Это была достопамятная неделя. Сеньор Герберт говорил о чудесной судьбе селения и даже нарисовал го­род будущего с огромными стеклянными домами и с танцевальными площадками на плоских крышах. Он показал свой рисунок толпе. Все в изумлении рассмат­ривали его, пытаясь найти себя в разноцветных прохо­жих, нарисованных сеньором Гербертом, но эти прохо­жие были так хорошо одеты, что никто не мог себя узнать. У людей сердце болело от этой непосильной нагрузки. Теперь они смеялись над тем, что в октябре им хотелось плакать, и блуждали в тумане надежды до тех пор, пока сеньор Герберт не звякнул колокольчи­ком и не объявил, что праздник окончен. Только тут ему удалось отдохнуть.

- Этак ведь и помереть недолго, — сказал ему ста­рик Хакоб.

- У меня столько денег, что мне нет никакого смыс­ла умирать, — ответил ему сеньор Герберт.

Он повалился на кровать. Он спал много дней под­ряд, и храп его походил на львиный рык; это продолжа­лось так долго, что деревня перестала ждать его про­буждения. Людям приходилось ловить крабов, чтобы не голодать. Новые пластинки Катарино до того устаре­ли, что уже никто не мог слушать их без слез, и он вы­нужден был закрыть лавочку.

Много времени спустя после того, как сеньор Герберт улегся спать, в дверь к старику Хакобу постучался один священник. Дверь была заперта изнутри. По мере того как спящий сеньор Герберт поглощал кислород, вещи постепенно обретали невесомость, и некоторые из них начали плавать по воздуху.

- Я хочу поговорить с ним, — сказал священник.

- Придется вам подождать, — отвечал старик Хакоб.

- Но у меня мало времени!

- Садитесь, ваше преподобие, и подождите, — стоял на своем старик Хакоб. — А пока что, сделайте милость, поговорите со мной. Я уже давным-давно понятия не имею о том, что делается на свете.

- Люди растерялись, — отвечал священник. — Пройдет немного времени — и деревня станет такой же, какой была. Это единственная новость.

- Люди вернутся сюда, когда море снова запахнет розами, — сказал старик Хакоб.

- А до тех пор надо как-то поддержать надежду в тех, кто остался, — сказал священник. — Сейчас край­не необходимо начать строительство храма.

- Затем-то вы и пришли к мистеру Герберту? — заметил старик Хакоб.

 - В таком случае подождите, ваше преподобие, — повторил старик Хакоб. — Может, он еще и проснется.

Они начали партию в шашки. Партия была долгой и трудной, она длилась много дней, а сеньор Герберт все не просыпался.

Священник начал впадать в отчаяние. Он ходил по всей деревне с медной тарелочкой и собирал деньги на постройку храма, но собрать ему удалось очень немного. От всех этих молений о подаянии он становился все более и более прозрачным, и как-то раз, в воскресенье, он поднялся над уровнем моря, только никто об этом не узнал. Тут он уложил свои вещи в один мешок, со­бранные деньги — в другой и распрощался с деревней навсегда.

 - Этот запах не появится вновь, — сказал он тем, кто пытался его удержать. — Надо смотреть правде в глаза: люди совершили смертный грех.

Когда сеньор Герберт пробудился, деревня стала такой же, какой была до его приезда. Дожди замесили грязь, которую оставила на улицах толпа, и земля снова сделалась сухой и твердой, как кирпич.

- Долгонько же я спал, — зевнул сеньор Герберт.

- Целый век, — ответил старик Хакоб.

 - Все умирают с голоду, — заметил старик Ха­коб. — Людям пришлось пойти на берег и ловить крабов.

Как-то раз Тобиас увидел сеньора Герберта: он рыл­ся в песке, на губах у него выступила пена, и Тобиас подивился, что голодный богач, в сущности, ничем не от­личается от голодного бедняка. Сеньор Герберт не на­шел приличных крабов. Когда завечерело, он предло­жил Тобиасу поискать что-нибудь съедобное на дне моря.

 - Это известно также и ученым, — возразил сеньор Герберт. — Под морем кораблекрушений обитают черепахи, у которых на редкость вкусное мясо. Раздевай­ся — и вперед!

Они пустились в плавание. Сперва они плыли по по­верхности моря. Потом начали опускаться, спустились очень глубоко — солнечный свет не проникает сквозь такую толщу воды, — потом померк и свет моря, и предметы были видны только благодаря их собствен­ному свечению. Они проплыли мимо селения, погрузив­шегося на дно морское, — мужчины и женщины на ло­шадях гарцевали вокруг музыкального киоска. Был чу­десный день, и на террасах стояли живые цветы.

- Селение ушло под воду в воскресенье, часов в одиннадцать утра, — заметил сеньор Герберт. — Ско­рее всего произошел какой-то катаклизм.

