Девушка растерялась.
— Нет… А, собственно, зачем вам это?
— Можно я вам письменно все опишу? А вы еще раз завтра придете, и я вам отдам. Я не могу, когда рядом икают.
— Что я, виноват, что ли? — сказал белобрысый и опять икнул.
Девушку Пашкино предложение поставило в тупик.
— Понимаете… я должна этот материал дать сегодня. А завтра я уезжаю. Просто не знаю, как нам быть. А вы коротко расскажите. Значит, вы из Суртайки. Так?
— Так. — Пашка скис.
— Вы, пожалуйста, не обижайтесь на меня, я ведь тоже на работе.
— Я понимаю.
— Где вы учились?
— В школе.
— Где, в Суртайке же?
— Так точно.
— Сколько классов кончили?
Пашка строго посмотрел на девушку.
— Пять. Неженатый. Не судился еще. Все?
— Что вас заставило броситься к горящей машине?
— Дурость.
Девушка посмотрела на Пашку.
— Конечно. Я же мог подорваться, — пояснил тот.
Девушка задумалась.
— Хорошо, я завтра приду к вам, — сказала она. — Только я не знаю… завтра приемный день?
— Приемный день в пятницу, — подсказал «ходячий».
— А мы сделаем! — напористо заговорил Пашка. — Тут доктор добрый такой старик, я его попрошу, он сделает. А? Скажем, что ты захворала, бюллетень выпишет.
— Приду. — Девушка улыбнулась. — Обязательно приду. Принести чего-нибудь?
— Ничего не надо! Меня профсоюз будет кормить.
— Тут хорошо кормят, — вставил белобрысый. — Я уж на что — вон какой, и то мне хватает.
— Я какую-нибудь книжку интересную принесу.
— Книжку — это да, это можно. Желательно про любовь.
— Хорошо. Итак, что же вас заставило броситься к машине?
Пашка мучительно задумался.
— Не знаю, — сказал он. И виновато посмотрел на девушку. — Вы сами напишите что-нибудь, вы же умеете. Что-нибудь такое…
Пашка покрутил растопыренными пальцами.
— Вы, очевидно, подумали, что если бочки взорвутся, то пожар распространится дальше — на цистерны. Да?
— Конечно!
Девушка записала.
— А ты же сказала, что уезжаешь завтра. Как же ты приедешь? — спросил вдруг Пашка.
— Я как-нибудь сделаю.
В палату вошел доктор.
— Девушка, милая, сколько вы обещали пробыть? — спросил он.
— Все, доктор, ухожу. Еще два вопроса… Вас зовут Павлом?
— Колокольников Павел Егорыч. — Пашка взял руку девушки, посмотрел ей прямо в глаза. — Приди, а?
— Приду. — Девушка ободряюще улыбнулась. Оглянулась на доктора, нагнулась к Пашке и шепнула: — Только бюллетень у доктора не надо просить. Хорошо?
— Хорошо. — Пашка ласково, благодарно смотрел на девушку.
— До свиданья. Поправляйтесь. До свиданья, товарищи!
Девушку все проводили добрыми глазами.
Доктор подошел к Пашке.
— Как дела, герой?
— Лучше всех.
— Дай-ка твою ногу.
— Доктор, пусть она придет завтра, — попросил Пашка.
— Кто? — спросил доктор. — Корреспондентка? Пусть приходит. Влюбился, что ли?
— Не я, а она в меня.
Смешливый доктор опять засмеялся.
— Ну, ну… Пусть приходит, раз такое дело. Веселый ты парень, я погляжу.
Он посмотрел Пашкину ногу и ушел в другую палату.
— Думаешь, она придет? — спросил белобрысый Пашку.
— Придет, — уверенно сказал Пашка. — За мной не такие бегали.
— Знаю я этих корреспондентов. Им лишь бы расспросить. Я в прошлом году сжал много, — начал рассказывать белобрысый, — так ко мне тоже корреспондента подослали. Я ему три часа про свою жизнь рассказывал. Так он мне даже пол-литра не поставил. Я, говорит, не пьющий, то-се — начал вилять.
Пашка смотрел в потолок, не слушал белобрысого. Думал о чем-то. Потом отвернулся к стене и закрыл глаза.
