Пауза явно затягивалась. Семен сделал вид, что собирается с мыслями.

— Это было так давно. — извиняющимся тоном пояснил он.

— Пожалуйста. Я вас не тороплю.

Наконец Буланый начал рассказывать. Временами он говорил неуверенно, как бы проверяя прочность мостика, прежде чем ступить на него. Ржавин своим обостренным вниманием уловил, что спотыкается Буланый на фактах, относящихся к Огородниковой, о всех других событиях дня он рассказывал свободно и быстро, о ночной встрече Андрея с Огородниковой он ничего не сказал. «Наверно, не знает», — решил Ржавин.

— На следующий день вы эту женщину не встречали? — спросил он про Огородникову.

— Встречал. В ресторане. Она была с какими-то своими знакомыми,

— Вы их не знаете?

Буланый опять насторожился. Знакомство с Засохо, у которого конфисковали контрабанду, Надю не украсит. Даже наоборот. Кстати, как это он забыл спросить ее об этом знакомстве? Это надо будет непременно сделать, А сейчас… Почему он должен знать этого Засохо? Ну, а того, второго, он действительно не знает.

— Нет, не знаю их, — после небольшого замешательства поспешно ответил Буланый.

«Эге, брат. Почему же ты врешь? — с тревогой подумал Ржавин. — Забыл ты этого прохвоста Засохо, что ли?»

Он задал несколько вопросов о других событиях того дня и, когда Буланый успокоился, спросил:

— Скажите, вы помните задержанного однажды с контрабандой некоего Засохо?

«Как же теперь отвечать?» — в смятении подумал Буланый.

— Плохо… помню.

— А узнать могли бы?

— Ну что вы!.. Впрочем… не знаю. Вряд ли…

«Что это с ним? — все больше недоумевая, думал Ржавин. — Явно чего-то крутит».

Чем дальше продолжался разговор, тем больше не нравился Ржавину этот парень. Нет, на такого надежда плохая, такой может здорово подвести. Интересно, почему он так нервно себя ведет?

А Буланого в это время неотступно преследовала мысль: этот человек интересуется Надей. Но почему? Что она сделала? Да, да, у нее подозрительные знакомства. А что еще? Одно ясно пока: если Надя на примете в милиции, то ничем хорошим это кончиться не может. «И для меня, кстати, тоже», — невольно подумал он.

В конце концов уже по пути домой Буланый решил, что сначала все узнает у Нади, все до конца, а потом уже решит, как им дальше поступить. «Я ее люблю, и я обязан предупредить ее, это мой долг», — решил он.

…Как только Буланый ушел, Ржавин направился на доклад к капитану Митрохину. Тот внимательно выслушал его и, когда Геннадий кончил, наморщась, сказал:

— Сдается мне, что из-за деревьев леса ты не видишь. Учти, дело тебе дали перспективное. Ой-ой, какое. Давно мы на такую опасную группу не выходили. Отсюда и задача: Брест наш от всей этой погани как можно быстрее очистить. Каждую минуту помнить надо — это не просто город, милый ты мой, Это гордость народа, это город-герой. И это граница. Потому спрос тут с нас двойной. Понял? А пока что мне нужен Засохо. Достань его хоть из-под земли, Он еще здесь, в Бресте.

Однако в тот день Засохо так и не появился на вокзале. Не появился он там и на второй день и на третий. Ржавин терялся в догадках: в какую же щель забился этот человек? Но с каждым днем ему становилось все очевиднее: капитан Митрохин ошибся, Засохо, по-видимому, ускользнул из Бреста.

 

Среди дня с польской стороны позвонил начальник сопредельной Тереспольской таможни Бжезовский. К телефону подошел Филин.

После первых приветствий и расспросов о здоровье Бжезовский сказал:

— Надо повидаться, пан Филин. Накопились справы — э-э, то есть дела.

— Какие же? — осторожно осведомился Филин.

— С нашей стороны — три. Случайная засылка — много раз. Простои — тут надо обменяться опытом. Ну и оперативная информация.

Бжезовский говорил четко, уверенно и дружески. Вообще это был милый и дельный человек, с которым сотрудники Брестской таможни уже не первый год поддерживали самые лучшие отношения.

Но Филин старался не встречаться сам с Бжезовским. Мало ли что. Потом кто-нибудь припомнит ему это да еще как-нибудь повернет это против него же, Филина. И не расхлебаешь тогда.

— …Будем рады видеть у себя пана Жгутина, — закончил Бжезовский.

