АРТУР КОНАН ДОЙЛ

 В СИРЕНЕВОЙ СТОРОЖКЕ

     1. НЕОБЫКНОВЕННОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ С МИСТЕРОМ ДЖОНОМ СКОТТ-ЭКЛСОМ

     Я  читаю  в  своих  записях,  что  было  это в пасмурный и ветреный день в конце марта тысяча восемьсот девяносто  второго года.  Холмс,  когда  мы с ним завтракали, получил телеграмму и тут же за столом написал ответ. Он ничего не сказал,  но  дело, видно,  не выходило у него из головы, потому что потом он стоял с задумчивым лицом у огня, куря трубку,  и  все  поглядывал  на телеграмму.  Вдруг  он  повернулся  ко  мне  с лукавой искрой в глазах.

     - Полагаю, Уотсон, мы  вправе  смотреть  на  вас  как  на литератора,  -  сказал  он.  -  Как  бы  вы  определили слово "дикий"?

     - Первобытный,   неприрученный,   затем   -    странный, причудливый, - предложил я.

     Он покачал головой.

     - Оно  заключает  в  себе  кое-что  еще, - сказал он: - Скрытый намек на нечто страшное, даже  трагическое.  Припомните иные  из  тех  рассказов,  посредством  которых  вы испытываете течение публики, - и вы сами  увидите,  как  часто  под  диким крылось   преступное.  Поразмыслите  над  этим  "делом  рыжих". Поначалу  оно  рисовалось  просто  какой-то   дичью,   а   ведь разрешилось  попыткой самого дерзкого ограбления. Или эта дикая история с пятью апельсиновыми  зернышками,  которая  раскрылась как заговор убийц. Это слово заставляет меня насторожиться.

     - А оно есть в телеграмме?

     Он прочитал вслух:

     - "Только   что   со  мной  произошла  совершенно  дикая, невообразимая история. Не разрешите ли с вами посоветоваться?

     Скотт-Эклс.

     Чаринг-Кросс, почтамт".

     - Мужчина или женщина? - спросил я.

     - Мужчина,  конечно.  Женщина  никогда  бы   не   послала телеграммы с оплаченным ответом. Просто приехала бы.

     - Вы его примете?

     - Дорогой  мой  Уотсон,  вы же знаете, как я скучаю с тех пор, как мы посадили за решетку полковника Карузерса. Мой мозг, подобно перегретому мотору,  разлетается  на  куски,  когда  не подключен  к  работе,  для  которой  создан.  Жизнь - сплошная пошлость, газеты  выхолощены,  отвага  и  романтика  как  будто навсегда  ушли  из  преступного  мира.  И  вы  еще спрашиваете, согласен ли  я  ознакомиться  с  новой  задачей,  хотя  бы  она оказалась  потом  самой  заурядной!  Но если я не ошибаюсь, наш клиент уже здесь.

     На лестнице послышались размеренные шаги, и минутой  позже в  комнату  вошел  высокий,  полный,  седоусый  и  торжественно благопристойный Господин.  Тяжелые  черты  его  лица  и  важная осанка  без  слов рассказывали его биографию. Все - от гетр до золотых его очков - провозглашало, что перед вами консерватор, верный сын церкви, честный гражданин, здравомыслящий и в высшей степени приличный.  Но  необыденное  происшествие,  как  видно, возмутило  его  прирожденное  спокойствие  и  напоминало о себе взъерошенной прической, горящими сердитыми щеками  и  всей  его беспокойной,  возбужденной  манерой.  Он немедленно приступил к делу.

     - Со мной произошел очень странный и  неприятный  случай, мистер  Холмс,  - сказал он. - Никогда за всю свою жизнь я не попадал   в    такое    положение.    Такое...    непристойное, оскорбительное.  Я вынужден настаивать на каком-то разъяснении.

- Он сердито отдувался и пыхтел.

     - Садитесь,   мистер   Скотт-Эклс,   прошу,   -   сказал успокоительно Холмс. - Прежде всего позвольте спросить, почему вообще вы обратились ко мне?

