АРТУР КОНАН ДОЙЛ

 УСТАНОВЛЕНИЕ ЛИЧНОСТИ

     - Мой дорогой друг, жизнь  несравненно  причудливее,  чем все,  что  способно создать воображение человеческое, - сказал Шерлок Холмс, когда мы с ним сидели у камина в его квартире  на Бейкер-стрит.  -  Нам  и  в  голову  не пришли бы многие вещи, которые в действительности представляют собою нечто  совершенно банальное.  Если бы мы с вами могли, взявшись за руки, вылететь из окна и, витая над этим огромным городом, приподнять крыши  и заглянуть  внутрь  домов,  то  по  сравнению с открывшимися нам необычайными    совпадениями,    замыслами,    недоразумениями, непостижимыми  событиями, которые, прокладывая себе путь сквозь многие   поколения,   приводят   к    совершенно    невероятным результатам,  вся  изящная  словесность  с  ее  условностями  и заранее предрешенными развязками показалась бы  нам  плоской  и тривиальной.

     - И  все  же вы меня не убедили, - отвечал я. - Дела, о которых мы  читаем  в  газетах,  как  правило,  представлены  в достаточно  откровенном и грубом виде. Натурализм в полицейских отчетах доведен до крайних пределов, но это отнюдь  не  значит, что они хоть сколько-нибудь привлекательны или художественны.

     - Для   того,  чтобы  добиться  подлинно  реалистического эффекта, необходим тщательный отбор, известная сдержанность, - заметил Холмс. - А этого как раз и не  хватает  в  полицейских отчетах,  где  гораздо больше места отводится пошлым сентенциям мирового   судьи,   нежели   подробностям,   в   которых    для внимательного наблюдателя и содержится существо дела. Поверьте, нет ничего более неестественного, чем банальность.

     Я улыбнулся и покачал головой.

     - Понятно,  почему вы так думаете. Разумеется, находясь в положении  неофициального  консультанта  и   помощника   вконец запутавшихся  в  своих  делах  обитателей  трех континентов, вы постоянно   имеете   дело   со   всевозможными   странными    и фантастическими  явлениями.  Но  давайте  устроим  практическое испытание, посмотрим, например, что написано здесь,  -  сказал я,   поднимая   с  полу  утреннюю  газету.  -  Возьмем  первый попавшийся заголовок: "Жестокое обращение мужа с женой".  Далее следует  полстолбца  текста,  но я, и не читая, уверен, что все это хорошо знакомо.  Здесь,  без  сомнения,  фигурирует  другая женщина,  пьянство, колотушки, синяки, полная сочувствия сестра или квартирная хозяйка.  Даже  бульварный  писака  не  смог  бы придумать ничего грубее.

     - Боюсь,   что  ваш  пример  неудачен,  как  и  вся  ваша аргументация, - сказал Холмс, заглядывая в газету. -  Это  - дело  о  разводе  Дандеса,  и  случилось  так,  что я занимался выяснением некоторых мелких обстоятельств, связанных с ним. Муж был трезвенником, никакой другой  женщины  не  было,  а  жалоба заключалась  в  том,  что  он  взял привычку после еды вынимать искусственную челюсть и швырять ею в  жену,  что,  согласитесь, едва  ли  придет в голову среднему новеллисту. Возьмите понюшку табаку, доктор, и признайтесь, что я положил вас на обе лопатки с вашим примером.

     Он протянул мне  старинную  золотую  табакерку  с  большим аметистом  на  крышке.  Великолепие  этой  вещицы  настолько не вязалось с простыми и скромными привычками моего друга,  что  я не мог удержаться от замечания по этому поводу.

     - Да,  я совсем забыл, что мы с вами уже несколько недель не виделись, - сказал он. - Это небольшой сувенир  от  короля  Богемии  в  благодарность  за мою помощь в деле с письмами Ирен Адлер.

