— Ни одного слова из того, что мы говорили друг другу, когда на прошлой неделе были наедине в картинной галерее?

— Ни слова. Я настолько привык разбирать самого себя, что даже теперь во мне зарождается сомнение. Видит Бог, что я ничего не скрываю от вас, но не эгоизм ли с моей стороны заботиться о своем собственном счастье, Стелла, когда мне следовало бы думать только о вас? Вы знаете, мой ангел, с какою жизнью вам придется связать свою судьбу, когда вы выйдете за меня замуж. Вполне ли вы уверены, что в вас достаточно любви и мужества, чтобы стать моей женой?

Она нежно положила голову на его плечо и взглянула с очаровательной улыбкой.

— Сколько раз мне нужно повторять это, — спросила она, — чтобы вы поверили? Еще раз: во мне достаточно мужества и любви, чтобы стать вашей женой, и я почувствовала это, Луис, когда в первый раз увидела вас! Уничтожит ли это признание ваши сомнения и обещаете ли вы мне никогда более не сомневаться ни в себе, ни во мне?

Ромейн обещал и запечатлел свое обещание поцелуем, на этот раз без" сопротивления.

— Когда же будет наша свадьба? — прошептал он.

Она со вздохом подняла голову с его плеча.

— Если сказать вам откровенно, — ответила она, — я должна поговорить со своей матерью.

Ромейн покорился обязанностям своего нового положения, насколько он их понимал.

— Разве вы уже сообщили вашей матери о наших отношениях? — спросил он. — В таком случае, моя ли это или ваша обязанность — узнать ее желание? Я в этих делах крайне несведущ. Мое личное мнение таково: я должен спросить ее сначала, согласна ли она иметь меня своим зятем, а тогда уже вам можно будет поговорить с нею о свадьбе.

Стелла подумала о склонности Ромейна к скромному уединению и о наклонности своей матери к тщеславию и хвастовству. Она чистосердечно передала ему результат своих размышлений.

— Я боюсь советоваться с матерью о нашем браке, — сказала она.

Ромейн удивился.

— Разве вы думаете, что мистрис Эйрикорт не согласится на него? — спросил он.

Стелла удивилась в свою очередь.

— «Не согласится»! — повторила она. — Я знаю наверно, что мать будет в восторге.

— Так в чем же заключается затруднение?

Был только один способ определенно ответить на этот вопрос. Стелла смело описала мечты матери о свадьбе с приглашенным архиепископом, двенадцатью подругами невесты в зеленых платьях с золотом и с сотней гостей за завтраком в картинной галерее лорда Лоринга.

Ромейн был так ошеломлен, что на минуту буквально лишился языка.

Сказать, что он смотрел на Стеллу, как приговоренный к смерти смотрит на шерифа, объявляющего ему день казни, значило бы оказать несправедливость подсудимому.

Он принял удар не дрогнув и в доказательство своего спокойствия согласился ознаменовать свою свадьбу казнью — завтраком, который его желудок не в состоянии будет переварить.

— Если вы согласны с мнением вашей матери, — начал Ромейн, когда к нему вернулось самообладание, — если такой личный взгляд не помешает вам…

Он не смог продолжить.

Его живое воображение нарисовало ему архиепископа, свадебных подруг и сотню гостей, и голос его невольно оборвался.

Стелла поспешила успокоить его.

— Дорогой мой! Я вовсе не разделяю мнения моей матери, — ответила она нежно. — Я с грустью должна сказать, что у нас очень мало общих симпатий. Свадьбы, по-моему, следует праздновать насколько возможно скромнее, присутствовать должны только близкие и дорогие родственники и никого более. Если же необходимы увеселения, банкеты и сотни приглашенных, то пусть это происходит тогда, когда новобрачные возвратятся домой после медового месяца и начнут серьезную жизнь. Хотя подобные взгляды странны в женщине, но таково мое мнение.

Лицо Ромейна просияло.

— Как мало женщин обладает, подобно вам, здравым умом и тонкостью чувств! — воскликнул он. — Конечно, ваша мать должна уступить, когда услышит, что мы с вами сходимся во взглядах на свадьбу.

