— Допустим. Но мог ли он написать и анонимки?

— Так ведь рука же одна!

— Согласен. Но чья?

— Ну, знаешь! Булавкин угнал в тот вечер машину, на ней подъехал к гостинице и передал записку. Это факт? Факт! Так его эта записка или не его? Задача для дошкольника.

— А ты видел подлинный почерк Булавкина?

— В записке?

— Нет, на других бумагах.

— Ну, допустим…

— Ничего допускать нельзя, — решительно оборвал его Игорь. — Нужна квалифицированная экспертиза. Нужна полная уверенность. Сегодня Волов изымет образец его почерка на заводе. А вот экспертизу удастся, к сожалению, провести только, видимо, в понедельник.

— Но дело не возобновлено! — упорствовал Виталий. — Роговицын не желает его возобновлять. Это он мне сказал сегодня совершенно определённо. И он не вынесет постановления!

— Чепуха! Розыск Булавкина ведётся самостоятельно. Сегодня у нас пятница? В понедельник я сам пойду в прокуратуру. К этому самому, как его?

— Кучанскому, — подсказал Томилин.

— Да, к нему! И добьюсь возобновления дела.

— Очень интересно, — иронически усмехнулся Виталий. — Что же ты мне поручишь?

— За тобой будет важнейшее дело — поиск Булавкина. Свирское шоссе. Забыл?

— Ах да! — и, помедлив, Виталий добавил: — Пожалуй, ты прав.

— Теперь третье направление. — Игорь посмотрел на Томилина. — Надо собрать сведения о Носове. Что за птица?

— Поглядим, — ответил Томилин и добавил, кивнув на Виталия: — А ему в помощь дадим кого-нибудь из наших, местных.

В конце концов все было решено.

А потом пришёл усталый и злой Волов.

— Все облазили, — сообщил он. — И странное, скажу вам, дело. В тот час, когда Булавкин шёл от Речной к заводу, на его маршруте в разных местах оказались три знакомых парня и девушка. Двое стояли у ворот, больше часа стояли, беседу вели. А один с девушкой в кино шёл. И как раз по улице Менделеева, а потом по Речной, то есть прямо навстречу Булавкину. И никто из них его не видел. Никто! Странное дело, а? Чисто по воздуху перелетел. Или почему-то другим путём пошёл, дальним.

— Та-ак. Ещё одна загадка, — вздохнул Игорь.

— Тут их, будь здоров, сколько, — сердито откликнулся Томилин. — Загадок этих.

Незаметно подкрался вечер.

Кончился ещё один трудный день. Но впереди были другие дни, ещё труднее. Пружина поиска медленно сжималась.

 

Утром в субботу Игорь Откаленко пришёл в горотдел один и заперся в кабинете Томилина.

Он положил перед собой на стол зеленую папку из прокуратуры, потом достал сложенные вчетверо листки с объяснениями Ревенко и квадратик бумаги с пословицей жителей Мадагаскара. Пробелов её глазами, он усмехнулся и покачал головой.

Прежде всего Игорь занялся письмами из зеленой папки. На отдельном листе он выписал по порядку все обвинения в адрес Лучинина, которые там содержались. Затем принялся читать акт ревизии.

Те же обвинения. А чем подтверждаются? Ага, вот! Пункт о незаконной передаче оборудования Барановскому комбинату. Некоторые утверждают, что оно было исправно. Другие — что было утильным, валялось под снегом во дворе. И при этом ссылаются на акт о списании его как непригодного. Но комиссия почему-то верит первым.

В своём листе Игорь против пункта об оборудовании сделал пометку. Затем снова принялся читать акт. И вдруг даже присвистнул от удивления.

Оказывается, комиссия основывается не только на словах. Все куда солиднее! Оказывается, бухгалтерия завода направила на комбинат счёт за это оборудование и предложила его оплатить. Счёт подписан директором завода и главным бухгалтером Олешковичем. Выходит, оборудование все-таки не было утильным?

Около своей пометки Игорь приписал фамилию Олешковича, жирно подчеркнул её и поставил восклицательный знак.

«Так. Пойдём дальше», — сказал он себе, чувствуя, как беспокойство все больше охватывает его.