— Слышь, друг! — окликнул его белобрысый.
— Спит, — сказал человек с «самолетом». — Не буди, не надо. Он на самом деле что-то совершил.
— Шебутной парень! — похвалил белобрысый. — В армии с такими хорошо.
Пашка долго лежал с открытыми глазами, потом действительно заснул. И приснился ему такой сон.
Как будто он генерал. И входит он в ту самую палату, где лежал он сам… Но только в палате лежат женщины. Тут Катя Лизунова, корреспондентка, Маша-птичница, городская женщина, женщина с нефтебазы и даже тетка Анисья… И свита вокруг Пашки — тоже из женщин.
Вошел Пашка и громко поздоровался.
Ему дружно ответили:
— Здравствуйте, товарищ генерал!
— Почему я не слышу аплодисментов? — тихо, но строго спросил Пашка-генерал у свиты. Одна из свиты угодливо пояснила:
— Дамская палата…
И она же попыталась надеть на Пашку халат.
— Не нужно, — сказал Пашка, — я стерильный.
И началось стремительное шествие генерала по палате — обход.
Первая — Катя Лизунова.
— Что болит? — спросил Пашка.
— Сердце.
— Желудочек?
Катя смотрит на Пашку как на дурака.
— Сердце!
Пашка повернулся к свите.
— Считается, что генерал — ни бум-бум в медицине. — И снисходительно пояснил Кате: — Сердце тоже имеет несколько желудочков. Ма-аленьких.
И дальше. Дальше — корреспондентка, «странная и прекрасная».
— Что? — ласково спросил Пашка.
— Сердце.
— Давно?
— С семнадцати лет.
— Ну, ничего, ничего…
Пашка двинулся дальше. Маша-птичница.
— Тоже сердце? — изумился Пашка.
— Сердце.
— Кошмар.
Пашка идет дальше.
Городская женщина.
Пашка демонстративно прошел мимо.
Тетя Анисья. Поет.
Пашка остановился над ней.
— И у тебя сердце?
— А что же я, хуже других, что ли? — обиделась Анисья. — Смешной ты, Павел: как напялит человек мундир, так начинает корчить из себя…
— Выписать ей пирамидону! — приказал Пашка. — Пятьсот грамм. Трибуну.
Принесли трибуну. Пашка взошел на нее.
— Я вам скажу небольшую речь, — начал он, но обнаружил непорядок. — Где графин?!
— Несут, товарищ генерал.
— Ну, что?! — Пашка обращался к женщинам, лежащим в палате. — Допрыгались?! Докатились?! Доскакались?!.
…И тут засмеялся белобрысый. Пашка поднял голову.
— Ты чего?
Белобрысый все смеялся.
— Это он во сне, — пояснил один пожилой больной. Все другие уже спали. Была ночь.
— Вот жеребец, — возмутился Пашка. — Здесь же больница все же.
Он лег и крепко зажмурился… И снова он на трибуне.
— На чем я остановился? — спросил он свиту.
— Вы сказали, что они доскакались…
— Куда доскакались? — с начальственным раздражением переспросил Пашка. — Работнички! Только форсить умеете!
И опять его разбудил смех белобрысого.
— Вот паразит, — сказал Пашка, поднимаясь. — Что он ржет-то всю ночь?
— Выздоравливает он, — опять сказал пожилой больной.
— Можно же потихоньку выздоравливать. Может, разбудить его, а? Сказать, что у него дом сгорел — ему тогда не до смеха будет.
— Не надо, пусть смеется.
Пашка опять крепко зажмурился, но больше не получалось, не спалось.
— А вы чего не спите? — спросил он пожилого больного.
— Так… не хочется.
Помолчали.
— Вот вы принадлежите к интеллигенции, — заговорил Пашка.
— Ну, допустим.
— Книжек, наверно, много прочитали. Скажите: есть на свете счастливые люди?
— Есть.
— Нет, чтобы совсем счастливые.
— Есть.
— А я что-то не встречал. По-моему, нет таких. У каждого что-нибудь да не так…
— Вот хочешь, я прочитаю тебе…
— Что, письмо?
— Нет. — Больной взял с тумбочки ученическую тетрадку. — Сочинение одного молодого человека…
— Ну-ка, ну-ка… — Пашка приготовился слушать.
