Вскоре наблюдатель мог бы заметить бледное лицо Корантена в окне дома, из которого видно было всякого, кто входил в тупик, образованный рядом домов, тянувшихся параллельно церкви Св. Леонарда. С терпеливостью кошки, подстерегающей мышь, Корантен пробыл там до утра, прислушиваясь к малейшему шуму, подстерегая и пристально рассматривая каждого прохожего. Занимавшийся день был базарным днем. Хотя в эти бедственные времена крестьяне с трудом решались приходить в город, Корантен увидел какого-то пожилого человека с хмурым лицом, одетого в козью шкуру, в руках у него была небольшая круглая корзинка; человек этот довольно беспечно поглядел вокруг и направился к дому мадмуазель де Верней. Корантен вышел на улицу, решив дождаться крестьянина у двери, но вдруг почувствовал, что, может быть, с одного взгляда выведает тайны, скрытые в корзинке этого посланца, если неожиданно появится в доме у мадмуазель де Верней. К тому же он знал по слухам, что почти невозможно побороть непроницаемую хитрость речей бретонцев и нормандцев.
— Налей-Жбан! — воскликнула мадмуазель де Верней, когда Франсина ввела шуана в ее комнату. «Неужели я любима?..» — произнесла она про себя.
Бессознательная надежда ярким румянцем залила ее лицо и оживила радостью сердце. Налей-Жбан посмотрел на хозяйку дома, затем бросил недоверчивый взгляд на Франсину, но мадмуазель де Верней жестом успокоила его.
— Сударыня, — сказал он, — часам к двум он придет ко мне и будет вас ждать.
От волнения мадмуазель де Верней могла лишь кивнуть головой, но даже самоед понял бы значение ее безмолвного ответа. В эту минуту в соседней гостиной послышались шаги Корантена. Налей-Жбан заметил, как мадмуазель де Верней вздрогнула и взглядом предупредила об опасности, но он ничуть не смутился и, лишь только в дверях показалось хитрое лицо шпиона, заговорил так громко, что оглушил всех.
— Эх, что вы! — говорил он. — Ведь и бретонское-то масло разное бывает. Вы хотите лугового масла, а даете всего по одиннадцать су за фунт. Не надо было тогда за мной посылать! А масло-то какое! — сказал он, открывая корзинку и показывая два комочка свежего масла, сбитого Барбетой. — Дайте настоящую цену, добрая госпожа, прибавьте хоть одно су.
В его трубном голосе не чувствовалось ни малейшего волнения, а зеленые глаза под лохматыми седеющими бровями спокойно выдержали пронизывающий взгляд Корантена.
— А ну-ка, помолчи, дядюшка! Ты не масло явился продавать, — ведь ты пришел к женщине, которая никогда в жизни не торговалась. Опасным ремеслом ты занимаешься, друг, оно доведет тебя до того, что в один прекрасный день ты станешь на целую голову короче.
И Корантен добавил, дружески похлопывая шуана по плечу:
— Нельзя долго служить и нашим и вашим — и шуанам и синим.
Налей-Жбану понадобилось все его самообладание, чтобы подавить бешеную злобу и не отвергнуть это обвинение, которое он вполне заслужил своей жадностью. Он сдержался и лишь ответил:
— Шутки надо мной шутите, сударь...
Корантен повернулся к нему спиной; но, здороваясь с мадмуазель де Верней, у которой забилось сердце, он легко мог наблюдать за шуаном в зеркале. Налей-Жбан, думая, что шпион не видит его, вопрошающе поглядел на Франсину, и бретонка, указав ему на дверь, сказала:
— Пойдемте со мной, дядюшка, мы с вами всегда столкуемся.
Ничто не ускользнуло от Корантена: плохо скрытое улыбкой тревожное волнение мадмуазель де Верней, ее румянец, изменившееся лицо, беспокойство шуана, жест Франсины, — он все заметил и убедился, что Налей-Жбан послан маркизом. В тот момент, когда шуан уже выходил из комнаты, Корантен ухватился за длинную шерсть козьей шкуры, притянул его к себе и, пристально глядя ему в лицо, сказал:
— Где ты живешь, любезный? Мне тоже нужно масло...