Стелла слишком хорошо знала свою мать, чтобы согласиться с мнением, выраженным таким образом. Способность мистрис Эйрикорт придерживаться своих узких идей и упорно настаивать на внушении их другим, когда затрагивались ее общественные принципы, была такова, что ее не могло побороть никакое сопротивление, кроме прямой грубости. Она была способна надоесть как Ромейну, так и своей дочери до крайних границ человеческого терпения в твердой уверенности, что она призвана обращать всех еретиков на истинный путь в деле браков.

Намереваясь говорить о матери по этому поводу со всевозможной сдержанностью, Стелла высказалась, однако, достаточно ясно для вразумления Ромейна. Тогда он сделал другое предложение.

— Не обвенчаться ли нам тайно, — предложил он, — и потом уже сказать об этом мистрис Эйрикорт?

Такое разрешение затруднения, вполне на мужской лад, тотчас же было отвергнуто. Стелла была слишком добрая дочь, чтобы огорчить свою мать поступком, носившим хотя бы тень неуважения.

— О, подумайте, — сказала она, — как поражена и огорчена будет мать! Она должна присутствовать на моей свадьбе!

Ромейну пришла мысль о компромиссе.

— А что вы скажете, — предложил он, — если приготовиться к свадьбе потихоньку, и сказать мистрис Эйрикорт за день или за два, когда уже будет поздно рассылать приглашения? И если ваша матушка будет обманута…

— Она рассердится, — прервала Стелла.

— Прекрасно. Свалите всю вину на меня. Да кроме того при этом могут присутствовать два лица, которых, я уверен, мистрис Эйрикорт рада будет встретить. Вы ничего не возразите против лорда и леди Лоринг?

— Возразить! Они мои самые дорогие друзья, так же, как и ваши.

— Ну, а кого еще пригласили бы вы, Стелла?

— Еще кого? Кого вы хотите, Луис.

— Так я скажу — никого.

— Господи, да когда же это будет?! Мои поверенные могут приготовить брачный контракт через две недели или даже раньше. Вы согласны через две недели?

Он обвил рукою ее талию, а губы его прикоснулись к ее прелестной шейке.

Она была не такая женщина, чтобы прибегать к обычному женскому жеманству.

— Да, — сказала она нежно, — если вы хотите.

Затем она встала и отошла от него.

— Ради меня, Луис, мы не должны долее оставаться здесь вместе.

Только она проговорила это, как музыка в бальной зале прекратилась.

Стелла убежала из зимнего сада.

Первое лицо, встретившееся ей, когда она возвращалась в приемную, был отец Бенвель.

 

III

КОНЕЦ БАЛА

 

Продолжительное путешествие, по-видимому, не утомило патера. Он, как и всегда, был весел, вежлив и так отечески внимателен к Стелле, что ей было совершенно невозможно пройти мимо него с официальным поклоном.

— Я приехал из Девоншира, — сказал он, — поезд по обыкновению опоздал, и я явился сюда самым последним из всех запоздавших гостей. Я не вижу некоторых знакомых лиц в этом восхитительном обществе, например мистера Ромейна. Может быть, его нет в числе гостей?

— О, нет, он здесь.

— Может быть, он уехал?

— Нет, насколько я знаю.

Тон ее ответов побудил отца Бенвеля оставить. Ромейна, и он взялся за другое имя.

— А Артур Пенроз? — осведомился он затем.

— Мистер Пенроз, кажется, уже уехал.

Ответив, Стелла взглянула по направлению леди Лоринг.

Хозяйка составляла центр кружка из дам и мужчин, и отец Бенвель мог бы уехать прежде, чем она освободилась.

Стелла решилась сама сделать попытку, о которой она просила леди Лоринг. Лучше попытаться и потерпеть поражение, чем совсем не пробовать.

— Я спрашивала мистера Пенроза, в какую сторону Девоншира вы отправились, — начала она самым любезным образом. — Я сама немного знаю северный берег, в особенности по соседству с Кловелли.

Ни малейшей перемены не проявилось на лице патера, его отеческая улыбка по-прежнему была выразительна.

— Не правда ли, это восхитительная местность? — сказал он с энтузиазмом. — Кловелли самая замечательная и самая прекрасная деревня в Англии. Я так насладился отдыхом — экскурсиями по морю и по суше, что, знаете ли, чувствую себя опять молодым.

