Галя между тем торопливо накрывает на стол. Главное место на нем занимает солидный графин с водкой и бутылка коньяка. Легкие напитки программой не предусмотрены. Среди прочих закусок появляется и целое блюдо великолепной жареной скумбрии. Дирекция, очевидно, не останавливается перед расходами.

Потчует меня Галя с увлечением и энергично подливает водку. Я на ее глазах старательно и очень постепенно хмелею. Так же старательно я демонстрирую и свою растущую влюбленность. Но от слишком горячих излияний Галя, слава богу, вынуждена уклоняться. Как-никак, но она совсем недавно потеряла любимого человека. Это обстоятельство, о котором ей волей-неволей приходится все время помнить, заставляет ее быть хоть отчасти сдержанной. И я уважаю ее чувства.

Довольно долго у нас идет обычный "треп за жизнь", разговор легкий и бездумный, в котором, однако, улавливаются черточки подлинного Галиного характера.

- ...Ай, брось, - говорит она мне. - Всех будешь жалеть, на себя не хватит. А сама себя не пожалеешь, никто тебя не пожалеет. Своя рубашка у всех ближе к телу, чтоб ты знал!

- Ну все-таки... - пытаюсь возразить я, желая продлить спор.

- Или нет! - запальчиво перебивает меня Галя. - Ах, ты еще у меня, таки да, глупенький! Никому не верь, никому. Я уже давно разуверилась. Чтоб ты знал. Есть люди плохие и очень плохие, ну еще никакие, слюнявые, я их называю.

- А тот, кого ты любила, он какой был?

- Он? Да никакой. В том и беда. Он был слабый. И меня не послушал. А надо быть сильным и смелым. И любить надо так. Ты умеешь любить? Но знаешь как? Чтобы только любовь у тебя была. Чтобы за любимую с головой в воду. Вот так умеешь?

- Умею, - отвечаю я с искренней убежденностью.

Но если бы Галя знала, как далеко я в этот миг от нее. И лишь усилием воли я заставляю себя вернуться в эту комнату.

- Ах, как это чудесно, - мечтательно и томно шепчет Галя. - Женщине от мужчины больше ничего не надо, чтоб ты знал, милый.

О да! Я себе представляю, как легко и быстро соблазнил ее Зурих своими деньгами и подарками и сделал еще хуже, чем она была до этого. Он втянул ее в свои темные дела, сделал из нее ловкую спекулянтку, а может быть, что-то еще более опасное. И теперь эта маленькая хищница, видимо, собирается надуть его самого, крупно надуть, на золоте. А заодно прибрать к рукам и партию кофточек. И тут нужен ей я.

Вот кем стала эта женщина. А раньше, я уверен, была просто дурочкой, хорошенькой, сверхсоблазнительной дурочкой, вокруг которой вились всякие, и свою долю в ее жалкую судьбу они, эти "всякие", тоже внесли. Спросить бы ее о той, прежней ее жизни.

Но в какой-то момент Галя вдруг становится серьезной и собранной. По-видимому, она решает, что я достаточно выпил и лукавить с ней уже не в состоянии.

- Ты можешь сделать ради меня одно колоссальное дело. Да или нет? спрашивает она и умоляюще смотрит мне в глаза, словно пытаясь прочесть в них что-то.

- Могу, - твердо объявляю я. - Какое дело?

- Я говорю... за того человека. Он грозит меня тоже... убить.

Голос у нее прерывается и дрожит. Кажется, она и в самом деле боится этого человека.

- За что? - спрашиваю я.

Вопрос поставлен быстро, напористо и как-то неудобно. Галя, я вижу, слегка смешалась и говорит первое, что ей приходит в голову:

- А я ему отказала во взаимности. Он давно до меня добивается. И убил он из ревности, я знаю.

- Я ему покажу взаимность, - с угрозой говорю я.

- Покажи. Покажи обязательно, - горячо и умоляюще шепчет Галя, прижимаясь ко мне и как бы ища защиту. - Ты такой сильный...

Фу ты! Ну и сценка. А еще говорят, что в жизни такого не бывает. Мне становится смешно, но я держу себя в руках. Ничего не поделаешь.

- Будь спокойна, - распаляюсь я. - Где этот тип?