     - А  кольцо?  -  спросил  я,  взглянув  на  великолепный бриллиант, блестевший у него на пальце.

     - Подарок  голландской  королевской  фамилии; но это дело настолько деликатное, что я не имею права довериться даже  вам, хотя  вы  любезно  взяли на себя труд описать некоторые из моих скромных достижений.

     - А сейчас у вас есть на руках какие-нибудь  дела?  -  с интересом спросил я.

     - Штук десять - двенадцать, но ни одного интересного. То есть все   они  по-своему  важные,  но  для  меня  интереса  не представляют. Видите ли, я обнаружил, что именно незначительные дела дают простор для наблюдений, для тонкого анализа причин  и следствий,   которые  единственно  и  составляют  всю  прелесть расследования. Крупные преступления, как правило, очень просты, ибо мотивы серьезных преступлений большею  частью  очевидны.  А среди  этих  дел  ничего интересного нет, если не считать одной весьма запутанной истории, происшедшей в Марселе. Не исключено, однако, что не пройдет и нескольких минут,  как  у  меня  будет дело  позанятнее,  ибо,  мне  кажется,  я  вижу  одну  из  моих клиенток.

     Говоря это, он встал с кресла и, подойдя к  окну,  смотрел на  тихую,  серую лондонскую улицу. Взглянув через его плечо, я увидел на противоположной стороне  крупную  женщину  в  тяжелом меховом  боа,  с  большим  мохнатым  красным пером на кокетливо сдвинутой набок широкополой шляпе. Из-под этих пышных  доспехов она  нерешительно поглядывала на наши окна, то и дело порываясь вперед и нервно теребя застежку перчатки.

     Внезапно, как пловец, бросающийся  в  воду,  она  кинулась через улицу, и мы услышали резкий звонок.

     - Знакомые  симптомы,  -  сказал  Холмс,  швыряя в камин окурок. - Нерешительность, у дверей всегда  свидетельствует  о сердечных  делах.  Она хочет попросить совета, но боится: дело, очевидно, слишком щекотливое. Но и здесь бывают разные оттенки.

Если женщину глубоко оскорбили, она уже не  колеблется  и,  как правило,   обрывает   звонок.   В   данном  случае  тоже  можно предположить любовную историю, однако  эта  девица  не  столько рассержена,  сколько  встревожена  или  огорчена.  А вот и она. Сейчас все наши сомнения будут разрешены.

     В эту минуту в дверь  постучали,  и  мальчик  в  форменной куртке  с  пуговицами  доложил  о прибытии мисс Мэри Сазерлэнд, между тем как сама эта дама возвышалась  позади  его  маленькой черней  фигурки,  словно  торговый  корабль  в полной оснастке, идущий  вслед  за  крохотным  лоцманским  ботом.  Шерлок  Холмс приветствовал  гостью с присущей ему непринужденной учтивостью, затем закрыл дверь и, усадив ее в кресло, оглядел пристальным и вместе с тем характерным для него рассеянным взглядом.

     - Вы  не  находите,  -  сказал  он,  -  что  при  вашей близорукости утомительно так много писать на машинке?

     - Вначале  я  уставала, но теперь печатаю слепым методом, - ответила она. Затем, вдруг вникнув в  смысл  его  слов,  она вздрогнула  и  со  страхом  взглянула  на Холмса. На ее широком добродушном лице выразилось крайнее изумление.

     - Вы меня знаете, мистер Холмс? -  воскликнула  она.  - Иначе откуда вам все это известно?

     - Неважно,  -  засмеялся  Холмс.  -  Все  знать  - моя профессия. Быть может, я приучился видеть то,  чего  другие  не замечают.  В  противном  случае, зачем вам было бы приходить ко мне за советом?

