Он снова обогнул фонтаны, потом ещё раз. И нетерпеливо посмотрел на часы. Неужели она его обманула и вообще не придёт?

      И как раз в этот момент за его спиной раздался лукавый голос:

      — Ты почему меня не узнаёшь?

      Виталий поспешно обернулся. Перед ним, улыбаясь, стояла Майка. Да, она была и в самом деле хороша собой. Только лицо было чуть грубовато, а фигура приземистей, коренастей, чем ему показалось в тот раз.

      — Куда пойдём? — деловито спросила Майка.

      — Посидим? — предложил Виталий. — Выпьем?

      — Сразу так и выпьем? — насмешливо спросила Майка. — Больно ты скор, мальчишечка. Я с чужими не пью.

      — Ну, так посидим, сперва познакомимся, чтобы чужими не быть, — сказал Виталий.

      — А где?

      — Подальше отсюда.

      — Чего это ты испугался, миленький? Я и тут такое местечко знаю, как одни будем, хочешь? — Она призывно улыбнулась.

      — Ладно, — с явной неохотой согласился Виталий. — Вообще-то лучше и совсем одни. А тут ваши гаврики на каждому шагу.

      — Там их нет, — махнула рукой Майка.

      Она взяла Виталия под руку и увлекла за собой в сторону одной из аллей.

      — Ох, ты и длинный, — не то насмешливо, не то восхищённо сказала Майка. — Каланча прямо. Трудно управлять.

      — Зато мне виднее всё, — засмеялся Виталий. — Ты управляй, а я буду говорить куда и что впереди.

      — Это мы сами знаем куда. Вас только отпусти.

      — И тебя тоже.

      — А я свободная. Не то что ты. Женатик.

      — Откуда это ты взяла?

      — А я ещё и не то про тебя взяла. Увидишь. Если меня человек заинтересует, я всё о нём узнаю.

      — Вот и я тоже.

      — А я тебя заинтересовала?

      — Ага, — улыбнулся Виталий. — Здорово.

      Так переговариваясь, они шли и шли по парку, сворачивая то на одну аллею, то на другую, всё дальше, туда, где парк переходил в лес. И вот наконец у самой этой границы они подошли к небольшому, уютному ресторанчику с открытой верандой.

      — Вот сюда давай, — повелительно распорядилась Майка.

      И Виталий понял, что такой тон она усвоила в отношении вообще всех мужчин, обычных своих поклонников, и это означало, что она своего нового знакомого из этого ряда никак не выделяет.

      — Давай, — послушно согласился Виталий.

      Как ни странно, в небольшом зале нашёлся свободный столик, один-единственный. Они расположились за ним, и Виталий сделал заказ подбежавшему официанту. Его услужливость показалась даже подозрительной.

      — У тебя в Москве кто есть? — спросила Майка.

      — Мать, отец.

      — А жена?

      — Жена тоже, — неохотно признался Виталий.

      — Во. Хоть смелости хватило сказать, — одобрительно отозвалась Майка. — А то все, как есть, холостые получаются. Смех просто. А деньги к тебе откуда идут?

      — С зарплаты.

      — Но-но, не свисти. Для академика ты ещё плешью не вышел. А больше никто на зарплату не живёт. Эх, мне бы хоть какого академика, я бы из него конфетку сделала. Из самого даже завалящего. Они же все жизни не знают.

      Виталий рассмеялся.

      — Ты одну жизнь знаешь, а они другую.

      — А ты третью? — прищурилась Майка.

      — Я ещё твоей не знаю, может, у нас и одинаковые.

      — Эх, мальчишечка! — вздохнула Майка. — Мою жизнь лучше не знать.

      — Это почему?

      — Тяжёлая у меня жизнь. А уж работа… хуже, чем в Антарктике, ей-богу. Не поверишь.

      — А жизнь-то чем тяжёлая? Небось от мужиков отбоя нет. Чем плохо-то?

      — Да какое от вас счастье? Горе от вас одно и волнение. — В тоне Майки прозвучала искренняя горечь.

      — Ты, может, влюблена по-серьёзному? — спросил Виталий.

      — А что, нам не разрешается? Нахальство — второе счастье.

      — Разрешается всем, не у всех получается, — серьёзно ответил Виталий. — Для этого самому преданным надо быть.

      — Думаешь, я не могу быть преданной?

      — А есть такой человек, кому ты предана?

      — Есть-то есть, — вздохнула Майка. — Да тоже женатик. Преданность у него не в том месте. Да и вообще… — Она махнула рукой.

