Да-а, ситуация весьма непростая. Сама испытываю противоречивые чувства: никак не могу привыкнуть, что Юлька, (наша Юлька!) змея. Как ни уговариваю себя, какой-то кусочек сердца по-прежнему любит! Любит ее!

Но Женька!

Женька подлец!

О-ооо!

Как он будет жалеть!

Как он приползет ко мне на коленях!

Ха-ха!!!

Я знаю Юльку!

Скоро и он узнает ее! И вот тогда конец его счастью! Его счастью конец! Сразу вспомнит меня и приползет! Приползет-приползет! Вот когда я над ним поиздеваюсь! За все! За все он заплатит мне тогда! Ничего-ничего, надо ждать. Ждать-ждать, всего лишь ждать…

Ждать — это как раз то, чего я не умею. Вихрь мыслей в одно мгновение пронесся в моей голове, Люба же, о вихре не подозревая, страстно продолжила:

— Представляешь, свадьба! И Юлька! Юлька будет там в роли невесты, рядом с Женькой! Вместо тебя! Эт-та змея!

— Не произноси ее имени! — взвизгнула я.

— Да! Имя это всем забыть хочется! Всем, кто тебя знает. Но как они любятся! Не расстаются, эти голубки, такая любовь! Такая любовь!

— Дай им боже того же, что и мне.

— Да-да, ты права, бог и им это даст, — энергично согласилась Люба. — Представляешь, до свадьбы уже докатились. Видишь, что удумали.

— Ничего, дальше будет еще хуже, — злорадно пообещала я.

— Это да, это да, — опять согласилась со мной Люба и тут же посетовала: — Ох, никак привыкнуть не могу, что произошла у вас такая ужасная рокировка. Как подумаю, что и мой Валерка тоже мужик…

— Мужик, но не настолько, — успокоила я ее. — Тебе быть брошенной не грозит. Валерка занят делом и не собирается его прекращать, — резюмировала я, намекая на его увлечение делать детей.

— Но как же Женька-то так с ума сошел, что поменял тебя на Юльку? Эту уроду! А Юлька сама? Как она? Подруга называется!

— Фыр-рр! Подруга! — презрительно фыркнула я.

— Да, Соня, да! Уже подумываю сама, не слишком ли много у меня подруг. Но ты держись! Мы все! Все на твоей стороне. Маруся сказала, что прямо вся выцарапает Юльке глаза! Но как они милуются! Как милуются! Видела бы ты, как они милуются! Просто голубки!

Легко представить, что творилось с моим сердцем: оно обливалось кровью.

Признаться, я вообще зашла в тупик: как реагировать?

“Люба рассказывает все так садистски-подробно, — горестно подумала я, — что трудно заподозрить ее в искреннем сочувствии, а я, как проклятая, шила ей занавески. Вот она женская дружба!”

Конечно же о Владимире Владимировиче я начала подзабывать — на первый план вырвались настоящие (женские) чувства. Слава богу, Люба же и вернула меня на землю, спросив:

— Сонька, дорогая, куда ты пропала? Я изнервничалась, тут у Кириллки приключился понос, тут у Машутки исчез аппетит, и еще ты со своим разводом. Я схожу с ума!

Мне, конечно, сразу захотелось Любе сообщить куда я пропала, но она уже была в таких эмоциях, что остановить ее не представлялось возможным.

— Хоть сама сражайся за тебя, — пылко горевала она, — но разве в таких делах кто-то поможет? Тут такие проблемы, такие проблемы, а ты и в ус не дуешь! Надо парочку эту разбивать: Юльку на место ставить, а Женьку обратно в стойло загонять. Как он, негодяй, мог забыть, что любит только тебя одну?! Ведь при всех же, подлец, клялся! Тут бы срочно с него и спросить, нет же, ты вдруг, как на зло, пропала!

— Да не пропала я! Не пропала! — с трудом заглушая Любу, завопила я. — Меня в покушении на президента подозревают, разве не знаешь ты?

Люба отреагировала таким ахом, что в дальнейшем разговоре уже не было необходимости. Было ясно, что ничего не знает она, кроме того, что покушение было. И все!

А я, наивная, собиралась расспросить Любу о соседях. Надо же как загрузила она меня: ни на каких соседей времени не оставила. Не оставила времени ни на какие вопросы.

Однако, я спросила:

— А почему Тамарка не в курсе?

— Да, Тамарка не в курсе, — подтвердила Люба. — С меня взяли подписку о неразглашении. Сказали, что это государственная тайна. Я теперь под статьей хожу. А-аа! — с некоторым запозданием опомнилась она. — Зачем же я тебе рассказала?