В акте есть и обвинение в незаконной выплате денег. И опять ссылка на бухгалтерию. В ведомости на выплату эти фамилии стоят, а нарядов на выполненную работу нет. Но есть распоряжение Лучинина выплатить деньги.

Игорь снова записал фамилию Олешковича, теперь уже против пункта о выплате денег. И на этот раз поставил вопросительный знак.

Но тут его мысли прервал телефонный звонок. Дежурный доложил, что пришёл инженер Черкасов. И почти сразу раздался деликатный стук в дверь.

На пороге появился невысокого роста худощавый человек в очках, редкие волосы были гладко зачёсаны назад, открывая большой, с залысинами лоб, на костистом, синеватом после бритья лице чёрный клинышек бородки казался приклеенным. Черкасов был одет в серый поношенный костюм, галстук на белой рубашке завязан торопливо и небрежно. В руках он держал потёртую кожаную папку на «молнии». На вид Черкасову было лет пятьдесят, может быть, немного больше.

— Разрешите? — сдержанно осведомился он.

— Да, да, прошу вас, — ответил Игорь, поднимаясь из-за стола. — Извините, но пришлось вас побеспокоить.

— Пусть вас это не смущает, — все так же сдержанно ответил Черкасов. — Необходимость. Я понимаю.

Он опустился на стул.

— Хотелось бы, Пётр Андреевич, — приступил к разговору Игорь, — узнать ваше мнение об изобретении Лучинина и обо всей этой истории с проектом для Барановского комбината. Вы ведь в курсе дела?

— Более или менее, — отрывисто сказал Черкасов, нервно поправляя галстук. — Скорее менее. И прошу меня правильно понять. Я инженер. У меня есть собственные замыслы. Смею надеяться, важные. Мне нужен покой. Государство получит больше пользы, если я эти мысли осуществлю. И не буду ввязываться в склоки.

— Но изобретение Лучинина… — начал было Игорь.

— Не признали? — быстро, с ноткой какого-то удовлетворения перебил его Черкасов и тонко усмехнулся. — Естественно. Вы знаете, что сказал по этому поводу Макс Планк? Он сказал: «Новые научные истины побеждают не путём убеждения их противников, просто эти противники постепенно вымирают, а новое поколение усваивает истину сразу».

— Выходит, надо ждать, пока мы вымрем? — улыбнулся Игорь. — А потом Лучинина признают сразу? Довольно грустная перспектива.

— Что ж делать, — невозмутимо возразил Черкасов и потрогал бородку, словно проверяя, на месте ли она. — Люди так устроены. Бертран Рассел, например, писал: «Человек является самым интересным и в то же время самым противным животным на Земле».

— Скажите, пожалуйста, — удивился Игорь. — Но он, кажется, не теряет надежду исправить человечество?

Черкасов покачал головой.

— Вряд ли. Очень уж давно следовало бы начать. Оскар Уайльд, знаете, как-то сказал: «Если бы пещерные люди умели смеяться, история пошла бы по другому пути».

«Черт возьми, он начинён изречениями, — с беспокойством подумал Игорь. — Надо, пока не поздно, выбираться из этой энциклопедии».

— Скажите, Пётр Андреевич, — спросил он, — вы видели книгу профессора Ельцова?

— Да, конечно.

— Ну и действительно, Лучинин…

— Не знаю, — отрывисто произнёс Черкасов. — Не исследовал.

Он становился необыкновенно краток, если не при бегал к чужим изречениям.

— Но это возможно исследовать?

— Элементарно.

— Понятно. Теперь история с проектом для Барановского комбината. Здесь утверждается, — Игорь указал на лежавший перед ним акт ревизии, — что туда были проданы синьки с чертежей, по которым перестраивался ваш собственный завод и которые были обнаружены в столе у Евгения Петровича.

— Чушь! — оскорблённо вскинул голову Черкасов. — Я не привык даром получать деньги.

— Но как же тогда все, это получилось?

— Весьма просто. Мы сделали оригинальный проект. Для комбината. По его техническим условиям. И кальки с него — кальки, а не оригиналы! — Евгений Петрович оставил у себя для пополнения технического архива завода. С нашими авторскими подписями, кстати говоря.

— Но подписей не оказалось, — возразил Игорь. — На них были штампы вашего завода.

