«Клетчатый костюм» хмыкнул:
– Вы торгуетесь, как на базаре. Поверьте, это пустая трата времени. Тридцать тысяч франков и ни одним су меньше. Вы ведь знаете мою лошадку. Ровная рысь, прекрасный аллюр… Усталости не знает, и препятствие ей нипочем!
Он помолчал и добавил:
– А упряжь? Упряжь ведь тоже стоит денег!
Последние слова прозвучали с непонятной иронией. «Жакет» дернул плечом.
– Не валяйте дурака, – буркнул он. – Упряжь тут ни при чем.
Однако голос его звучал неуверенно. Он подумал и проговорил:
– Послушайте, двадцать восемь тысяч! Неужели этого мало?
– Тридцать, – спокойно ответил «клетчатый». – И не будем спорить.
Он принялся насвистывать какой-то мотивчик, давая понять, что разговор закончен. Потом повернулся к собеседнику и ухмыльнулся:
– Да что там говорить! Я уверен, что деньги у вас с собой. Вы ведь давно все решили, верно? Я-то знаю, что не требую невозможного. Поэтому…
– Ладно, – перебил его спутник и снова щелкнул хлыстом по голенищу. – Сегодня, Бодри, вы пользуетесь ситуацией. Но, видит Бог, так не будет продолжаться вечно!
Бодри всплеснул руками.
– Силы небесные, да ничем я не пользуюсь! – воскликнул он. – Просто…
Собеседник снова перебил его:
– Довольно слов. Деньги действительно со мной. Давайте заканчивать.
Бодри кивнул:
– Пожалуйста, мсье, если вам так хочется…
Тропинка вывела мужчин на перекресток Крест-Ноай, прозванный так из-за большого креста, возвышающегося в центре. Неподалеку виднелась небольшая забегаловка. Столики стояли прямо на пронизывающем ветру. «Жакет» указал хлыстом в ту сторону.
– Поговорим здесь?
– Как вам угодно.
Они уселись за столик и заказали шартрез. По просьбе Бодри официант принес перо и бумагу.
– Итак, мы сговорились на тридцати тысячах. Небольшие формальности, и все права на лошадку – ваши. Очевидно, бесполезно просить вас о чем-либо еще. Это ведь не обычная сделка…
Бодри хихикнул:
– Что вы несете?!
Постоянные намеки продавца явно выводили из себя покупателя. Он заломил бровь и процедил сквозь зубы:
– Не понимаю, какого черта вы тут темните. Все предельно ясно – у вас есть лошадь, которую вы продаете, а я покупаю. Плачу вам цену, которую вы запросили, и дело с концом.
Собеседник криво улыбнулся:
– Что ж, будь по-вашему. Допустим, я обыкновенный лопух, допустим, я никогда не бывал в ваших конюшнях и не видел…
– Все, хватит, – оборвал его «жакет».
Он достал бумажник, вытащил пачку купюр и принялся пересчитывать.
– Надо же, – заметил Бодри, с интересом следящий за его действиями. – Здесь тридцать пять бумажек. Похоже, вы собирались выложить за лошадку побольше!
Покупатель метнул на него испепеляющий взгляд и промолчал.
– Вот видите, – мягко сказал Бодри. – Я вовсе не такой уж лопух.
«Жакет» молча протянул ему тридцать купюр, которые мгновенно исчезли в кармане клетчатого пиджака. Оттуда же появилась бумага, сложенная вдвое.
– Вот купчая, мсье.
Покупатель внимательно просмотрел документ и спрятал его в карман.
– Значит, я забираю лошадь?
– Конечно.
– Ну, тогда и говорить больше не о чем.
Потеряв интерес к собеседнику, владелец лошади поднялся и бросил на столик несколько монет. Дремавший неподалеку официант удовлетворенно хмыкнул. Наконец-то уберутся эти два полуночника, которым больше нечего делать субботним вечером, как шататься по лесу!
Бодри тоже встал.
– Ну, раз уж говорить нам больше не о чем, – сказал он, – так давайте хоть попрощаемся. Вы возвращаетесь в Мезон-Лафит?
– Именно. А вы в Сен-Жермен?
– Точно.
– Тогда счастливого пути.