— Удивительно, что ты Тамарке не рассказала, — горестно усмехнулась я.

— Тамарка меня об этом не спрашивала, — пояснила Люба.

Продолжать разговор уже крайне было опасно, к тому же, кроме икоты Машутки да живота Ванюшки Люба настроена была только о Женьке и Юльке говорить, мне же тема эта была отвратительна, чтобы не сказать хуже.

Я вернула таксисту трубку и покинула автомобиль.

Забыв о Владимире Владимировиче, просто брела по улице. В голове поселился пчелиный рой из мыслей, причем некоторые “пчелы” так больно жалили, что я невольно начинала подвывать.

Представляю как странно это выглядело со стороны: разодетая в пух и прах дама с претенциозной прической и тщательнейшим макияжем в грустной задумчивости куда-то бредет и время от времени взвывает, как голодная волчица на луну.

Но как тут было не выть, когда память выдавала душещипательные эпизоды из моей семейной жизни, начиная с самых ее истоков!

“— Вы ко мне обращаетесь? — с улыбкой женщины, знающей себе цену, спросила я.

— Простите, я кажется на вас наступил, — смущаясь под моим пристальным взглядом пробормотал он.

— Ах, это были вы? — “приятно” удивилась я. — Ничего страшного, и в другой раз не стесняйтесь, когда попадусь на вашем пути.

— Вы сердитесь? — упавшим голосом спросил он.

— Я бываю капризна. Особенно когда по мне топчутся в самом прямом смысле.

— Еще раз простите, но, к сожалению, другого выхода не было…”

Ах, так я впервые увидела его. Как он был красив! Как добр! Благороден!

Надо же, — теперь уже не верится — этот предатель меня от верной смерти спас: если бы не он, погибла бы под колесами электропоезда.

Но для чего спас?

Чтобы мучать?!

“…

— Я заметил вас еще на эскалаторе, — едва ли не краснея признался он. — И был потрясен, потому что не видел девушки красивей…”

Да, он прямо так и сказал, чем мгновенно приручил мое строптивое сердце. Глупое сердце!

Особенно меня поймут те, которые узнают, что от девушки я уже тогда была на расстоянии двадцати лет.

“…

— Женька! Ты мой самый лучший на свете муж!

— Я таким родился.”

Только теперь начинала я прозревать, как в последние годы была счастлива. Мы даже ругались красиво.

“…

— Ты решила меня простить! Какая ты молодец! Это надо же, не прошло и года, а я уже опять в фаворе у своей королевы!

— Зря ерничаешь. Не о каком мире не может быть и речи. В крайнем случае временное перемирие. Мне нужна твоя помощь.

— Понял. Мы будем через тридцать минут.

— Кто это “мы”?

— Мы с букетом!”

Ах, только теперь можно по-настоящему оценить как я была счастлива, имея такого умного, любящего, заботливого и великодушного мужа.

“— Ты уже проснулся? — удивилась я.

— Не могу спать, когда нет тебя рядом, — пожаловался он.

— А как же ты спишь, когда спишь не у меня? — ехидно поинтересовалась я.

— Совсем не сплю, — серьезно ответил он и добавил: — Надо с этим делом завязывать и сходиться для нормальной жизни.

— Это — тема для обсуждения, но перенесем его на другой день. Сегодня я не в форме. Такое о ваших художествах узнала, до сих пор шерсть дыбом стоит.

Евгений вздохнул и сказал:

— А моя шерсть уже давно не стоит, потому что от дыба вылезла, так с тобой нелегко.

Я рассмеялась.

— Так зачем же хочешь ко мне переезжать, если я такая плохая?

— Затем, что Маруся еще хуже, — философски ответил Евгений. — Вы, женщины, или Соньки, или Маруси, или Тамары, или Елены.

Мне не хотелось выглядеть умной, но пришлось.

— Ты не прав, — сказала я. — Женский мир значительно обширней и разнообразней. Есть еще Тоськи, Людмилы, Розы, а так же Алисы, Венеры, Ольги, Ирины и бесконечное множество имен и характеров.

— Да, есть, — согласился Евгений, перекладывая яичницу на тарелку и подвигая ее ко мне, — но, видимо, мне больше подходят Соньки. Уж такой я непутевый парень. Кофе будешь?

— Я пила водку. Самогонку, — зачем-то сказала я.

Наверное от смущения. Со мной бывает такое.

— С нюхом у меня полный порядок, — ответил Евгений. — А ругаться уже надоело. То я не прав, то ты не права, а жить-то когда?”

