Игнат
Вахтер в цирке поднялся навстречу Максиму.
– Вам к кому?
– К Воеводину Игнату.
– У них репетиция идет.
– Ну и что?
– Репетиция!.. Как "что"? – Вахтер вознамерился не впускать.
– Да пошли вы! – обозлился Максим, легко отстранил старика и прошел внутрь.
Прошел пустым, гулким залом.
На арене, посредине, стоял здоровенный дядя, а на нем, одна на другой, – изящные, как куколки, молодые женщины.
– Але! – возгласил дядя. Самая маленькая женщина на самом верху встала на руки. – Гоп! – приказал дядя. Маленькая женщина скользнула вниз головой.
Максим замер.
Дядя поймал женщину. И тут с него посыпались все остальные.
Максим подошел к человеку, который бросал в стороне тарелки.
– Как бы мне Воеводина тут найти?
Человек поймал все тарелки.
– Что?
– Мне Воеводина надо найти.
– На втором этаже. А зачем?
– Так… Он брат мой.
– Вон по той лестнице – вверх. – Человек снова запустил тарелки в воздух.
Игнат боролся с каким-то монголом. Монгол был устрашающих размеров.
– Э-ээ… Друг ситцевый! – весело орал Игнат. – У нас так не делают. Куда ты коленом-то нажал?!
– Сево? – спросил монгол.
– "Сево, сево!" – передразнил сердито Игнат. – На душу, говорю, наступил! Дай-ка я тебе разок так сделаю… Монгол взвыл.
– А-а!.. Дошло?
Игнат слез с монгола.
– Максим!.. Здорово. Ну, иди погуляй пока, – сказал он монголу. – Я с брательником поговорю. Здоровый, бугай, а бороться не умеет.
– Неужели ты его одолеешь? – усомнился Максим.
– Хошь, покажу?
– Да ну его. Игнат, я письмо получил из дома…
Пошли в уборную Игната.
– …Але! – возвещает дядя на манеже. – Гоп! – Маленькая женщина опять бесстрашно скользит вниз.
Человек с испитым лицом бросает вверх тарелки и поет под нос (для ритма, должно быть):
…Или я не сын страны, -
Или я за рюмку водки
Не закладывал штаны…
Какой-то шут гороховый кричит в пустой зал:
– А чего вы смеетесь-то? Чего смеетесь-то? Тут плакать надо, а не смеяться. Во!
– Ну, как они там? Я ж еду завтра к ним! – вспомнил Игнат.
– Мать захворала…
– Но? Что с ней?
– Радикулит. Степка пришел.
– Пришел? Ну, это хорошо. А отец как? Верка…
– Игнат, надо достать змеиного яда. Матери-то. Я второй день хожу по городу – нигде нету.
– Змеиный яд… Это лекарство, что ли?
– Но.
– Тэк, тэк, тэк… – задумался Игнат. – Счас я отпущу своего чайболсана и пойдем ко мне. Попробую дозвониться до кого-нибудь.
Игнат ушел. Максим стал рассматривать фотографии брата на стенах. Их тут было великое множество – Игнат так, Игнат эдак: сидит, стоит, борется, опять стоит и улыбается в аппарат. Лента через плечо, на ленте медали.
– …Ну а ты как живешь? – вернулся Игнат. Стал одеваться.
– Ничо.
– Все на стройке вкалываешь?
– На стройке.
– Эхх… Максим, Максим…
– Ладно, брось про это.
– Чего "брось"-то? Чего "брось"-то? Жалко же мне тебя, дурака. Упрямый ты, Максим, а – без толку. Так и загнешься в своем общежитии!
– Загнусь – схоронишь. И все дело.
– Дело нехитрое. А ты лучше подумай – как не пропасть! Такой красивый парнина, а…
– На квартире жениться?
– Да не на квартире, а – нормально, чтобы не бегать потом друг к другу из общежития в общежитие. Что, Нинка – плохая баба?
– Для тебя, может, хорошая, для меня – нет. Вообще, не суйся в мои дела.
– Ох ты. Господи!.. "Дела"… Пошли.
Опять прошли пустым залом.
– Как жизнь, Савелий Иваныч? – покровительственно-снисходительно спросил Игнат у вахтера. Игната просто не узнать: в шикарном костюме, под пиджаком нарядный свитер, походка чуть вразвалочку – барин.
Вахтер заулыбался.
– Спасибо, Игнат Ермолаич. Хорошо.
– От это правильно! – похвалил Игнат.
Пошли к троллейбусу.
– Мне же тебе помочь охота, дура. Давай разберемся…
– Сам разберусь.