И, не обменявшись рукопожатиями, мужчины разошлись в разные стороны. Один уходил, взбешенный тем, что выложил за покупку слишком много, другого же терзали воспоминания о пяти банковских билетах, которые он получил бы, будь немного понастойчивее. Бодри процедил:
– Этот надутый идиот воображает, что моя лошадка у него в кармане. Посмотрим! Пусть не слишком выставляется. Одна моя записочка президенту жокей-клуба может надолго отбить у него аппетит!
Его недавний собеседник тем временем также не стеснялся в выражениях.
– Ничтожество! – шептал он. – Урвал тридцать тысяч и считает, что надул меня. Да в этих обстоятельствах я заплатил бы и пятьдесят, и сто!
Пройдя несколько сотен метром он заговорил спокойнее:
– Забавный, однако, тип этот Бодри! Не могу понять, кто же он на самом деле? Выпендривается, как профессиональный лошадник. А встретишь его на бульваре – типичный белоручка, прожигатель жизни. Интересно, откуда он взял такую лошадь? Впрочем, черт с ним. Главное, что я добился своего.
Спустя двадцать минут Рене Бодри, вернувшись в забегаловку, сидел за тем же самым столиком. Он не спеша выкурил сигару, выпил бокал дорогого портвейна и двинулся по дороге, ведущей в Сен-Жермен.
Ночь была сырой и холодной. Бодри поднял воротник и глубоко засунул руки в карманы пиджака. Однако тридцать тысячефранковых билетов поддерживали его настроение на соответствующем уровне. Бодри напевал и прищелкивал в такт пальцами.
– Нет, господа, лопухом меня не назовешь, – приговаривал он. – Никак не назовешь!
На дороге не было ни души. Ветер зловеще шумел в кронах деревьев. Бодри обеспокоенно огляделся.
– Чертовски темно, – пробормотал он. – Не очень-то осторожно с моей стороны гулять здесь ночью, да еще с такими деньгами…
Он поежился.
– А вдруг в этом трактире кто-нибудь увидел, как я славно поживился?
Он снова обернулся. Дорога была пуста, шагов не слышно…
– Успокойся, приятель, – решительно сказал себе Бодри. – Что-то ты становишься слишком трусливым. Вряд ли найдется сумасшедший, который караулил бы здесь кого-нибудь по ночам.
Нарочито громко напевая, он двинулся дальше. Сухие листья шуршали у него под ногами.
Вряд ли Рене Бодри чувствовал бы себя столь уверенно, если бы, оглянувшись, увидел темную фигуру, прячущуюся за деревом. Счастливый обладатель тридцати тысяч франков с самого начала был не слишком внимателен. Иначе он заметил бы незнакомца, покидая придорожную забегаловку. Тот стоял у поворота, прячась в кустах. И от самого перекрестка неизвестный следовал за Бодри в каких-нибудь двадцати метрах. Естественно, он не напевал и не хрустел сучьями. Ступая по влажному мху, он двигался совершенно бесшумно. Каждый шаг его был соразмерен с шагом Рене Бодри. Так рысь, идущая по следу, копирует движения своей жертвы.
Прошло минут десять. Теперь Бодри окружал лишь глухой лес. Это было одно из самых пустынных мест в округе. Сигара Бодри погасла. Чертыхнувшись, он попытался закурить новую, но ветер гасил спички.
– Вот пропасть, – выругался путник. – Неужели нельзя придумать что-нибудь понадежнее, чем эти проклятые спички!
Он укрылся за толстым стволом вяза и продолжил свои попытки. Преследователь, наблюдавший за ним, усмехнулся.
– Что ж, момент самый подходящий, – прошептал он. – Надо действовать.
Незнакомец сделал несколько бесшумных шагов и оказался за спиной ничего не подозревавшего Бодри. Подождав несколько секунд, он негромко произнес:
– Эй!
Рене Бодри вздрогнул и хотел было обернуться, но не успел. Шею его захлестнула удавка. Убийца резким толчком швырнул несчастного на землю и, упершись коленом ему между лопаток, стал душить.
– Помоги… – прохрипел Бодри и изогнулся в предсмертной конвульсии. Кадык его хрустнул, и из открытого в безмолвном крике рта вывалился почерневший язык. Безжалостный душитель не отпускал веревку, пока не убедился, что его жертва мертва. Наконец человек в клетчатом костюме дернулся в последний раз и затих. Убийца выпрямился и расхохотался. Не приведи Господь услышать этот леденящий хохот!
