АРТУР КОНАН ДОЙЛ

     ЧЕРНЫЙ ПИТЕР

     Перевод Н. Емельянниковой

     Никогда я не видел моего друга в таком расцвете духовных и физических сил, как в 1895 году.  Известность  его  все  росла, практика  все  расширялась.  Из  уважения  к  чужим тайнам я не позволяю себе даже намекнуть на  имена  тех  знаменитых  людей, которым  случалось переступать порог нашего скромного жилища на Бейкер-стрит.  Надо  сказать,  что  Холмс,  как   все   великие художники,  работал  только  из  любви к искусству. Я не слышал (кроме единственного случая с герцогом Холдернесским), чтобы он требовал крупного вознаграждения за свои неоценимые услуги.  Он был  настолько  бескорыстен  - или настолько независим, - что нередко отказывал в своей помощи богатым и знатным людям,  если не  находил  ничего  увлекательного для себя в расследовании их тайн. В то же время он целые недели ревностно  занимался  делом какого-нибудь  бедняка, если это дело было настолько загадочным и волнующим, что могло, зажечь его  воображение  и  давало  ему возможность применить свое мастерство.

     В  этом  памятном  1895  году  Холмс  произвел  целый  ряд любопытных и разнообразных исследований,  начиная  с  выяснения причин  внезапной  смерти  кардинала  Тоски  (по настоятельному желанию Ватикана) и кончая арестом  преступника  Уилсона;  этот знаменитый  тренер  канареек  был  вместе  с тем истинной язвой лондонского Ист-Энда. Вслед за этими громкими  делами  возникла трагедия  в  Вудменс-Ли:  капитан  Питер  Керн  погиб при самых страшных и таинственных  обстоятельствах.  В  моих  записках  о деятельности  Шерлока  Холмса  был бы большой пробел, если бы в них отсутствовал рассказ об этом необычайном происшествии.

     В течение первой недели июля мой  друг  так  часто  и  так надолго  уходил  из  дому, что я понял: он чем-то занят. За эти дни несколько раз к  нам  заходили  какие-то  люди  сурового  и грубого вида. Они спрашивали капитана Бэзила. Это убедило меня, что  Холмс,  скрывая  под одной из своих многочисленных масок и под вымышленной фамилией свое собственное  грозное  имя,  ведет какое-то  новое  расследование.  В  различных районах Лондона у него было по меньшей мере пять укромных местечек,  где  он  мог изменять  свой  облик.  Холмс ничего не рассказывал мне об этом новом  деле,  и  не  в  моем  обычае  было  вызывать   его   на откровенность.  О  том,  в каком направлении он работает, Холмс впервые дал мне понять довольно необычным образом.

     Как-то раз он ушел из дому еще перед завтраком;  я  только что сел за стол, как вдруг он входит в комнату, не снимая шляпы и держа, словно зонтик, под мышкой громадный гарпун.

     - Черт возьми, Холмс! - вскричал я. - Неужели вы хотите сказать, что гуляли по Лондону с этакой штукой?

     - Нет, я только съездил к мяснику.

     - К мяснику?

     - И вот возвращаюсь домой с прекрасным аппетитом. Знаете, как полезны  физические  упражнения  перед завтраком? Но, держу пари, вам ни за что  не  угадать,  какие  именно  упражнения  я проделывал.

     - И не собираюсь угадывать.

     Холмс, посмеиваясь, налил себе кофе.

     - Заглянули  бы вы в заднюю комнату лавки Аллардайса, так увидели  бы:  с  потолка  свисает  свиная  туша,   а   какой-то джентльмен,  сняв  сюртук,  яростно  старается проткнуть ее вот этим орудием. Джентльмен этот - я. И, увы, оказалось, что  мне с одного удара ее не проткнуть. Не хотите ли попробовать сами?

     - Ни за что на свете. Но для чего вы этим занимались?

     - Мне  кажется,  что  это  имеет  косвенное  отношение  к загадочной истории в Вудменс-Ли... А, Хопкинс, я  получил  вашу телеграмму  вчера  вечером  и  ждал  вас. Входите, сейчас будем завтракать.

