На хмуром лице Лерова отразилась такая растерянность, что Вальков и Ибадов невольно улыбнулись, предоставив громадного, неуклюжего Лерова с орущим младенцем на руках.

– Два часа парня укачивали, перед этим она его кормила, а я… ну, в общем… развешивал бельишко, в магазин сбегал…

– Ладно. Давай о деле. Поздно уже, – сказал Вальков.

О деле Леров, к сожалению, узнал немного. Жена Гусева, всхлипывая и мечась по комнате, сообщила, что ее Толик недавно «психанул» и ушел к какой-то женщине, но та его прогнала, и он вернулся домой. Галя его простила, потому что вообще Толик был хороший, очень хороший, и друзья у него хорошие, и выпивал он, «как все», и всегда был «в норме». Ни на каких его друзей она жалоб не имеет и зла не держит. А самые лучшие друзья – это Володя Туляков, который вместе с ними работает, и Карим, который работает шофером на стройке, фамилии его она не знает и где точно работает – тоже. Живёт он с матерью и двумя братишками, где, она тоже не знает, кажется, в старом городе. Но оба они очень хорошие, и Володя, и Карим, оба никогда при ней «не выражались», даже выпивши, а Карим два раза деньги им одалживал и назад брать не хотел.

Вот и все, что Леров смог узнать у жены Гусева.

Обошел он и соседей. Все отзывались о Гусеве хорошо, и только один сосед назвал его «приблатненным» и «махинатором», но верить ему нельзя, так как сам он оказался горьким пьяницей и однажды даже увел из соседнего подъезда чью-то собаку и обменял на пол-литра.

– Прямо как Швейк, – улыбнулся Леров. – Только что не перекрашивал.

– Улыбаться тут нечего, – сухо заметил Вальков. – Мог бы и побольше узнать.

Леров сконфуженно умолк.

Ибадов, в противоположность Гоше, вел себя загадочно. На смуглом его лице ничего не отражалось, когда он коротко сказал:

– Надо там, на Цветочной, еще поработать. Три-четыре объекта для изучения имеются. Разрешите, Алексей Макарович? Очень прошу, пожалуйста.

Вальков больше его не расспрашивал, устало потер лоб и дал для «изучения» два дня.

Сам он на следующий день, рано утром, снова был в парке и принялся терпеливо опрашивать одного за другим всех водителей, работавших в день убийства на линии. Среди них был на этот раз и толстый улыбчивый 'Гена Волков, который отъехал в тот день из аэропорта вслед за Гусевым. До этого Волков стоял там довольно долго и видел, как подъехал Гусев, высадил пассажиров, сам вылез, пошел за газетой вроде, по дороге задержался около какого-то «Москвича», поговорил с водителем, потом еще с кем-то, а вернувшись, посадил женщину с мальчиком. Волков тоже посадил пассажира, и случайно его маршрут совпал с маршрутом Гусева. Он видел, как Гусев подвез пассажиров к новому дому на улице Строителей. Больше Волков не встречал Гусева.

После этого Вальков позвонил Лерову и велел отправиться на улицу Строителей и отыскать в доме по левой стороне, от угла третьем или четвертом, женщину с мальчиком, прилетевших в тот день в Ташкент, и побеседовать с ними на известный ему, Лерову, предмет, ибо вез их от аэропорта… Словом, пусть Гоша едет туда побыстрее.

Закончив этот иносказательный разговор, Вальков снова принялся за работу. Он отыскивал все новых интересовавших его людей и, с первых же слов улавливая их характер и манеру вести разговор, терпеливо, с кем дружески и напрямик, а с кем суховато, требовательно и в обход, выяснял подробности их работы в тот самый день.

Это было утомительное, а главное, не очень результативное, занятие. Почти никто из водителей не мог ему сообщить что-либо заслуживающее внимания, хотя некоторые в разное время мельком и видели Гусева то в одном, то в другом районе города. А один из лучших водителей парка Максуд Кадыров сказал:

– Я, товарищ Вальков, его в тот день, правда, не встречал, но кто-то мне сегодня говорил о нем… Кто-то говорил… Интересное что-то… – Он потер круглую бритую голову. – Вспомню… Обязательно вспомню. Общее это наше дело.

Уже начинало темнеть, спала дневная жара, когда. Вальков подвел наконец не очень радостные итоги прошедшего дня. Опрошенными оказались чуть больше половины людей из его списка. Впереди было по крайней мере еще дня два такой же проклятой, изнурительной работы, от которой у Валькова уже раскалывалась голова и ломило все тело, словно он целый день колол дрова, а не разговаривал с людьми.

