– Больно много вы на «потом» оставляете.

– Ничего. Времени подумать у вас тоже хватит. А сейчас вернемся к вопросу о совести, остатки которой, мне кажется, у вас все же есть.

– Ни у кого ее нет.

– А вот посмотрим. Итак, у вас на глазах был убит старик вахтер, Степан Ильич Сиротин, очень хороший человек…

– Не успел я его остановить, Семена, – быстро сказал Дима. – И помешать не успел. Он же сбесился просто.

– Осуждаете, значит?

– Ясное дело. Только этого не хватало. И еще, подлец, на девушку наехал. Ну, зачем на девушку? – с надрывом спросил Дима. – Я… Ну, как вам сказать?.. Чуть с ума не сошел, слово даю… Снилась мне эта девчонка… Я же ее разглядел…

– А Смоляков как?

– А никак. Страшный человек. Сам его боюсь, слово даю.

– Вот, – улыбнулся Виталий. – Все это первый симптом наличия совести, учтите. Только еще первый, правда.

Шанин посмотрел на Виталия и невольно улыбнулся в ответ, такая обаятельная улыбка была у этого долговязого парня, сидевшего напротив него. Дима улыбнулся и тут же невесело вздохнул, словно сомневаясь в самом себе.

– Только первый, – повторил Виталий. – Ну, а второй симптом совести – это, как бы сказать, жажда возмездия за зло. Притом справедливого возмездия. Сами подумайте, разве можно такое прощать?

– Ну, конечно… – неуверенно произнес Дима. – Нельзя…

Виталий строго посмотрел на него и медленно, со значением, сказал:

– Это зверь, сами видите. Его надо задержать как можно быстрее. Он же в любой момент может пойти на новое убийство. Вы понимаете? В любой момент! От этого тоже можно потерять сон. От мысли, что в любой момент… Поэтому я вас прошу, скажите мне все, что вы о нем знаете.

– А что я знаю?.. Совершенно ничего не знаю… – растерянно ответил Шанин. – Приходит… Уходит… Даже, где живет, не знаю. Слово даю.

– Вот вы ехали с ним в машине, долго ехали, несколько часов. Первый раз с этой кислотой, потом вот вчера. Что он по дороге рассказывал?

– Ну, про пьянки всякие. Компании… Про женщин…

– Имена называл какие-нибудь?

– Имена?.. Не помню… Ах, да! Ивана какого-то называл. Давний, значит, его кореш. Почему-то они расстались. Семен в Москву рванул, а этот Иван – на юг куда-то. Да, еще он женщину у Семена увез, вот в чем дело.

– Выходит, целую историю рассказал?

– Ага. Полдороги травил. Это когда мы кислоту везли.

– А женщину ту как зовут, он не сказал?

– Женщину?.. Вот не помню. А как-то называл, ведь… – Шанин задумался. – Марина… Маруся… Помню хорошо, на «эм» начинается… Кажется, все-таки Марина.

– И где они теперь, эти Иван и Марина?

– Вот, где-то на юге. Ох, и зол он на них… Вот их он может…

– Так, так… – задумчиво произнес Виталий, – интересно, – он посмотрел на Диму и улыбнулся. – А говорите, совести у вас нет.

– Я вообще говорил, про всех. И в других вопросах.

– А вообще говорить об этом нельзя. Это всегда конкретно. Я, вот, знаю немало людей, которые совершили в свое время что-то плохое, постыдное, даже преступление, а совесть у них оказалась, совесть все же проснулась или удалось ее разбудить.

– А других, значит, не знаете, у которых ничего не проснулось и ничего разбудить не удалось, нет таких, да? – саркастически усмехнулся Дима.

– Почему же? Конечно, знаю. Есть такие. Но не все такие, вот к чему я это сказал. Не все, как вы думаете. Хотя, самое интересное, что и вы тоже так не думаете, – засмеялся Виталий. – Да, да, спорить могу.

– Ну, не все, так большинство.

– А мы с вами, выходит дело, меньшинство? Избранное, так сказать?

– Вы меня не ловите, – упрямо мотнул головой Дима. – И не агитируйте.