     К нам вошел худощавый подвижный человек лет  тридцати.  На нем   был   скромный   шерстяной   костюм,   но   его  выправка свидетельствовала о том, что он привык носить военный мундир. Я сразу  узнал  Стэнли  Хопкинса,  молодого  инспектора  полиции, который,  по мнению Холмса, подавал большие надежды. Хопкинс, в свою  очередь,  считал  себя  учеником  знаменитого  сыщика   и восхищался его научными методами.      Лицо  Хопкинса  было  хмуро; он опустился в кресло с видом глубокого уныния.

     - Нет, благодарю вас, сэр, я уже позавтракал. Я ночевал в городе, потому что приехал сюда для доклада.

     - И о чем же вам пришлось докладывать?

     - О неудаче, сэр, о полной неудаче.

     - Вы не сдвинулись с места?

     - Нет.

     - Неужели? Видно, придется заняться этим делом мне.

     - Ради бога, прошу вас, мистер Холмс! Мне  в  первый  раз поручили  важное  дело,  а  я не в силах выполнить его. Умоляю, помогите!

     - Ладно, ладно. Я  как  раз  внимательно  ознакомился  со всеми  данными  следствия.  Кстати,  что  вы  думаете по поводу табачного кисета, найденного на месте преступления? Не в нем ли ключ к этому делу?

     Хопкинс, казалось, удивился:

     - Кисет  принадлежал  убитому,  сэр.   Там   внутри   его инициалы.  И  сделан он из тюленьей кожи, а ведь покойный много лет охотился на тюленей.

     - Но при нем не оказалось трубки.

     - Да, сэр, трубки мы не нашли - он  действительно  курил мало. Впрочем, мог же он держать табак для приятелей.

     - Безусловно.  Я  лишь потому заговорил об этом, что если бы я сам расследовал этот случай, то  сделал  бы  именно  кисет отправным пунктом моих поисков. Однако мой друг, доктор Уотсон, не  знает этой истории, и я тоже не прочь еще раз послушать ее.

Расскажите нам в двух словах самое существенное.

     Стэнли Хопкинс извлек из кармана узкую полоску бумаги:

     - В моем  распоряжении  есть  некоторые  данные  о  жизни покойного  капитана  Питера  Кери.  Он  родился  в 1845 году - значит, ему было пятьдесят лет.  Он  считался  одним  из  самых отважных  и удачливых охотников на тюленей и китов. В 1883 году командовал паровым  охотничьим  судном  "Морской  единорог"  из Данди.  В  том  же  году  он  совершил  ряд удачных рейсов, а в следующем вышел в отставку. Затем несколько  лет  путешествовал и,  наконец,  купил  себе  небольшую усадьбу "Вудменс-Ли" возле Форест-Роу, в Суссексе. Там он прожил шесть лет и там  же  умер ровно неделю назад.

     Он  отличался  большими  странностями. В повседневном быту этот молчаливый и мрачный  человек  был  строгим  пуританином.

Семья  его  состояла  из  жены  и  двадцатилетней  дочери.  Дом обслуживали две девушки. Служанки часто менялись, ибо жить  там было  нелегко,  а временами становилось просто невыносимо. Кери часто пил, и, когда у него наступал запой, он становился  сущим дьяволом.  Случалось, что он среди ночи выталкивал из дому жену и дочь и с кулаками гонялся за ними  по  всему  парку.  И  они, бывало,  так кричали, что в соседней деревне жители просыпались от их крика.

     Однажды он был привлечен к суду за то, что  избил  старого священника,  который  пытался  образумить  его.  Короче, мистер Холмс, трудно сыскать человека более опасного, чем Питер  Кери.

Я  слышал,  что  таков  он был и в те времена, когда командовал судном. В среде моряков его прозвали Черный Питер - не  только за  смуглое  лицо и огромную черную бороду, но и за его бешеный нрав, который наводил ужас на окружающих. Нечего говорить,  что все  соседи  ненавидели  и избегали его; я не слышал ни единого слова сожаления по поводу его ужасного конца.