— А это уж мне неизвестно, куда делись подписи, — развёл руками Черкасов,

— Но выходит, что проект вашего завода отличается от того проекта?

— Естественно, — усмехнулся Черкасов и снова потрогал бородку. — В новый проект я внёс и свои идеи.

— Тогда где же проект вашего завода?

— Его не было.

— То есть как так не было?

— Перестройка шла под руководством Евгения Петровича. На ходу. Прямо по эскизам.

— А вот комиссия утверждает, что этого не может быть. Что найденный в столе у Евгения Петровича проект — это проект вашего завода.

— Безграмотное утверждение.

Игорь улыбнулся.

— Вы так и заявили комиссии?

— Меня об этом не спрашивали, — нервно пожал плечами Черкасов.

«Ну, Виталий бы сейчас с тобой сцепился, — зло подумал Игорь. — А нельзя, нельзя. Тут надо по-другому».

— Что ж, логично, — спокойно произнёс он.

— Не правда ли? Я решил, пусть они сами, в конце концов, уточняют свои отношения. При чем тут я?

— Вполне логично, — повторил Игорь, и при этом ни один мускул не дрогнул на его лице, только чуть потемнели глаза и тяжёлый подбородок слегка выдвинулся вперёд. —  Но вы разрешите, Пётр Андреевич, записать ваше мнение?

Черкасов беспокойно затеребил бородку.

— Разве это так необходимо?

— Да, конечно.

— Но мне кажется… все это дело прошлое?

— Не совсем. Ещё лучше, если вы напишете сами. В виде заявления или объяснения.

— Ни в коем случае, — поспешно возразил Черкасов, рукой как бы отстраняя от себя это предложение. — С какой стати? Вы меня вызвали. Задавали вопросы. Я только отвечал.

— Ну что ж. Это тоже логично. Тогда запишу я. Не возражаете?

— Воля ваша, — упавшим голосом произнёс Черкасов и опять схватился за бородку, перебирая её негнущимися пальцами.

Игорь молча достал из ящика стола лист бумаги, положил его перед собой и неторопливо закурил, громко щёлкнув зажигалкой.

Черкасов с тревогой следил за его приготовлениями и при щелчке зажигалки чуть заметно вздрогнул.

— Ну что ж, приступим, — сказал Игорь. — Я вам буду задавать те же самые вопросы. У вас, кстати, паспорт с собой?

— Да, да, естественно.

Черкасов дрожащими руками вынул бумажник, но, раскрыв его, не сразу нашёл паспорт. Он даже сдвинул очки на лоб и поднёс бумажник совсем близко к глазам.

Когда все было закончено, Игорь протянул ему исписанные листы.

— Прочтите. Если все верно, подпишите вот тут, внизу.

Черкасов, протерев пальцами стекла очков, словно они запотели, молча кивнул и углубился в чтение.

Игорь курил, откинувшись на спинку кресла. Смуглое лицо его с приплюснутым носом и тяжёлым подбородком казалось невозмутимым. Он сейчас походил на боксёра, отдыхающего после тяжёлого раунда.

— С вашего позволения, вот тут хотелось бы исправить, — неожиданно сказал Черкасов, поднимая голову. — Тут, видите ли, написано, — он снова зачем-то протёр стекла очков и прочитал, близко поднеся бумагу к глазам: — «Лучинин оставил кальки у себя для пополнения технического архива завода». Так вот, если нетрудно, вставьте слово «по-видимому». Я ручаться не могу.

— Но для чего же ещё?

— Не знаю, не знаю. Могу только предполагать.

— Пожалуйста.

Игорь вставил слово и сделал сноску внизу страницы. Потом спросил:

— Все?

— Минуточку, минуточку, — торопливо произнёс Черкасов, продолжая читать. — Вот… И тут… Вы записали: «На кальках были наши авторские подписи». Прошу вставить: «Насколько я помню». Дело, знаете, давнее. Мог и запамятовать. Потому очень прошу вас…

— Что ж, пожалуйста,

Игорь сделал новое исправление.

Черкасов принялся читать дальше, держа бумагу около глаз.

— Вот ещё, — через минуту сказал он. — Я не могу так категорически утверждать, что проекта нашего завода не было.

— Но вы же видели, что работа шла по эскизам?