– Вижу, как ты разбираешься. Два года на стройке вкалывать, и все разнорабочим. Разобрался, называется, что к чему.
– Чем же моя работа хуже твоей?
– Ну, конечно, – научили. У тебя своя-то башка должна быть на плечах или нет?
Они разговаривают мирно, не привлекая ничьего внимания.
Сели в троллейбус.
Игнат оторвал билеты. Сели на свободное сиденье.
– Ведь тебе уж, слава те Господи, двадцать пять. А ты еще – ничем ничего: штанов лишних нету. Заколачиваешь девяносто рублей – и довольный. Устроился бы по-человечески – хоть вздохнул бы маленько. А то ведь на себя не похож стал. Я ж помню, какой ты в солдатах ко мне приходил – любо поглядеть.
Сошли с троллейбуса, пошли двором к подъезду.
– Там, глядишь, курсы бы какие-нибудь кончил… Жить надо начинать, Максим. Пора.
Стали подниматься в лифте.
– Я старше вас и больше вашего хлебнул. Поэтому и говорю вам… А вы – что Степан, что ты – упретесь как бараны и ничего слушать не желаете.
Приехали.
Игнат позвонил.
Открыла Тамара.
– Цыпонька! Лапочка!.. Что же ты сидишь-то? Я думал, у тебя тут дым коромыслом. Надо ж собираться в дорогу-то!
– А у меня все собрано.
– А подарки! Верке-то надо взять чего-нибудь. Давай, давай, а то магазины закроют, останемся на бобах. Быстро! Не скупись – платье какое-нибудь.
Тамара стала одеваться.
– Вот сапоги купил тяте! – похвалился Игнат. – Глянь. Обрадуется старик. А это шаль – матери… Она здорово хворает-то?
– Лежит. Ногу, говорит, к затылку подводит.
Игнат сел к телефону. Заговорил миролюбиво:
– Я хочу, чтоб Воеводины жили не хуже других. Что, мы у Бога телка съели, чтоб нам хуже других жить? Чтоб собрались мы, допустим, с тобой на праздник погулять, так не хуже разных там… Чтоб семьи были – все честь по чести. А то придешь – голодранец голодранцем, аж совестно…
– Если совестно, не якшайся, никто тебя не заставляет.
– Але! – заговорил в трубку Игнат. – Коля? Коль… у меня мать, оказывается, приболела… Ты бы не мог там достать змеиного яда… Ага. Ну-ка, поинтересуйся. Жду. Совестно, Максим, совестно – честно тебе говорю…
Максим резко встал и пошел к выходу.
– Куда ты?
Вместо ответа Максим крепко хлопнул дверью.
Так же решительно, как шел от двадцать седьмой аптеки, Максим пошел снова туда.
Подошел к старичку аптекарю.
– Я к вашему начальнику пройду.
– Пожалуйста, – любезно сказал аптекарь. – Вон в ту дверь. Он как раз там.
Максим пошел к начальнику.
В кабинете заведующего никого не было. Была еще одна дверь, Максим толкнул в нее и ударил кого-то по спине.
– Сейчас, – сказали за дверью.
Максим сел на стул.
Вошел низенький человек, с усами, с гладко выбритыми, до сияния, жирненькими щеками, опрятный, полненький, лет сорока.
– Что у вас?
– Вот. – Максим протянул ему рецепт.
Заведующий повертел в руках рецепт.
– Не понимаю…
– Мне такое лекарство надо. – Максим поморщился – сердце защемило.
– У нас его нет.
– А мне надо. У меня мать хворает. – Максим смотрел на заведующего немигающими глазами: чувствовал, как глаза наполняются слезами.
– Но если нет, что же я могу сделать?
– А мне надо. Я не уйду отсюда, понял? Я вас всех ненавижу, гадов!
Заведующий улыбнулся.
– Это уже серьезнее. Придется найти. – Он сел к телефону и, набирая номер, с любопытством поглядывал на Максима. Максим успел вытереть глаза и смотрел в окно. Ему было стыдно, он жалел, что сказал последнюю фразу.
– Алле! – заговорил заведующий. – Петрович? Здоров. Я это, да. Слушай, у тебя нет… – тут он сказал какое-то непонятное слово. – Нет?
У Максима сдавило сердце.
– Да нужно тут… пареньку одному… Посмотри, посмотри… Славный парень, хочется помочь.
Максим впился глазами в лицо заведующего. Заведующий беспечно вытянул губы трубочкой – ждал.
– Да? Хорошо, тогда я подошлю его. Как дела-то? Мгм… Слушай, а что ты скажешь… А? Да что ты? Да ну?..