     Вы, мистер Холмс, несомненно, читали в протоколе следствия о "каюте" этого человека, но  ваш  друг,  возможно,  ничего  не слышал   о  ней.  Неподалеку  от  дома  капитан  выстроил  себе деревянный  флигелек,  который  всегда  называл  "каютой";  там проводил  он  каждую  ночь.  Это  была маленькая, однокомнатная хибарка размером шестнадцать футов на десять; ключ  от  нее  он держал  у  себя  в кармане, сам стелил себе постель, сам убирал комнату и никому не  позволял  переступать  ее  порог.  В  двух стенах  этого  домика  прорублено  по небольшому окну. Оба окна были всегда занавешены и никогда не раскрывались, одно  из  них выходит  на  проселочную дорогу. Случалось, в домике целую ночь горел свет, и прохожие с недоумением  спрашивали,  что  же  там делает  Черный  Питер? Именно это окно, мистер Холмс, позволило нам  установить  во  время   следствия   некоторые   любопытные подробности.

     Вы  помните, что каменщик, по имени Слэтер, который шел из Форест-Роу  около  часа  ночи  за  двое  суток   до   убийства, остановился  у  владений капитана и посмотрел на квадрат света, видневшийся сквозь деревья. Он клянется, что на занавеске  ясно обозначалась  тень  мужского профиля, но это был не Питер Кери, которого он хорошо знал. Это был  тоже  бородатый  мужчина,  но борода  у  него  была  короткая  и  торчала  она  иначе,  чем у капитана. Так утверждает каменщик. Впрочем, нужно сказать,  что перед  этим  он  провел два часа в трактире, да и расстояние от дороги до окна порядочное. Кроме того, его показания  относятся к понедельнику, а убийство совершено в среду.

     Во вторник Питер Кери находился в самом ужасном состоянии.

Он был  совершенно пьян и, как дикий зверь, свиреп и опасен. Он бродил вокруг дома, и женщины, заслышав его голос, закрылись  в доме.  Поздно  вечером  он отправился к себе в хижину. Его дочь спала с открытым окном. Около двух  часов  ночи  страшный  крик донесся  со стороны "каюты". Девушка не придала этому значения, ибо капитан в пьяном виде часто кричал и ругался. Поднявшись  в семь  часов  утра,  одна из служанок заметила, что дверь хижины открыта настежь, но человек этот внушал  такой  страх,  что  до самого  полудня  домашние  не  отваживались  заглянуть  к нему.

Посмотрев в открытую дверь,  они  увидели  ужасное  зрелище  и, бледные  от страха, пустились бежать в деревню. Через час я был на месте и приступил к следствию.

     Нервы у меня крепкие, вы это знаете, мистер Холмс, но  даю вам слово - меня затрясло, когда я заглянул в этот домишко. Он весь гудел, как фисгармония, от налетевших тучами мясных мух, а пол   и  стены  его  напоминали  бойню.  Капитан  называл  свое помещение каютой, и вправду оно вроде каюты:  войдешь  туда,  и кажется - ты на борту корабля. В одном конце комнаты - койка, рядом  -  корабельный  сундук,  на  стенах  -  морские карты, фотоснимок с "Морского единорога",  кипа  судовых  журналов  на полке  - все в точности, как полагается в капитанской каюте. И посреди всего этого сам  капитан  -  лицо  искаженное,  как  у грешника,  терзаемого  муками ада, а большая черно-седая борода стала дыбом во время предсмертной агонии. Широкая грудь пробита стальным гарпуном. Гарпун прошел насквозь и глубоко вонзился  в деревянную  стену.  Капитан  был  приколот к стене, словно жук, прикрепленный булавкой к картону. Конечно, мертв он был  с  той самой минуты, как испустил вопль.   

  Я  знаком  с  вашими  методами,  сэр,  и  тотчас  же  стал применять их. Не позволив что-либо трогать  с  места,  я  очень тщательно  осмотрел землю снаружи и пол в комнате. Но следов не было.

     - Вы хотите сказать, что вы не заметили их?

     - Уверяю вас, сэр, там не было никаких следов.