Вдоволь насмеявшись, незнакомец проговорил:
– Дьявол, до чего же это просто! Был человечек – и нет его… Ну что ж, посмотрим, что у него в карманах…
Быстрыми, уверенными движениями, свидетельствующими о немалом опыте, он принялся обшаривать карманы убитого. Небрежно засунул себе за пазуху конверт с деньгами и открыл бумажник. Подсвечивая себе фонариком, неизвестный тщательно просмотрел все бумаги и затем положил их обратно. Решив, видимо, не мелочиться, он оставил на месте часы, серебряную цепочку и кошелек с тремя луидорами.
– Ну, пожалуй, ночь прошла не зря.
Слова эти прозвучали спокойно и равнодушно. Казалось, убийца делает обычную повседневную работу. Взвалив труп на плечо, словно мешок с мукой, он оттащил его к соседнему дереву. Затем снял пиджак, аккуратно повесил его на сук и отмотал обернутую вокруг пояса веревку. Вскоре тело бедняги Бодри качалось, повешенное на толстой ветке. Убийца надел пиджак.
– Отличная работа, – удовлетворенно сказал он. – Теперь можно и домой.
Он окинул взглядом покачивающийся в петле труп.
– Отдыхай, старина. Надеюсь, ты не страдаешь головокружениями?
И, рассмеявшись собственной остроте, негодяй растворился во тьме.
– Господин жандарм! Там… в лесу… повешенный! Его нашел папаша Жанфье. Видит Бог, зрелище не из приятных!
Жандарм с сомнением посмотрел на запыхавшегося десятилетнего мальчишку.
– Ей-Богу, мсье, это правда, – настаивал тот. – Папаша Жанфье хотел было вытащить его из петли, да побоялся это делать до приезда полиции. И послал меня за вами.
Из полицейского участка вышел бригадир в сапогах и при шпаге. На лице его было написано неудовольствие. Несмотря на звучное имя – Эгесип Турболен, бригадир был человеком мягким, больше всего на свете любил хорошо покушать и пуще сглазу боялся всяких осложнений. Рассказ мальчишки вызвал у него два закономерных чувства – сожаления о недопитой чашке кофе с молоком и страх предстоящей возни с неизвестным мертвецом. Подкрутив усы, бригадир недовольно спросил:
– Где он, твой повешенный?
– В лесу, мсье, недалеко от тропинки.
– Так… И как он одет?
– Шикарно, мсье!
Бригадир решительно повернулся.
– Это не мое дело, – бросил он через плечо. – Я повешенными не занимаюсь. Отправляйся в полицейский комиссариат.
Мальчик широко раскрыл глаза:
– А вдруг он еще не умер?
– Да уж наверняка умер, пока мы тут с тобой беседуем, – ухмыльнулся жандарм. – И черт с ним. Жандармерия не занимается подобными делами. Это дело уголовной полиции. У нас, слава Богу, своих забот полон рот!
Он бросил на топтавшегося в нерешительности парнишку грозный взгляд:
– Ну, что стоишь? Я же сказал, иди в комиссариат!
И Эгесип Турболен сопроводил свои слова таким повелительным жестом, что мальчишка сорвался с места.
– Боюсь только, – пробормотал он на бегу, – что комиссар тоже не выспался и посоветует мне идти прямо во Дворец правосудия!
В чем-то он оказался прав. В комиссариате не оказалось невыспавшегося комиссара, поскольку там вообще никого не было, кроме охранника. Этот, правда, был невероятно здоровым. Господь Бог, видимо, так увлекся его телом, что позабыл вложить ему мозгов в голову. Выслушав сообщение мальчишки, верзила наморщил лоб и минут пять сосредоточенно повторял:
– Повешенный в лесу… В Сен-Жерменском лесу повешенный… Висит на суку… В лесу… Повешенный… Хорошенькая история…
Лицо его побагровело от небывалого умственного напряжения.
– Висит, значит… Вот несчастье! И кто бы мог подумать…
Минут через пятнадцать здоровяк наконец осознал случившееся и направился домой к комиссару. Тот еще спал. И, проснувшись, отнюдь не пришел в доброе расположение духа.