      «Она влюблена в Горохова, — подумал Виталий. — Конечно, влюблена. А тот…» И неожиданная догадка мелькнула у него.

      — Преданность надо на деле проверять, я считаю, — сказал он.

      — За вами углядишь, как же!

      — Ну, у тебя глаз намётанный. И от любви небось голову уже не теряешь.

      — А раньше, по-твоему, теряла, так, что ли?

      — Все раньше теряли.

      — Это точно, — снова вздохнула Майка. — И я теряла. Забыла уж, правда, когда.

      Очень, видно, неспокойно было у неё на душе, и разговор повернулся вдруг так, что она невольно утеряла напускную весёлость. Странный какой-то парень попался ей, с ним почему-то хотелось быть откровенной. И Майке пришлось сделать над собой усилие, чтобы не поддаться этому искушению.

      — Ну вот, — кивнул Виталий. — А теперь уже гляди, не теряй голову-то. Хоть и влюблена. Пусть докажет сперва свою преданность. Мне вот кажется, он тебя не раз уже предавал.

      — Откуда тебе знать? — махнула рукой Майка. — Предавал не предавал…

      Но внезапно она ощутила какую-то тревогу и испытующе посмотрела на своего странного знакомого.

      И на этот раз Виталий отнюдь не стремился выдать себя за такого же отпетого подонка и уголовника, каким был, допустим, тот же Гошка. У него был другой план, потруднее. И, кстати, ещё одна цель, необычайно его занимавшая.

      — Откуда тебе знать? — снова повторила между тем Майка уже требовательно.

      — Догадываюсь. Вижу ведь, ты не в себе. Эх, Маечка. А, кроме любви, ещё заботы есть, верно я говорю?

      — Самое большое счастье даёт женщине любовь, — вздохнув, убеждённо возразила Майка и потянулась за сигаретой.

      — Если она взаимная и честная, — сказал Виталий, подставляя ей огонёк зажигалки.

      — Это точно, — согласилась Майка, затягиваясь. — Только где её взять, такую? С тобой, что ли? — Она махнула рукой. — С тобой, мальчишечка, не получится, вижу. Ты какой-то отгороженный, какой-то занятый.

      Виталий подивился её чуткости. И в который раз уже он вывел для себя непреложный урок: с женщинами эти номера не проходят. Они иной раз не скажут, но почти всегда уловят фальшь. Об этом его предупреждал ещё Кузьмич. Тут можно жестоко обмануться. А уж если женщина решит отомстить… Да, если она решит отомстить…

      — …Не знаю, — задумчиво продолжала между тем Майка, скромно сложив руки на коленях и глядя куда-то в сторону, — что ты ко мне прицепился. Может…

      Но Виталий не дал ей договорить.

      — Май, а вот скажи, — спросил он. — Женщины прощают предательство?

      — Они всё прощают, если любят.

      — А мне кажется, не всякая простит. Вот ты простишь?

      — Я — нет. Я тут не женщина, я тут мужик. Ничего никому не прощу. Отучилась я прощать, вот что.

      — А умела?

      — Да пожалуй, что и не умела, — задумчиво усмехнулась Майка.

      Появился официант, расставил тарелки с закуской и, мимолётно улыбнувшись, исчез.

      — Если ты предательства не прощаешь, разговор у нас может получиться. Интересный, — серьёзно сказал Виталий.

      — У нас и так интересный разговор, — снова усмехнулась Майка. — Я вот только никак не пойму, чего тебе от меня надо?

      — Честно тебе сказать?

      — Это бы лучше всего, если умеешь.

      — А ты мне тем же ответишь?

      — Ох, не обещаю, мальчишечка, — вздохнула Майка. — Не привыкла.

      — Ладно. Рискну. — Виталий махнул рукой. — Так вот. Надо мне от тебя, Майя, доверия. Поняла?

      — Не, — покрутила головой Майка, лениво жуя ломтик сыра. — Зачем это тебе понадобилось, интересно знать? Я, к твоему сведению, вообще ни одному человеку не доверяю. Тоже отучилась. Эх, мальчишечка! Я там была, где ты, видать, не был. Всего навидалась.

      — А хорошее хоть раз видела?

      — Случалось. Только тоже не верила. Доверять — наполовину проиграть.

      Она рассеянно огляделась по сторонам, но Виталий уловил в её глазах какое-то скрытое напряжение. Она словно чего-то боялась или кого-то искала.

      — Ты знаешь, что у вашего Бороды случилось? — неожиданно спросил Виталий.

      Майка даже вздрогнула.

      — Ну знаю, — насторожённо ответила она. — А ты откуда знаешь?

      — Сначала от Гошки.