- Завтра, - говорит Галя. - Ах нет. Завтра праздник. Послезавтра мы пойдем в одно место, и я тебе его покажу.

- Что еще за место? - грубовато спрашиваю я.

Но сейчас это можно, я все-таки выпил и к тому же взволнован.

- Есть у нас одно такое местечко, - улыбается Галя. - "У господа бога за пазухой". Не слыхал?

Я с изумлением смотрю на нее. Галя понимает мое изумление по-своему и звонко смеется.

...Поздно вечером я ухожу домой. Во дворе мне уже совсем по-приятельски бросается в ноги Шалун и тихо урчит. Я запускаю пальцы в его густую шерсть и бормочу:

- Ну, приятель, и выбрал же ты себе хозяйку.

На следующий день внезапно и резко холодает. В воздухе носятся редкие снежинки. Солнце лишь изредка выглядывает между черно-лиловыми тучами. Но одетая в красные полотнища и флаги Одесса все равно веселится и радуется празднику. Многоголосый шум, музыка, песни вливаются в окна гостиницы, бередят и торопят нас.

Мы с Леной залезаем в свои свитеры и куртки и отправляемся бродить по городу.

Мы идем по Приморскому бульвару, откуда виден весь порт и расцвеченные флагами белоснежные корабли, по знаменитой Дерибасовской, где шумный и пестрый людской поток льется прямо по мостовой. На пальто и куртках алеют кумачовые ленточки праздничных значков, над головами плывут флаги, портреты, транспаранты, разноцветные воздушные шары.

Потом мы с Леной выходим на Пушкинскую, пожалуй самую красивую из всех улиц, и в праздничном людском потоке двигаемся в сторону вокзала. Кругом нас столько веселых, смеющихся, удивительно славных лиц. И я чувствую, как влюбляюсь, по-настоящему влюблюсь в Одессу и сам же усмехаюсь над своими сентиментальными мыслями.

Неожиданно перед нами вырастает Гога. Он в черном кожаном пиджаке и ярком кашне. Он выскакивает из толпы, как черт из коробочки, и мне на секунду становится неприятно. Я сейчас настроен совсем на другую волну.

- Салют! - кричит Гога, размахивая красным флажком.

Гога подскакивает ко мне чуть не вплотную и, задрав голову, шепчет в ухо:

- Следуйте за мной. Я покажу один дом. И ша! Вопросы потом. А пока "мы только знакомы, как странно". Народная песня.

Затем он галантно раскланивается с Леной и даже целует ей руку. Делать нечего, мы сворачиваем в какую-то тихую улицу и идем вслед за Гогой, который с независимым видом следует впереди нас. Очевидно, по каким-то соображениям он не хочет демонстрировать свое знакомство с нами. Я стараюсь запомнить улицы, по которым мы идем.

Наконец Гога сворачивает в подворотню какого-то большого и, видимо, старого здания с высокими стрельчатыми окнами и каменным львом у подъезда.

В большой полутемной подворотне Гога поджидает нас. Когда мы туда заходим, он берет меня под руку, отводит в сторону и указывает в глубину двора, где стоит небольшой деревянный домик.

- Вон в той доходяге, - тихо говорит Гога и опасливо озирается, временная резиденция этого типа. Предупреждаю, бандит. Он будет делать Галку. - И, словно спохватившись, торопливо добавляет: - Ша. Я исчезаю. Вы после меня. Ясно? И не сразу.

Мы возвращаемся к Лене. Гога, обольстительно улыбаясь, прощается с ней.

- Вы разрешите вечерком вас сфотографировать? - галантно осведомляется он.

Я незаметно киваю Лене.

- Заходите, - весело соглашается Лена.

Гога довольно поспешно и с явным облегчением ретируется. Неужели он так рисковал, приведя нас сюда?

Мы с Леной, обнявшись, словно влюбленные, нашедшие наконец укромный уголок, стоим еще некоторое время в подворотне. Через голову Лены я внимательно изучаю двор и одинокий домик вдали.

- Интересно, кто этот тип... - задумчиво говорю я. - Откуда он приехал и кто его позвал.

- Позвал его Зурих, - убежденно отвечает Лена, пряча лицо у меня на груди. - А вот приехал... может быть, тот самый, из Пунежа, как ты думаешь?