— Весь Фужер знает, где я живу, ваша милость, — я, почитай что, из...
— Корантен! — воскликнула мадмуазель де Верней, прерывая шуана. — Ужасная дерзость с вашей стороны являться ко мне в такой час, когда я едва одета!.. Оставьте этого крестьянина в покое; для него так же непонятны ваши каверзы, как мне непонятна их цель. Ступайте, добрый человек!
Одно мгновение Налей-Жбан колебался — уходить ли ему. Естественная или деланная нерешительность бедняка, не знающего, кого ему слушаться, обманула Корантена, а шуан, повинуясь властному жесту девушки, вышел тяжелым шагом. И тогда мадмуазель де Верней и Корантен молча взглянули друг на друга. На сей раз ясные глаза Мари не могли выдержать сухого блеска горящего взгляда этого человека. Решительный вид, с каким шпион проник в ее комнату, выражение лица, какого Мари еще не видела у него, глухой звук жиденького голоса, походка — все это испугало ее; она поняла, что между ними завязалась тайная борьба, в которой он употребит во зло ей все темные силы своего влияния на нее; в эту минуту она с полной отчетливостью увидела глубину бездны, в которую бросилась, но в любви своей она почерпнула мужество и стряхнула с себя ледяной холод ужасного предчувствия.
— Корантен, — заговорила она почти весело, — надеюсь, вы уйдете, чтобы я могла заняться своим туалетом?
— Мари... — сказал он, — позвольте мне называть вас так... Вы еще не знаете меня! Послушайте, даже менее проницательный человек, чем я, догадался бы, что вы любите маркиза де Монторана. Я не раз предлагал вам руку и сердце. Вы решили, что я недостоин вас, и, может быть, вы правы. Но если вы считаете, что вы слишком высоко стоите, слишком красивы и слишком благородны для меня, я сумею заставить вас опуститься до моего уровня. Мое честолюбие и мои взгляды не внушают вам уважения ко мне, но, откровенно говоря, вы ошибаетесь. Люди в моих глазах немного стоят, почти ничего, — да они и этого не заслуживают. Я, несомненно, достигну высокого положения, почестей, которые будут для вас лестными. Кто может любить вас сильнее, чем я? Кто даст вам больше власти над собою, чем тот, кто любит вас уже пять лет? Я рискую вызвать у вас невыгодное представление обо мне, вы не поймете, что от избытка любви можно отказаться от своего кумира, и все же я покажу вам всю меру моего бескорыстного обожания. Не качайте с таким сомнением вашей прелестной головкой. Если маркиз любит вас, выходите за него замуж, но сначала хорошенько убедитесь в его искренности. Я буду в отчаянии, если увижу вас обманутой, ибо ваше счастье для меня дороже моего счастья. Мое решение может удивить вас, но отнесите его лишь к благоразумию человека, который не настолько глуп, чтобы стремиться обладать женщиной против ее воли. Итак, я признаю бесплодность своих стремлений и виню в этом не вас, но самого себя. Я надеялся завоевать ваше сердце покорностью и преданностью, — вы знаете, что уже давно я стараюсь сделать вас счастливой, согласно моим понятиям о счастье, но вы ничем не пожелали вознаградить меня.
— Я вас терпела подле себя, — надменно сказала она.
— Добавьте, что вы в этом раскаиваетесь.
— А неужели я еще должна благодарить вас за то, что вы вовлекли меня в позорное дело?..
— Предлагая вам это дело, которое робкие души могут порицать, — смело продолжал Корантен, — я имел в виду только ваше счастье. А что касается меня, то все равно, — ждет ли нас успех или неудача, я сумею теперь воспользоваться любым исходом для своих планов. Если вы выйдете замуж за Монторана, я буду рад принести пользу делу Бурбонов: в Париже я состою членом клуба Клиши (роялистская контрреволюционная организация, собиравшаяся с 1795 г. в саду Клиши и разогнанная в конце 1797 г.). И если обстоятельства приведут меня к сношениям с принцами, я брошу служить Республике, ибо она клонится к упадку. Генерал Бонапарт все соображает очень тонко и понял, что ему невозможно быть одновременно и в Германии, и в Италии, и здесь, где революция на краю гибели. Несомненно, он совершил переворот восемнадцатого брюмера лишь для того, чтобы на самых выгодных условиях сторговаться с Бурбонами о судьбе Франции, ибо это человек весьма умный и довольно широкого размаха. Но смелые политики должны опередить его на том пути, на который он вступил. Щепетильность, не допускающую «предать» Францию, как и прочие подобные предрассудки, мы, люди выдающиеся, предоставляем глупцам. Не скрою от вас: мне даны все необходимые полномочия и для того, чтобы начать переговоры с главарями шуанов, и для того, чтобы их уничтожить, ибо мой покровитель Фуше, человек дальновидный, всегда вел двойную игру: в дни террора он был одновременно и за Робеспьера, и за Дантона...