Боже, как он был мудр! Только на нем и держались наши отношения…

Счастлива! Конечно же я была счастлива! Он любил меня как свою дочь, как ребенка, иначе чем еще можно было объяснить его терпение.

Терпение? Нет! Эт-то уже не терпение! Это нечеловеческая выдержка! Стыдно вспомнить, какие коленца выкидывала я…

А мой характер?

А привычки?

Я же совершенно не пригодная для семейной жизни особа: жадная, занудная, сварливая, чванливая эгоистка с непомерными амбициями, усиленными болезненным самолюбием.

А как я себя люблю!

Боже, как я себя люблю!!!

Просто обожаю…

Впрочем, это качество я уже поминала, называя его эгоизмом. А других недостатков у меня нет.

Зато их сверх всякой меры у Юли!

К тому же Женька к моим недостаткам мало-помалу привык, а вот захочет ли он привыкать к недостаткам Юли, это еще вопрос.

И нас связывает ребенок, ответственность за которого мы делили пополам, правда Женька утверждал, что на ребенке наш разрыв не отразится, но разве можно верить обещаниям мужчин?

И что из этого следует?

Что следует?!

Что он мой!

Мой!!!

Только мой!!!!!!!

Так почему же я должна отдавать его какой-то там непутевой Юльке?!

К тому же Санька, когда вырастет, меня не поймет. Вряд ли я смогу найти ему достойного отца. После моего Женьки все мужчины уже не так достойны…

А Юлька? Боже, сколько крови ему выпьет она! Ему, моему родному! У нее же несносный характер! Она же помешана на одном наслаждении…

А-ааа! Да Юлька же слаба на передок! Еще, пожалуй, будет Женьке моему изменять, чего я не позволяла себе никогда! А он такой ревнивый!

И гордый!

И ранимый!

А она будет ему изменять!

Нет! Уж этому не бывать! Я его спасу!

С этой мыслью я отправилась на свадьбу своего родного мужа.

 

Глава 17

 

Как только я приняла рискованное решение, так сразу же Владимир Владимирович замаячил на горизонте. Слава богу, пока лишь в моих мыслях.

“Он, конечно, обязательно узнает о нашем разговоре с Любой, — подумала я, — если уже не узнал, но с другой стороны, неужели он заподозрит, что я такая дура?

Так я ему в ресторан и попрусь, на эту дурацкую свадьбу, туда, где скопище моих друзей, за которыми без устали следят…

Нет, не выгляжу я такой дурой, какой на самом деле являюсь,” — с присущим мне оптимизмом заключила я и смело отправилась отбивать своего несчастного мужа у подлой разлучницы.

В холл ресторана я вошла уже с радужной мыслью: “И семейные вопросы решу и заодно узнаю у Любы про ее соседей.”

В общем, “планов громадье”.

Однако, на пути осуществления этих планов выросли неожиданные препятствия. Когда я попыталась проникнуть в зал, метрдотель — мой старый добрый знакомый — смущенно сообщил:

— Софья Адамовна, уважаемая, дорогая, очень сожалею, но свободных мест нет.

В этом я увидела козни Юльки и тут же решила во что бы то ни стало козням помешать.

— Хорошо, — согласилась я, — тогда мужа моего, пожалуйста, позовите. Пусть на минутку выйдет сюда, мне нужно ему кое-что сказать.

Метрдотель, как человек чрезвычайно в таких вопросах опытный, и догадываться не стал. Он просто знал, что именно я могу сообщить своему мужу, играющему свадьбу с моей подругой, а потому он и заволновался и смутился, пролепетав:

— Позову его, если найду.

— Если не найдете, тогда сама вам помогу, — на всякий случай пригрозила я.

И метрдотель панически скрылся.

Угроза подействовала благоприятно: Евгений появился в холле потрясающе быстро.

— Зачем ты явилась? — сразу же набросился он на меня. — Скандала ищешь?

Я не стала скрытничать и ответила:

— Как получится.

Он неожиданно взмолился:

— Соня, прошу, не надо скандала, все горшки побиты, сожжены все мосты, ты же умная женщина, прошу, уходи.

— Что?! — взревела я. — Что я слышу?! Впервые ты признал что я умная женщина и то в связи с тем, что сам ты, дурак, женишься на Юле! И почему я должна уходить? Ты пригласил на эту, черт возьми, свадьбу всех моих друзей, а я уходи? И чем я, по-твоему, должна на это ответить? Пригласить на свою свадьбу твоих друзей?

К радости моей Евгений насторожился:

— На какую свадьбу? Ты что, собралась замуж?