- Возможно, - соглашаюсь я. - Вполне возможно. Эх, хоть одним бы глазком на него взглянуть.

- Ничего. Взглянут другие.

- А может быть, зайдем во двор? - предлагаю я. - Он же нас не знает. Хотя бы поближе рассмотрим эту доходягу.

- Не надо, - решительно возражает Лена. - На всякий случай не надо. Мало ли что.

И, к счастью, я ее слушаюсь.

Мы не спеша возвращаемся в гостиницу. Адрес дома я немедленно сообщаю по телефону Стасю.

- Все будет сделано, - говорит он. - Вечером жди Леву, как условились. Ты меня понял?

Лева приезжает к нам под вечер. Одет он подчеркнуто небрежно. Перепачканное в чем-то пальто, мятая старая кепка, под скрученным в жгут сереньким кашне виден расстегнутый ворот заношенной рубашки. Физиономия у него заросла черной щетиной. Словом, Лева выглядит довольно жутковато.

- Тебе надо соорудить такой же туалет, - застенчиво улыбаясь, говорит он.

Мы с Леной принимаемся за дело. Этот вариант предусмотрен нами еще в Москве.

- Велено передать, - говорит между тем Лева, - по этому адресу действительно живет приезжий. Пока только установлено, что он из Москвы.

Вот тебе и раз! Кто же это может быть? Как хорошо, что мы не зашли во двор.

Когда мы собираемся наконец уходить, на город уже опускаются сумерки. Напоследок Лева критически осматривает меня.

- Тебе бы еще роста убавить, и полный порядок, - усмехаясь, говорит он. - Чтоб не бросаться в глаза. Первая заповедь в нашем деле.

- Трудновато, - отвечаю я. - Но если ты велишь...

- Ай, бросьте, - машет рукой Лева. - Калеки мне тоже не нужны.

- Мальчики, только будьте осторожны, - говорит Лена и, обращаясь ко мне, добавляет: - Мне еще не хватает, чтобы что-то случилось с тобой.

- Сестренка, у тебя, кажется, сдают нервы, - ласково говорю я и, словно ребенка, глажу ее по голове. - Ну, ну. Все будет в порядке.

А Лева, наш застенчивый, немногословный Лева, вдруг выдает целую речь, весьма, кстати, удачную.

- Чуть не забыл, - говорит он. - Мы сегодня звонили в Москву, в ваше хозяйство. Майор Цветков велел поздравить вас с праздником и передать, чтобы работали спокойно. Ваш друг, капитан Откаленко, чувствует себя нормально. Тоже просил передать вам привет. Через два дня его транспортируют в Москву, к его старикам. Вот так.

Мы с Леной переглядываемся, и она чуть вымученно улыбается.

Мы выходим из нашего шикарного номера и торопливо сбегаем по широкой, выложенной ковром лестнице, мимо удивленного нашим видом швейцара в золотых галунах и говорливой толпы иностранных туристов. У подъезда нас дожидается машина.

Когда мы усаживаемся, Лева говорит:

- Теперь я тебе обрисую, куда мы идем, - он на секунду умолкает, словно набираясь сил для такого длинного рассказа, потом, закурив, продолжает: Вообще-то говоря, довольно-таки неказистый пивной бар на Пересах. Но! - Лева предостерегающе поднимает палец. - Директор вполне надежный человек. Это раз! Очень удобное помещение, выходы, подсобки. Это два! Сейчас все увидишь. Но главное - это три! Кое-кого там поят в долг. И кормят тоже. Мировые музыканты. Бывают и "королевы", умереть какие! Ну и всякие нужные и интересные встречи. Словом, реклама идет. Среди этой публики, конечно. Никто из приезжих не минует этой точки. А из своих и подавно. Появляются и весьма опасные. И это их последний загул. Мы между собой так это место и зовем: "Точка, и ша!" Но ни одного мы там не берем. Что ты! Там все чисто и безопасно. Мы их берем далеко и совсем в других местах, когда они уже забыли, что провели вечерок в той точке. Ведь есть и другие места, где они у нас "отметились", - в голосе Левы звучит больше злости, чем лукавства. - Но вот что имей в виду. Между собой они там толкуют и счеты сводят.

