Будучи твердо уверен, что сыщик попусту тратит время с миссис Йолланд, я сидел и слушал их разговор почти так, как, бывало, прежде слушал в театре актеров. Знаменитый Кафф выказал удивительное терпение, уныло пытая счастье и так и эдак и производя выстрел за выстрелом, так сказать, наудачу, — авось попадет в цель. Все — к чести Розанны, ничего — ей во вред, — вот как это кончилось, сколько он ни старался. Миссис Йолланд несла разный вздор и верила сыщику слепо. Когда мы взглянули на часы и встали с намерением проститься, он сделал последнюю попытку:
— Теперь я пожелаю вам доброго вечера, сударыня, — произнес сыщик, — и скажу на прощанье: ваш покорнейший слуга — искренний доброжелатель Розанны Спирман. Но, поверьте, ей не следует оставаться на этом месте; мой совет ей — оставить его.
— Господи помилуй, да ведь она его и оставляет! — вскричала миссис Йолланд.
Розанна Спирман оставляет нас! Я навострил уши. Мне показалось странным, чтобы не сказать более, что она не предупредила ни миледи, ни меня. В душе моей возникло сомнение: не попал ли в цель последний выстрел сыщика Каффа. Я начал сомневаться, так ли уж безвредно было мое участие во всем этом деле, как думал я сам. Может быть, сыщик заставил проговориться честную женщину, запутав ее в сети своих лживых уловок; но моим долгом доброго протестанта было вспомнить, что отец лжи — дьявол и что дьявол и зло никогда не бывают далеко друг от друга. Почуяв в воздухе что-то недоброе, я хотел было увести сыщика. Однако он тотчас снова уселся и попросил позволения подкрепиться последним глотком из голландской бутылочки. Миссис Йолланд села напротив него и палила ему рюмочку. Я двинулся к выходу, очень встревоженный, и сказал, что, кажется, должен с ними проститься, а между тем все медлил и не уходил.
— Итак, она намерена оставить свое место? — спросил сыщик. — Что же она будет делать, когда его оставит? Грустно, грустно. У бедняжки ведь нет никого на свете, кроме вас и меня.
— Есть! — возразила миссис Йолланд. — Она пришла сюда, как я вам уже сказала, нынче вечером и, посидев и поговорив немножко с моей дочерью Люси и со мною, попросила позволения побыть одной наверху в комнате Люси. Это единственная комната в нашем доме, где есть чернила и перо. «Мне нужно написать письмо к одному другу, — сказала она, — а я не могу этого сделать у нас в доме, где за мною подсматривают мои товарки». К кому было это письмо, я вам сказать не могу; только, должно быть, оно было очень длинно, судя по тому, сколько времени просидела она над ним наверху. Я предложила ей почтовую марку, когда она сошла вниз. Но письма в руках у нее не было, и марки она не приняла. Бедняжечка, как вам известно, немножко скрытна насчет себя и своих поступков. Но у псе есть где-то друг, уж за это я поручусь вам, и к этому-то другу, помяните мое слово, она и поедет.
— Скоро? — спросил сыщик.
— Как только сможет, — ответила миссис Йолланд.
Тут я опять отошел от двери. Как глава прислуги миледи, я не мог допустить, чтобы в моем присутствии продолжался такой бесцеремонный разговор о том, уйдет наша служанка или не уйдет.
— Вы, должно быть, ошибаетесь насчет Розанны Спирман, — сказал я. — Если б она хотела оставить свое место, она прежде всего сообщила бы об этом мне.
— Ошибаюсь? — вскричала миссис Йолланд. — Только час назад она купила у меня самой несколько вещей для дороги, мистер Беттередж, вот в этой самой комнате! Да, кстати, — прервала себя несносная женщина, начав шарить в кармане, — у меня кое-что на совести насчет Розанны и ее денег. Увидит ли ее кто-нибудь из вас, когда вы вернетесь домой?
— С величайшим удовольствием передам ваше поручение бедняжке, — ответил сыщик Кафф, прежде чем я успел ввернуть слово.
Миссис Йолланд вынула из кармана несколько шиллингов и шестипенсовых монет и, держа их на ладони, пересчитала одну за другой с особенной и предосадной тщательностью. Она протянула эти деньги сыщику, хотя по лицу ее было видно, что ей не очень-то хочется расстаться с ними.