– Черт бы подрал этих жандармов! – бушевал он. – Поднять меня ни свет ни заря для того, чтобы я отправился вынимать какого-то психа из петли! Им, видите ли, трудно перерезать веревку! А потом в газетах будут возмущаться, что бедняга провисел черт-те сколько, пока полиция вола вертела…
Комиссар ругался, а время шло. Наконец, заклеймив позором все человечество, представитель закона соизволил выбраться из-под одеяла.
– Ладно, черт побери, придется идти…
Однако для этого необходимо было одеться. Процедура заняла больше четверти часа. Не меньше времени понадобилось, чтобы найти пару молодых крепких мужчин, – не будет же, в самом деле, комиссар полиции волочь труп на себе! Таким образом, представитель власти добрался до злополучного дерева только к восьми утра.
Тут, естественно, уже собралась толпа. Папаша Жанфье, добрейший старикан, много лет подметавший дорогу на Понтуаз и до сих пор не переставший удивляться, откуда же на ней берется пыль, в десятый раз рассказывал, как он обнаружил труп.
– Я, значит, мету, а он, это… висит! Ну, я и говорю мальчишке – беги-ка ты за жандармами, не хочу я путаться в это дело. Ну, подумайте сами – мету я себе, ни о чем таком не думаю, а тут мне этот красавчик ножками помахивает. Надо мне это?
Но его уже не слушали. Внимание присутствовавших переключилось на комиссара.
– Интересно, он унесет веревку? – шептались в толпе. – А может, даст нам по кусочку? Говорят, это приносит счастье…
Комиссар подошел к дереву. Вид несчастного Бодри был ужасен. Почерневший язык свешивался изо рта, на губах застыла пена. Безусловно, не возникало никаких сомнений, что он мертв, и мертв давно.
– Снимите его, – скомандовал комиссар.
Добровольцев оказалось предостаточно. Человек двадцать подбежали к дереву. Каждый хотел урвать себе кусок веревки на счастье. По преданию, так отгоняют злых духов.
Пока крестьяне делили трофеи, комиссар неторопливо осматривал труп.
– Похоже, это не местный… – пробормотал он. – Хотя…
Он огляделся:
– Кто-нибудь знает покойного?
Человек с мрачным бритым лицом, по-видимому, конюх из Мезон-Лафит, подошел поближе.
– Сдается мне, что это Рене Бодри. Он частенько крутился на ипподроме.
Комиссар занес фамилию к себе в блокнот.
– Обыщите труп, – скомандовал он жандармам.
Те проворно выполнили приказание.
– Золотые часы… – бормотал комиссар, – полный бумажник… Ну и ну! Зачем же тогда его укокошили? Нет, видимо, все-таки самоубийство…
К одиннадцати утра толпа вокруг злополучного дерева еще увеличилась. Труп давно увезли в комиссариат, веревку разрезали на тысячу частей, но зеваки упрямо толпились вокруг толстого ствола, обмениваясь глубокомысленными замечаниями.
Взвизгнув тормозами, неподалеку остановилось такси. Приехавший на нем молодой человек проворно выскочил и принялся энергично протискиваться сквозь толпу.
– Дорогу, дорогу! Мне некогда попусту пялить глаза, я журналист! Где повешенный?
– Опоздали, мсье, – ответил кто-то. – Бедняга уже в полиции.
С губ молодого человека сорвалось досадливое восклицание. Он быстрым взглядом окинул дерево, толпу зевак, и карандаш его заскользил по страничкам записной книжки.
«Ротозеи, ожидающие невесть чего… – записывал он. – Вид важный и таинственный до идиотизма… Тут вставить слова из песенки…»
Оторвавшись от блокнота, он спросил:
– Когда обнаружили покойного?
– В половину шестого, мсье.
– А когда вынули из петли?
– Где-то в половине одиннадцатого.
Карандаш снова заработал:
«Обнаружив труп, никто не решается вынуть его из петли до прихода полиции…»
Задав еще несколько вопросов, молодой человек прыгнул обратно в такси.
– Трогай, – сказал он шоферу. – В Мезон-Лафит, в комиссариат.
– Слушаюсь, мсье Фандор, – ответил тот.