     - Я пришла потому, что слышала о вас от  миссис  Этеридж, мужа которой вы так быстро отыскали, когда все, и даже полиция, считали  его  погибшим.  О,  мистер  Холмс,  если  бы вы так же помогли и мне! Я не богата, но все же имею ренту в сто фунтов в год и, кроме того,  зарабатываю  перепиской  на  машинке,  и  я готова  отдать  все,  только  бы узнать, что сталось с мистером Госмером Эйнджелом.

     - Почему вы так торопились бежать ко мне за  советом?  - спросил Шерлок Холмс, сложив кончики пальцев и глядя в потолок.

     На   простоватой  физиономии  мисс  Мэри  Сазерлэнд  снова появился испуг.

     - Да, я действительно прямо-таки  вылетела  из  дома,  - сказала  она.  -  Меня  разозлило  равнодушие,  с каким мистер Уиндибенк, то есть мой отец, отнесся к этому делу. Он не  хотел идти  ни  в  полицию, ни к вам, ничего не желает делать, только знает твердить, что ничего страшного не случилось, вот я  и  не вытерпела, кое-как оделась и прямо к вам.

     - Ваш  отец? - спросил Холмс. - Скорее, ваш отчим. Ведь у вас разные фамилии.

     - Да, отчим. Я называю его отцом, хотя это смешно  -  он всего на пять лет и два месяца старше меня.

     - А ваша матушка жива?

     - О да, мама жива и здорова. Не очень-то я была довольна, когда она вышла замуж, и так скоро после смерти папы, причем он лет на пятнадцать ее моложе. У папы была паяльная мастерская на Тоттенхем-Корт-роуд  -  прибыльное  дельце,  и мама продолжала вести его с помощью старшего мастера мистера Харди.  Но  мистер Уиндибенк  заставил ее продать мастерскую: ему, видите ли, не к лицу, - он коммивояжер по продаже  вин.  Они  получили  четыре тысячи семьсот фунтов вместе с процентами, хотя отец, будь он в живых, выручил бы гораздо больше.

     Я  думал,  что  Шерлоку  Холмсу  надоест  этот  бессвязный рассказ, но он, напротив, слушал с величайшим вниманием.

     - И ваш личный доход идет с этой суммы? - спросил он.

     - О  нет,  сэр!  У  меня  свое  состояние,  мне   оставил наследство  дядя  Нэд  из  Окленда.  Капитал  в  новозеландских бумагах, четыре с  половиной  процента  годовых.  Всего  две  с половиною тысячи фунтов, но я могу получать только проценты.

     - Все  это  очень  интересно, - сказал Холмс. - Получая сто фунтов в год и прирабатывая сверх того, вы, конечно, имеете возможность путешествовать и позволять себе другие развлечения.

Я считаю, что на доход в шестьдесят фунтов одинокая дама  может жить вполне безбедно.

     - Я  могла  бы обойтись меньшим, мистер Холмс, но вы ведь сами понимаете, что я не хочу быть обузой дома и, пока  живу  с ними,  отдаю  деньги  в семью. Разумеется, это только временно. Мистер Уиндибенк каждый квартал получает мои проценты и  отдает их  маме,  а я отлично живу перепиской на машинке. Два пенса за страницу, и частенько  мне  удается  писать  по  пятнадцать  - двадцать страниц в день.

     - Вы  очень  ясно  обрисовали  мне все обстоятельства, - сказал Холмс. - Позвольте представить вам моего друга, доктора Уотсона; при нем вы можете говорить откровенно, как наедине  со мною.  А  теперь,  будьте  любезны, расскажите подробно о ваших отношениях с мистером Госмером Эйнджелом.

     Мисс Сазерлэнд покраснела и  стала  нервно  теребить  край своего жакета.