     - Дорогой мой Хопкинс, я расследовал много  преступлений, но  ни  разу  не  встречал  еще  преступника  с  крыльями.  Раз преступник стоит на ногах, он непременно  оставит  какой-нибудь след,  что-нибудь  заденет  или  сдвинет.  И человек, владеющий научными   методами   розыска,   непременно   обнаружит   самую незначительную перемену в расположении окружающих вещей. Нельзя поверить,  чтоб  в  этой  залитой  кровью  комнате  не осталось следов, которые могли бы  помочь  нам  отыскать  преступника...

Впрочем,  из  протокола следствия я вижу, что на некоторые вещи вы даже не потрудились обратить внимания.

     Молодой инспектор насупился; язвительное замечание  Холмса задело его за живое.

     - Глупо  я  сделал,  мистер  Холмс,  что не пригласил вас тотчас же, - сказал он. - Однако теперь уж ничем не поможешь.

Да, в комнате было несколько предметов,  заслуживавших  особого внимания.  Начать  с того гарпуна, которым убит капитан. Кто-то снял этот гарпун со стены. Два гарпуна висят на своих крюках, а третий  крюк  пустует.  На  ручке  имеется  надпись:   "Пароход "Морской единорог", Данди". Это, по-видимому, свидетельствует о том,  что  преступление  было совершено в припадке ярости и что убийца схватил первое орудие, какое попалось под  руку.  А  то, что  Кери  был  вполне одет, хотя убийство произошло в два часа ночи, наводит на мысль, что у него было свидание с убийцей.  Об этом  говорит  и  то, что на столе оказалась бутылка рома и два грязных стакана.

     - Да, - сказал Холмс, - пожалуй, оба ваши вывода  можно принять. А что, в комнате нашлись и другие спиртные напитки?

     - Да,  на  сундуке  был  поднос;  там  стояли  графины  с коньяком и виски. Но это не имеет значения. Ведь  графины  были полны, значит, к ним не притрагивались.

     - Все  равно  их присутствие имеет некоторое значение, - сказал  Холмс.-  Какие  же  еще  предмету,  по-вашему,   имеют отношение к делу?

     - На столе лежал тот табачный кисет.

     - Где именно?

     - На  самой  средине стола. Он сделан из грубой и жесткой тюленьей кожи и завязан кожаным ремешком. Внутри него буквы "П. К.". В кисете было примерно с пол-унции крепкого табака,  какой курят моряки.

     - Прекрасно. А еще?

     Стэнли  Хопкинс  вытащил  из  кармана  записную  книжку  в желтовато-сером  переплете.  Переплет  ее   был   шероховат   и потрепан,  а  странички пожелтели и выцвели. На первой странице значились инициалы "Д. X. Н." и дата "1883".

     Холмс положил книжку на стол и начал  разглядывать  ее  со свойственной  ему  тщательностью,  в  то  время как Хопкинс и я смотрели из-за его плеча. На второй странице мы  увидели  буквы "К.  Т.  Ж.", дальше на двух-трех страничках - сплошные цифры.

На  иных  страничках  были  слова:  "Аргентина",  "Коста-Рика", "Сан-Паоло", и снова столбцы цифр и каких-то значков.

     - Что вы думаете об этих записях? - спросил Холмс.

     - По-видимому,  это  опись  биржевых акций. Я считаю, что "Д. X. Н." - инициалы маклера, а "К.  Т.  Ж.",  возможно,  его клиент.

     - Или "Канадская Тихоокеанская железная дорога",- сказал Холмс.

     Стэнли   Хопкинс  пробормотал  проклятье  и  стукнул  себя кулаком по ноге.

     - Какой я дурак! - вскричал он.- Конечно, вы совершенно правы. Теперь нам остается расшифровать значение  букв  "Д.  X. Н.".  Я уже просмотрел старые биржевые реестры за 1883 год и не нашел ни одного биржевого маклера с такими инициалами. И все же я  на  верном  пути.  Ведь  правда  же,  мистер  Холмс,  вполне возможно,  что  это  инициалы  того  человека, который приходил ночью  к  капитану,  то  есть  иными  словами,  убийцы?  А  эта книжечка,  в  которой перечислено так много ценных бумаг, может быть, раскроет нам мотивы преступления.