— Которого вы подло покинули! — сказала она.
— Пустяки! — ответил Корантен. — Он умер, забудьте его. Ну, поговорите со мной откровенно, я вам подаю пример. Этот начальник полубригады хитрее, чем кажется, и, если вы хотите усыпить его бдительность, я буду вам полезен. Помните, что он во всех долинах насажал контршуанов и очень скоро может открыть ваши свидания с Монтораном. Оставаясь здесь, у него на глазах, вы будете во власти его соглядатаев. Смотрите, как быстро он узнал, что у вас в доме шуан! И разве такой опытный вояка не догадается, что малейший ваш шаг поможет ему выследить маркиза, если вы любимы им!..
Мадмуазель де Верней никогда еще не слышала, чтобы Корантен говорил таким добрым, ласковым голосом, он был воплощением чистосердечия и казался исполненным доверия. Сердце бедной девушки легко поддавалось благородным впечатлениям, она уже готова была выдать тайну змею, обвивавшему ее своими кольцами, но вдруг подумала, что ничто еще не доказывает искренности этой изворотливой речи, и без малейших угрызений совести решила обмануть своего надзирателя.
— Ну что же, — ответила она, — вы угадали, Корантен. Да, я люблю маркиза, но он не любит меня!.. По крайней мере, я боюсь этого, и, может быть, свидание, которое он назначил мне, скрывает западню...
— Но ведь вчера вы сказали нам, что он проводил вас до Фужера... — возразил Корантен. — Если бы он хотел прибегнуть к насилию, вас не было бы здесь.
— У вас сухая душа, Корантен. Вы умеете строить хитроумные догадки о житейских делах, но вы не знаете человеческого сердца. Может быть, поэтому вы всегда и вызываете во мне отвращение. Раз вы уж так прозорливы, постарайтесь понять, почему человек, с которым я так гневно рассталась позавчера, с нетерпением ждет меня сегодня к вечеру у майеннской дороги, в одном из домиков деревни Флориньи...
При этом признании, которое как будто вырвалось в невольном порыве, довольно естественном для такого искреннего и страстного существа, Корантен покраснел, ибо он был еще молод, но украдкой бросил на нее пронизывающий взгляд, пытаясь проникнуть в ее душу. Однако мадмуазель де Верней так хорошо разыгрывала откровенность, что шпион поверил и с деланным добродушием сказал:
— Хотите, я пойду вслед за вами, на некотором расстоянии? Я возьму с собой переодетых солдат, мы будем повиноваться вашим распоряжениям...
— Согласна... — ответила она, — но обещайте мне... поклянитесь честью... О нет! Я не верю в вашу честь!.. Поклянитесь вечным блаженством!.. Нет, вы не верите в бога!.. Ну, поклянитесь своей душой! Но, пожалуй, у вас нет души! Чем можете вы убедить меня в вашей искренности? И все же я доверяюсь вам, я отдаю в ваши руки больше, чем мою жизнь, — мою любовь или мою месть!
На бледном лице Корантена мелькнула едва заметная улыбка, и мадмуазель де Верней поняла, какой опасности ей удалось избежать. От удовольствия у шпиона ноздри не раздулись, а сжались; он взял руку своей жертвы, поцеловал ее с видом глубочайшего уважения и, отвесив поклон, не лишенный изящества, вышел из комнаты.