- Галя хочет завтра пойти туда со мной, - говорю я. - Показать кого-то.

- Во, во. Где же и показывать, как не там, - кивает Лева. - Но сначала мы сами все посмотрим и ты маленько освоишься. - И с ударением добавляет: Сидеть будем отдельно. Мы не знакомы.

- Понятно.

Машина между тем все петляет и петляет по ярко освещенным, шумным улицам. Кругом много народа. И конечно же, всюду смех и веселье. Одесса не может праздновать тихо и чинно, у одесситов не тот темперамент.

Наконец машина останавливается.

- Дальше пойдем пешком, - объявляет Лева. - Нам рекламы не надо, мы не пижоны.

Мы проходим два или три тихих квартала, поворачиваем за угол и неожиданно попадаем на довольно людную площадь.

На противоположной стороне я вижу широкие, задернутые шторами и освещенные изнутри окна в полуподвале какого-то дома, красно-зеленую неоновую вывеску над ними, слышу доносящуюся оттуда музыку и догадываюсь, что это и есть та самая "точка".

Неширокие каменные ступеньки ведут с тротуара вниз, к дверям бара. Но Лева ныряет в соседние ворота, проходит через темный двор и толкает какую-то незаметную дверь. Я как тень следую за ним.

Мы оказываемся в узком коридорчике. Следующая дверь выводит нас в большое помещение. На полу бочки, мешки, вдоль стен протянулись полки, они завалены какими-то ящиками, пакетами, коробками. В нос бьет специфический запах продуктового склада.

- Главное подсобное помещение, - говорит Лева.

Он ловко лавирует среди бочек и мешков, и мы оказываемся около другой двери. Снова небольшой коридорчик, и вот мы уже в другой комнате, поменьше. Здесь довольно чисто, на окне занавеска, она плотно задернута, стоит стол, несколько стульев и застекленный старенький буфет.

- Для коротких производственных совещаний, - усмехается Лева. - И для ожидания тоже.

Мы выходим в коридор, и Лева показывает мне дверь, ведущую в зал, и напротив другую, в кухню.

- Там сейчас аврал, - говорит Лева. - Слышишь?

Да, я прекрасно слышу за этой дверью громкие возгласы, какое-то шипенье, грохот кастрюль и сковородок.

- А мы пойдем туда, - Лева указывает в другой конец коридора. Запоминай.

Там я вижу еще одну дверь. Толкнув ее, мы снова оказываемся в темном дворе.

- Отсюда можно попасть и на площадь, и на другую улицу, - говорит Лева. - Двор проходной. Так вот. Я возвращаюсь, а ты выходи на площадь и, как все смертные, заходи в бар. Там меня увидишь. Пока.

Лева исчезает. Некоторое время я стою в темноте, чтобы привыкли глаза. Надо исследовать на всякий случай этот двор и все его выходы. И, только поплутав по нему и запомнив каждый закоулок, я осторожно выхожу на площадь.

Медленно спускаюсь по щербатым ступенькам и толкаю широкую застекленную дверь бара. В гардеробе мое пальто принимает какой-то худенький вихрастый паренек в тужурке с золотыми галунами. Остренькие его глазки внимательно ощупывают меня. Все понятно, ведь я здесь впервые.

Я прохожу в зал. Он довольно большой, с низким, потемневшим уже потолком, беспорядочно заставлен красными и серыми пластиковыми столиками на тонких металлических ножках. Народу здесь много, и свободных мест почти не видно. Шумно, накурено, жарко. В глубине на маленькой эстраде расположился оркестрик, азартно наяривает что-то залихватское.

Наконец замечаю свободное место у окна и пробираюсь между столиками туда. Переступаю через чьи-то ноги, кто-то толкает меня, пьяно хохочет. Я спотыкаюсь, невольно хватаю кого-то за плечи. Извиняться тут не принято. Окружающих все это лишь веселит.

А я уже разваливаюсь на свободном стуле, словно пришел к себе домой и стесняться мне тут некого.

За моим столиком сидит еще какая-то парочка. Он норовит ее поцеловать, обнимает за шею, притягивает к себе, она, оглядываясь на меня, шумно отбивается и заливается смехом. На столике перед ними пустые пивные кружки, на дне которых скопилась пена. Края обеих кружек почему-то испачканы помадой. Тут же растерзанная пачка дешевых сигарет.

