Он потянулся. За ночь плечо почти прошло, только при каких-то движениях возникала несильная, глухая боль, как осторожное напоминание о вчерашнем неприятном происшествии.
Виталий прислушался. В доме было тихо. Он поднялся с постели, привычно быстро оделся и вышел в прихожую.
В большой комнате на столе лежала записка: «Виталий, я ушла на работу. Буду в перерыв, около двенадцати. Папа спит. Завтрак в кухне на столе, ешьте. Электрический чайник вскипятите. Привет. Галя».
Ну, что ж. Завтракать, так завтракать. Ему все равно спешить было некуда. Нельзя даже высунуться из дома.
Галя, конечно, расскажет всем, кто поинтересуется их гостем, что он плохо себя чувствует и лежит. И Виталию оставалось, в самом деле, только лежать и, конечно, ждать сигнала от младшего лейтенанта Пенкина.
И вот лениво, тягуче потянулось время. Виталий сидел у окна большой комнаты и рассеянно наблюдал за улицей и избами напротив. Перед окном, вдоль невысокого штакетника торчали голые прутья кустарника, и летом, наверное, улицы вообще не было видно из окна. А сейчас Виталий следил глазами то за проехавшим мотоциклом, то за какими-то женщинами, прошедшими перед окном, потом пробежала, гомоня, стайка мальчишек в разноцветных нейлоновых курточках, потом снова проехал мотоцикл, за ним еще один. Виталий отметил про себя, как много в деревне мотоциклов.
Вскоре, однако, наблюдать за улицей надоело. Виталий лениво оглядел комнату и заметил на одной из полок книги, аккуратно выстроенные в ряд. Он поднялся со стула и подошел ближе. На полке он увидел однотомник Толстого, рассказы его, тонкие сборнички стихов, еще какие-то книги. Больше всего было стихов. Виталий наугад вытащил одну из книжек и стал перелистывать страницы. И неожиданно увлекся. Это были стихи Твардовского.
«Какие совестливые стихи, – подумал Виталий. – Какая-то раненая совесть. Как я раньше их не читал». Он так и продолжал некоторое время стоять возле полки с книжкой стихов в руке, потом, захватив книжку, снова вернулся к окну.
На этот раз Виталий сел у края окна, возле сдвинутой в сторону занавески, чтобы не очень быть заметным с улицы. И тут же похвалил себя за осмотрительность. Мимо дома не спеша прошел Свиридов в своей зеленой, нейлоновой куртке и кепке, заложив руки за спину и от этого еще больше сутулясь. Виталий мгновенно спрятался за занавеску, но успел все же заметить, как Свиридов пытливо оглядел окна домика, после чего все так же неторопливо, солидно, вперевалочку, последовал дальше. «Ну, и что ты хотел узнать? – мысленно обратился к нему Виталий. – Здесь я или уехал? Но ты, ведь, уже знаешь, конечно, что я не уехал, что лежу. Что ж тебе самочувствие мое хотелось узнать? Как отделали меня твои гаврики?
Так зашел бы! С Терентием Фомичом, ведь, отношения простые. А вот, не зашел, не решился. Выходит, нервишки подводят, совесть нечистая в тревоге?» И тут вдруг самого Виталия охватила тревога. Ох, не поверил ему Свиридов, ни одному слову не поверил. Но почему? И Виталий стал припоминать свой вчерашний визит к Свиридову, каждое свое слово, каждую интонацию, взгляд даже.
Нет, решительно ничто не могло его выдать, ничто не могло Свиридова насторожить, кроме… Кроме, конечно, самого факта приезда Виталия сюда. А это наложилось на испуг, который принесли москвичи. Вот старик и забегал, засуетился, занервничал. «Ничего, ничего, – недобро подумал Виталий. – Понервничай». Ведь отменить приезд москвичей Свиридов уже не мог. Если бы мог, так не нервничал бы.
В этот момент за спиной Виталия раздалось шарканье, кашель, и в комнате появился худенький Терентий Фомич в старых брюках и рубахе навыпуск, босой, всклокоченный, с седыми лохматыми бровями и кустистой, седой щетиной на загорелых щеках. Внешностью своей он напомнил Виталию какого-то доброго лесного гнома, не хватало широкой шляпы, палки и белки на плече.