Вальков сидел один на скамеечке возле диспетчерской, устало вытянув ноги, покуривая и одновременно соображая, не взять ли завтра с собой сюда Лерова, чтобы разделить с ним предстоящую работу, когда к нему неслышно подошли Кадыров и худой усатый водитель, старик Сайыпов.

– Вот, – твердо сказал Кадыров. – Вот он, ака. Можешь все сказать. Должен все сказать.

Он ушел. А Сайыпов хмуро произнес:

– Я, понимаешь, только сегодня узнал, что его убили на Цветочной. Так вот. Знаю кто, понимаешь.

Все-таки недаром, видимо, говорят, что самое простое объяснение всегда самое верное, решил Вальков.

Разом отпала необходимость уточнять утренний маршрут Гусева, разыскивать человека, которому он объявил, что возвращается к семье, устанавливать неведомую Дину, гусевского друга Карима и весь круг их знакомых. Нельзя сказать, чтобы все это перестало интересовать Валькова, нет, конечно. Но все это сразу отошло на второй план, ибо к убийству Гусева отношения не имело. Убийцей оказался совсем другой человек.

Старый водитель Сайыпов сообщил Валькову даже имя этого человека. Кстати сказать, Сайыпов тоже значился в списке работавших в тот день, но Вальков не успел до него добраться.

А рассказал Сайыпов следующее. Он тоже видел Гусева, но поздно вечером, часов в одиннадцать, когда подъехал к стоянке около Шпильковского переулка. В этот момент к Гусеву сел пассажир. Было уже темно, но недалеко висел фонарь. А у старого Сайыпова острые глаза, как у молодого. И он узнал того пассажира. Это был Ленька Чуприн, он учился в одной школе с младшей дочерью Сайыпова, даже ухаживал за ней одно время и бывал у них в доме. А потом его выгнали из школы. Сайыпов давно его не видел, очень давно. Плохое говорили про Леньку, будто он даже в тюрьме сидел. Но этого Сайыпов не знает и болтать не хочет. И вот в тот вечер Ленька сел в машину Гусева, это точно, это Сайыпов видел своими глазами. А потом Гусев подошел к Сайыпову и спросил, есть ли сейчас проезд по улице Жуковского на Цветочную, и Сайыпов ответил, что проезда сейчас там нет. Они с Гусевым еще обсудили, как ехать. И вот сегодня Сайыпов узнал, что Гусев был убит на Цветочной. А повез он туда Леньку Чуприна.

Сообщение было настолько важным, что Вальков, прихватив Сайыпова, немедленно отправился в управление. Там старый водитель уже спокойно и подробно рассказал о встрече с Гусевым, а также все, что он знал о Чуприне, хотя эти сведения и относились лишь к прошлому, о жизни Чуприна в последние годы Сайыпов ничего не мог сообщить. Он даже не знал, где тот сейчас живет.

А вскоре приехали Леров, за ним Ибадов. Узнав от своего начальника столь важную новость, они повели себя по-разному.

Леров потер огромные руки и удовлетворенно произнес:

– Вот это да. Остается только установить, где живет этот Ленька и…

– Не надо устанавливать! – с неожиданной запальчивостью вдруг перебил его Ибадов. – Совсем не надо!

Черные узкие глаза его загадочно блестели, и видно было, что Ибадову стоило немалого труда сдержать себя,

– Это еще почему? – недовольно спросил Леров.

Он не привык, чтобы начинающий сотрудник, пусть это будет даже Мурат, перебивал его и тем более вступал в спор.

– А потому, – ослепительно улыбнулся Ибадов и, повернувшись к Валькову, торопливо доложил: – Чуприн Леонид по кличке Чума мною установлен, Алексей Макарович. Уже установлен, – радостно повторил он. – Живет через двор от Цветочной, с выходом на улицу Степана Разина. Мне этого парня еще вчера назвали среди других подозрительных. А сегодня я их как раз устанавлинал. Вот здорово, да?

– Та-ак, – медленно протянул Вальков. – Действительно, здорово. Ну и что ты еще о нем узнал?

– А вот, пожалуйста, – живо откликнулся, снова сверкнув улыбкой, Ибадов. – Это парень уже судимый. Недавно вернулся. Связи преступные не порвал, ведет себяплохо, нигде не работает. А на такси, видите, разъезжает. Живет с матерью. Все пока, Алексей Макарович.

Ибадов был в восторге от своей первой удачи и не скрывал этого.

Леров наставительно и чуть насмешливо сказал ему:

– Если бы не старик Сайыпов, все бы твои сведения висели, как зеленый урюк. И вообще…

– Что вообще? Ну что? – обиженно воскликнул Ибадов, сверкнув глазами.

– Хватит, – сказал Вальков. – Молодец, Мурат. А сейчас ступайте-ка домой, поздно уже. Завтра займемся этим Чуприным.