      — А-а. Тут есть и к тебе один вопросик, — как-то странно произнесла Майка.

      — Давай.

      — Успеется. Ты кончай. Сперва от Гошки, значит. А потом?

      — Потом от Арпана.

      — Это кто такой?

      — Он у Бороды в доме был.

      — Ой, надо же! — всплеснула руками Майка. — И ты его знаешь?

      — От него ко мне кое-что перешло.

      — Купил? — В глазах у Майки зажглись жадные огоньки.

      — Не. Отдал. Это только для тебя цену имеет.

      — Ну да? — Майка недоверчиво смотрела на Виталия.

      — Только для тебя одной, — подтвердил Виталий. — Вещь эта не Бороды. Арпан в передней её подобрал. Вадик ваш выронил.

      — Вадик? — ещё больше изумилась Майка.

      — Ага. Бумажник…

      Виталий помедлил. Его вдруг охватило сомнение, правильно ли он поступает.

      — Говори же, чего там, в бумажнике, было-то, — нетерпеливо потребовала Майка и вдруг, прищурившись, спросила: — А какой из себя бумажник?

      «Нет, — решил Виталий, — пока всё правильно».

      — Какой из себя? — переспросил он. — А ты его узнаешь?

      — Уж как-нибудь.

      — Тогда и показать можно.

      Виталий приоткрыл борт пиджака и из внутреннего кармана наполовину вытащил бумажник, так, чтобы виден он был только Майке.

      — Ой!

      Майка приложила ладонь ко рту и, как заворожённая, смотрела на бумажник.

      — Он?

      — Он, он… Ой, господи…

      — Ну вот, — кивнул Виталий, пряча бумажник. — Видишь? Мне доверять можно. Не вру. Но дело не в бумажнике. Главное, там записка одна была.

      — Чья?

      — Твоя.

      — Брешешь, — грубо отрезала Майка. — Не писала я ему никогда.

      — Кому не писала?

      — Вадику, кому же ещё!

      — Это точно. Писала ты другому. И тот её отдал Вадику. В записке и о нём кое-что было сказано.

      Лицо у Майки пылало, глаза сузились от еле сдерживаемой ярости. Она, как видно, догадалась, о чём говорит Виталий.

      — Отдал… — прошептала она. — Отдал, гадина…

      — Отдал, — подтвердил Виталий. — Предал тебя и отдал. А уж Вадик будь здоров как её против тебя использовал бы. Да вот потерял.

      — Уж будь здоров, — машинально подтвердила Майка и повторила, словно не в силах была этому поверить: — Отдал… — И вдруг зло и недоверчиво посмотрела на Виталия. — А чем, мальчишечка, докажешь?

      — Чем? Да просто отдам тебе эту записку. На кой она мне? А тебе может пригодиться, если ты и в самом деле никому ничего не прощаешь.

      Виталий снова сунул руку во внутренний карман пиджака и, достав оттуда записку, незаметно положил её перед Майкой, и она мгновенно смахнула её себе на колени. Она сделала это так поспешно, словно кто-то мог наблюдать за ними в это время и не должен был увидеть записку. Так, по крайней мере, показалось Виталию, и он невольно насторожился. Майка между тем, пробежав глазами записку, покраснела ещё больше и нервно сунула её в сумку.

      — Теперь мне веришь? — спросил Виталий.

      — Верю, — отрывисто сказала Майка, одним глотком жадно допив кофе из маленькой чашечки. — Ну, он у меня увидит клочок хмурого неба. Все они увидят… Теперь смеётся небось надо мной со своей стервой. Ну ладно. Вот только, — она с новым подозрением посмотрела на Виталия, — не пойму я что-то, тебе какой навар от всего этого требуется. Повозиться со мной хочешь?

      — Нет.

      — То-то. Хоть не соврал. Тогда чего тебе надо?

      — Хочу, Маечка, чтобы ты над своей горькой жизнью задумалась. В двадцать два года можно ещё всё на свете поменять. Ты гляди, вокруг тебя сейчас одно зверьё да предатели. А тебе большой любви хотелось, красивой любви, преданной, честной. Её не там надо искать.

      — Где же её искать, по-твоему?

      — Могу показать, если пожелаешь. Ты ведь красавица. Тебе бы только чистую душу.

      — Откуда её теперь взять, мальчишечка? — вздохнула растроганная Майка и потянулась за сигаретами. — Давно она уже испачкана.

      — Нет, — покачал головой Виталий, тоже закуривая. — Душа, Маечка, одним удивительным свойством обладает. Она самоочищаться может. Если сам человек захочет, конечно. Знаешь, как лёгкие. Вот бросим мы с тобой курить — и они у нас сами от копоти очистятся. Понимаешь?