— Эскизы видел, а проекта не видел, — упрямо покачал головой Черкасов. — Чего не видел, того не могу утверждать. Это уж элементарно, как вы понимаете.

— Та-ак. Значит, напишем, что проекта вы не видели. Это будет уже точно?

— Пожалуй. Хотя все-таки лучше выразиться так: по правилам проект должен был иметься, но я лично видел только эскизы.

— Насчёт проекта это ваше предположение?

— В некотором смысле, конечно.

— Предположения нам не нужны. Запишем факты: проекта вы не видели, а эскизы видели. Не возражаете?

— Ну, пожалуй, — неуверенно произнёс Черкасов.

— Вы в чем-то сомневаетесь?

— Нет, нет…

Игорь ещё раз исправил протокол.

«Это просто счастье, что Виталий с ним не встретился, — подумал он. — Представляю себе, что было бы».

Когда Черкасов, наконец, подписал последний лист протокола, Игорь как бы между прочим спросил:

— Кстати, Пётр Андреевич, у вас, кажется, есть дома пишущая машинка?

— Да, — тревожно ответил Черкасов. — Но я полагаю, это не криминал?

— Ну что вы, — Игорь заставил себя улыбнуться. — Просто хотелось бы узнать, не давали ли вы её кому-нибудь. Не помните?

— Нет. Хотя… позвольте, позвольте… — Черкасов провёл рукой по лбу. — Кому-то я её, помнится, давал…

— Хотелось бы знать.

— Извольте, — не очень охотно согласился Черкасов. — Постараюсь припомнить. Если удастся, я вам вечерком позвоню.

На том и договорились.

Черкасов, церемонно распрощавшись, ушёл. Руки ему Игорь не подал, и Черкасов инстинктивно не протянул свою.

«Что ж, — подумал Игорь, расхаживая по кабинету, — все-таки мучился я с тобой, кажется, не зря». Главное обвинение против Лучинина выглядело теперь более чем сомнительно.

Да и сам Черкасов. Он неискренен и завистлив. И наверное, завидовал Лучинину. Правда, он трус. И сам ничего не предпримет. Но подтолкнуть другого… И дать машинку… Кому же он её дал? Интересно, решится он это «вспомнить» или нет.

…Черкасов позвонил не «вечерком» а ровно через час.

— Вспомнил, — торжествующе сообщил он, словно это должно было послужить компенсацией за его по ведение в кабинете у Игоря. — Одному человеку давал.

— Кому же? — едва сдерживая нетерпение, спросил Игорь, локтем придвигая к себе бумагу. «Неужели Носову?» — мелькнуло у него в голове.

— Это, видите ли, Слава Небогов. В редакции газеты работает. И больше никому. Право слово, никому!

Последние слова прозвучали, пожалуй, не вполне искренне.

«Вот тебе и раз, — удивлённо подумал Игорь. — Кто же это такой Слава Небогов?»

 

Утро застало Виталия за городом, на раскалённом, обдуваемом ветром Свирском шоссе.

Серая и узкая асфальтовая лента, на которой, словно лишаи, проступали то тут, то там зернистые и неровные круги булыжника, вилась среди бесконечных полей, где волновалось под порывами ветра золотистое море ржи или вдруг изумрудным пушистым ковром расстилались посевы овса и гречихи. Дорога то неутомимо взбиралась вверх, то вдруг долго шла под уклон, на миг ныряя в прохладную тень перелесков и снова окунаясь в душный жар полей.

Изредка в сторону от шоссе уползали в поле пыльные просёлки.

Тогда Виталий приказывал остановить машину, выбирался из неё на дорогу вместе со строгим, подтянутым старшиной милиции Иваном Угловым, участковым инспектором всего этого бескрайнего района, знавшего тут не то что каждую деревню, а каждое дерево и выбоину на дороге.

Углов был чрезвычайно доволен поручением сопровождать «товарища из Москвы», хотя внешне это выражалось лишь в особой на первых порах молчаливости и поистине солдатской чёткости и лаконичности ответов на вопросы Виталия. Сам он вопросы задавать не осмеливался. Впрочем, долго находиться с Виталием в таких отношениях было невозможно. И спустя час или два с загорелого, обветренного лица Углова уже не сходила широкая улыбка, а сам он не сводил восхищённых глаз со своего нового знакомого.