     - Я  познакомилась  с  ним  на балу газопроводчиков. Папе всегда присылали  билеты,  а  теперь  они  вспомнили  о  нас  и прислали  билеты  маме. Мистер Уиндибенк не хотел, чтобы мы шли на бал. Он не хочет, чтобы мы  где-нибудь  бывали.  А  когда  я завожу   речь  о  каком-нибудь  пикнике  воскресной  школы,  он приходит в бешенство. Но на этот раз я решила пойти во  что  бы то  ни  стало, потому что какое он имеет право не пускать меня? Незачем водить компанию с подобными людьми, говорит он, а  ведь там собираются все папины друзья. И еще он сказал, будто мне не в  чем идти, когда у меня есть совсем еще не надеванное красное бархатное платье. Больше возражать ему было нечего, и он  уехал во Францию по делам фирмы, а мы с мамой и мистером Харди, нашим бывшим мастером, пошли на бал. Там я и познакомилась с мистером Госмером Эйнджелом.

     - Полагаю,  что,  вернувшись из Франции, мистер Уиндибенк был очень недоволен тем, что вы пошли на бал? - спросил Холмс.

     - Нет, он ничуть  не  рассердился.  Он  засмеялся,  пожал плечами и сказал: что женщине ни запрети, она все равно сделает по-своему.

     - Понимаю.   Значит,   на   балу   газопроводчиков  вы  и познакомились с джентльменом по имени Госмер Эйнджел?

     - Да, сэр. Я познакомилась  с  ним  в  тот  вечер,  а  на следующий   день  он  пришел  справиться,  благополучно  ли  мы добрались до дому, и после этого мы, то есть я два раза была  с ним на прогулке, а затем вернулся отец, и мистер Госмер Эйнджел уже не мог нас навещать.

     - Не мог? Почему?

     - Видите  ли,  отец  не любит гостей и вечно твердит, что женщина должна довольствоваться своим семейным кругом. А  я  на это  говорила  маме:  да, женщина должна иметь свой собственный круг, но у меня-то его пока что нет!

     - Ну, а мистер Госмер Эйнджел? Он не делал попыток с вами увидеться?

     - Через неделю отец снова собирался во Францию, и  Госмер написал  мне,  что до отъезда отца нам лучше не встречаться. Он предложил мне пока переписываться и писал каждый день. Утром  я сама брала письма из ящика, и отец ничего не знал.

     - К тому времени вы уже обручились с этим джентльменом?

     - Да,  мистер  Холмс. Мы обручились сразу после первой же прогулки. Госмер... мистер Эйнджел... служит кассиром в конторе на Леднхолл-стрит и...

     - В какой конторе?

     - В том-то и беда, мистер Холмс, что я не знаю.

     - А где он живет?

     - Он сказал, что ночует в конторе.

     - И вы не знаете его адреса?

     - Нет, я знаю только, что контора на Леднхолл-стрит.

     - Куда же вы адресовали ваши письма?

     - В почтовое отделение Леднхолл-стрит, до востребования.

     Он сказал, что на адрес конторы писать не надо, сослуживцы будут смеяться над ним, если узнают, что письма от дамы.  Тогда я предложила писать свои письма на машинке, как он и сам делал, а   он   не   захотел.  Сказал,  что  письма,  написанные  моей собственной рукой, дороги ему,  а  когда  они  напечатаны,  ему кажется, что между нами что-то чужое. Видите, мистер Холмс, как он меня любил и как был внимателен к мелочам.

     - Это  кое  о чем говорит. Я всегда придерживался мнения, что мелочи существеннее всего, - сказал Холмс. - Может  быть, вы  припомните  еще  какие-нибудь  мелочи,  касающиеся  мистера Госмера Эйнджела?

     - Он был очень застенчив, мистер Холмс. Он охотнее  гулял со мною вечером, чем днем, не любил привлекать к себе внимание. Он   был   очень  сдержан  и  учтив.  Даже  голос  у  него  был тихий-тихий. Он рассказывал, что в детстве часто болел  ангиной и  воспалением  гланд и у него ослабли голосовые связки, потому он и говорил шепотом. Он хорошо одевался, очень аккуратно, хотя и просто, а вот глаза у него были слабые, как у меня, и поэтому он носил темные очки.