— Он игриво повел бровями и потер свои полные руки с видом такого несказанно-простодушного наслаждения, что Стелла возненавидела его. Она чувствовала, что самообладание покидает ее, под влиянием сильного волнения ее мысли утратили свою обычную последовательность. Пытаясь разгадать замыслы отца Бенвеля, она сознавала теперь, что взялась за дело, требующее более гибких умственных способностей, чем те, которыми она обладала. К ее нестерпимой досаде, она не находила, что бы сказать ему еще.

В эту критическую минуту появилась ее мать, жаждущая новостей о победе над Ромейном.

— Как ты бледна, моя милая! — сказала мистрис Эйрикорт. — Пойдем со мною, тебе следует выпить вина.

Эта ловкая хитрость, желание увлечь в интимный разговор не удались.

— Только не теперь, мама, благодарю вас, — сказала она.

Отец Бенвель, намеревавшийся было благоразумно удалиться, остановился и взглянул на мистрис Эйрикорт с почтительным вниманием. Обстоятельства сложились так, что с его стороны было излишне отыскивать ее. Но так как она сама встретилась ему на пути, то шансы добыть через мистрис Эйрикорт необходимые сведения были не таковы, чтобы ими пренебрегать.

— Ваша матушка? — обратился он к Стелле. — Я буду счастлив, если вы меня представите ей.

Исполнив весьма неохотно процедуру представления, Стелла отошла несколько в сторону. Она не желала принимать никакого участия в разговоре, но имела свои причины остаться поблизости и слышать его.

Через минуту мистрис Эйрикорт со свойственной ей легкостью разразилась потоком неистощимой болтовни. Различие лиц ее не смущало, а разница убеждений ей не препятствовала. Она одинаково была готова быть любезной — как с пуританином, так и с папистом, если только встречалась с ними в хорошем обществе.

— Очень рада с вами познакомиться, отец Бенвель. Кажется, я вас видела на прекрасном вечере у герцога? Я говорю о том вечере, когда мы встречали кардинала по возвращении его из Рима. Премилый старичок, если так фамильярно можно отозваться о князе церкви. Как восхитительно он носит свои новые регалии, все заметили эту патриархальную простоту. Видели ли вы его в последнее время?

Мысль, что орден, к которому он принадлежал, мог особенно интересоваться кардиналом, кроме тех случаев, когда он извлекал из него пользу, втайне забавляла отца Бенвеля. «Как мудра была церковь, изобретя духовную аристократию! — подумал он. — Даже на эту ограниченнейшую из женщин она производит впечатление».

Его ответ был верен принятой им на себя роли человека из низшего духовенства:

— Бедным священникам, подобным мне, сударыня, мало приходится видеть князей церкви в герцогских домах.

Сказавши это с самым приличным смирением, он переменил тему разговора прежде, чем мистрис Эйрикорт успела возобновить свои воспоминания о герцогском вечере.

— Ваша очаровательная дочь и я говорили о Кловелли, — продолжал он. — Я только что провел несколько свободных дней в этой прекрасной местности. Действительно, для меня было сюрпризом, мистрис Эйрикорт, увидеть так много истинно прекрасных поместий в окрестностях. Я в особенности был поражен — вы, может быть, знаете? — Бопарк-Гаузом.

Маленькие, мигающие глазки мистрис Эйрикорт вдруг сделались неподвижны, но это было только одно мгновенье. Однако эта незначительная перемена предвещала неудачу планам патера.

Даже способности глупца могут изощриться в столкновениях с людьми. Мистрис Эйрикорт много лет вращалась в обществе, действуя под эгоистическим влиянием своих личных выгод в соединении с коварными побуждениями, которые скорее всего прививаются к ограниченным умам. Недостойная быть посвященной в тайны, касающиеся других, эта легкомысленная женщина могла быть недоступной хранительницей тайн, касающихся ее самой. Как только патер упомянул косвенно о Винтерфильде, говоря о Бопарке, внутреннее чувство предостерегло ее, как бы говоря: «Ради Стеллы, будь осторожна!»