Через три часа после этой сцены мадмуазель де Верней, боясь, что Корантен вернется, вышла тайком из города воротами Св. Леонарда и направилась по узкой тропинке через Колючее гнездо к долине Нансона. Она считала себя в безопасности, пробираясь одна, без свидетелей, лабиринтом тропинок к жилищу Налей-Жбана; она шла весело, ибо ее вела надежда найти наконец долгожданное счастье и желание спасти любимого от грозившей ему участи. Тем временем Корантен разыскивал Юло. Он нашел его на маленькой площади, где тот занят был приготовлениями к какой-то военной экспедиции, и с трудом узнал его. В самом деле, храбрый ветеран принес жертву, великую ценность которой не все поймут. Усы у него были сбриты, косица обрезана, и волосы, причесанные по церковному уставу, были слегка припудрены. Надев грубые башмаки с подковками, сменив старый синий мундир и шпагу на козью шкуру и тяжелый карабин, засунув за пояс пару пистолетов, он делал смотр двум сотням жителей Фужера, костюмы которых могли обмануть глаз самого опытного шуана. В этой довольно обычной сцене сказывался воинственный дух маленького городка и характер бретонцев. То в одном конце площади, то в другом появлялись матери и сестры, приносили сыновьям и братьям фляги с вином или забытые пистолеты. Старики справлялись о количестве и качестве зарядов у этих национальных гвардейцев, переодетых шуанами и проявлявших такую веселость, как будто они собирались на охоту, а не в опасный поход. Схватки с шуанами, когда бретонцы-горожане сражались с бретонцами из деревень, казалось, заменили им рыцарские турниры. Может быть, этот патриотический энтузиазм был вызван кое-какими приобретениями национального имущества. Но немалую роль играли тут благодеяния революции, лучше оцененные в городах, чем в деревнях, дух политических партий и любовь к войнам, врожденная у французов. Юло был в восторге; он обходил ряды, обращаясь за сведениями к Гюдену, на которого перенес все чувства дружбы, когда-то отданной Мерлю и Жерару. Толпа жителей внимательно наблюдала за приготовлениями к экспедиции, сравнивая вид своих шумных сограждан с выправкой батальона из полубригады Юло. Синие стояли неподвижными, безмолвными рядами под командой офицеров, ожидая приказаний Юло, и, когда он переходил от взвода к взводу, каждый солдат провожал его глазами. Корантен подошел к старому начальнику полубригады и не мог удержаться от улыбки, увидев, как изменилось его лицо: Юло напоминал портрет, утративший сходство с оригиналом.
— Что нового? — спросил Корантен.
— Пойди постреляй с нами, — узнаешь! — ответил Юло.
— Ну, я не житель Фужера, — возразил Корантен.
— Оно и видно, гражданин! — сказал Гюден.
Из ближайших групп послышался язвительный смех.
— А ты думаешь, что только штыками можно служить Франции?.. — сказал Корантен.
Затем он повернулся спиной к насмешникам и, обратившись к одной из женщин, спросил, для чего и куда отправляется отряд.
— Беда, голубчик! Шуаны уже во Флориньи! Говорят, их больше трех тысяч, и они идут на Фужер.
— Флориньи! — воскликнул Корантен, весь побледнев. — Свиданье будет не там!.. А какое это Флориньи? — спросил он. — На майеннской дороге?
— Одно только Флориньи и есть, — ответила женщина, указывая на дорогу, в конце которой виднелась вершина Пелерины.
— Вы ищете маркиза де Монторана? — спросил Корантен у командира.
— Вроде того! — резко ответил Юло.
— Его нет во Флориньи, — сказал Корантен. — Пошлите туда ваш батальон и Национальную гвардию, оставьте при себе несколько человек из контршуанов и ждите меня здесь.
— Он не сошел с ума, для этого он слишком хитер, —j воскликнул Юло, глядя вслед Корантену, который пошел быстрым шагом. — Вот настоящий король шпионов!
Юло дал батальону приказ к выступлению. В полном молчании, без барабанного боя, республиканцы двинулись по узкому предместью к майеннской дороге, растянувшись меж домов и деревьев длинной сине-красной лентой; за ними следовали национальные гвардейцы, переодетые шуанами, но Юло остался на маленькой площади с Гюденом и двумя десятками наиболее толковых молодых горожан, поджидая Корантена, ибо его таинственный вид подстрекнул любопытство командира.