— Могу я вас просить передать эти деньги Розанне с моим поклоном и почтением? — сказала миссис Йолланд. — Она непременно хотела заплатить мне за несколько вещиц, которые ей понадобились сегодня вечером, а деньгам мы всегда рады, об этом спорить не стану. А все-таки мне как-то неловко, что я взяла у бедняжки накопленные тяжелым трудом деньги. И сказать вам по правде, не думаю, что мужу моему будет приятно услышать, когда он вернется с работы завтра утром, что я взяла деньги у Розанны Спирман. Пожалуйста, скажите ей, что я с радостью дарю ей вещи, которые она купила у меня. Не оставляйте денег на столе, — сказала миссис Йолланд, вдруг выложив их перед сыщиком, словно они жгли ей пальцы, — а не то — времена нынче трудные, плоть слаба и, пожалуй, мне захочется опять положить их в карман.
— Пойдемте! — позвал я Каффа. — Мне нельзя дольше ждать; я должен вернуться домой.
— Сейчас последую за вами, — ответил сыщик Кафф.
Во второй раз подошел я к двери и во второй раз, как ни старался, не мог перешагнуть через порог.
— Возвращать деньги — дело щекотливое, сударыня, — услышал я голос сыщика. — Вы и так, наверное, дешево с нее взяли.
Она взяла свечу и повела сыщика в угол кухни. Если б даже дело шло о моей жизни, я не мог бы удержаться, чтобы не пойти за нею. В углу была навалена целая куча разного лома (по большей части старого металла), который рыбак набрал в разное время с потонувших кораблей и не успел еще распродать. Миссис Йолланд засунула руку в этот хлам и вынула оттуда старый японский оловянный ящичек с крышкой и кольцом для того, чтобы его вешать, — такие ящики употребляются на кораблях для географических и морских карт, чтобы предохранить их от сырости.
— Вот! — сказала она. — Когда Розанна пришла сюда сегодня, она выбрала у меня точно такой ящичек. «Этот как раз годится, — сказала она, — для моих манжеток и воротничков, чтобы они не смялись в чемодане». Один шиллинг и девять пенсов, мистер Кафф. Хоть сейчас умереть на месте, ни полпенни больше!
— Экая дешевка! — промолвил сыщик с тяжелым вздохом.
Он взвесил ящичек на руке. Мне послышался мотив «Последней летней розы», когда он глядел на ящичек. Не было никакого сомнения: он открыл что-то новое во вред Розанне Спирман, открыл в таком именно месте, где, как я был убежден, репутация ее в безопасности, — и все через меня!
Предоставляю вам судить о моих чувствах и о том, как искренно я раскаялся, что помог знакомству мистера Каффа с миссис Йолланд.
— Довольно, — сказал я, — нам, право, пора идти.
Не обращая на меня ни малейшего внимания, миссис Йолланд опять засунула руку в хлам и на этот раз вытащила оттуда цепочку.
— Взвесьте на руке, сэр, — сказала она сыщику. — У нас было три таких цепочки, и Розанна взяла две. «Зачем вам, душечка, нужны такие цепочки?» — говорю я. «Я сцеплю их вместе и обвяжу ими чемодан», — говорит она.
«Веревка будет дешевле», — говорю я. «А цепь надежнее», — говорит она.
«Разве чемоданы обвязывают цепью?» — говорю я. «О, миссис Йолланд, не возражайте, — говорит она, — уступите мне цепочки!» Странная девушка, мистер Кафф, чистое золото; она любит мою Люси, как родная сестра, но всегда была со странностями. Ну, я отдала их ей. Три шиллинга и шесть пенсов!
— За каждую? — спросил сыщик.
— За обе, — ответила миссис Йолланд. — Три шиллинга шесть пенсов за обе.
— Даром отдали, сударыня, — покачал сыщик головой, — даром отдали!
— Вот они, деньги, — сказала миссис Йолланд, возвращаясь к кучке серебра, лежавшей на столе и как будто против ее воли притягивавшей ее. — Розанна только и купила, что этот оловянный ящичек и цепочки. Один шиллинг девять пенсов и три шиллинга шесть пенсов — всего-навсего пять шиллингов и три пенса. Кланяйтесь ей и скажите, что совесть не позволяет мне брать у бедной девушки накопленные ею деньги, когда они могут понадобиться ей самой.
— А мне, сударыня, совесть не позволяет возвращать деньги, — сказал сыщик Кафф. — Вы и так, можно сказать, подарили ей эти вещи, — право, подарили.