– Да нет, что вы, – махнул рукой Лосев. – У меня поважнее дела есть, – он усмехнулся. – А для агитации время еще будет. Вот пока какой еще вопрос к вам. По другой доверенности, изготовленной тем же Глинским, было получено несколько тонн пряжи на комбинате верхнего трикотажа…

– Я не получал, слово даю! – поспешно воскликнул Дима, прижимая руки к груди.

– Это я и без вашего слова знаю, – досадливо возразил Виталий. – А вот кто получал, как вы думаете?

– Не знаю. Мне об этом не докладывают. Когда это было?

– Месяца четыре или пять назад.

– О-о, тогда я еще не был удостоен доверия, – усмехнулся Дима.

– А говорите, год ведете веселую жизнь.

– Ну, терся где-то рядом. Нинку знал, Севку.

– Бобрикова?

– Валерку? Знал, как же.

– Коменкова?

– Ну, этот и сейчас не удостоен.

– И все же, кто мог получить пряжу, как вы думаете? Рыжеватый, молодой мужчина, с усиками, в очках…

Шанин, подумав, покачал головой.

– Нет… С усиками? Не знаю…

– А без усиков? – усмехнулся Лосев.

– А без усиков, рыжеватый и в очках у нас один Валерка, – засмеялся Дима.

Лосев весело кивнул.

– А что? Неплохая идея. Усики, ведь, можно и приклеить. Ладно. Подумаю. И вы тоже. Обо всем, что с вами случилось. Хорошо еще, что вы первый арестованы. Впрочем, это вы сейчас тоже не поймете.

– Я и потом не пойму. Может, сразу объясните?

– Что ж, попробую. Чем черт не шутит. Дело вот в чем. Если бы вы попались вторым или, допустим, третьим, то все, что вы мне сегодня рассказали, нам бы сообщили другие. Ну, не сразу, возможно, но сообщили бы. Или мы в конце концов узнали бы сами. И у нас с вами не получилось бы такого разговора. Я бы вас не узнал так хорошо, как сейчас, да и совесть у вас, возможно, не откопал бы.

– Очень вам моя совесть понадобилась? – насмешливо спросил Дима.

– Представьте себе.

– А зачем?

– Ну, как сказать? На будущее. Вы же когда-нибудь и на свободу выйдете. Вот она вам и пригодится.

Дима вздохнул.

– Вы, я гляжу, шутник.

– В каждой шутке лишь доля шутки, – многозначительно сказал Виталий. – И потом, не задержи мы вас, вы бы, не дай бог, еще чего-нибудь выкинули. А так, все, Что есть, то есть. А больше не надо. Уже, знаете, спокойнее.

– Нет, я просто таких, как вы, только в кино смотрел! – воскликнул Дима. – Или по телику! Ей богу! А вы живой, оказывается! Ну, МУР! Ну, дает!

– Не надо аплодисментов, Шанин, – строго сказал Лосев. – Положение ваше остается весьма незавидным. Думать обещаете?

– А больше мне нечем у вас заниматься.

– Вот и отлично. Завтра вас официально допросит следователь.

Лосев вызвал конвой.

 

В тот день пришлось изрядно поволноваться Вале Денисову.

Исчез Глинский. Он вместе со всеми уехал с дачи, но в Москву не вернулся. Он даже не выехал на шоссе. Проезд двух машин был зафиксирован постом ГАИ. Одну вела Нина, с ней ехал ее дружок, полный, седоватый Лев Константинович, здесь приметы полностью совпали, да и номер машины был известен. Вторая машина была Бобрикова, там находились и обе девушки. А вот третья машина, Глинского, мимо поста ГАИ не прошла. Однако поиски ее начались не сразу, ибо полагали, что она всего лишь задержалась: ведь из поселка имелся только один автомобильный выезд – к шоссе. И не было, казалось, у Глинского оснований искать другой путь: никакой тревоги после ночного «отъезда» Смолякова и Шанина не возникло, а бегство Лены вообще никто всерьез не принял, хотя Глинский был обозлен, а Нина заметно расстроилась.

Однако гости покидали утром дачу вполне спокойно.

Что же случилось с Глинским, куда он делся? А, ведь, в его машине находились еще Коменков и Рая.

Немедленная проверка Коменкова показала, что и он, видимо, в Москву не вернулся. Во всяком случае дома он обнаружен не был и на работе, конечно, тоже.

Все эти тревожные факты были уже установлены к тому времени, когда Денисов получил приказ задержать Глинского.