Франсина сама сообщила догадливому шпиону, что мадмуазель де Верней вышла из дому; все его предположения превратились в уверенность, и он тотчас бросился собирать сведения об этом явно подозрительном бегстве. Узнав от солдат, стоявших в карауле у ворот Св. Леонарда, что незнакомая им красивая дама прошла через Колючее гнездо, он помчался на бульвар, к несчастью для Мари, поспел туда вовремя и мог проследить каждый ее шаг. Хотя она надела платье и капор зеленого цвета, чтобы ее труднее было заметить, все же ее стремительные, почти безумные движения и прыжки указывали, куда она идет, пробираясь через обнаженные, побелевшие от инея живые изгороди.
— А-а! — воскликнул Корантен. — Ты собиралась идти во Флориньи, а спускаешься в Жибарийскую лощину! Я настоящий дурак, она провела меня. Но погодите, я из-под земли достану вас.
Угадав приблизительно место свидания, Корантен прибежал на площадь как раз в ту минуту, когда Юло уже собирался уходить, чтобы догнать свои отряды.
— Стойте, генерал! — крикнул Корантен. Юло обернулся.
Корантен мигом сообщил старому солдату о происшедших событиях и указал кое-какие из нитей, раскрывающих их подоплеку. Юло, пораженный проницательностью дипломата, крепко схватил его за плечо:
— Разрази меня гром! Ты прав, гражданин Всезнайка. Разбойники затеяли там атаку для отвода глаз! Я послал две колонны Национальной гвардии разведать местность между дорогами на Антрен и на Витре, они еще не вернулись. Значит, за городом мы найдем подкрепление, и наверняка оно не будет для нас лишним. Молодец не так глуп, чтобы пойти на опасное свидание, не захватив с собою проклятых своих филинов. Гюден, — сказал он молодому жителю Фужера, — беги, предупреди капитана Лебрена, что он может и без меня обойтись во Флориньи, пусть один задаст трепку разбойникам. Да поживей возвращайся, — ты знаешь тропинки. Я подожду тебя, мы вместе отправимся на охоту за этим бывшим и отомстим ему за убийства в Виветьере... Разрази меня гром! Как бегает! — воскликнул он, увидев, что Гюден помчался по дороге и исчез, словно по волшебству. — Жерару этот малый пришелся бы по душе!
Возвратившись на площадь, Гюден увидел, что к отряду Юло прибавили несколько солдат, взятых с караульных постов в городе. Юло предложил молодому горожанину отобрать из своих земляков человек двенадцать самых искусных в трудном ремесле контршуанов, приказал им выйти через ворота Св. Леонарда и двигаться вдоль склонов возвышенности Св. Сульпиция, обращенных к долине Куэнона, ибо там находилась хижина Налей-Жбана; а сам Юло, с остальной частью отряда, выступил через ворота Св. Сульпиция и направился к вершинам гор, где, по его расчетам, он должен был встретить людей из отряда Скорохода, намереваясь подкрепить ими кордон, охранявший скалы от предместья Св. Сульпиция до Колючего гнезда. Корантен, убедившись, что отдал судьбу вождя шуанов в руки самых неумолимых его врагов, поспешил на бульвар, откуда он лучше мог охватить взглядом военные операции Юло. Вскоре он увидел, что маленький отряд Гюдена вышел из долины Нансона и движется по каменистому склону у края долины Куэнона, тогда как Юло, миновав фужерский замок, поднимается опасной тропинкой к вершинам горной цепи Св. Сульпиция. Таким образом, оба отряда развертывались по двум параллельным линиям. Деревья и кусты, разукрашенные богатыми арабесками инея, отбрасывали на землю беловатый отсвет, и ясно можно было различить, как обе маленькие армии движутся двумя серыми полосами. Достигнув скалистого плато, Юло выделил из своего отряда всех солдат, одетых в мундиры, и Корантен увидел, как они, по приказу их искусного командира, образовали цепь дозорных, двигаясь на некотором расстоянии друг от друга, — первый в цепи должен был держать связь с Гюденом, а последний — с Юло, и, значит, ни один куст не мог ускользнуть от штыков этих трех движущихся линий, которые по горам и долам начали облаву на Молодца.