Пошел какой-то базарный треп: кто-то заворовался, конго-то сняли и хотят судить, какого-то Борис Михалыча. Максим смотрел в пол, чувствовал, что плачет, и ничего не мог сделать – плакалось. Он крепко устал за эти два дня. Он молил Бога, чтобы заведующий подольше говорил, – может, к тому времени он перестанет плакать, а то хоть сквозь землю проваливайся со стыда. А если сейчас вытереть глаза, значит, надо пошевелиться и тогда заведующий глянет на него и увидит, что он плачет.
"Вот морда! Вот падла!" – ругал он себя. Он любил сейчас заведующего, как никого никогда, наверное, не любил.
Заведующий положил трубку, посмотрел на Максима. Максим нахмурился, шаркнул рукавом пиджака по глазам и полез в карман за сигаретой. Заведующий ничего не сказал, написал записку, встал… Максим тоже встал.
– Вот по этому адресу… спросите Вадим Петровича. Не отчаивайтесь, поправится ваша мама.
– Спасибо, – сказал Максим. Горло заложило, и получилось, что Максим пискнул это "спасибо". Он нагнул голову и пошел из кабинета, даже руки не подал начальнику.
"Вот те ж морда!" – – поносил он себя. Ему было стыдно, и он был очень благодарен начальнику.
На другой день рано утром к Максиму влетел Игнат. Внес с собой шум и прохладу политых асфальтов.
– Максим!.. Я поехал! Будешь провожать-то?..
Максим вскочил с кровати.
– Я быстро. А яд-то я достал вчера! Я сейчас…
– Давай. Только – одна нога здесь, другая там! – орал Игнат. – Пятнадцать минут осталось. Жена сейчас икру мечет в вагоне. Я тоже достал флакон.
– Она уже там, Тамара-то? – Максим прыгал по комнате на одной ноге, стараясь другой попасть в штанину.
– Там.
– Сейчас… мигом. Мы в магазин не успеем заскочить? Хотел тоже каких-нибудь подарков…
– Да ты что! – взревел Игнат. – Я что, по шпалам жену догонять буду?!
– Ладно, ладно…
Побежали вниз, в такси.
– Друг, – взмолился Игнат. – Десять минут до поезда. Жми на всю железку! Плачу в трехкратном размере.
Жена ждала Игната у вагона. Оставалось полторы минуты. Она вся изнервничалась.
– Игнат, это… это черт знает что такое, – встретила она мужа со слезами на глазах. – Я хотела чемоданы выносить.
– Порядок! – весело гудел Игнат. – Максим, пока! Крошка, цыпонька, – в вагон.
Поезд тронулся.
– Будь здоров, Максим!
Максим пошел за вагоном.
– Игнат, передай там: я, может, тоже скоро приеду! Не забудь, Игнат!
– Не-ет!
Максим остановился.
Поезд набирал ходу.
Максим опять догнал вагон и еще раз крикнул:
– Не забудь, Игнат, скажи – приеду!
– Передам!
Надо было уже бежать за вагоном.
– Игнат, скажи!..
Но Игнат уже не слышал.
Уже расходились с перрона люди.
А Максим все стоял и смотрел вслед поезду.
…Уже никого почти не осталось на перроне, а Максим все стоял. Смотрел в ту сторону, куда уехал брат. Там была Родина.
Летит степью поезд.
Кричит…
…Игнат пинком распахнул ворота, оглядел родительский двор и гаркнул весело:
– Здорово, родня!
Тамара, стоящая за ним, сказала с упреком:
– Неужели нельзя потише?.. Что за манера, Игнатий!
– Ничего-о, – загудел Игнат. – Сейчас увидишь, как обрадуются. Э-э… А дом-то новый у них! Я только счас замнтил. Степка с отцом развернулись…
Из дома вышел Ермолай Воеводин… Тихо засмеялся и вытер рукавом глаза.
– Игнаха, хрен моржовый, – сказал он и пошел навстречу Игнату.
Игнат бросил чемодан… Облапили друг друга, трижды крест-накрест – поцеловались. Ермолай опять вытер глаза.
– Как надумал-то?
– Надумал…
– Сколько уж не был! Лет пять, однако. Мать у нас захворала, знаешь?.. В спину что-то вступило… – Отец и сын глядели друг на друга, не могли наглядеться. О Тамаре совсем забыли. Она улыбалась и с интересом рассматривала старика.
– А это жена, что ли? – спросил наконец Ермолай.
– Жена, – спохватился Игнат. – Познакомься.
Женщина подала старику руку… Тот осторожно пожал ее.