С этого момента поиск принял организованный и широкий характер. Специалисты обследовали путь машин от дачи, через поселок и грейдер, к шоссе. К сожалению, все три машины оказались одной марки и модели, следы их колес перепутались, индивидуализировать их не было возможности, тем более что продолжавшийся все утро дождь сильно размыл следы, а местами они просто пропали. Вторая группа сотрудников осмотрела поселок. Это тоже была непростая работа, ибо дач в поселке было много. Однако к концу дня после тщательной проверки установили, что ни в одной из дач посторонние люди не появлялись. Наконец, третья группа работала в Москве по уже известным связям Глинского и Коменкова, поскольку нельзя все же было бесповоротно отмести версию, что каким-то образом Глинскому удалось незаметно проскочить пост ГАИ и вернуться в Москву. Однако и это пока ничего не дало. Впрочем, здесь следовало иметь в виду, что далеко не все связи Глинского и Коменкова известны.

Но оставался еще один путь для поиска. Это – неведомая пока Рая, приблизительный адрес которой был известен. Если к тому же учесть, что была обнаружена плохая, разбитая и давно брошенная проселочная дорога из дачного поселка в направлении, прямо противоположном шоссе, по которой машина Глинского хотя и с трудом, но могла проехать, то версия «Рая» требовала отработки.

Поэтому в небольшой подмосковный городок была отправлена оперативная группа. К концу дня стало известно, что Рая домой не возвращалась.

Вечером расстроенный и вконец измотанный Денисов докладывал о своих неудачах Цветкову, который молча его слушал, крутя в руках очки, потом, вздохнув, сказал:

– М-да… Бывает и так, бывает, – он досадливо потер ладонью ежик седых волос на затылке. – Что-то, выходит, мы не учли. Или еще не узнали. Или что-то неожиданное произошло.

– Его величество случай, – усмехнулся присутствовавший тут же Лосев.

– Именно что, – произнес с ударением Цветков. – Давайте, милые мои, дальше соображать. Этого гуся надо брать побыстрее.

– Могли давно взять, – сказал Лосев. – А то водили, водили и доводились, черт бы его побрал.

– Не могли мы его раньше брать, сам знаешь, – покачал головой Цветков. – Прокурор санкции бы не дал. Единственная реальная улика против него появилась только сегодня – почерковедческая экспертиза дала. Вот тут уж никуда не денешься.

– И так было видно, – Лосев махнул рукой. – Впрочем, согласен, конечно. Да и чего теперь говорить. А искать его больше пока негде, Федор Кузьмич.

– Пока, – многозначительно заметил Цветков. – Пока. А вот завтра… Завтра ты в этом смысле поговори еще раз с Шаниным. Вроде контакт у тебя с ним установлен, как считаешь?

– Надеюсь.

– Вот и поговори. Может, он еще какие связи Глинского даст. Хотя до завтра еще целая ночь впереди. Где наши его ждут? – обратился Цветков к Денисову.

У того от усталости слипались глаза.

– Всюду ждут, – ответил он.

– Думаю, все же появится, – убежденно сказал Цветков. – Просто что-то случилось.

 

…А случилось самое простое и в то же время неожиданное. Не успел Глинский выбраться на машине из дачного поселка, как внезапно мотор заглох. Никакие попытки снова его завести не помогли. Видимо, засорился карбюратор. Сам Глинский, а тем более Коменков в этих делах ничего не понимали, и помощи искать было негде, все дачи вокруг оказались пустыми. В конце концов машину пришлось руками затолкать куда-то в кусты, а самим пешеходной дорожкой отправиться к станции.

В Москве решено было неприятное происшествие сгладить приятным обедом в ресторане с соответствующей выпивкой, конечно. После чего развеселившийся Коменков потащил всех к какому-то приятелю.

– А у меня деловой разговор с Раечкой, – упрямо, хотя и не очень твердо объявил Глинский. – Ей-богу, деловой. Правда, Раечка?

– Нет вопроса! – весело откликнулся Коменков. – Генка вернется только в семь, после работы. Ключи тут, – он похлопал себя по карману и лукаво подмигнул. – А у меня есть тоже деловой разговор, только в другом месте. Так что на время расстаемся, и все дела. Принято?