— А почему бы и нет? Я теперь женщина свободная, и ноги у меня не такие кривые, как у твоей Юли!

Евгений занервничал:

— При чем здесь ноги? Ты, как всегда, болтаешь глупости.

— Я-то глупости всего лишь болтаю, а ты, как всегда, их делаешь! У Юли кривые ноги, отвислый зад, дряблые окорока и выпученные глаза! И попробуй мне возразить!

Евгений, похоже, был искренне удивлен, что позволило сделать однозначный вывод: он заблуждается.

“Бедняга и не подозревает, что у Юли кривые ноги, — торжествуя, подумала я, — не говоря уже про зад и окорока! Вот это номер! Он что же, ослеп? Надо срочно открыть глаза бедняге!”

— Не ты ли нахваливала Юлю ежедневно с утра до вечера? — тем временем напомнил Евгений.

“Точно! Я! Ах, вот же дура!”

— Нахваливала, но не для того, чтобы ты на ней женился, а для того, чтобы ты познакомил ее со своим положительным и холостым другом. Я хотела устроить счастье подруги, но никак не рассчитывала расстроить счастье свое и уж тем более не собиралась женить своего собственного мужа.

— Так значит ты неискренне хвалила Юлю? — наконец прозрел мой наивный Евгений.

Я даже поперхнулась, даже голос потеряла, так это меня впечатлило.

Поперхнулась, потеряла голос, но очень быстро необходимую форму приобрела и разумно все ему объяснила:

— Дорогой, ноги — это ноги, а не абстракция какая-то, о которой можно долго и туманно рассуждать. Здесь достаточно пристально посмотреть, и сразу станет ясно можно ли хоть на секунду заподозрить меня в искренности, когда я это хвалю. Уж я-то разбираюсь в красоте, что обязательно отразится на моем будущем выборе.

Уже отразилось: выбор хоть куда!

Евгений занервничал еще больше и вот тут-то я поняла, что и в первый раз его заставили волноваться отнюдь не ноги Юли.

“Ага, — подумала я, — он боится, что и я не растеряюсь и тут же замуж выскочу! Собака на сене! И сам не гам и другому не дам!”

— Завтра же замуж выхожу! — отрезала я. — И не так как ты, не понарошку, а намертво! Намертво замуж выхожу!

Не такого эффекта я ожидала — Евгений взял да и рассердился.

— Почему ты решила, что я понарошку женюсь? — прорычал он. — Уж кого-кого, а меня нельзя обвинить в несерьезности. Я не разбрасываюсь своими словами, как некоторые! Я семью хочу! Я жену хочу! Я, черт возьми, ребенка хочу! Мне тридцать восемь лет, и времени осталось слишком мало, тебе же все по фигу, у тебя один ветер в голове. Устал ждать когда ты за ум возьмешься, да и некогда, возраст поджимает, мне уже тридцать восемь лет.

Боже! Сколько трагизма!

Внезапно я всплакнула, хотя и не держала в планах глупости такой, но как тут не всплакнешь, когда родной муж ведет себя неблагородно.

— Как это по-мужски, — всхлипывая, посетовала я, — прибегать к подлым аргументам, когда больше нечего сказать. Покинутую женщину легко унизить…

— Да чем же я сейчас унизил тебя?! — вскипел и опешил Евгений.

— Ты напомнил про мой возраст, про нашу разницу. Да, я старше тебя на три года…

— Не на три, а на десять! — взвизгнула над самым моим ухом Юля.

Как только ей, мерзавке, удалось незаметно подкрасться? И как это невовремя!

Я отпрянула и пуще прежнего залилась слезами, приговаривая:

— Вот, вот, теперь каждый может обидеть меня. Благодаря тебе, Женечка, теперь плюнет в меня любой. Давайте, давайте, все плюйте в…

Продолжать я не смогла: горькие рыдания задушили!

Ну, не до смерти, конечно, жива я осталась, но разговаривать и стоять утратила всякую способность: ноги подкосились, Евгений подхватил меня на руки и отнес на диван. Юля бежала рядом и злобно кричала:

— Притворяется, аферистка! Притворяется! Уж я-то знаю! Сама меня притворяться учила! Женя, сейчас же ее бросай! Ты же муй муж! Она того и добивается, чтобы ты по-прежнему, как дурак, носил ее на руках!

“А ты добиваешься, чтобы он тебя, как дурак, носил на руках,” — подумала я, но слова молвить уже не могла, уже сильно умирала.

Как много в людях жестокости, должна я сказать.