     - Понимаете, сэр, дело тут явно такое, что полиции оно не касается;  и  все  же, когда вы узнаете все факты, вы, конечно, согласитесь, что я не  мог  оставить  это  так,  как  есть.  На частных   сыщиков,   как   на  известную  категорию,  я  смотрю неодобрительно, но тем не менее все, что я слышал о вас...

     - Ясно. А во-вторых, почему вы не пришли ко мне сразу же?

     - Позвольте, как вас понять?

     Холмс поглядел на часы.

     - Сейчас  четверть  третьего,  -  сказал  он.  -   Ваша телеграмма  была  отправлена в час дня. Между тем, посмотрев на вашу одежду и на весь ваш туалет, каждый скажет, что  нелады  у вас начались с первой же минуты пробуждения.

     Наш  клиент  провел  рукой  по своим нечесаным волосам, по небритому подбородку.

     - Вы правы, мистер Холмс. Я и не подумал о своем туалете. Я рад был уже и тому, что выбрался из такого дома.  А  потом  я бегал  наводить справки и уж только после этого поехал к вам. Я обратился, знаете, в земельное агентство, и  там  мне  сказали, что  мистер Гарсия платит аккуратно и что с Сиреневой Сторожкой все в порядке.

     - Позвольте, сэр! - рассмеялся Холмс. - Вы  совсем  как мой  друг, доктор Уотсон, который усвоил себе скверную привычку вести свои рассказы не с того конца. Пожалуйста,  соберитесь  с мыслями  и  изложите  мне  в  должной  последовательности самое существо  тех  событий,  которые  погнали  вас,  нечесаного,  в непочищенном  платье,  в  застегнутых наискось гетрах и жилете, искать совета и помощи.

     Наш   клиент   сокрушенно   оглядел   свой    не    совсем благопристойный туалет.

     - Что  и  говорить,  мистер Холмс, это должно производить неприятное впечатление, и я не припомню, чтобы когда-нибудь  за всю мою жизнь мне случилось показываться на людях в таком виде; но  я  расскажу  вам  по  порядку  всю  эту нелепую историю, и, прослушав меня, вы, я уверен,  согласитесь,  что  у  меня  есть достаточное оправдание.

     Но  его  прервали,  не дав даже начать рассказ. В коридоре послышался шум, и миссис Хадсон, отворив дверь, впустила к  нам двух крепких, военной осанки, мужчин, одним из которых оказался наш   старый   знакомец  инспектор  Грегсон  из  Скотленд-Ярда, энергичный, храбрый  и  при  некоторой  ограниченности  все  же способный  работник  сыска. Он поздоровался с Холмсом за руку и представил  ему  своего  спутника  -  полицейского  инспектора Бэйнса из графства Суррей.

     - Мы  вместе  идем  по  одному  следу, мистер Холмс, и он привел нас сюда. - Он навел свой бульдожий  взгляд  на  нашего посетителя. - Вы мистер Джон Скотт-Эклс из Попем-хауса в Ли?

     - Он самый.

     - Мы вас разыскиваем с раннего утра.

     - И  нашли  вы  его,  конечно,  по  телеграмме, - сказал Холмс.

     -Точно, мистер Холмс. Мы напали на след в  Чаринг-Кроссе, на почтамте, и вот явились сюда.

     - Но зачем вы меня разыскиваете? Что вам от меня нужно?

     - Нам, мистер Скотт-Эклс, нужно получить от вас показания о событиях,  которые  привели  этой  ночью  к  смерти Господина Алоисио Гарсии, проживавшего в Сиреневой Сторожке под Эшером.

     Наш клиент с застывшим взглядом выпрямился в кресле, и вся краска сбежала с его изумленного лица.

     - Умер? Он, вы говорите, умер?

     - Да, сэр, он умер.

     - Но отчего? Несчастный случай?

     - Убийство, самое несомненное убийство.

     - Боже правый! Это ужасно! Вы  не  хотите  сказать...  не хотите сказать, что подозрение падает на меня?

     - В  кармане  убитого  найдено  ваше  письмо,  и мы таким образом узнали, что вчера вы собирались приехать к нему в гости и у него заночевать.

     - Я так и сделал.

     - Ага! Вы так и сделали?