Тобиас направился было в сторону селения, но сень­ор Герберт сделал ему знак следовать за ним до само­го дна.

- Там розы, — сказал Тобиас. — Я хочу, чтобы Клотильде увидела, какие они.

- Завтра ты преспокойно вернешься к себе домой,— сказал сеньор Герберт. — А сейчас я умираю с голоду.

Он спускался как спрут, широко, но осторожно взма­хивая руками. Тобиас, стараясь не потерять его из ви­ду, подумал, что этим способом плавать пользуются все богачи. Мало-помалу море общественных катаклизмов осталось позади, и они вошли в море мертвых.

Мертвых было так много, что Тобиас не мог и вооб­разить себе, будто можно сразу увидеть столько людей. Они неподвижно плавали на спине, кто повыше, кто пониже, и все производили впечатление позабытых существ.

- Они умерли очень давно, — сказал сеньор Гер­берт. — Века необходимы для того, чтобы достигнуть вот такого состояния покоя.

Еще ниже, в тех водах, где плавали недавно умеошие, сеньор Герберт остановился. Тобиас замер подле него в ту самую минуту, когда мимо них проплы­ла совсем еще молодая женщина. Она плыла на боку с открытыми глазами; ее догонял целый поток цветов.

Сеньор Герберт приложил указательный палец ко рту и оставался в таком положении до тех пор, пока мимо него не проплыли последние цветы.

- Это самая красивая женщина, какую мне дове­лось увидеть на моем веку, — сказал он.

Это жена старика Хакоба, — заявил Тобиас. —  Ей теперь было бы самое меньшее лет пятьдесят, но я уверен, что это она.

- Долгонько же она путешествовала, — заметил сеньор Герберт. — За ней тянется флора всего Миро­вого океана.

Они спустились на дно. Сеньор Герберт сделал не­сколько кругов по дну, похожему на узорчатый сланец. Тобиас следовал за ним. Только тогда, когда глаза его привыкли к полутьме, он разглядел черепах. Их было множество; они распластались по дну и лежали совер­шенно неподвижно, так что казалось, будто они окаме­нели.

- Они живехоньки, — сказал сеньор Герберт, — просто они спят уже миллионы лет.

Он перевернул на спину одну из черепах, мягко под­толкнул ее вверх, спящее пресмыкающееся выскольз­нуло у него из рук, и его повлекло вверх. Тобиас не тро­нул черепаху. Он посмотрел ввысь и увидел море с дру­гой стороны.

- Это кажется сном, — сказал он.

 — В твоих же собственных интересах, — сказал тут ему сеньор Герберт, — не рассказывать об этом никому. Представь себе, какое смятение охватит мир, если люди узнают о вещах подобного рода.

Близилась полночь, когда они возвратились в де­ревню. Они разбудили Клотильде и попросили ее на­греть воды. Сеньор Герберт убил черепаху, но всем тро­им пришлось ловить, а поймав, еще раз пронзить ее сердце, которое прыгало по патио, когда черепаху реза­ли на куски. Все трое наелись так, что едва дышали.

- Что ж, Тобиас, — сказал тут сеньор Герберт, — надо посмотреть правде в глаза.

- Само собой.

- А правда заключается в том, что этот запах ни­когда больше не возникнет.

- Возникнет!

- Ты же сама почувствовала его! — воскликнул То­биас.

- В ту ночь я была вроде полоумной, — отвечала Клотильде, — но я и сейчас не уверена ни в чем, что связано с этим морем.  

- Ну, я ухожу, — сказал сеньор Герберт. И, обращаясь к ним обоим, прибавил: — И вам тоже надо уходить. В мире есть немало дел, и, право, не стоит сидеть и голодать в этой деревушке!

Он ушел. Тобиас остался в патио, считая звезды, раскинувшиеся по небу до самого горизонта. Клотильде позвала его в комнату, но он не обратил на ее слова никакого внимания.

Тобиас сидел в патио еще довольно долго. Когда наконец он вошел в комнату, Клотильде проснулась!

— Ты совсем помешался на этом запахе, - со злостью сказала Клотильде. — Лучше постарался бы  подумать о другом.

- Я и думаю о другом.

Ей захотелось узнать, о чем именно он думает, и он решил рассказать ей об этом с тем условием, что она никому ни о чем не проболтается. Клотильде пообещала, что не проболтается.

Клотильде схватилась за голову.

- Ах, Тобиас! — воскликнула она. — Ах, Тобиас!  Бога ради, не начинай ты все сначала!

Тобиас замолчал. Он отодвинулся на край кровати,  но не мог заснуть до рассвета — тогда ветер переменил направление, и крабы оставили его в покое

__________

 

1 2