Вечером веселье продолжалось уже на квартире некоего Гены. А затем последней электричкой Раю отправили домой. Приятели распрощались, и сильно подвыпивший Глинский, подхватив такси, направился к себе, по дороге пытаясь сообразить, как ему завтра притащить в Москву свою собственную «тачку».

Однако в подъезде дома его размышления были не очень вежливо прерваны. Глинский попытался было сопротивляться. В результате слегка помятый он очутился уже совсем в другой машине и был доставлен на Петровку.

А утром злой, невыспавшийся, но вполне протрезвевший Глинский предстал перед Лосевым.

– Так, так, – насмешливо сказал Виталий. – Что-то неважный у вас вид, Глинский. Плохо спалось после всех попоек?

– Не ваше дело, – со злостью отрезал Глинский. – На каком основании меня задержали, извольте сообщить.

– Вас арестовали, а не задержали. На основании санкции прокурора.

– А я ничего не совершил. Это произвол, понятно вам?

– Вот и разберемся.

– Что ж, – Глинский поудобнее расположился на стуле, – надеюсь, разберемся мы с вами быстро. А вам вопрос задать можно?

Теперь уже усмехнулся Лосев.

– Что ж, в порядке исключения, задавайте.

– Кто, интересно, вам на меня пожаловался, кто оклеветать посмел? Уж не Леночка ли некая, а?

– Кто такая? – сдержанно осведомился Лосев.

– Знакомая. Да нет… Вы ж меня по адресу взяли. А она… И вообще такие сведения вы обязаны скрывать. Я не подумал. Извините за наивный вопрос.

Глинский постепенно осваивался с обстановкой и все больше наглел. Черные глаза его зло поблескивали, на сухом, крепком лице появилась и уже не сходила ироническая усмешка.

– Так что спрашивайте, спрашивайте, – снисходительно разрешил он. – По мере сил буду отвечать.

– Что ж, попробуем, – согласился Лосев. – И для начала очертим круг ваших знакомых. Даже два круга. Вот первый. Маргариту Евсеевну знаете?

– Ну, допустим, знаю. Что из этого?

– Веру тоже знаете, Хрисанову?

– Знаю.

– А Раю?

– Вы что, – насмешливо поинтересовался Глинский, – по моим амурным делам специализируетесь? С кем, значит, спал, да? А я, знаете, джентльмен и на такие вопросы…

– Какой вы джентльмен, я знаю, – невольно сорвавшись, угрожающе сказал Лосев и, досадуя на себя, уже ровным тоном переспросил. – Так Раю знаете?

Глинский бросил на него настороженный взгляд.

– Знаю, – коротко ответил он.

– Пока все, – заключил Лосев. – По первому кругу знакомств. Теперь второй круг. Шанина Диму знаете?

– Представьте себе, знаю, – с вызовом ответил Глинский.

– Бобрикова?

– Тоже знаю.

– Нину Сергеевну?

– Знаю.

С каждым новым именем настроение Глинского все больше портилось. Он начинал злиться и трусить тоже.

Лосев делал вид, что ничего не замечает, и все так же спокойно и ровно продолжал спрашивать.

– А Льва Константиновича знаете?

– Знаю… – в голосе Глинского впервые мелькнула неуверенность.

– Виктора Коменкова?

– Ну, и этого знаю. Что из того?

– А вы не догадываетесь?

– Даже не собираюсь догадываться. И вообще… – Глинский начинал нервничать. – Бросьте ваши дурацкие вопросы. Я вам могу еще сотню знакомых назвать.

– Не надо. Пока хватит, – возразил Лосев. – Это, ведь, не только круг ваших знакомых, но и круг известных нам дел, точнее, преступлений. И вы все прекрасно уловили, не притворяйтесь.

– Вы мне лучше загадки не загадывайте, – угрожающе произнес Глинский. – А то я вообще больше слова не скажу, увидите.

– Ладно, – покладисто, даже охотно согласился Лосев. – Не буду загадывать загадок, – и, неожиданно вынув из папки изготовленную Глинским доверенность, резко спросил: – Вы писали?

Глинский бросил взгляд на бланк, секунду помедлил, потом нахально посмотрел Виталию в глаза и с вызовом сказал:

– Ну, я.

Лосев вынул вторую доверенность.

– А эту?