По существующему соглашению о сотрудничестве начальники сопредельных таможен систематически обменивались визитами.

Филин сокрушенным тоном ответил:

— Федор Александрович болен, — и торопливо добавил: — Но он уже скоро поправится.

Однако Бжезовский не понял намека и тем же оживленным тоном сказал:

— Ну тогда, пан Филин, приеду я сам. Поговорим с вами. Если вы не возражаете.

— Что вы, что вы! Мы вас ждем, товарищ Бжезовский. Я как раз хотел это самое вам предложить.

Затем они условились о времени.

Вернувшись к себе, Филин вызвал Шалымова и предупредил его, что Бжезовского они будут встречать вместе. Потом он позвонил домой к Жгутину и с тайной надеждой осведомился, не выйдет ли тот завтра на работу. Но Жгутин чувствовал себя еще плохо.

— Эх, жаль, люблю Бжезовского, и давненько не виделись, — вздохнул Федор Александрович и с лукавинкой в голосе добавил: — Ну, да поговорите с ним сами, И не бойтесь, не съест вас пан Станислав.

Филин самолюбиво ответил:

— Пожалуйста, могу поговорить.

Бжезовский приехал на следующее утро. Стройный, седой, голубоглазый, он уже из окна вагона энергично махал встречающим форменной фуражкой.

Встречали польского друга все свободные в этот момент таможенники. Бжезовский радостно пожимал всем руки, кого-то хлопал по плечу, кого-то обнимал и весело говорил, мешая русские и польские слова:

— Как рад! Ах, как рад! Хорошо смотришься, пан Валентин, совсем румяный!.. Привет от моих соколов! О-о, давний пшияцель, ты не изменился!..

Серьезный разговор начался в кабинете Жгутина. Бжезовский надел очки и вытащил из портфеля бумаги. Филин придвинул к себе папку с документами.

Сначала обсудили факты случайной засылки вагонов, которые не должны были идти через границу, но сцепщики по ошибке включили их в уходящий туда состав. Формировка составов дело вообще хлопотное, требующее большой четкости и внимания, тем более на такой крупной пограничной станции, как Брест. В последнее время с польской стороны «случайных засылов» стало значительно меньше. Бжезовский охотно рассказал, как они для этого построили работу. Потом долго разбирались в номерах вагонов и в их грузах.

По второму вопросу — о быстрейшем продвижении грузов и пассажирских поездов через границу и о том, когда какой наряд для этого следует выставлять, — рассказал Шалымов. Он поначалу думал, что рассказывать будет Филин, и даже придвинул к нему стопку документов, но тот снисходительным тоном сказал:

— Ну, ну, рассказывайте вы. Я, если надо будет, дополню.

И Шалымов начал рассказывать, все время ощущая настороженность Филина к каждому своему слову. И от этого каждое слово начало казаться ему неточным, даже двусмысленным.

Но Бжезовский слушал так заинтересованно, столько дружеского одобрения светилось в его голубых глазах, что Анатолий Иванович, мысленно послав, наконец, Филина ко всем чертям и от этого сразу приободрившись, заговорил свободно и даже, как ему показалось, красочно.

— Это бардзо интересно, пан Шалымов, — говорил Бжезовский, делая пометки в блокноте. — Это полезно знать!

Потом перешли к оперативной информации. Было несколько случаев, когда одна из сторон находила контрабанду, которую другая сторона обнаружить не сумела.

— Мы арестовали группу спекулянтов, — между прочим, сообщил Бжезовский. — Советские панчохи — э-э, дамские чулки, вот так. Пропускали очень большие партии. Весьма вредно! Подрывают государственную торговлю. Чулки у нас в высокой цене. Спекулянты дерут за них — как вы говорите, три шкуры, да? — он засмеялся, потом многозначительно поднял палец. — Колоссальный дохуд!

— Установили связи? — досадливо спросил Филин.

Бжезовский кивнул.

— От вас. К вам — другое. С запада. Связи идут туда. Опасная группа. Но дают пока мало показаний. Ясно одно: пользуются экспрессом Москва-Берлин.

— А точнее?

— Точнее пока нет. — Бжезовский задумчиво расправил большим пальцем усы. — Только… разве вагон-ресторан.

— А-а, Юзек…

Филин недовольно посмотрел на Шалимова, словно тот нес за это какую-то долю ответственности. Анатолий Иванович пожал плечами и хмуро заметил:

— Мы не поймали его с поличным. А вот повара оттуда выгнали.

— Будем разом працовать, — заверил Бжезовский. — Не найдете вы, найдем мы.