— Это ваше искреннее мнение, сэр? — спросила миссис Йолланд, вдруг просияв.
— Не может быть ни малейшего сомнения в этом, — ответил сыщик. — Спросите мистера Беттереджа.
Не к чему было спрашивать меня . Они добились от меня только одного слова:
— Прощайте!
— Да ну, пропади они совсем, эти деньги! — вдруг вскрикнула миссис Йолланд.
С этими словами она, словно потеряв всякую власть над собою, схватила кучку серебра и быстро спрятала ее в карман.
— Видеть не могу, когда деньги валяются и никто их не берет! — несносная женщина вдруг шлепнулась на стул, глядя на сыщика Каффа с таким выражением, словно говорила: «Деньги опять у меня в кармане, попробуйте-ка их оттуда вытянуть!»
На этот раз я не только подошел к порогу, но и перешагнул его, твердо решив идти домой. Объясняйте, как можете, но я чувствовал, что кто-то из них, или оба они вместе, смертельно оскорбили меня. Прежде чем сделать несколько шагов, я услышал, как сыщик догоняет меня.
— Благодарю вас за это знакомство, мистер Беттередж, — сказал он. — Я обязан жене рыбака совершенно новым ощущением. Миссис Йолланд озадачила меня.
У меня вертелся на языке колкий ответ, — дело в том, что я был рассержен на него, так как сердился на самого себя. Но когда он признался, что озадачен, я усомнился, действительно ли я причинил большой вред. Я ждал, скромно, молча, что он еще скажет.
— Да, — проговорил сыщик, как будто читая мои мысли. — Вместо того чтобы навести меня на след, вы, мистер Беттередж, — при вашем участии к Розанне, вам, может быть, утешительно будет это узнать, — вы привели меня к тому, что озадачили меня. Действия этой девушки сегодня, разумеется, довольно ясны. Она прикрепила обе цепи к кольцу оловянного ящичка; она засунула этот ящичек в воду или в песок; другой конец цепи она прикрепила к какому-нибудь месту под скалой, известному только ей. Она оставит ящичек там до тех пор, покуда кончится производимое сейчас следствие, а потом, на свободе, сможет опять вынуть его из тайника, когда ей заблагорассудится.
До сих пор вое совершенно ясно. Но, — прибавил сыщик с впервые замеченным мною за все это время оттенком нетерпения в голосе, — вопрос состоит в тем, какого черта спрятала она в этом оловянном ящике?
Я подумал про себя: «Лунный камень!» Но сыщик сказал только одно:
— Неужели вы не догадываетесь?
— Это не алмаз, — продолжал он. — Весь опыт моей жизни ничего не стоит, если Розанна Спирман взяла алмаз.
Когда я услышал эти слова, меня снова начала трясти сыскная лихорадка, и я до того забылся, заинтересованный этой новой загадкой, что воскликнул опрометчиво:
— Запачканная одежда!
Сыщик Кафф вдруг остановился в темноте и положил свою руку на мою.
— Когда что-нибудь бросают в ваши Зыбучие пески, выходит ли это опять на поверхность? — спросил он.
— Никогда, — ответил я, — будь это легкая или тяжелая вещь, а уж Зыбучие пески втянут в себя все и навсегда.
— Розанна Спирман это знает?
— Она это знает так же хорошо, как и я.
— Значит, ей стоило только привязать камень к запачканной одежде и попросту бросить его в Зыбучие пески, — сказал сыщик. — Нет ни малейшей надобности в том, чтобы прятать ее, — а между тем она несомненно спрятала.
Вопрос состоит в том, — прибавил он, продолжая идти, — являются ли запачканная юбка или кофточка или другой предмет чем-то таким, что необходимо сохранить во что бы то ни стало? Мистер Беттередж, если не случится никакой помехи, я должен завтра поехать во Фризинголл и узнать, что именно купила она в городе, когда доставала тайно материал, чтобы сшить новую одежду вместо запачканной. При настоящем положении дел выезжать из дому — риск, но еще больший риск продолжать действовать вслепую. Извините, что я не в духе; я потерял к себе уважение, — я позволил Розанне Спирман поставить меня в тупик.
Когда мы вернулись, слуги сидели за ужином. Первый, кого мы встретили на дворе, был полисмен, которого инспектор Сигрэв оставил в распоряжение сыщика. Мистер Кафф спросил его, вернулась ли Розанна Спирман. Да. Когда?