     Инспектор Достал свой блокнот.

     - Минуту, Грегсон, - вмешался Холмс.  -  Все,  что  вам нужно, - это просто снять показания, не так ли?

     - И  я  обязан  предупредить мистера Скотт-Эклса, что они могут послужить свидетельством против него же.

     - Когда вы вошли сюда, мистер Эклс как  раз  и  собирался рассказать  нам об этом. Думаю, Уотсон, коньяк с содовой ему не повредит. Я предложил  бы  вам,  сэр,  не  смущаться  тем,  что слушателей  стало  больше, и вести свой рассказ в точности так, как вы его вели бы, если бы вас не прервали.

     Наш посетитель залпом выпил свой коньяк,  и  краска  снова проступила   на   его   лице.   С   сомнением   покосившись  на инспекторский блокнот, он сразу приступил к  своим  необычайным показаниям.

     - Я  холост,  -  объявил  он,  - и так как человек я по натуре общительный, у меня широкий круг друзей.  В  числе  моих друзей  я  могу  назвать  и  семью  одного  отошедшего  от  дел пивовара,  мистера  Мелвила,  проживающего  в  Кенсингтоне,   в собственном доме. За их столом я и познакомился недели три тому назад  с молодым человеком по фамилии Гарсия. Родом он был, как я понимаю, испанец и был как-то  связан  с  посольством.  Он  в совершенстве   владел   английским  языком,  обладал  приятными манерами и был очень хорош собой - я в жизни  своей  не  видел более красивого мужчины.

     Мы  как-то сразу подружились, этот молодой человек и я. Он как будто с самого начала проникся ко мне симпатией и на второй же день после того, как мы с  ним  познакомились,  он  навестил меня  в  Ли.  Раз  навестил,  другой, потом, как водится, и сам пригласил меня к себе погостить у него  в  Сиреневой  Сторожке, что  между  Эшером  и  Оксшоттом. Вчера вечером я и отправился, следуя этому приглашению, в Эшер.

     Приглашая, он расписывал мне, как у него поставлен дом. По его словам, он жил с преданным слугой, своим соотечественником, который его избавил от всех домашних забот. Этот слуга  говорит по-английски  и  сам ведет все хозяйство. И есть у него, сказал он, удивительный повар-мулат,  которого  он  выискал  где-то  в своих  путешествиях  и который умеет подать гостям превосходный обед. Помню, он еще заметил, что и дом его и этот штат прислуги покажутся мне необычными - не каждый день встретишь подобное в английском захолустье, и я с ним  согласился,  но  все  же  они оказались куда более необычными, нежели я ожидал.

     Я  приехал  туда  -  это  за  Эшером, мили две к югу. Дом довольно большой, стоит немного в стороне от шоссе,  подъездная дорога  идет  полукругом  через высокий вечнозеленый кустарник. "Сторожка" оказалась  старым,  обветшалым  строением,  донельзя запущенным.   Когда   шарабан,   прокатив  по  заросшей  травой подъездной дороге, остановился перед  измызганной,  в  дождевых подтеках  дверью,  меня  взяло  сомнение,  умно  ли я поступил, приехав в гости к человеку, с  которым  так  мало  знаком.  Он, однако,  сам  отворил  мне  дверь,  поздоровался  со мной очень радушно.  Меня  препоручили  слуге   -   угрюмому,   чернявому субъекту,  который,  подхватив  мой  чемодан, провел меня в мою спальню. Все в этом доме производило гнетущее  впечатление.  Мы обедали  вдвоем,  и  хотя  мой хозяин старался как мог занимать меня разговором, что-то,  казалось,  все  время  отвлекало  его мысли, и говорил он так туманно и бессвязно, что я с трудом его понимал. Он то и дело принимался постукивать пальцами по столу, грыз   ногти   и   выказывал   другие  признаки  нервозности  и нетерпения. Сам по себе обед приготовлен был очень неважно да и сервирован неумело, а присутствие мрачного и молчаливого  слуги отнюдь  не оживляло его. Смею вас уверить, мне не раз в течение вечера хотелось изобрести какой-нибудь благоприличный предлог и вернуться в Ли.