— О, да, — сказала мистрис Эйрикорт. — Я знаю Бопарк-Гауз, но могу ли я исповедоваться вам? — прибавила она с самой милой улыбкой.

С присущим ему тактом отец Бенвель произнес в ее тоне:

— Исповедь на балу — новость, даже в моей практике, — возразил он со сладчайшей улыбкой.

— Как вы добры, что поощряете меня, — сказала мистрис Эйрикорт. — Нет, благодарю вас, я не сяду. Моя исповедь не будет продолжительна. Мне надо поскорее дать вина моей бедной дочери. Такой знаток человеческой природы, как вы — говорят, что все священники знатоки человеческого сердца, ведь к ним всегда обращаются в затруднительных обстоятельствах, и они выслушивают действительные исповеди — такой знаток должен знать, что мы, бедные женщины, к несчастью, подвержены прихотям и капризам. Мы не можем преодолевать их как мужчины, и милые, добрые мужчины обыкновенно снисходительны к нам. Ну, так вот, знаете ли вы, что поместье Винтерфильда есть один из моих капризов, я говорю прямо. Короче, отец Бенвель, Бопарк-Гауз мне положительно противен, и я думаю, что Кловелли превознесен не в меру. Я не могу подкрепить своего мнения ничем, но все-таки остаюсь при своем, хотя сознаю, что это чрезвычайно глупо с моей стороны, это несколько непоследовательно, но я этому не могу помочь и уверена, что вы меня простите. Нет такого населенного места на земном шаре, которым я не готова была бы интересоваться, за исключением Девоншира. Я так сожалею, что вы туда ездили. В следующий раз, когда у вас будет свободное время, послушайтесь моего совета — поезжайте на материк.

— Мне бы очень этого хотелось, — сказал отец Бенвель, — только я не говорю по-французски. Позвольте мне принести вина мисс Эйрикорт.

Он говорил очень сдержанно и спокойно. Оказав любезность Стелле и взяв от нее пустой стакан, он простился, высказав перед уходом просьбу, вполне охарактеризовавшую его:

— Вы останетесь в городе, мистрис Эйрикорт? — спросил он.

— О, конечно, теперь самый сезон!

— Могу ли я иметь честь зайти к вам и поговорить несколько подробнее о материке?

Он не мог сказать яснее мистрис Эйрикорт, что вполне понял ее и намерен сделать новую попытку. Проживши полжизни и утвердившись в светских хитростях, она тотчас сообщила ему адрес с приличными случаю любезностями.

— В пять часов, по средам, у меня собираются на чашку чаю, отец Бенвель, не забудьте!

Когда он ушел, она отвела дочь в дальний угол.

— Не бойся, Стелла. Этот хитрый старик желает почему-то разузнать о Винтерфильде. Ты не знаешь почему?

— Право, мама, не знаю, я ненавижу его!

— Тише? Ты можешь ненавидеть его сколько тебе угодно, но только будь с ним вежлива! Скажи мне: была ли ты в зимнем саду с Ромейном?

— Да.

— И все идет хорошо?

— Да.

— Милое мое дитя! Боже мой, Боже мой, вино тебе нисколько не помогло, ты бледна по-прежнему. И во всем виноват этот патер! Ну, полно, полно, предоставь отца Бенвеля мне.

 

IV

НА РАССВЕТЕ

 

Когда Стелла ушла из зимнего сада, бал потерял для Ромейна всю свою прелесть, он вернулся в свою гостиницу. Там его дожидался Пенроз, чтобы поговорить с ним. Ромейн заметил на лице своего секретаря признаки сдерживаемого волнения.

— Случилось что-нибудь? — спросил он.

— Ничего особенно важного, — отвечал грустно и сдержанно Пенроз. — Я только хотел просить вас дать мне отпуск.

— Хорошо. Надолго ли?

Пенроз колебался.

— Перед вами открывается новая жизнь, — начал он, — и если вы надеетесь, что эта жизнь будет счастлива — о чем я молю Бога, то я вам более не нужен, и мы можем не встречаться более.

Голос его задрожал, и он не мог продолжать.