– Тамара.
– Ничего, – сказал Ермолай, окинув оценивающим взглядом Тамару – Красивая.
– А?! – с дурашливой гордостью воскликнул Игнат.
– Пошли в дом, чего мы стоим тут! – Ермолай первым двинулся к дому. – Степка-то наш пришел, окаянная душа.
– Как мне называть его? – тихо спросила Тамара мужа. Игнат захохотал.
– Слышь, тять!.. Не знает, как называть тебя, – сказал он. Ермолай тихо засмеялся.
– Отцом вроде довожусь. – Он взошел на крыльцо, заорал в сенях: – Мать, кто к нам приехал-то!
В избе, на кровати, лежала мать Игната. Увидела Игната, заплакала.
– Игнаша, сынок… приехал?
Сын наскоро поцеловал мать и полез в чемодан. Гулкий, сильный голос его сразу заполнил всю избу.
– Шаль тебе привез… пуховую. А тебе, тять, – сапоги. А это – Верке. А это – Степке. Все тут живы-здоровы?..
Отец с матерью, для приличия снисходительно сморщившись, с интересом наблюдали за движениями сына – он все доставал и доставал из чемодана.
– Все здоровы. Мать вон только… – Отец протянул длинную руку к сапогам, бережно взял один и стал щипать, мять, поглаживать добротный хром. – Ничего товар… Степка износит. Мне уж теперь ни к чему такие.
– Сам будешь носить. Вот Верке еще на платье. – Игнат выложил все, присел на табурет. Табурет жалобно скрипнул под ним. – Ну, рассказывайте, как живете? Соскучился без вас. Как Степка-то?
– Соскучился, так раньше бы приехал.
– Дела, тятя.
– "Дела"… – Отец почему-то недовольно посмотрел на молодую жену сына. – Какие уж там дела-то!
– Ладно тебе, отец, – сказала мать. – Приехал – и то слава Богу.
– Ты говоришь – какие там дела! – заговорил Игнат, положив ногу на ногу и ласково глядя на отца. – Как тебе объяснить?.. Вот мы, русские, – крепкий ведь народишко! Посмотришь на другого – черт его знает!.. – Игнат встал, прошелся по комнате. – Откуда что берется! В плечах – сажень, грудь как у жеребца породистого – силен! Но чтобы научиться владеть этой силой, выступить где-то на соревнованиях – Боже упаси! Он будет лучше в одиночку на медведя ходить. О культуре тела – никакого представления. Физкультуры боится, как черт ладана. Я же помню, как мы в школе профанировали ее.
С последними словами Игнат обратился к жене.
Тамара заскучала и стала смотреть в окно.
– …Поэтому, тятя, как ты хошь думай, но дела у меня важные. Поважнее Степкиных.
– Ладно, – согласился отец. Он слушал невнимательно. – Мать, где там у нас?.. В лавку пойду…
– Погоди, – остановил его Игнат. – Зачем в лавку? Вот и эту привычку тоже надо бросать русскому народу: чуть что – сразу в лавку. – Но отец так глянул на него, что он сразу отступил, махнул рукой, вытащил из кармана толстый бумажник, шлепнул на стол. – На деньги.
Отец обиженно приподнял косматые брови.
– Ты брось тут, Игнаха… Приехал в гости, – значит, сиди помалкивай. Что у нас, своих денег нету?
Игнат засмеялся.
– Ты все такой же, отец.
– Какой?
– Ну… такой же.
– Да ладно вам – сцепились. Что вас лад-то не берет? – вмешалась мать. – Иди в лавку-то. Пошел – дак иди.
Ермолай ушел.
– Сынок… не хотела уж при им спрашивать: как там Максим-то?
– Максим?.. Честно говорить?
– Господи, ну дак а как же?
– Плохо.
Мать вздохнула.
– А что шибко-то плохо?
– Плохо, потому что дурак… И не слушается. Причем… колосс – сильный, конечно, парень… Приходит как-то с девушкой – ничего, хорошая девушка… – Игнат повернулся к жене. – А? Нинка-то.
– Да.
– Двухкомнатная квартира с удобствами, в центре – это же!.. Ну, думаю, поумнел парень. Вызвал его на кухню. "Ты, – говорю, – опять не сваляй дурака". А девка – без ума от него. Ну и что? Через неделю – конец: горшок об горшок – и кто дальше. Наш Макся затеял. Она мне звонила потом, девка-то. Чуть не плачет. "Вы, – говорит, – скажите ему, Игнатий Ермолаич, чтобы он не уходил". Скажи ему – хлопнет дверью и поминай как звали.
|