     Одна  вещь  приходит  мне  на  память,  возможно,  имеющая отношение  к  тому  делу,  по  которому вы, джентльмены, ведете расследование. В то время я не  придал  ей  значения.  К  концу обеда  слуга  подал  хозяину  записку. Я обратил внимание, что, прочитав ее, хозяин стал  еще  более  рассеян  и  странен,  чем раньше.  Он  перестал  даже  хотя бы для видимости поддерживать разговор - только сидел, погруженный в  свои  мысли,  и  курил сигарету  за  сигаретой, ни слова, однако, не сказав насчет той записки. В одиннадцать я с радостью пошел к себе и  лег  спать.

Некоторое  время  спустя Гарсия заглянул ко мне - у меня в это  время был уже потушен свет - и, стоя  в  дверях,  спросил,  не звонил  ли  я.  Я сказал, что нет. Он извинился, что обеспокоил меня в такое позднее время, и добавил, что уже без малого  час. Я после этого сразу заснул и крепко спал до утра.

     И  вот  тут  и  пойдут в моем рассказе всякие удивительные вещи. Я проснулся, когда уже давно рассвело.  Смотрю  на  часы, оказалось без пяти девять. Я настоятельно просил разбудить меня в  восемь,  и такая нерадивость очень меня удивила. Я вскочил и позвонил в звонок. Слуга не явился. Звоню  еще  и  еще  раз  - никакого  ответа.  Тогда  я  решил, что звонок испорчен. Наспех оделся  и  в  крайне  дурном  расположении  духа   сошел   вниз истребовать  горячей  воды.  Можете себе представить, как я был поражен, никого не застав на месте. Захожу в переднюю, звоню - ответа нет. Тогда я стал бегать из  комнаты  в  комнату.  Нигде никого. Накануне мой хозяин показал мне свою спальню, так что я знал, где она, и постучал к нему в дверь. Никто не отозвался. Я повернул  ручку  и  вошел.  В комнате никого, а на постели, как видно,   и   не   спали.   Он   пропал   со    всеми    вместе.

Хозяин-иностранец,  иностранец  лакей,  иностранец повар - все исчезли за ночь! На том и кончилось мое знакомство с  Сиреневой Сторожкой.

     Шерлок  Холмс  потирал  руки  и посмеивался, добавляя этот причудливый случай к своему подбору странных происшествий.      - С вами,  как  я  понимаю,  случилось  нечто  совершенно исключительное,  - сказал он. - Могу я спросить вас, сэр, как вы поступили дальше?

     - Я был взбешен. Моею первой мыслью  было,  что  со  мной сыграли  злую  шутку.  Я  уложил  свои вещи, захлопнул за собой дверь и отправился в Эшер с чемоданом в руке. Я зашел к Братьям Аллен - в главное земельное агентство по этому  городку  -  и выяснил,  что  вилла  снималась через их фирму. Мне подумалось, что едва ли такую сложную затею  могли  провести  нарочно  ради того,  чтобы  меня  разыграть,  и  что  тут, наверно, цель была другая: уклониться от арендной платы - вторая половина  марта, значит,   приближается   срок   квартального  платежа.  Но  это предположение  не  оправдалось.  Агент  поблагодарил  меня   за предупредительность,   сообщив,   однако,  что  арендная  плата внесена вперед. Я вернулся в Лондон  и  наведался  в  испанское посольство.  Там  этого  человека  не  знали.  Тогда я поехал к Мелвилу, в  доме  у  которого  я  познакомился  с  Гарсией,  но убедился,  что  он  знает об испанце даже меньше, чем я. И вот, получив от вас ответ на свою депешу, я приезжаю к вам, так  как слышал,  что  вы  можете  подать совет в затруднительном случае жизни. Но теперь, Господин  инспектор,  из  того,  что  вы  нам сообщили,  когда  вошли  в  эту комнату, я понял, что вы можете продолжить мой рассказ и что произошла какая-то трагедия.  Могу вас  заверить,  что каждое сказанное мною слово - правда и что сверх того, что я вам рассказал,  я  ровно  ничего  не  знаю  о судьбе  этого  человека.  У  меня  лишь  одно желание - помочь закону чем только я могу.