Почти час назад. Что она сделала? Она поднялась наверх, чтобы снять шляпку и плащ, а сейчас спокойно ужинает с остальными слугами.
Не сделав никакого замечания, сыщик Кафф направился к черному ходу, все более и более теряя к себе уважение. Пройдя в темноте мимо входа, он все шел и шел, хотя я и звал его, пока не остановился у ивовой калитки, которая вела в сад. Когда я подошел к нему, чтобы вернуть его назад, я увидел, что он внимательно смотрит на окно в том этаже, где были спальни, с другой стороны дома.
В свою очередь подняв глаза, я обнаружил, что предметом его созерцания было окно комнаты мисс Рэчель и что огонь в этом окне мелькал взад и вперед, как будто в комнате происходило что-то необычное.
— Это, кажется, спальня мисс Вериндер? — спросил сыщик Кафф.
Я ответил утвердительно и пригласил его ужинать ко мне.
Сыщик не тронулся с места, пробормотав, что он любит по вечерам дышать свежим воздухом. Я оставил его наслаждаться природой. Когда я возвращался, я услышал «Последнюю летнюю розу» у ивовой калитки. Сыщик Кафф сделал новое открытие! И на этот раз ему помогло окно барышни!
Последняя мысль заставила меня опять вернуться к сыщику с вежливым замечанием, что у меня не хватает духу оставить его одного.
— Вам что-нибудь тут непонятно? — прибавил я, указывая на окно мисс Рэчель.
Судя по голосу, сыщик Кафф опять ощутил надлежащее уважение к своей собственной особе.
— Вы в Йоркшире, кажется, охотники держать пари? — спросил он.
— Ну так что ж из этого? Положим, что и так.
— Будь я йоркширец, — продолжал сыщик, взяв меня за руку, — я прозакладывал бы вам целый соверен, мистер Беттередж, что ваша молодая барышня решилась уехать из дома. Если я выиграю это пари, я готов прозакладывать вам другой соверен, что мысль об отъезде пришла к ней не прежде, чем час тому назад.
Первая догадка сыщика испугала меня. Вторая как-то перепуталась у меня в голове с донесением полисмена, что Розанна Спирман вернулась с Зыбучих песков час тому назад. Обе эти догадки произвели на меня странное впечатление. Когда мы пошли ужинать, я выдернул свою руку из руки сыщика Каффа и, забыв всякое приличие, прошел прежде него в дверь, чтобы самому навести справки.
Лакей Самюэль был первым человеком, встреченным мною в передней.
— Миледи ждет вас и мистера Каффа, — сказал он, прежде чем я успел задать ему вопрос.
— Давно ли она ждет? — раздался позади меня голос сыщика.
— Уже с час, сэр.
Опять! Розанна вернулась час тому назад, мисс Рэчель приняла какое-то необыкновенное решение, и миледи ждала сыщика — в течение последнего часа!
Неприятно было видеть, как столь различные люди и предметы связывались таким образом между собою. Я пошел наверх, не глядя на сыщика Каффа и не говоря с ним. Рука моя внезапно задрожала, когда я поднял ее, чтобы постучаться в дверь комнаты моей госпожи.
— Меня не удивит, — шепнул сыщик за моей спиной, — если у вас в доме разразится сегодня какой-нибудь скандал. Не пугайтесь. Я в своей жизни выдерживал и не такие семейные сцены.
Не успел он произнести эти слова, как я услышал голос госпожи моей, приказывавшей нам войти.
Глава 16
Мы не нашли другого огня в комнате миледи, кроме лампы, при которой она обычно читала. Абажур был опущен так низко, что закрывал ее лицо. Вместо того чтобы поднять на нас глаза со своей обычной прямотой, она сидела возле стола и упорно не отрывала глаз от раскрытой книги.
— Мистер Кафф, — сказала она, — важно ли вам знать заранее для следствия, которое вы теперь ведете, не пожелает ли кто покинуть этот дом?
— Чрезвычайно важно, миледи.
— Стало быть, я должна сказать вам, что мисс Вериндер намерена переехать во Фризинголл, к своей тетке, миссис Эбльуайт. Она покидает нас завтра рано утром.
Сыщик Кафф взглянул на меня. Я шагнул было вперед, чтобы заговорить с моей госпожой, но, признаюсь вам, почувствовал, что у меня не хватает духу на это, и опять шагнул назад, так и не сказав ни слова.