— Ну и хитер старый волк! — воскликнул Корантен, когда скрылись из виду последние штыки, блеснувши в густом кустарнике. — Молодцу крышка! Если бы Мари выдала этого проклятого маркиза, нас соединили бы с ней самые прочные узы — подлость... Но все равно, она будет моей!..
Двенадцать молодых горожан под командой сублейтенанта Гюдена вскоре достигли того склона скалистой возвышенности Св. Сульпиция, где она понижается, спускаясь вереницей холмов к лощине Жибари. Свернув с дороги, Гюден ловко перепрыгнул через запертые ворота первого огороженного поля, заросшего дроком, за ним прыгнули шестеро его земляков; остальные шесть по его приказу двинулись в поля направо от дороги, для того чтобы облава шла по обеим ее сторонам. Гюден сразу бросился к яблоке, поднимавшейся над кустами дрока. Глухие шаги шести контршуанов, которых он вел через заросли дрока, стараясь не качнуть заиндевелых ветвей, заставили семь-восемь человек во главе со Скороходом спрятаться за стволами высоких каштанов, венчавших земляной вал вокруг этого поля. Несмотря на белый отблеск инея, освещавший землю, и несмотря на острое свое зрение, жители Фужера вначале не заметили солдат, укрывшихся за деревьями.
— Т-с-с! Вот они! — сказал Скороход, подняв голову. — Измаяли нас эти разбойники! Но раз уж они попали нам на прицел, не промахнитесь! А не то, черт побери, мы не годимся даже в солдаты римского папы!
Однако зоркие глаза Гюдена заметили наконец несколько ружейных стволов, направленных на его маленький отряд. В это мгновение, словно в насмешку, восемь грубых голосов крикнули: «Кто идет?» — и раздалось восемь выстрелов. Вокруг контршуанов засвистели пули: одного ранило в руку, другой упал. Пятеро фужерцев, оставшихся невредимыми, ответили на атаку залпом и с криком «свои» бросились на мнимых врагов, чтобы захватить их, пока они не успели перезарядить ружья.
— Ну вот, оказывается, правильно мы ответили! — крикнул Гюден, увидев мундиры и старые треуголки своей полубригады. — Мы поступили, как настоящие бретонцы: сначала подрались, а потом объяснились.
Все восемь солдат остолбенели, узнав Гюдена.
— Эх, какая дьявольщина вышла, гражданин офицер! Да как же не принять вас за разбойников в этих козьих шкурах! — горестно воскликнул Скороход.
— Ну, случилось несчастье, и никто не виноват, — ведь вас не предупредили о вылазке контршуанов. А что вы тут делаете? — спросил Гюден.
— Разыскиваем дюжину шуанов, гражданин офицер, а они, будто для забавы, мучают нас. Бегаем мы, носимся, как отравленные крысы, и до того напрыгались через все эти загородки, черт бы их драл, что уж ноги больше не держат. Мы хотели тут отдохнуть. По-моему, разбойники сейчас где-нибудь недалеко, — вон около той лачуги, откуда идет дым. Видите?
— Ладно! — ответил Гюден. — Вы теперь уходите, — сказал он Скороходу и восьмерке солдат. — Отступайте через поля к горам Святого Сульпиция и усильте сторожевую цепь, которую командир там выставил. Вам нельзя с нами остаться — на вас мундиры. Тысяча чертей! Мы хотим покончить с этими собаками: с ними Молодец. Товарищи вам все расскажут. Ну, поворачивайте направо, да смотрите не угостите пулями шестерых наших ребят в козьих шкурах, — они могут вам встретиться. Контршуанов вы узнаете по галстуку: шейная косынка скручена у них жгутом.
Гюден оставил обоих раненых под яблоней и направился к хижине Налей-Жбана, на которую ему указал Скороход; вехой служил ему дым из трубы.