Ко мне подходит молоденькая официантка в помятом белом переднике и кокетливой белой шапочке на пышных волосах. Подведенные глаза ее бойко стреляют по сторонам. Меня она окидывает быстрым и цепким взглядом. Да, тут с новыми людьми знакомятся внимательно и запоминают, конечно, тоже.

Я небрежно заказываю две кружки пива, бутерброды с сыром и закуриваю. Длинные мои ноги не умещаются под столиком и вылезают в проход. Вся поза выражает благодушие.

Но внутренне я очень напряжен и весь словно собран в комок. Я внимательнейшим образом изучаю всех вокруг и вхожу в обстановку. Интересные типы окружают меня, молодые и пожилые, бородатые и совсем безусые, девчонки и парни, пьяные и трезвые, веселые и чем-то обозленные, развязные и скромные, они беседуют, спорят, ссорятся и обнимаются, смеются и визжат. Шум и гам вокруг порой даже заглушают звуки оркестра.

Вдали, за одним из столиков, я замечаю Леву, он с кем-то чокается пивной кружкой.

В зал заходят все новые люди, шумно присоединяются к компаниям за столиками. Один из вошедших мне вдруг кажется знакомым. Где-то я его, по-моему, видел. Коренастый, невысокий, с вытянутым бледным лицом, в очках, с короткими усиками и лысым яйцевидным черепом. Но вот где именно я его встречал, почему-то вспомнить не удается. Странно. Ведь память у меня на такие вещи хорошая. Я вижу, как этот человек внимательно оглядывается по сторонам и вдруг исчезает на миг за портьерой у гардероба, словно его кто-то резко и неожиданно утянул туда. Потом он снова появляется, пробирается между столиками и усаживается недалеко от меня.

Человек этот сидит скромно, потягивает пиво из кружки и беседует с кем-то из соседей. Но я время от времени ловлю на себе его мутноватый и равнодушный, пожалуй, даже слишком равнодушный взгляд. Почему мне знаком этот человек?

А он между тем рассказывает, видимо, что-то интересное. К его столику подсаживается еще трое или четверо парней, в том числе и Лева. Оттуда доносится смех и чьи-то запальчивые выкрики. Потом компания постепенно рассасывается. Уходит и тот человек, лениво уходит, не спеша.

Больше за весь вечер ничего особенно интересного не происходит. Я медленно допиваю третью кружку пива.

Наконец Лева подает мне знак уходить. Я подзываю официантку и расплачиваюсь. Девица за моим столиком провожает меня любопытным, нагловатым взглядом.

В гардеробе Лева шепчется о чем-то с пареньком-швейцаром, когда тот подает ему пальто.

Я выхожу первым. Лева догоняет меня, когда я успеваю уже пересечь площадь и углубиться в темный переулок, откуда мы с ним вышли часа три назад.

- Ну как? - спрашивает он. - Море удовольствий?

- Пожалуй.

- Скоро мы изведем всю эту шушеру, увидишь, - зло и убежденно говорит Лева. - Кто сам на правильный путь не встанет, того заставим. А кого и... отправим подлечиться. Чтобы людям дышать легче было.

- Не скоро еще.

- Ого! Учти, Одесса очень терпелива, но когда она рассердится... И не таких бандитов она душила. Это я тебе говорю.

Лева возбужден и на время теряет свою обычную молчаливость.

- Между прочим, мне тут шепнули, - говорит он. - Слушай внимательно. Пришли двое. Один сунулся было в зал и сразу назад. Говорит другому: "Старый кореш сидит. Я его, гада, сразу срисовал, хоть он и перетырился. Иди и открой моргалы! С ним надо посчитаться. А мне сюда путь закрыт". И тот, второй, пошел и, по-моему, смотрел на тебя.

- Это такой в очках, с усиками и голой головой?

- Он самый.

- Знакомая какая-то личность.

- Именно...

- А второй какой?

- Второго срисовать не успели. Пальто, кепка, здоровый такой. Завтрашний твой визит сюда с Галей надо подготовить, - обеспокоенно говорит Лева. - Этого-то мы возьмем на крючок сразу, как появится. И второго постараемся. А вообще чтоб ты знал. Это тебе не парк культуры и отдыха. Тут можно потерять здоровье, понятно?