– Ого! Какая коллекция! Ну, и эту писал.

– Такое признание делает вам честь, Глинский, – усмехнулся Виталий. – Выходит, сообразили, что отпираться бесполезно?

– Что я сообразил, вас не касается.

– Ладно. Так кто же вам платил за эту работу?

– Никто. Так, знаете, баловался, – насмешливо ответил Глинский.

– Ну, побаловались и кому отдали?

– Выбросил. И кто-то, видимо, подобрал.

– Так. Значит, на вопросы отвечать не желаете?

– А вы это только что сообразили?

– А вы сообразили, почему прокурор дал санкцию на ваш арест?

Это был для Лосева тот редчайший случай, когда человек оказался до такой степени враждебен и ненавистен ему, даже как-то внутренне неприемлем что ли, что контакт с ним никак не возникал, просто не мог возникнуть.

И Виталий сам начинал нервничать. Между тем, задача допроса была очень сложной. Чтобы дело двинулось дальше, требовалось не только изобличить Глинского и заставить признаться во всем, но добиться от него новых сведений, самых опасных для Глинского и поэтому тщательно им оберегаемых. А для таких признаний следовало заставить его прежде всего задуматься и еще – разбудить страх за собственную шкуру. И Виталий попытался взять себя в руки.

– Я почему-то надеялся, Глинский, что вы поведете себя умнее. Неужели не поняли, что я не случайно очертил два круга ваших знакомств?

– А вот не понял, представьте себе

– Ну, что ж делать. Тогда на время отложим эту тему. Скажите, Глинский, почему вы работаете вахтером?

– К вашему сведению, у нас любой труд почетен.

– А какое у вас образование?

– Вас не касается. Впрочем… ну, кончил педагогический. Так сказать, учитель.

– Почему же стали вахтером, интересно?

– Вам в самом деле интересно? – насмешливо полюбопытствовал Глинский.

– В самом деле, – вполне искренне ответил Виталий.

Глинский, видимо, его искренность уловил, и это ему польстило. Ведь в данном случае интерес проявлялся к нему самому, а не к его поступкам, как до сих пор. А собой Глинский всегда необычайно, высокомерно гордился и ставил себя куда выше остальных людей.

– Почему вахтером? – снисходительно переспросил он. – Пожелал. Больше, знаете, свободного времени… для самообразования. И вообще, – он пожал плечами, – карьеру делать не хочу, строить там что-то – тоже не хочу. Не по мне это, товарищ…

– Гражданин.

– Да. Кстати, не знаю вашей фамилии. Какое-то у нас с вами одностороннее знакомство, я бы сказал. Это стесняет.

– Вот это верно, – согласился Виталий. – Извините, – и представился. – Инспектор уголовного розыска, старший лейтенант Лосев.

– Очень рад, – иронически поклонился Глинский. – Так вот, старший лейтенант, каждый живет, как умеет, как устроен. У меня другие радости в жизни. Вот, например, женщины. Это прекрасно!

– И деньги?

– И деньги, – охотно согласился Глинский, ехидно блестя глазами. – Вам это, конечно, чуждо, я понимаю.

– Почему же? Но вахтер получает мало.

– Зато остается время для приработков. Надо спешить пользоваться жизнью. Она коротка, к сожалению, и радости ее тоже.

– И вы своей жизнью довольны?

– Вполне. Только оставьте меня в покое.

– Исключается. Самой вашей жизнью. Входит, так сказать, в условие. И при таких условиях жизнь ваша не так уж привлекательна, мне кажется. Скажите, у вас еще не было судимости? Мы не успели проверить.

– Можете не проверять. Не было.

– Тогда понятно. Ваша жизнь этой стороной к вам просто еще не повернулась. Но учитывать это вы должны были как умный человек. Порок-то, ведь, всегда наказывается. Это еще, кажется, в библии сказано. Ну, допустим, получили вы от Льва Константиновича какую-нибудь жалкую тысячу рублей.

– Ну, знаете! Вы меня…

– Пожалуйста, – прервал его Виталий, словно его интересовали не факты, а сам спор о жизни. – Допустим, вы получили даже пять процентов от…

– Десять! – в свою очередь запальчиво оборвал его Глинский. – Десять, не меньше!

назад<<< 1 . . . 24 . . . 31 >>>далее