      И в этот момент Виталий неожиданно увидел Алексея. Он его не сразу даже узнал в новом чёрном фраке и белоснежной рубашке с галстуком-бабочкой. Видимо, Алексей перешёл сюда с повышением и был теперь метрдотелем. Вид у него был чрезвычайно важный. Этим он, очевидно, хотел компенсировать свою досадную для такого поста молодость. Алексей, судя по всему, заметил Виталия уже давно и, поймав его взгляд, дружески и незаметно ему подмигнул.

      Майка с минуту молча курила, потом, словно очнувшись, в упор посмотрела в глаза Виталию.

      — Ты, кажись, кроме моей задумчивости, ещё чего-то от меня хотел?

      — Точно. Хотел, чтобы ты меня с Горохом свела.

      — Это ещё зачем? — подозрительно спросила Майка.

      — Дело есть.

      Майка с ожесточением размяла в пепельнице окурок и сразу потянулась за новой сигаретой. Она нервничала и не пыталась даже это скрыть.

      — Тебе повезло, миленький, — сказала она, щёлкнув зажигалкой и прикуривая. — Боря тоже хочет с тобой познакомиться.

      — Со мной?

      — С тобой, с тобой, — многозначительно усмехнулась Майка.

      — Откуда он меня знает?

      — Знает вот.

      — Ты сказала?

      — Ну я. Сказала, что к тебе на свидание иду. Чего тут такого? У нас с ним как-никак любовь была.

      — Была?

      — Была, — резко ответила Майка, и глаза её сузились. — Была и вся вышла. Я ему этой записки не прощу.

      — А что ты сделаешь?

      — Знаю, что сделаю. С ножичком своим он всё расстаться не может, гадина. А на нём кровь.

      — Ха! — небрежно махнул рукой Виталий. — Давно её вытер, если и была.

      — Зато она у меня в глазах осталась. И у Гошки тоже. Не говорил?

      — Как так осталась? — спросил Виталий, даже не заметив её вопроса.

      — Вчетвером мы здесь сидели. Я с Гошкой так, для вида. Разговор с Николаем Гавриловичем Боря вёл. Уговаривал отдать бумагу и больше не писать.

      — А тот?

      — А тот ни в какую. Фронтовик всё-таки. Так он и сказал.

      Виталий слушал, изо всех сил стараясь казаться равнодушным.

      — Ну и что Горох? — спросил он.

      — Заказал ещё бутылку, взял кое-что со стола и увёл его в лес, тут недалеко. «Одни, — говорит, — давай потолкуем». А мы с Гошкой тихонько за ними пошли. Боря даже не видел. Трясло его всего.

      — А вы, значит, видели, чего он… сделал?

      — Ага. Заболела я после этого. И Борю стала бояться.

      — Но записку ту всё-таки написала?

      — Я её ещё раньше написала. А сейчас… — Майка сжала кулачок. — Пусть он подохнет со своей старой стервой. Плевать мне.

      — А он как после того?

      — А никак. Зажигалку вот у Николая Гавриловича забрал. Его инициалы там в рамочку ещё обвёл, скот. Надо же, а? — Майка снова огляделась и вдруг быстро отвела глаза. — Пришёл, — тихо сказала она.

      — Горох? — переспросил хрипло Виталий и откашлялся.

      — Ага. Он поговорить с тобой хочет.

      — Тогда… знаешь что? Зови его к нам за стол. — Виталий огляделся и досадливо щёлкнул пальцами. — Куда это официант задевался? Надо же встретить гостя. Погоди, я сейчас. — Он поднялся с места. — Ты пока зови его.

      Виталий, лавируя среди столиков, направился в сторону кухни. Краем глаза он заметил, как из дальнего угла зала к нему не спеша двинулся Алексей.

      Через минуту Виталий вернулся. За столиком возле Майки сидел плотный, краснолицый человек лет сорока пяти. Редкие светлые волосы на круглой голове были гладко уложены в тщетной попытке скрыть изрядную лысину. Мелкие, какие-то колючие черты лица были в первый момент неразличимы в отдельности, но потом уже можно было заметить неестественно маленький, острый носик, уткнувшийся в рыжий пучок усов, короткую прорезь рта над широким, тяжёлым подбородком, глубоко упрятанные, живые насмешливые глазки под нависшим высоким лбом, продольные морщины на щеках и грубые, как рубцы, складки на толстой шее.

назад<<< 1 . . . 17 . . . 19 >>>далее