— Могу я спросить, ваше сиятельство, когда мисс Вериндер надумала поехать к своей тетке? — осведомился сыщик.
— Около часу тому назад, — ответила моя госпожа.
Сыщик Кафф опять взглянул на меня. Говорят, сердце у старых людей не может биться быстро. Мое сердце не могло бы забиться сильнее, чем оно билось сейчас, если б даже мне снова сделалось двадцать пять лет!
— Я не имею никакого права, — сказал сыщик, — контролировать поступки мисс Вериндер. Я только покорнейше прошу вас отложить ее отъезд, если возможно. Мне самому необходимо съездить во Фризинголл завтра утром и вернуться к двум часам дня, если не раньше. Если б мисс Вериндер смогла задержаться здесь до этого времени, я желал бы сказать ей два слова, неожиданно, перед самым ее отъездом.
Миледи тотчас приказала мне передать кучеру ее распоряжение, чтобы карета была подана для мисс Рэчель не ранее двух часов дня.
— Имеете ли вы сказать еще что-нибудь? — спросила она затем сыщика.
— Только одно, ваше сиятельство. Если мисс Вериндер удивится этой перемене в распоряжении, пожалуйста, не упоминайте, что я причиною замедления ее путешествия.
Госпожа моя вдруг подняла голову от книги, как будто хотела сказать что-то, удержалась с большим усилием и, опять опустив глаза на раскрытую страницу, движением руки отпустила нас.
— Удивительная женщина, — сказал сыщик Кафф, когда мы вышли в переднюю, — если б не ее самообладание, тайна, озадачивающая вас, мистер Беттередж, раскрылась бы сегодня.
При этих словах истина наконец промелькнула в моей глупой старой голове. На минуту я, должно быть, совсем лишился рассудка. Я схватил сыщика за ворот и припер его к стене.
— Черт вас возьми! — закричал я. — С мисс Рэчель что-то неладно, а вы скрывали это от меня все время!
Припертый к стене сыщик не пошевелил ни рукою, ни единым мускулом на своем меланхолическом лице и только взглянул на меня.
— Ага! — произнес он. — Вы отгадали наконец.
Я выпустил воротник его сюртука, и голова моя опустилась на грудь.
Вспомните, пожалуйста, в оправдание моей вспышки, что я служил этому семейству пятьдесят лет. Я попросил у сыщика Каффа извинения, но боюсь, что сделал это с влажными глазами и не весьма приличным образом.
— Не сокрушайтесь, мистер Беттередж, — сказал сыщик с большей добротой, чем я имел право ожидать от него. — Если бы мы, при нашей профессии, были обидчивы, мы не стоили бы ничего. Если это может служить для вас хоть каким-нибудь утешением, схватите меня опять за шиворот. Вы не имеете ни малейшего понятия, как это делать, но я извиню вашу неловкость, принимая во внимание ваши чувства.
Он скривил углы губ, по-видимому, воображая, что отпустил удачную шуточку. Я провел его в свой маленький кабинет и запер дверь.
— Скажите мне правду, мистер Кафф, — начал я, — что именно вы подозреваете? Было бы жестоко скрывать это от меня теперь.
— Я не подозреваю, — ответил сыщик Кафф, — я знаю.
Мой горячий характер снова заявил о себе.
— Вы, кажется, просто хотите меня уверить, — воскликнул я, — что мисс Рэчель украла свой собственный алмаз!
— Да, — ответил сыщик, — я именно это хотел вам сказать. Мисс Вериндер прятала у себя, втайне от всех, Лунный камень с начала и до конца и доверилась в этом только Розанне Спирман, потому что она была уверена, что мы будем подозревать Розанну Спирман в воровстве. Вот вам все дело как на ладони. Схватите меня опять за шиворот, мистер Беттередж. Если вы таким образом облегчите ваши чувства, схватите меня опять за шиворот!
Помоги мне господь! Моим чувствам это не принесло бы облегчения.
— Приведите мне свои доводы, — вот все, что я мог ему сказать.