— Не встречаться более?! — повторил Ромейн. — Если вы забыли, любезный Пенроз, сколькими счастливыми днями я обязан вашему обществу, то мне еще не изменила память. Знаете ли вы в самом деле, какова будет моя новая жизнь? Сказать ли вам, что я говорил сегодня вечером Стелле?

Пенроз с мольбой протянул руку.

— Ни слова, — сказал он с жаром. — Окажите мне еще одно одолжение — позвольте мне приготовиться к предстоящей перемене, не делайте никаких признаний, чтобы разубедить меня. Не считайте меня неблагодарным. Я имел причины говорить то, что я сейчас сказал, — назвать их я не могу, но только одно могу вам сказать — это важные причины. Вы говорили о моей преданности вам, если вы хотите вознаградить меня в сто крат более, чем я заслужил, то помните наши разговоры о религии и примите книги, которые я просил вас прочесть, как подарок от друга, любящего вас всем сердцем. Какие бы новые обязанности вы ни приняли на себя, они никогда не совместятся с высшими потребностями души, вспоминайте иногда обо мне; покинув вас, я опять вернусь к уединенной жизни. Мое бедное сердце переполнено братской любовью в этот последний момент, когда я прощаюсь с вами, может быть, навсегда. А что составляет мое единственное утешение? Что помогает переносить мне мою тяжелую участь? Вера, которую я исповедую. Помните это, Ромейн. Если наступит когда-нибудь время горестей, припомните это.

Ромейн был более чем удивлен, он был поражен.

— Зачем вам нужно покидать меня? — спросил он.

— Так будет лучше и для вас, и для нее, если я устраню себя из вашей новой жизни, — возразил Пенроз.

Он протянул руку, Ромейн отказывался отпустить его.

— Пенроз, — сказал он, — я не могу согласиться с вашим решением, дайте мне какую-нибудь надежду. Я должен, я хочу вас видеть снова.

Пенроз грустно улыбнулся.

— Вы знаете, что моя жизненная карьера зависит от моего начальства, — отвечал он. — Но если я останусь в Англии, а вас посетят горести, которые я могу разделить и облегчить, то только дайте мне знать.

Как он ни крепился, слезы показались на его глазах, и он поспешно вышел из комнаты.

Ромейн сел к письменному столу и закрыл лицо руками.

Он вошел в комнату со светлым образом Стеллы в душе, но теперь этот образ исчез, потому что даже любимая женщина не могла разделить с ним горе, снедавшее его. Его мысли были всецело отданы только что покинувшему его твердому, терпеливому христианину — настоящему человеку, безукоризненную честность которого не могло сломить никакое пагубное влияние.

«Вследствие каких неисповедимых судеб человек попадает в среду, недостойную его? О, Пенроз, если бы все священнослужители этого ордена походили на тебя, как легко я был бы обращен в католицизм!» — так думал Ромейн среди утренней тишины. Книги, о которых говорил покинувший его друг, лежали на столе возле него, он открыл одну из них на странице, отмеченной карандашом. Его чувствительная душа была взволнована до глубины.

Перед его глазами были догматы веры, которую проповедовал Пенроз, — у него явилась сильная потребность прочесть их и опять обдумать.

Он поправил лампу и углубился в книгу.

В то время когда он читал, бал в доме лорда Лоринга уже закончился. Стелла и леди Лоринг остались одни и разговаривали о нем, прежде чем разойтись по своим комнатам.

— Прости за откровенность, — сказала леди Лоринг, — я думаю, что ты и твоя матушка немного поторопились заподозрить отца Бенвеля без всякой видимой причины. Тысячи людей ездят в Кловелли и Бопарк-Гауз, одно из самых красивых мест в окрестности. Не руководят ли вашей последней мыслью протестантские предрассудки? Стелла не отвечала, она казалась поглощенной собственными мыслями.

Леди Лоринг продолжала.

— Я готова согласиться с тобой, моя дорогая, если ты только мне скажешь, какую цель может иметь отец Бенвель, разузнавая о тебе и о Винтерфильде?

Стелла вдруг подняла глаза.

— Будем говорить о другом, — сказала она, — признаюсь, я не люблю отца Бенвеля. Как тебе известно, Ромейн ничего не скрывает от меня. Должна ли я иметь от него тайны? Не обязана ли и я сказать ему о Винтерфильде?