Глава 4
ПОДОЗРЕВАЮТСЯ В УБИЙСТВЕ
Увидев, как его жена рухнула в обморок, Поль Симоно совершенно потерял голову. Стеная и охая, он неуклюжими движениями пытался привести женщину в чувство. Самое толковое, что пришло ему в голову – это положить на лоб Жоржетты смоченное водой полотенце. Однако все было тщетно.
– Жоржетта, – шептал несчастный супруг. – Жоржетта, очнись!
Наконец, поняв, что ему самому не справиться Поль кинулся к двери и завопил:
– Анжела! Сюда, на помощь!
В этот момент раздался звонок. В смятении бедняга Симоно подумал, что горничная успела каким-то чудом оповестить врача и тот уже спешит на помощь. Дрожащими руками он открыл дверь и замер на пороге. За побледневшей от любопытства консьержкой стояли жандарм и сурового вида господин в штатском. В руке он держал трехцветный шарф полицейского комиссара.
– Что это… – ошарашенно проговорил Симоно. – Что угодно этим господам?
Комиссар отодвинул консьержку и вошел в комнату.
– Мсье Симоно? – спросил он.
Вконец растерявшись, чиновник кивнул:
– Да, это я…
– А где мадам Симоно?
– Моя жена? Здесь, конечно… Но что вам угодно?
– Мне угодно увидеть мадам Симоно.
Обычно добродушное лицо Поля Симоно исказилось:
– Что вы себе позволяете! Она еще в постели. И она больна. И…
Комиссар снял шляпу и шагнул вперед.
– Прошу вас проводить меня к вашей жене, мсье, – произнес он вежливо, но твердо. И, обернувшись к жандарму, бросил:
– Следите за дверью.
Последняя фраза лишила Поля Симоно мужества. Он попятился:
– Но, мсье… Моя жена…
Не слушая его, комиссар вошел в спальню. Жоржетта по-прежнему лежала без сознания.
– Так-так… – саркастически протянул комиссар. – Похоже, в этом доме настолько не жалуют полицию, что лишаются чувств при ее появлении!
Поль Симоно воздел руки к небу:
– Господи, почему ты допускаешь это издевательство? Мсье, покиньте немедленно мою спальню и объясните наконец, в чем дело!
Комиссар положил свою шляпу на трюмо и не спеша подошел к кровати.
– Не стоит ломать комедию, мадам, – резко произнес он. – Открывайте глаза.
Услышав эти слова, оскорбленный супруг побледнел от ярости. Он собирался уже завопить во все горло, как вдруг Жоржетта открыла глаза.
– О, Господи, – едва слышно прошептала она. – Что происходит? Поль…
Взгляд ее упал на полицейского. Она вскрикнула и натянула одеяло на плечи.
– Кто это?
Поль Симоно беспомощно развел руками. Комиссар уселся в кресло и скомандовал:
– Будьте любезны одеться, мадам и мсье. У нас не так много времени.
У Поля снова прорезался голос.
– Да что же это за безобразие! – заголосил он. – Какого черта вам здесь надо?!
Как и многие слабые натуры, добрейший чиновник в ярости мог стать совершенно невменяемым.
– Отвечайте немедленно, – орал он с пеной у рта, – а не то вышвырну вас отсюда, будь вы хоть комиссар, хоть сам Господь Бог!
Казалось, он вот-вот набросится на полицейского с кулаками. Тот решительно встал.
– Не стоит усугублять ваше положение подобным поведением, – сказал он с оттенком уважения. – Я нахожусь при исполнении служебных обязанностей. Будьте добры, оденьтесь и следуйте за нами.
– Да куда же, черт побери?!
– В полицию.
– По какому поводу, позвольте спросить? Что мы там забыли?
– Вот там вам все и объяснят.
Симоно осел на стул. Казалось, из него с шумом выпустили воздух.
– Одевайтесь, – снова сказал комиссар. – Не затягивайте этот спектакль.
Жоржетта посмотрела на мужа широко раскрытыми глазами:
– Поль, мы должны подчиниться?
– Куда уж тут деваться, – обреченно пробормотал Симоно. – Вставай. Но, клянусь Богом, это им даром не пройдет!
назад<<< 1 . . . 3 . . . 25 >>>далее