Однако, служащие ресторана заволновались — назревал грандиозный скандал. Вышел метрдотель и озабоченно поинтересовался не нужно ли чем-нибудь помочь.

— Она сейчас уйдет! — психуя, успокоила его Юля, хотя я уже умирала, лежа на диване, и уходить не имела возможности.

Вместо меня, смущенный, ушел метрдотель. Будь на моем месте кто другой, он быстро навел бы порядок, но со мной его связывали годы, можно сказать, дружбы, еще той, некапиталистической дружбы. Он еще помнил мою бабулю — несравненную изысканную Анну Адамовну, частенько обедавшую здесь. В общем, бедный старик растерялся окончательно и ретировался, Юля же не унималась.

— Ты всю жизнь его обманывала, ты старше Женьки на десять лет, — визжала она.

Ответить я не могла и, заливаясь слезами, лишь беспомощно глядела на мужа.

— Не на десять, а на пять, — восстановил справедливость Евгений и (вот она настоящая храбрость!) напомнил: — Вы же ровесницы, в одном классе учились.

Невозможно передать, что случилось с Юлей: она побледнела, покраснела и позеленела одновременно, остолбенела и от злости затряслась.

— Ага! — закричала она. — Так ты уже ее защищаешь?!

Я мгновенно бросила умирать (до того ли?), осушила глаза и, торжествуя, спросила:

— А тебе хотелось бы, чтобы он меня побил? Прямо на твоих глазах?

Я строго глянула на мужа и спросила:

— Женя, ты меня побьешь?

Бедный Евгений, страшно пасуя, тревожно залепетал:

— Я что, я что, с ума сошел, бить тебя? Когда я тебя бил? Не буду я бить тебя…

— Ага! Так это сделаю я! — завопила Юля и с непередаваемым энтузиазмом набросилась на меня.

Поскольку я настроилась на совсем другие отношения, вошла совсем в другую роль и к отпору абсолютно не была готова, то произошло самое страшное: Юлька вцепилась в мою дорогую прическу.

С одной стороны я даже была польщена: значит она по достоинству оценила мастерство Кольки Косого, и салон я посещала не зря, но с другой стороны — драка в таком месте, где меня знают как писательницу, как интеллигентку, как воспитанного человека, общественного деятеля широкого профиля…

Все это сильно сковывало.

Однако позволить Юльке мять мой новый костюм я тоже не могла…

В общем, не знаю что осталось бы от Юльки, если бы на мою беду не появилась Тамарка. Как всегда, она появилась очень не вовремя и по привычке сразу же бросилась делать глупости.

— Мама, ты невозможная! — закричала она, оттаскивая меня от Юльки, потому что Евгений в этом смысле был совершенно беспомощен: стоял как парализованный.

— Она невозможная! — тяжело дыша и усердно восстанавливая силы, подтвердила Юлька.

— Я невозможная? — тоже тяжело дыша и тоже усердно восстанавливая силы, спросила я.

— Конечно! — возмутилась Тамарка. — Ты невозможная! Зачем ты Харакири натравила на меня? Только представь: буквально сразу же после нашего разговора он явился в мой офис и потребовал тысячу долларов, упрямо ссылаясь на тебя. Это что, его новый прикол? Он может плохо кончится. Мне стало дурно, Мама, чуть разрыв сердца не получила.

Я была так потрясена, что даже на секунду забыла про Юльку.

— Артем-Харакири явился к тебе? — закричала я. — Значит его уже выпустили? Так быстро?

Тамарка удивилась:

— Выпустили? Откуда?

— Ну уж не знаю куда эфэсбэшники потащили его, — пожимая плечами, ответила я. — С Лубянки, думаю, выпустили, откуда ж еще?

Тамарка смотрела на меня с обидным скептицизмом и недоверием:

— В своем ты, Мама, уме? Харакири? С Лубянки? Что он, ничтожество, там делал?

Мне сразу расхотелось рассказывать Тамарке, что и я там была.

— Ах, Тома, не время об этом, — отмахнулась я, — лучше скажи, ты денег ему дала?

— Нет, конечно, не дура же я. Сказала, чтобы подождал меня в кабинете, а сама тихонечко сбежала сюда. Ха! Штуку баксов! Какому-то Харакири! За кого ты меня держишь?

Пока мы обсуждали проблему моего долга Харакири, Юлька, пользуясь моей занятостью, попыталась тихонечко, по-подлому, ускользнуть. То, что она собиралась прихватить с собой и моего мужа, думаю, не стоит уточнять.

назад<<< 1 . . . 8 . . . 21 >>>далее