Очередной раз выбравшись из машины, Виталий деловито обследовал уходящий в сторону просёлок, выискивая следы машин и подвод.

— Куда ведёт? — спросил он Углова.

— В Буяновку, товарищ старший лейтенант.

— Он сюда свернуть не мог, как полагаешь?

— Так точно.

— Ну, тронулись тогда. Деревня скоро будет?

— Так точно. Одиннадцать километров. Пожарово.

— Ну и район! Буяновка, Пожарово…

— Не-е, у нас тихо, — засмеялся. Углов.

— Ну, значит, предки отличились.

Шоссе все круче и круче поползло вверх. За высоким взгорком уже ничего не было видно, лишь белые и лёгкие, как клочья ваты, облака лениво выплывали из-за него в голубое, пронизанное солнцем марево.

— Река сейчас будет, — сказал Углов со вздохом. — Бугра.

Машина взбиралась тяжело, с глухими перебоями, рыча на второй передаче. А когда наконец она очутилась на самом гребне и шоссе стало падать вниз, Виталий даже охнул от восхищения.

Внизу тихо катилась среди кустов, жёлтых отмелей и серебристых ив неширокая, заросшая местами камышом и лилиями красавица река, нежно переливаясь на солнце бело-синими перламутровыми волнами. На другой её стороне леса уходили до самого горизонта, пенясь и. клубясь, как море, всеми оттенками зеленого цвета: от ярко-изумрудных, весёлых молодых берёз до тёмных, почти чёрных крон елей. А к обрывистому берегу, подступали стройные золотисто-бронзовые сосны, словно передовые шеренги воинов в боевых рыцарских доспехах и зелёных шишках на голове.

Серая лента дороги торопливо сбегала к реке и, словно умиротворённая, сворачивала вдоль высокого берега, ровно стелясь по зеленому лугу.

— Ну, братцы, и красота же у вас тут, — зачарованно произнёс Виталий.

Через некоторое время внизу, у самой реки, неожиданно возникла среди кустов и деревьев небольшая поляна. На ней ярко пылал костёр, возле которого суетились три женщины в коротких штанах и пёстрых кофточках. Над костром висели чёрные, закопчённые котелки. Невдалеке виднелся импровизированный стол — две доски на стянутых проволокой кольях, а по бокам его скамьи из длинных неровных жердей. На краю поляны сквозь зелень кустов просвечивали ярко-жёлтые палатки. А у самой воды стояла высокая самодельная мачта, на верхушке которой полоскался странный чёрный флаг с длинным разрезом посередине. Возле мачты, около вытащенной на берег байдарки, возились двое загорелых мужчин в плавках и два мальчугана, тоже в плавках и белых панамах.

— Туристы, — деловито сообщил Углов.

Виталий указал на флаг и засмеялся.

— А ведь это, братцы, штаны! Ей-богу, чёрные тренировочные штаны! — И неожиданно приказал: — Стой! Первые живые люди на пути. Надо потолковать.

В это время маленькая рыжеволосая женщина, хлопая, себя ладонью по рту, весело и призывно закричала:

— А-а-а-а!..

И Виталий, прислушавшись, заметил:

— Альпинистский сигнал. Чтобы разбивалось эхо в горах. Ну, пошли.

Он вылез из машины и стал спускаться к берегу по крутой и узкой тропинке, петлявшей среди деревьев, За ним последовал и Углов.

Но тропинка неожиданно свернула куда-то в сторону, и Виталий, секунду помедлив, двинулся напрямик сквозь заросли кустов.

Когда они с Угловым добрались до поляны, туристы уже весело рассаживались вокруг своего самодельного стола, а рыжеволосая кричала замешкавшимся у лодки мальчишкам:

— Юра! Алик!.. Ну, живо, живо!.. За стол!.. А то никакой ухи не получите!..

— Ну, щука!.. Щука же!.. — надрываясь, кричал в ответ один из мальчишек. — Умрёт ведь!..

Но другой уже бежал к столу, держа в вытянутой руке длинную извивающуюся рыбину.

С противоположной стороны поляны из зарослей вышел лысоватый мужчина в плавках. Весь лоснясь от пота, он гордо тащил за собой стволы валежника.

назад<<< 1 . . . 9 . . . 22 >>>далее