 

Глава IX

ЧЕГО ЭТО ВСЕ СТОИТ

На следующий день я звоню домой Богдану Теляшу.

Голос его ласков и вкрадчив.

- Все сговорено в лучшем виде, - сообщает он. - Интересуюсь за ваше предложение. Увидимся или что?

И мы уславливаемся о встрече. Через час, в кафе на Дерибасовской. Теляш берется заказать столик.

Я вешаю трубку. И тут же снова звоню. На этот раз Стасю. Мы с ним приходим к выводу, что Зурих вряд ли будет присутствовать на этой встрече, хотя сама она, конечно, произойдет с его ведома и даже согласия.

Я забыл вам сказать, что мы еще в Москве проверили Зуриха по всем нашим учетам и очень удивились, обнаружив его предыдущую крупную судимость. Удивились не потому, естественно, что считали Зуриха непорочной и светлой личностью, а потому, что наше открытие свидетельствовало об удивительной самоуверенности этого травленого волка, о его наглости даже. Видимо, Зурих решил, что на этот раз он уже неуловим, и потому можно действовать под прежней фамилией. Словом, тут он зарвался.

Так, кстати, часто бывает со всякого рода людьми с нечистой совестью, когда они полагают, что все концы в их неблаговидном прошлом надежно спрятаны и никогда не всплывут прежние их темные дела и поступки.

Об этом я и думаю после разговора со Стасем и по дороге в кафе.

Кафе на Дерибасовской я нахожу довольно быстро. В праздничный день оно забито до отказа, на дверях красуется знаменитая табличка "мест нет", и довольно солидная очередь топчется у дверей на тротуаре. Бородатый швейцар, видимо, предупрежден и почтительно пропускает меня сквозь зеркальные двери.

В красивом светлом зале с белоснежными скатертями и хрусталем на столах я разыскиваю Теляша. Он сидит в углу, возле окна, за небольшим столиком на две персоны и приветственно машет мне рукой.

Но, прежде чем подойти к нему, я еще раз внимательно оглядываю зал. При моем росте это не так уж трудно. Однако ничего подозрительного я не замечаю. Свидание с Зурихом здесь, видимо, не состоится. Он, конечно же, опасается прямой встречи на людях с незнакомым человеком. А Теляш сейчас служит как бы приманкой, эдакой подсадной уткой, ну и своеобразной лакмусовой бумажкой на меня тоже, конечно. Приманка и еще одна проверка одновременно. Между прочим, все это предвидел и такой умный мужик, как Стась.

Теляш горячо жмет мне руку и, когда мы усаживаемся, тонко и одобрительно замечает:

- Вы, однако, осторожны.

- Хочу расплачиваться рублями, а не здоровьем.

- Вы, таки да, правы, - подхватывает Теляш, и большие уши его выразительно двигаются. - Бог мой, кто же хочет иначе.

Официант подает нам закуску, открывает бутылку с вином, и мы приступаем к трапезе.

- Я вам скажу так, - продолжает Теляш прерванный разговор. - Конечно, бизнес невозможен без риска. У нас особенно. Это ж ясно, боже мой. Ибо!.. Он поднимает палец. - У них в худшем случае - разорение, у нас, извините, тюрьма. Это две разницы, чтоб мне пропасть.

- Потому что у них все это по закону, а у нас против, - как можно равнодушнее замечаю я.

- Или это непонятно! Риск, конечно же, есть, боже мой. Но и доход тоже есть. А? Надо ж жить! И как можно лучше. Я так рассуждаю или нет?

- У каждого в жизни свои интересы, - туманно говорю я, поддерживая разговор. - И свое дело.

- Именно! А наше дело, я считаю, искусство. Умный человек все у нас может, чтоб мне упасть и не встать, - с азартом продолжает Теляш, ожесточенно поглощая закуску, уши его при этом непрерывно двигаются. Господи, да только поворачивайся. Что тут главное? Кому дать, сколько дать, как дать. Это решает. При определенных условиях все берут. Ну ей-богу же, все! Я, конечно, не такой ловкач, как другие. Но и не последний, заметьте себе.

назад<<< 1 . . . 26 27 28 >>>далее