— «С утра мы пошли с пацанами в лес, — начал читать больной. — Все были почти из нашего четвертого „б“. Пошли мы сорок зорить. Ну, назорили яичек, испекли и съели. Потом Колька Докучаев рассказывал, как они волка с отцом видали. Мы маленько струсили. В лесу было хорошо. А потом мы хохотали, как Серега Зиновьев из второго „а“ петухом пел. В лесу было шибко хорошо. Потом мы пошли домой. Мне мама маленько всыпала, чтобы я не шлялся по лесам и не рвал последние штаны. А потом мы ели лапшу. Папка спросил меня: „Хорошо было в лесу?“ Я сказал: „Ох, и хорошо!“ Папка засмеялся. Вот и все. Больше я не знаю, чего».
— А для чего это вы? — спросил Пашка.
— Это писал счастливый человек.
— Так какое же туг счастье-то? — изумился Пашка.
— Самое обыкновенное: человек каждый день открывает для себя мир. Он умеет смеяться, плакать. И прощать умеет. И делает это от души. Это — счастье.
— Так он же маленький еще!
— Ну, найдется кто-нибудь и большого его научит таким же быть.
— Каким?
— Добрым. Простым. Честным. Счастливых много… Ты тоже счастливый, только… учиться тебе надо. Хороший ты парень, врешь складно… А знаешь мало.
— Когда же мне учиться-то? Я же работаю.
— Вот поэтому и надо учиться.
— А вы — учитель, да?
— Учитель.
— Значит, вы счастливый, если вы учите?
— Наверно. Позови-ка сестру.
— Что, плохо?
— Нет, просто устал.
— Лиля Александровна! — позвал Пашка.
Вошла сестра и сделала учителю укол.
— Ну, вот теперь уснем, — сказал тот и выключил свет.
Пашка долго еще лежал с открытыми глазами, думал о чем-то. А как только стал засыпать, услышал голос Насти:
— Павел, иди ко мне.
…И опять снится Пашке сон:
Ждет его Настя на том самом месте, где встречала его во сне в первый раз.
— Здравствуй, Павел.
— Здравствуй.
— Как живешь?
— Ничего.
— Идеал-то не нашел еще?
Пашка усмехнулся.
— Нет.
— Помнишь сказку? — спросила вдруг Настя. — Бабушка тебе рассказывала…
— Про голую бабу, что ли?
— Да.
— Помню.
— Так вот, ты не верь: это не смерть была, это любовь по земле ходит.
— Как это?
— Любовь. Ходит по земле.
— А чего она ходит?
— Чтобы люди знали ее, чтоб не забывали.
— Она, что, тоже голая?
— Она красивая-красивая.
— Хоть бы разок увидеть ее.
— Увидишь. Она придет к тебе.
— А если не придет? Ведь нельзя же сидеть и ждать, что придет кто-нибудь и научит, как добиться счастья. Будешь ждать, что придет, а он возьмет и не придет. Так и проживешь дураком. Правильно я рассуждаю?
— Правильно. А учиться можно не только в школе. Жизнь — это, брат, тоже школа, только лучше.
— И опять: если я буду сидеть и ждать…
— Зачем же ждать, — перебивает его Настя. — Надо искать. Надо все время искать, Павел.
— Так вот я ищу. Но я же хочу идеал!
Опять засмеялся белобрысый. Пашка проснулся. Утро. Еще спят все. Пашка огляделся по палате. И вдруг ему показалось…
— Братцы! — заорал он.
Повскакали больные.
— Ты чего, Пашка? — спросил белобрысый.
Пашка показал на учителя, который лежит недвижно.
— Няня! — рявкнул белобрысый.
Учитель приподнялся.
— Что такое? В чем дело?
Все смотрят на него.
— Что случилось-то?
Пашка негромко засмеялся.
— А мне показалось, ты помер, — сказал он простодушно.
Учитель досадливо сморщился.
— Первую ночь спокойно уснул… Надо же!
Пашка лег и стал смотреть в потолок. На душе у него легко.
— Значит, будем жить, — сказал он, отвечая своим мыслям.
А за окнами больницы — большой ясный день. Большая милая жизнь…
______