— Бы услышите мои доводы завтра, — ответил сыщик, — если мисс Вериндер откажется отложить поездку к своей тетке, — а вы увидите, что она откажется, — я буду принужден завтра изложить все дело перед вашей госпожою. А так как я не знаю, что может из этого выйти, прошу вас находиться при этом и быть свидетелем того, что произойдет. Пока же оставим это дело. Больше, мистер Беттередж, вы ни слова не услышите от меня о Лунном камне. Ваш стол накрыт для ужина. Это одна из многих человеческих слабостей, с которыми я всегда обращаюсь нежно. Пока вы позвоните слугам, я прочту молитву. Что касается до того, что нам подадут…
— Желаю вам хорошего аппетита, мистер Кафф, — сказал я. — Мой аппетит пропал. Я подожду и присмотрю, чтобы вам все было подано как следует, а потом, уж извините меня, я уйду и постараюсь наедине совладать с собою.
Я видел, что ему подали все самое лучшее, и ничуть не пожалел бы, если б он подавился всем этим.
Будучи встревожен и несчастен и не имея комнаты, где я мог бы уединиться, я пошел прогуляться по террасе и подумать обо всем в тишине и спокойствии.
Размышления мои были прерваны Самюэлем, он принес мне записку от моей госпожи.
В то время как я направился домой, чтобы прочитать эту записку при свете, Самюэль заметил, что будет перемена погоды. Мое встревоженное состояние помешало мне заметить это самому. Но сейчас, когда он обратил на это мое внимание, я услышал, что собаки беспокойны и ветер тихо воет.
Подняв глаза к небу, я увидел, что тучи становятся все чернее и чернее и все быстрее и быстрее затягивают бледную луну. Близилась буря, Самюэль был прав, близилась буря.
Миледи уведомляла меня в записке, что фризинголлский судья написал ей о трех индусах. В начале будущей недели мошенников надо будет выпустить на волю, — следовательно, дать свободу их действиям. Если мы намереваемся задать им еще какие-нибудь вопросы, то времени терять нельзя. Забыв упомянуть об этом при встрече с сыщиком Каффом, госпожа моя приказывала мне теперь же исправить ее забывчивость. Индусы совсем выскочили у меня из головы (как, без сомнения, выскочили они из вашей). Я не видел большой пользы в том, чтобы опять возвращаться к этому предмету. Но, разумеется, тотчас же повиновался отданному мне приказу.
Сыщика Каффа я нашел сидящим за бутылкой шотландского виски и положил записку миледи перед ним на стол.
В то время я уже почти ненавидел сыщика. Но в интересах истины должен сознаться, что в смысле находчивости это был все-таки удивительный человек.
Спустя полминуты после того, как он прочитал записку, он уже вспомнил то место в донесении инспектора Сигрэва, где говорилось об индусах, и ответ его был готов. В донесении инспектора Сигрэва сказано об одном знаменитом индийском путешественнике, хорошо знавшем индусов и их язык, не так ли? Очень хорошо. Не знаю ли я имя и адрес этого джентльмена? Опять очень хорошо. Не напишу ли их на обороте записки миледи? Очень обязан.
Сыщик Кафф сам заедет к этому джентльмену, когда отправится во Фризинголл.
— Вы надеетесь, что из этого выйдет что-нибудь? — спросил я. — Инспектор Сигрэв считает, что индусы так же невинны, как младенцы.
— До сих пор все предположения инспектора Сигрэва оказывались неверными, — ответил сыщик. — Не худо бы проверить завтра, но ошибся ли инспектор Сигрэв и насчет индусов.
В коридоре я встретил Пенелопу и спросил, чего она ждет.
Она ждала звонка своей барышни, чтобы укладываться для завтрашнего путешествия. Из дальнейших расспросов выяснилось, что причиной желания мисс Рэчель переехать к тетке во Фризинголл было то, что дом сделался для нее нестерпим и что она не может больше переносить гнусного присутствия полицейского под одной крышей с нею. Узнав полчаса назад, что ее отъезд отложен до двух часов дня, она ужасно рассердилась. Миледи, бывшая при этом, сделала ей строгий выговор, а потом (желая, по-видимому, сказать что-то дочери наедине) выслала Пенелопу из комнаты. Дочь моя чрезвычайно приуныла от перемены обстоятельств в нашем доме.
— Все идет не так, как следует, батюшка, все идет не так, как прежде. Я чувствую, что нам всем угрожает какое-то ужасное несчастье.
Я сам это чувствовал, но при Пенелопе старался придать всему благополучный вид. Пока мы говорили, раздался звонок мисс Рэчель. Пенелопа побежала наверх укладываться. Я пошел другой дорогой в переднюю — посмотреть, что говорит барометр о перемене погоды.
назад<<< 1 . . . 11 . . . 38 >>>далее