– 0-хо-хо… – потянулся Терентий Фомич и ворчливо сказал Виталию. – Чего не лежишь? Галинка лежать тебе велела.
– Да, вроде, малость отпустило, – ответил Виталий и кивнул на окно. – Вон Петр Савельевич прошел, а к вам чего-то не заглянул.
– Знает, что сплю после своей ночной.
– Небось, хотел проверить, целы мы с Галей или нет после ночного происшествия. Надо полагать, о нем вся деревня уже знает?
– Ясное дело, знает, – недовольно отозвался Терентий Фомич. – Как тут не знать про такое дело. Да я за все года ни разу из сваво ружжа не выпалил. А тут, вот, жахнул, понимаешь. Теперь на правление потянут отчет давать. Что да как.
– Ну, вот, товарищ Свиридов, видно, и обеспокоился за наше здоровье.
– Э, милый, – усмехнувшись, махнул рукой Терентий Фомич. – Петр об нашем с тобой здоровье печься не будет. У него главное дело за собой смотреть, – он взглянул на прибранный стол. – Поел уже?
– Спасибо, поел. Я с вами рассчитаюсь, Терентий Фомич.
– Да, ладно тебе, – снова махнул рукой тот. – Богаче мы будем от твоих рублей, думаешь? Хороший ты человек, вот главное. А такому человеку не то, чтоб помочь, а дружбу к нему проявить надо, я так полагаю. А уж я людей, во, как вижу. Насквозь. И тебя тоже, не думай, враз определил. Зря, что ли, столько годов свет копчу? Вся смысла нашей жизни, я тебе скажу, это друг дружке добро оказывать, помощь какую ни то, чтобы, значит, легче было людям с етой жизнью справляться. Вот такая, понимаешь, у меня линия. И потому мне твои рубли ни к чему. Одна обида. Понял ты меня, аль нет?
– Понял, – Виталий улыбнулся. – У меня у самого такая линия.
– Во, во. Я ж вижу, – удовлетворенно констатировал Терентий Фомич и поднялся со стула. – Ну, а таперича соберу себе чего поесть, – объявил он. – И Алдану вот тоже надо.
– Хороший у вас пес.
– А как же! Первым делом, верный дружок. Вторым – умный, все про всех понимает. Третьим делом – ученый, что скажу, все сделает, не напутает. Ну, а четвертым – силен, ужас как. Видал, как он шибанул того парня? А было дело, он и троих раскидал. Одному руку насквозь прокусил, потому в ней нож был. Мне за него сотню давали. Ха! А я и за тыщу его не отдам.
Разговаривая, старик принес себе из кухни еду, потом стакан с чаем и быстро за столом поел. Ему, видно, не хотелось обрывать разговор. Потом он повозился в кухне, вышел во двор и кликнул Алдана. А вскоре снова заглянул в комнату в своей неизменной черной телогрейке и кепке.
– Ну, пошел я. Дела, – объявил он. – Скоро буду. А ты сиди и особо не шебуршись. Скоро и Галинка будет, тогда обед соберет.
Старик ушел. А Виталий, вздохнув, прошелся по комнате и снова уселся у окна. Невыносимо медленно текло время. И все чаще начинали возникать неприятные мысли: «Почему-то не появляется Пенкин. Москвичи должны были бы уже приехать. Пропустил он их, не засек? А, может быть, они вообще сегодня не приедут? Допустим, сорвалось у них что-нибудь. Вполне возможно».
Неприятные эти размышления прервал приход двух ребят из вчерашней компании у Лили. Ребята пришли возбужденные, негодующие, полные дружбы и желания чем-нибудь помочь новому приятелю. Убедившись, что Виталий не очень пострадал в результате ночного нападения на него, они наперебой стали сообщать всякие новости и обсуждать, что следует теперь предпринять.
– Судить, – объявил один из них, сурово рубанув ладонью воздух. – Всех мы их знаем. Свидетели есть. Судить и все. Пусть в тайге лес валят, раз так.
– А, может, мы им еще раз по шее накостыляем? – с надеждой спросил другой. – Однако чтоб надолго память осталась.
– Сема Вальков да Колька Дуб уже в больнице, – сообщил первый. – С утра отвезли. Тут насчет памяти порядок. Ты им куда врубил-то? Прием такой, что ли?