Прошло уже немало времени, уже сумерки сгустились за окном, когда Филин, наконец, опомнился:

— Батюшки! Пора же обедать, товарищ Бжезовский. Совсем заработались.

— О, о! Я знаю ваши обеды! — засмеялся Бжезовский. — По русскому обычаю. Потом уже работать я не смогу.

Все трое поднялись из-за стола, с наслаждением потягиваясь и перебрасываясь шутками. Филин заметно оживился.

Деловая часть встречи окончилась.

Провожали Бжезовского поздно вечером.

Когда поезд ушел, Филин сухо предупредил Шалымова:

— Завтра из Юзека надо вытрясти душу. Если контрабанду найдем не мы, а наши друзья поляки, — пеняйте на себя.

— Всякое бывает, — угрюмо возразил Шалымов.

 

На следующий день Андрей впервые вышел на работу, слабовато себя чувствовал, но вышел, терпенья больше не хватило.

А утром к нему заехал Ржавин.

Он теперь бывал у Андрея чуть не каждый день, обычно под вечер. И как только появлялась в дверях его долговязая фигура в кожаном пальто и лихо заломленной ушанке, у Андрея веселело на душе. Нет, правда, хороший парень, этот Ржавин, и верный, во всем положиться на него можно. Приходил к Андрею и Дубинин, и тогда начинались споры. Вальку, как всегда, «заносило». От мировых проблем переходили к бытовым трудностям одинокого существования, и тогда два «закаленных» холостяка не упускали случая поиронизировать над «новичком». Приходила и Светлана. Смеясь, рассказывала, что в институте она сдает экзамен на медсестру. «Андрей — моя практика. Очень удобно». Эту высокую худенькую девушку с громадными глазами и темной челкой на лбу за эти дни полюбили все трое, полюбили, как сестру, как веселого и доброго товарища. Так полюбил и Андрей, только так. И когда ловил вдруг на себе какой-то глубокий и недоуменный ее взгляд, старался отводить глаза…

В этот день Ржавин заехал утром.

— Ну, старик, собирайся. Я тебя решил перед работой на машине покатать.

— Это еще зачем? — удивился Андрей,

— Увидишь.

— А все-таки?

— Да одевайся ты наконец! — весело заорал Ржавин. — Что это за интеллигентская привычка! Все ему объясни!

Ржавин приехал в тот самый двор, где Андрей толкал машину.

— А ну, покажи, где ты стоял, когда получил по черепушке, — попросил Ржавин, Андрей показал.

— Ну встань, как ты стоял.

Ржавин отошел в сторону, внимательно посмотрел на стоявшего у стенки гаража Андрея, потом обвел взглядом стену соседнего дома с бесчисленными его окнами. Окно комнаты, в которой жил шофер Пашка, было прямо напротив места, где стоял Андрей. «Ночь светлая, луна, — прикинул про себя Ржавин. — Белая от штукатурки и снега стена и темная фигура человека. Хорошо она видна была Пашке. А вот улик пока против него нет…»

— Все, — подходя, сказал Ржавин. — Сеанс окончен.

И повез Андрея на вокзал. По дороге, подмигнув, сказал:

— Сегодня я к тебе в помощники поступлю. Не возражаешь?

— Это еще зачем?

— Опять вопросы? Служба!

…День в таможне шел, как обычно. Досмотровый зал то до краев наполнялся шумом, гамом, возгласами, шарканьем сотен ног, детскими криками, то опустошался до звона в ушах от необъятной его тишины. Группы таможенников, как обычно, выезжали на Буг встречать поезда от границы. В «дежурке» шли разговоры о зарплате, о чьей-то болезни, о расписании дежурств, о политзанятиях и последней, особенно чем-то хитрой контрабанде.

Андрея затянул привычный круговорот дел.

Незадолго до прибытия берлинского экспресса из Москвы Шалымов ворчливо сказал ему:

— Пойдете досматривать вагон-ресторан. И будьте повнимательней.

— Там интересный вагон из Парижа. Вот бы…

— Как-нибудь я соображу такие вещи сам, — строго оборвал его Шалымов и, чуть помедлив, добавил: — Потом к вам еще один человек подойдет,

— Кто такой?

— Увидите.

Андрей равнодушно пожал плечами.

…В первый же момент, как только Андрей появился в вагоне-ресторане, он узнал Юзека и весь внутренне насторожился. Этот человек писал Огородниковой и, значит, связан чем-то с ней, какими-то не очень, вероятно, праведными делами. Уж не об этом ли предупреждал его утром Ржавин?