Леди Лоринг вздрогнула.

— Ты удивляешь меня, — сказала она, — какое право имеет Ромейн знать это?

— Какое право имею я скрывать от него это?

— Дорогая Стелла! Будь хоть малейший повод к порицанию тебя в этом несчастном деле, я была бы последняя, которая посоветовала бы тебе скрыть его, но ты ни в чем не виновата. Никто, даже тот, который скоро будет твоим мужем, не вправе знать, что ты выстрадала так несправедливо. Подумай, какое унижение даже говорить-то об этом Ромейну!

— Я не смею и думать об этом! — вскричала страстно Стелла. — Но если это моя обязанность…

— Твоя обязанность обсудить последствия, — прервала леди Лоринг. — Ты не знаешь, как подобные вещи могут иногда взволновать ум человека. Он, может быть, вполне отдаст тебе полную справедливость, а между тем могут быть минуты — когда он станет сомневаться, всю ли правду ты ему сказала. Я говорю как опытная замужняя женщина. Не ставь себя в подобное положение относительно мужа, если желаешь счастливой супружеской жизни.

Стелла, однако, не совсем еще была убеждена.

— А что, если Ромейн узнает об этом? — проговорила она.

— Он не сможет узнать этого. Я ненавижу Винтерфильда, но будем к нему справедливы. Он вовсе не так глуп. Ему нужно поддерживать свое положение в свете, и этого достаточно, чтобы зажать ему рот. А что касается других, то есть еще только три человека в Англии, которые могут выдать тебя. Я полагаю, что ты можешь положиться на свою мать, лорда Лоринга и на меня?

Было совершенно бесполезно отвечать на такой вопрос, и прежде чем Стелла успела опять заговорить, голос лорда Лоринга послышался за дверью:

— Как! Вы разговариваете до сих пор! — воскликнул он. — И еще не в постели?

— Войди! — крикнула ему жена. — Послушаем, что думает об этом мой муж, — сказала она Стелле.

Лорд Лоринг слушал с полнейшим вниманием, когда ему передавали предмет разговора. Когда пришло время высказать свое мнение, он, не колеблясь, принял сторону своей жены.

— Если б вы были виноваты, даже в самой незначительной степени, Ромейн имел бы право узнать от вас все, но нам, моя дорогая, известна истина, и мы знаем, что вы чистая, непорочная девушка. Вы во всех отношениях достойны Ромейна, вы знаете, что он вас любит. Если вы расскажете ему эту несчастную историю, он только пожалеет вас. Разве вы нуждаетесь в сожалении?

Эти последние, неоспоримые слова положили конец разговору, и с той минуты эта тема была оставлена.

Еще один человек, бывший на балу, не спал в это утро. Отец Бенвель, завернувшись спокойно в свой шлафрок, слишком серьезно был занят своей корреспонденцией, чтобы думать о постели.

Все письма, написанные им, за исключением одного, были запечатаны, адресованы и снабжены марками. Одно, еще не запечатанное письмо он теперь перечитывал и поправлял. Оно было адресовано, по обыкновению, секретарю ордена в Риме и после окончательной поправки заключало в себе следующие строки:

 

"Мое последнее письмо уведомило вас о возвращении Ромейна в Лондон и к мисс Эйрикорт. Позволяю себе умолять наших преподобных братьев сохранять полнейшее спокойствие души, не взирая на это обстоятельство. Владелец аббатства Венж еще не женат. Если мое терпение и настойчивость увенчаются полным успехом, мисс Эйрикорт не будет его женой.

Но позвольте мне не скрывать правды: при неизвестных случайностях, предстоящих нам, я не могу располагать никем, кроме себя. На Пенроза нельзя более полагаться, а усилия агента, которому я поручил справки, не удались.

Сначала изложу обстоятельства, касающиеся Пенроза. Я с сожалением должен сказать, что рвение, с которым этот юноша взялся за дело обращения, было возбуждено не преданностью интересам церкви, а собачьей привязанностью к Ромейну. Не дождавшись моего позволения, Пенроз обнаружил свое истинное звание священника.

назад<<< 1 . . . 10 . . . 24 >>>далее