– Погорячился, – с неудовольствием ответил Виталий. – Нельзя было так.
– Ну, как же, нельзя! – воскликнул второй парень. – Им, видишь, можно, а тебе, выходит… Уж, нет! – перебил он сам себя. – Верно, судить всех, чего там.
– А что Григорий-то думает, как работник милиции? – поинтересовался Виталий. – Или он еще не знает?
– Ха! «Не знает»! Ну, насмешил, – засмеялись парни. – Все собаки да коровы на деревне уже знают. Всем уши пролаяли, да промычали. А милиция, выходит, не знает? Лопухи там, по-твоему, сидят? Григорий Данилович сказал, сам к тебе приедет. Проведать.
– Когда вы его видели?
– А вот, как к тебе шли, так и встретили. Обещался, – парень взглянул в окно и сообщил. – Да вот он!
Прибыл.
Звук мотоцикла замер возле дома.
Ребята заторопились.
– Ну, а мы бегом назад. На час отпросились.
В дверях они столкнулись с Пенкиным. Тот, озабоченно усмехнувшись, пропустил их. Потом, убедившись, что парни ушли, сообщил:
– Приехали. Только на легковушке, однако.
– Те самые?
– Так точно. Я их уже видел. Да и по фотороботу, как дважды два.
– Установил, как зовут?
– Так точно. Водитель – Смоляков Семен Гаврилович, второй – Шанин Дмитрий Михайлович. Шебутной малый, – Пенкин скупо усмехнулся и, тут же сразу посерьезнев, строгим тоном добавил: – Машину я тоже зафиксировал.
– А под каким предлогом ты проверку эту сделал?
– Проверяли все машины подряд. Со мной еще один инспектор был. Мол, ЧП в районе, авария и нарушитель скрылся.
– Не растревожил ты их?
– Никак нет. Этот второй все шутки шутил. В Москву звал. В театр.
– В какой театр? – рассеянно спросил Виталий.
– Да в этот… Ну, Лиля вчера говорила, где Высоцкий работал.
– А-а. На Таганку?
– Во, во. И домой, в гости, тоже звал. Ну, парень. Сыпет, сыпет, как из дырявого мешка, из него. Уж этот, Смоляков, ему говорит: «Ты бы заткнулся, Димок».
– Машина чья?
– Шанина. А за рулем был Смоляков. Водительские права у обоих в порядке. У Смолякова профессиональные. Уже двенадцать лет. У Шанина – любительские. Два года.
– Паспорта смотрел?
– Обязательно. Раз такое ЧП. Адреса прописки зафиксировал, – Пенкин похлопал по планшету, висевшему на боку. – Оба прописаны в Москве. Место работы у Смолякова – гараж Минздрава, у Шанина – ПТУ, со слов – преподаватель.
– Гм… – с сомнением покачал головой Виталий.
«Опять Таганка, – подумал он. – Неужели связь не оборвалась? Да нет! Брехня, конечно. Лишь бы чем-нибудь размягчить инспектора».
А Пенкин критически оглядел Виталия и спросил:
– Как после ночного происшествия, ничего?
– Чуть плечо болит.
Виталий для убедительности покрутил рукой и тут же невольно поморщился.
Пенкин сделал вид, что не заметил его гримасы, и деловито спросил:
– Возбуждать дело будем?
– Ты что? – удивился Виталий. – И не вздумайте.
– Так, ведь, первое, это общественность волнуется, – рассудительно и спокойно пояснил Пенкин. – А второе, это интересно бы установить, чего они на тебя кинулись. Кто зачинщик, почему?
– Вот! – Виталий многозначительно поднял палец. – Это, действительно, интересно. Но это мы с тобой и без суда установим. Теперь так, Гриша… – Виталий улыбнулся. – Ты меня извини, что я к тебе так не по-служебному обращаюсь.
– Ну, что ты, – улыбнулся Пенкин, и обычно строгое его лицо стало сразу простецким и добродушным.
– Так вот, Гриша, – уже серьезно повторил Виталий. – Этих двоих надо будет взять сегодня же. Они, видимо, ночевать тут останутся, как обычно. Вот вечером мы их и возьмем. Чтобы меньше глаз видело и чтобы на ночь еще не заперлись. Ясно?
назад<<< 1 . . . 15 . . . 31 >>>далее