Юзек тоже узнал Андрея и со спокойным удивлением кивнул ему головой.

— Здравствуйте. Вот уж не ожидал…

— И я тоже. Здравствуйте…

Больше они не сказали друг другу ни слова. Но Андрей твердо решил про себя, что перевернет здесь все вверх дном, прежде чем выпустит вагон за границу.

Начал Андрей с кухни. Юзек и на этот раз любезно предложил свою помощь, но Андрей отказался. Тогда Юзек, заметно прихрамывая, спокойно ушел в салон вагона и, усевшись за столик, принялся изучать какие-то накладные. «Ишь ты, — немедленно отметил про себя Андрей. — Ничего его в кухне, видимо, не беспокоит». Все же он придирчиво осмотрел кастрюли на плите, ящики, полки, холодильники… Ничего нет! Как он и чувствовал!

Андрей перешел в салон вагона-ресторана. Здесь досмотр начинался с буфета. Тотчас к нему подбежала Муся и, обворожительно улыбаясь, предложила:

— Давайте помогу. А то еще перебьете чего.

— Ну что ж, — согласился Андрей, — выгружайте-ка всю посуду.

— Неужели всю?! — всплеснула руками Муся, — Ведь и так будет видно.

— Ну, милая, или помогать, или не мешать.

В этот момент дальняя дверь салона отворилась, и вошел Ржавин. Андрей, заметив его, усмехнулся: «Вот он, Шерлок Холмс. Кажется, мои подозрения оправдываются».

Тем временем Муся уже вынула почти всю посуду с полок.

— Вот так уж, я думаю, хватит с вас? — недовольно спросила она. Андрей улыбнулся.

— Молода еще, чтобы ворчать да лениться,

— Так я оставлю.

Андрей мельком взглянул на Ржавина и заметил его напряженный взгляд. Он перевел глаза на Юзека и увидел, что тот перестал писать, рука с пером замерла над бумагой, но голову он не поднимал, делая вид, что занят своей работой. Только делал вид! За это Андрей готов был сейчас поручиться чем угодно.

Ему вдруг вспомнилась детская игра, когда один ищет спрятанную вещь, а другие говорят ему «жарко» или «холодно», и чем ближе к спрятанной вещи, тем «жарче». Андрею вдруг показалось, что он сейчас играет в эту игру и все окружающие, каждый по-своему, в этот момент говорят ему: «жарко».

Андрея охватило волнение. Контрабанда есть, она где-то рядом. Но где? Почему эта вертлявая девчонка так упорно не хочет вытаскивать из буфета всю посуду? И он решительно сказал Мусе:

— Ничего не оставлять.

— Да что же это такое?! — визгливо воскликнула та. — Издевательство прямо. Сами в таком случае вынимайте! Не нанималась!

— Муся! — прикрикнул на нее со своего места Юзек. — Если товарищу надо, вынь.

— Я нанималась посетителей обслуживать, а не этих…

Когда вся посуда была вынута, Андрей внимательно осмотрел пустые полки. Доски как доски, а стенки даже фанерные. Что тут спрячешь?

Его внимание привлекла самая нижняя из полок. Дно ее лежало на самом полу, вернее — должно было лежать, ведь ножек у шкафа не было. А на самом деле это дно находилось на порядочном расстоянии от пола. Что же под ним, под этим дном?

Андрей внимательно осмотрел доску. Она плотно, без единой щели прилегала к стенкам шкафа. И все-таки… Передний край ее ничем не закреплен, и если дверцы шкафа распахнуть до отказа… Да, да, ее, кажется, тогда можно выдвинуть.

Распахнуть дверцы мешали стопки посуды на полу. Андрей принялся отодвигать их в сторону.

— Я же говорю, он сейчас все перебьет! — звенящим от злости голосом воскликнула Муся. — А я потом из своей зарплаты отвечай! Не трогайте, вам говорят! Да что это, в самом деле!..

— Муся! — снова оборвал ее со своего места Юзек.

Андрей же не отвечал. Он был весь поглощен своей догадкой.

Наконец дверцы шкафа распахнуты. Андрей взялся руками за дно полки и потянул на себя… Еще… Еще сильнее… Дно даже не шелохнулось!

Озадаченный Андрей снова принялся изучать проклятую доску. Почему она не отодвигается? Ведь путь для нее свободен. Гвоздями она не прибита. Клея не видно. Он нагнулся еще ниже. И сразу же увидел тонкие металлические пластинки, вставленные по краям доски в узкие щелки между нею и стенками шкафа. А что, если вытащить эти пластинки? Эх, щипчики бы какие-нибудь!