     - В этом я не сомневаюсь, мистер  Скотт-Эклс,  ничуть  не сомневаюсь,  -  сказал инспектор Грегсон самым любезным тоном.

- Должен  отметить,  что   все,   рассказанное   вами,   точно соответствует установленным нами фактам. Например, вы упомянули о записке, переданной за обедом. Вы случайно не заметили, что с ней произошло?

     - Заметил. Гарсия скатал ее и бросил в огонь.

     - Что вы на это скажете, мистер Бэйнс?

     Деревенский  сыщик был крепкий толстяк, чье пухлое красное лицо  казалось  бы  и  вовсе  простецким,  если  бы   не   пара необыкновенно  ярких  глаз, прячущихся в глубокой складке между толстых щек  и  нависших  бровей.  С  медлительной  улыбкой  он вытащил из кармана скрученный и обесцвеченный листок бумаги.

     - В  камине  там,  мистер  Холмс,  колосники  устроены на подставках, и он промахнулся - закинул записку слишком далеко. Я выгреб ее из-за подставок даже не обгоревшую.

     Холмс одобрительно улыбнулся.

     - Чтобы найти этот единственный уцелевший клочок  бумаги, вы должны были самым тщательным образом обыскать весь дом.

     - Так  и  есть,  мистер Холмс. Это у меня первое правило.

Прочитать, мистер Грегсон?

     Лондонец кивнул головой.

     - Писано на обыкновенной гладкой  желтоватой  бумаге  без водяных  знаков.  Четвертинка  листа.  Отрезано  в  два надреза короткими ножничками.  Листок  был  сложен  втрое  и  запечатан красно-фиолетовым   сургучом,   который   накапали  второпях  и придавили  каким-то  овальным  предметом.  Адресовано   мистеру Гарсии, Сиреневая Сторожка. Текст гласит:

     "Цвета  -  наши  исконные:  зеленый  и  белый. Зеленый - открыто, белый -  закрыто.  Парадная  лестница,  второй  этаж, первый  коридор,  седьмая направо, зеленое сукно. Да хранит вас Бог. Д.".

Почерк женский. Текст написан острым пером, адрес  же - либо другим пером, либо написал кто-то другой. Здесь, как вы видите, почерк смелый и толще нажим.

     - Очень  интересная  записка, - сказал Холмс, просмотрев сам. - Должен вас похвалить, мистер Бэйнс, за  такое  внимания деталям.  Можно  добавить  разве что кое-какие мелочи. Овальный предмет - несомненно, обыкновенная запонка для манжет  -  что другое  может  иметь  такую  форму?  Ножницы  были  кривые, для ногтей. Как ни коротки два надреза, вы ясно  можете  разглядеть на каждом один и тот же легкий изгиб.

     Деревенский сыщик усмехнулся.

     - Я-то  думал, что выжал из нее все, что можно, - сказал он,  -  а  вот,  оказывается,  кое-что   оставил   и   другим. Признаться,  записка эта мне ничего не говорит, кроме того, что там что-то затевалось и что тут, как всегда, дело в женщине.

     Пока шел весь этот разговор,  мистер  Скотт-Эклс  ерзал  в своем кресле.

     - Я  рад,  что  вы  нашли  эту  записку,  потому  что она подтверждает  мой  рассказ,  -  сказал  он.  -  Но  разрешите напомнить,  что  я  еще  не слышал, что же случилось с мистером Гарсией и куда исчезли все слуги.

     - Насчет Гарсии, - сказал Грегсон, - ответ простой. Его сегодня утром нашли мертвым на Оксшоттском Выгоне в миле от его дома. Ему размозжили голову - дубасили  чем-то  тяжелым  вроде мешка  с  песком  или  другого подобного орудия, чем-то, что не режет, а скорей раздавливает. Место глухое, ни одного  дома  на четверть  мили вокруг. Первый удар был нанесен, очевидно, сзади и сразу его свалил, но потом его еще долго били  уже  мертвого. Нападение  совершено  было, как видно, в страшной злобе. Следов никаких, никакого ключа к раскрытию преступников.

     - Ограблен?

1 2 3 4