В то время как молодой офицер напал на след шуанов благодаря стычке, которая была довольно обычной в этой войне и могла оказаться более гибельной, маленький отряд Юло, продвигаясь по верхней линии наступления, вышел на возвышенность, против того места, куда Гюден привел своих людей. Старый командир, воодушевленный юношеским пылом, во главе своих контршуанов быстро пробирался вдоль изгородей, несмотря на возраст, довольно ловко перепрыгивал через околицы, зорким взглядом окидывал каждый бугор и, как охотник, прислушивался к малейшему звуку. В третьем огороженном поле, куда они попали, Юло увидел женщину лет тридцати, она вскапывала землю, низко согнувшись и усердно работая мотыгой; неподалеку мальчик лет семи-восьми стряхивал иней с веток утесника, которым местами поросло поле, срезал их кривым ножом и складывал в кучу. Услышав тяжелый прыжок Юло, перескочившего через изгородь, мать и сын подняли головы. Юло принял эту молодую женщину за старуху: преждевременные морщины избороздили лицо и шею бретонки, и она была так уродливо и смешно одета в бурую вытертую козью шкуру, что, если б не грязная юбка из желтого холста, — отличительный признак ее пола, — Юло никогда бы не подумал, что перед ним женщина; да и длинные черные ее космы были подобраны под красный шерстяной колпак. У мальчика сквозь лохмотья, едва его прикрывавшие, виднелось тело.
— Эй, старуха! — тихонько окликнул Юло, подходя к ней ближе. — Где Молодец?
В эту минуту через изгородь перелезли двадцать контршуанов, следовавших за Юло.
— Ну! К Молодцу тут не пройти. Надо будет вам вернуться обратно — туда, откуда пришли, — ответила женщина, недоверчиво поглядев на отряд.
— Разве я у тебя спрашиваю дорогу в фужерское предместье Молодца, старая карга? — грубо оборвал ее Юло. — Ради святой Анны Орейской! Скажи, проходил тут Молодец?
— Не пойму я никак, что вы спрашиваете? — ответила женщина и, нагнувшись, вновь принялась за работу.
— Проклятая баба! Ты, видно, хочешь, чтобы нас сцапали синие? Ведь они гонятся за нами! — крикнул Юло.
При этих словах женщина подняла голову и, снова бросив недоверчивый взгляд на контршуанов, сказала:
— Как же это синие могут гнаться за вами? Я только что их видела: человек семь-восемь шли нижней дорогой обратно в Фужер.
— Скажи пожалуйста! Того и гляди, она клюнет нас своим длинным носом, — сказал Юло. — Обернись, посмотри, старая коза! — И он указал пальцем на трех-четырех часовых, стоявших шагах в пятидесяти позади: легко было различить их треуголки, мундиры и ружья.
— Ты что же, допустишь, чтобы нам перерезали горло? Ведь Крадись-по-Земле послал нас на помощь Молодцу: фужерцы облаву на него устроили! — гневно говорил Юло.
— А-ах! Простите меня! — ответила женщина. — Но уж больно легко ошибиться. А вы из какого прихода будете?
— Святого Георгия, — громко ответили двое-трое фужерцев на нижнебретонском наречии. — И мы до смерти есть хотим.
— Ну, хорошо, — промолвила женщина. — Видите вон там дымок? Это мой дом. Идите по правой стороне тропинками и подойдете к нему с горы. Может, вам встретится мой муж: Налей-Жбан должен караулить, чтобы, в случае беды, упредить Молодца, — ведь вы уж знаете, что он нынче придет к нам, — добавила она с гордостью.
— Спасибо, тетушка, — ответил Юло. — Вперед, ребята! — добавил он, обращаясь к контршуанам. — Разрази меня гром! Теперь мы его поймаем!
Отряд быстрым шагом двинулся за командиром по тропинкам, которые указала бретонка. Услышав отнюдь не католическое ругательство мнимого шуана, жена Налей-Жбана побледнела. Она посмотрела на гетры и на козьи шкуры молодых фужерцев, села на землю и, прижав к себе сына, сказала:
— Святая дева Орейская! Блаженный Лавр, помилуй нас! Не верю я, что это наши! Башмаки у них без подковок!.. Беги нижней дорогой, упреди отца, не то пропала его голова, — сказала она мальчику, и тот, словно лань, помчался через заросли дрока и терновника.
назад<<< 1 2 . . . 20 . . . 24 >>>далее