— Мне нужны щипцы, — требовательно сказал он, выпрямляясь. — Фу! Даже спина заныла.

— У нас, к вашему сведению, не мастерская, а ресторан, — дерзко ответила Муся. — У нас щипцы только для сахара.

— Вот-вот, — Андрей обрадовался. — Такие и дайте.

Муся, ворча, открыла один из ящиков и почти бросила Андрею щипцы.

Совсем не просто оказалось ухватиться такими щипцами за узенькую, утопленную в щель пластинку. Но когда Андрей, все же изловчившись, вытащил их, хорошо отполированная и подогнанная доска легко выкатилась из пазов.

Все пространство под ней было плотно забито небольшими целлофановыми пакетиками.

— Чулки! — воскликнул Андрей.

— Что вы говорите?! — первым отозвался Юзек. — Откуда они там взялись?

Андрей насмешливо ответил:

— Об этом, дорогой товарищ, надо вас спросить.

— Понятия не имею.

— Тогда вот у этой девушки.

— Я вам что, справочное бюро? — зло ответила Муся. — Кто-то положил, а я отвечай?

— Ладно, разберемся потом.

Андрей чувствовал, как в нем просыпается ответная злость: так нагло, так бессовестно лгали ему в глаза эти люди.

— Продолжим досмотр.

 

Он огляделся. Черт возьми, да под любой планкой в стене, в утробе любого из кресел, за широкими плафонами ламп — словом, всюду можно спрятать что угодно. Разве все это можно осмотреть? А, собственно говоря, нужно ли? Тут требуется проявить «оперативное чутье», как любит говорить Ржавин.

— М-да, — заметил Ржавин и, кивнув на чулки, с надеждой сказал Андрею: — Вероятно, это не все.

Андрей и сам так думал. Его уже охватил азарт поиска, и чувства все обострились до предела. Он был уверен, что сейчас не пропустит ни одной, пусть самой мимолетной детали в поведении этого прохвоста Юзека и его девчонки-буфетчицы — детали, которая указала бы ему на направление нового поиска. Ведь вот же угадал он, что Юзек не боится за кухню.

Как же ведут себя эти двое сейчас? Девчонка, та не находит себе места, крутится и злится. Еще бы! Ведь за чулки в буфете отвечать ей! Юзек сидит в кресле, как прикованный, с невозмутимым лицом. Ну да, у него же еще болит нога. Он только подошел посмотреть на выдвинутое дно шкафа, потом снова вернулся на свое место. Прошел, хромая, мимо всех кресел и уселся на то, дальнее. И опять вытащил свои накладные. Так, так…

Андрей ощущал такое ликование в душе, так четко работала мысль, связывая воедино какие-то будто сами собой всплывающие детали, что он даже улыбнулся. «Что делает первый успех с человеком!»

 

Подчиняясь какому-то внезапно возникшему убеждению, он подошел к Юзеку.

— Будьте добры, пересядьте.

— Я вам мешаю? Мне трудно.

— Хотелось бы осмотреть кресло.

В этот момент Андрей уловил все сразу: и тревожную искорку в сумрачных глазах Юзека, и откровенный интерес в глазах Ржавина, и даже мимолетную гримаску испуга на кукольном Мусином личике.

Андрей вынул из кармана отвертку и с подчеркнутой неторопливостью стал вывертывать винтики из боковых стенок кресла. Извлеченная из кресла гора целлофановых пакетиков даже как-то не очень удивила Андрея.

— Что и требовалось доказать, — насмешливо сказал он, глянув на стоявшего у окна спиной к нему Юзека.

Тот остервенело задернул шторки на окне и, повернувшись, сказал:

— Вы еще ничего не доказали. Я, например, все эти чулки в первый раз вижу. Вот так.

И Андрей еще раз подивился его наглой выдержке.

Но тут неожиданно раздался строгий и какой-то напряженный голос Ржавина:

— Сейчас же раздвиньте шторки на окне! Быстро!

Юзек поднял на него глаза.

— А в чем дело?

— Это я вам объясню потом. Раздвиньте шторки! Ну!

Ржавин говорил зло и с таким напором, что Андрей даже удивился. Потом неизвестно почему его вдруг охватила тревога, и он с угрозой сказал Юзеку:

— Прошу подчиниться.

назад<<< 1 . . . 14 . . . 22 >>>далее