     - Ну, а что произошло, когда ваш отчим, мистер Уиндибенк, опять уехал во Францию?

     - Мистер Госмер Эйнджел пришел  к  нам  и  предложил  мне обвенчаться,   пока   не   вернулся  отец.  Он  был  необычайно взволнован и заставил меня поклясться на Библии, что я всегда и во всем буду ему верна. Мама сказала, что он правильно  сделал, - это,  мол,  служит  доказательством его любви. Мама с самого начала очень хорошо к нему  относилась,  он  ей  нравился  даже больше,  чем мне. Потом решили, что лучше отпраздновать свадьбу еще до конца недели. Я им говорю, как же без отца,  а  они  оба стали  твердить,  чтоб  я  об  этом  не  думала, что отцу можно сообщить и после, а мама сказала, что берется все уладить сама.

Мне это не очень понравилось,  мистер  Холмс.  Конечно,  смешно просить  согласия  отца, когда он всего на несколько лет старше меня; но я ничего не хотела делать тайком  и  поэтому  написала ему  в  Бордо - там французское отделение его фирмы, но письмо вернулось обратно в день моей свадьбы.

     - Письмо его не застало?

     - Да, сэр, он как раз перед тем выехал в Англию.

     - Да,  неудачно!  Значит,  свадьба  была   назначена   на пятницу? Она должна была происходить в церкви?

     - Да,  но  очень  скромно.  Мы  должны были обвенчаться в церкви   Святого   Спасителя   возле   Кингс-кросс,   а   затем позавтракать  в  отеле  Сент-Пэнкрес.  Госмер приехал за нами в двуколке, но так как нас было трое, он усадил нас  с  мамой,  а сам  взял кэб, который как раз оказался на улице. Мы доехали до церкви первыми и стали ждать. Потом  подъехал  кэб,  но  он  не выходил.  Тогда  кучер  слез  с козел и заглянул внутрь, но там никого не оказалось! Кучер не мог понять, куда он делся, -  он собственными  глазами видел, как тот сел в кэб. Это случилось в пятницу, мистер Холмс, и с тех пор я так и не знаю, что  с  ним произошло.

     - Мне  кажется,  он  обошелся  с  вами самым бессовестным образом, - сказал Шерлок Холмс.

     - О нет, сэр!  Он  добрый  и  хороший,  он  не  мог  меня бросить.  Он все утро твердил, что я должна быть ему верна, что бы ни случилось. Даже если случится что-нибудь  непредвиденное, я  должна  всегда  помнить,  что дала ему слово и что рано, или поздно он вернется и я должна буду выполнить  обещание.  Как-то странно  было  слышать  это  перед  самой  свадьбой, но то, что случилось потом, придает смысл его словам.

     - Безусловно. Значит, вы полагаете, что с  ним  случилось какое-нибудь несчастье?

     - Да,  сэр,  и  я  думаю,  что он предчувствовал какую-то опасность, иначе он бы не говорил таких странных вещей.  И  мне кажется, что его опасения оправдались.

     - Но вы не знаете, что бы это могло быть?

     - Нет.

     - Еще один вопрос. Как отнеслась к этому ваша матушка?

     - Она очень рассердилась, сказала, чтобы я и не заикалась об этой истории.

     - А ваш отец? Вы рассказали ему, что случилось?

     - Да.  Он  считает,  что произошло какое-то несчастье, но что Госмер  вернется.  Какой  смысл  везти  меня  в  церковь  и скрыться,  говорит  он.  Если  бы  он  занял  у меня деньги или женился и перевел на свое имя мое состояние, тогда  можно  было бы  объяснить  его  поведение, но Госмер очень щепетилен насчет денег и  ни  разу  не  взял  у  меня  ни  шиллинга.  Что  могло случиться?  Почему  он не напишет? Я с ума схожу, ночью не могу уснуть. - Она достала из муфты платок и горько заплакала.

1 2 3