     По лицу Холмса было видно, что он захвачен  врасплох  этим новым открытием.

     - Я  должен  признать  справедливость  ваших  выводов, - сказал он.- Пожалуй, эта книжка, о которой ничего не сказано в протоколе следствия,  несколько  меняет  мои  предположения.  В обоснованной  версии этого преступления для нее нет места. А вы пытались разыскать владельцев ценных бумаг, упомянутых здесь?

     - Да. Я обратился в разные конторы с запросами,  но  ведь это акции южноамериканских предприятий. Боюсь, что получу ответ лишь через несколько недель.

     Холмс    продолжал   рассматривать   переплет   книжки   в увеличительное стекло.

     - Тут, несомненно, пятно, - сказал он.

     - Да, сэр, это следы крови. Я  ведь  сказал,  что  поднял книжку с пола.

     - Кровавое пятно было сверху или снизу?

     - На стороне, прилегавшей к полу.

     -- Значит, книжка упала на пол уже после убийства.

     - Правильно,  мистер Холмс. Я думаю, что убийца уронил ее при поспешном бегстве. Она лежала у самой двери.

     - Вероятно, ни одной из этих ценных бумаг не было найдено среди имущества покойного?

     - Нет, сэр.

     - Есть у вас основания предполагать ограбление?

     - Нет, сэр. По-видимому, ничего не было похищено.

     - Черт возьми, какой интересный случай! Там был еще  нож, не так ли?

     - Нож  остался в ножнах, его не успели вынуть. Он лежал у ног убитого. Миссис Кери говорит, что это нож ее мужа.

     Холмс задумался.

     - Ладно, - сказал он. - Полагаю, мне придется  съездить туда и посмотреть.

     Стэнли Хопкинс вскрикнул от радости:

     - Благодарю вас, сэр! Это снимет с меня тяжкое бремя.

     Холмс погрозил пальцем инспектору.

     - Все  было бы гораздо проще неделю назад,- сказал он.- Но даже и сейчас моя поездка  может  принести  пользу.  Уотсон, если  вы  ничем не заняты, я был бы очень рад съездить вместе с вами. Вызовите карету,  Хопкинс,  мы  отправимся  в  Форест-Роу через четверть часа.

     Сойдя   с  поезда  на  маленькой  станции,  мы  ехали  еще несколько миль  по  перелескам,  уцелевшим  от  того  огромного дремучего  бора,  который  некогда  сдерживал вторжение саксов; этот  неприступный  край  в  течение  шестидесяти  лет   служил бастионом Британии. Обширные участки его были вырублены, потому что  здесь  возникли первые в стране чугуноплавильные заводы, а для  плавки  руды  понадобился   лес.   Теперь   промышленность переместилась  в  более  богатые  районы  Севера,  и только эти поредевшие рощи  и  огромные  борозды  на  земле  напоминали  о прошлом.  В прогалине на зеленом склоне холма стоял длинный дом из  необтесанного  камня;  к  дому  вела  извилистая   дорожка, мелькавшая  среди  полей.  Ближе  к  дороге,  окруженный с трех сторон кустами, находился маленький флигель, обращенный  к  нам окном и дверью. Здесь-то и произошло убийство.

     Стэнли  Хопкинс  сначала  повел  нас в дом, где представил угрюмой седой  женщине  -  вдове  убитого.  Изможденное  лицо, глубокие   морщины  и  полный  ужаса  взгляд  запавших  глаз  с покрасневшими веками говорили о том,  что  она  перенесла  годы страданий  и  горьких обид. Ее дочь, бледная белокурая девушка, вызывающе сверкая глазами, заявила,  что  она  радуется  смерти отца и благословляет руку, нанесшую ему смертельный удар.

     Питер  Кери создал в доме страшную, удручающую обстановку, и нам стало легче, когда мы снова очутились на солнечном  свете и   пошли   по   тропинке,  протоптанной  через  поле  покойным капитаном.

  1 2 3