Сам же Вальков отправился на доклад к Нуриманову.

Они давно работали вместе, и оба любили эти поздние часы, когда стихало управление, пустели коридоры, прекращались телефонные звонки, а за окном, в черном-пречерном небе пурпурно-яркая луна заливала серебряным светом уснувшие дома, пустынные улицы и буйные кроны чинар в сквере напротив.

Нуриманов невозмутимо выслушал доклад Валькова, потом сказал:

– Кажется, вышел правильно. – И, подумав, добавил с ноткой сомнения: – Кажется.

– С утра будем работать, – вздохнул Вальков, устало потирая широкий лоб. – Нас ноги кормят. А людей мне больше не надо, – добавил он, намекая на недавний приезд начальства: – Управимся сами. Ребятки мои тянут хорошо.

– Согласен, – коротко ответил Нуриманов тоном, по которому можно было догадаться, что он с самого начала полагал, что людей Валькову добавлять не следует. – Только учти, тебе придется… как это по-русски?.. Гнаться и за вторым… зверем.

– Зайцем, – машинально поправил Вальков и сказал недовольно: – Говорят: за двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь.

– Ничего, – усмехнулся Нуриманов. – Одного ты уже, кажется, поймал. А второй… он, может быть, живет в той же норе.

– Дай кончить с одним, – хмурясь, попросил Вальков.

– Дам, – коротко ответил Нуриманов. – Два дня дам. Не больше.

– Ну, а что за второе дело? – немного успокоившись, поинтересовался Вальков.

– Важное. Москва ведет. Сарыеву по нему звонил Коршунов.

– Да ну? – улыбнулся Вальков. – Коршунов? А по чему говоришь, что оба дела в одной норе?

– Помнишь, что ты нашел в кармане у Гусева?

– Гм…Но два дня на первого зайца даешь? – пытаясь прикрыть шуткой снова вдруг возникшее беспокойство, спросил Вальков.

– Даю.

И Вальков окончательно успокоился, ибо знал, что его начальник не меняет решений и слово у него одно.

Потом Нуриманов вызвал машину и сперва завез домой Валькова.

А утром началась работа, сложная, лихорадочная и тем не менее радостная, потому что она была полна открытий и маленьких побед, с каждым шагом приближавших к окончательному успеху.

Первой ласточкой оказалась справка о судимости Леньки Чуприна за кражу из клуба. Однако по месту заключения он, как ни странно, характеризовался хорошо. «Твердо встал на путь исправления», – писал в характеристике замполит колонии.

– Тоже мне воспитатели, – проворчал Леров, ероша свой чуб. – «Твердо остался на старом пути» – так надо было писать. И небось отпустили раньше срока. – Он снова посмотрел справку. – Ну, ясно. На год раньше выскочил. Посмотрите, Алексей, Макарович.

Он протянул Валькову через стол справку.

– Бывает, – примирительно сказал тот, пробежав ее глазами. – У них работа тоже не сахар. К каждому в душу не залезешь…

Потом прибежал Ибадов и положил перед Вальковым две фотографии Чуприна. Одна была маленькая, для паспорта. Ее Ибадов раздобыл в отделении милиции, где Чуприн получал свой первый паспорт, А другая была групповая, на которой был снят весь десятый класс, где учился Чуприн.

С первой смотрел насупленный, кругоголовый парень, ворот рубахи разошелся на мощной шее. Но если по этой фотографии можно было только предполагать, какой здоровяк был этот Чуприн, то вторая не оставляла на этот счет никаких сомнений. Чуприн был на голову выше всех ребят в классе. На этой фотографии он улыбался самодовольно и чуть нахально.

– Ну и лоб, – покачал головой Леров. – Не всякий с таким справится. – И он мельком взглянул на щуплого Ибадова.

Тот вспыхнул и с напускной небрежностью сказал:

– На прием надо уметь брать или неожиданно, на испуг. Запомни, пожалуйста.

Вальков с усмешкой поглядел на друзей.

– Брать его пока вообще не будем, – сказал он. – Рано. Мне сперва нужны данные, как он провел тот день. Это раз. А два – это его связи. Их надо выявить. Первое поручаю тебе, Мурат. За второе возьмусь сам. Ты поможешь, – кивнул он Лерову.

Ибадов бросил молниеносный, горделивый взгляд на приятеля и мгновенно исчез из кабинета, крикнув на ходу:

– Слушаюсь, Алексей Макарович! Слушаюсь!..

В этот день Мурат Ибадов, кажется, впервые по-настоящему понял вкус и радость оперативной работы.

Он сумел повидаться с десятками людей, начиная от соседей Чуприна и окрестных мальчишек и кончая работниками милиции и дружинниками, дежурившими в самых людных местах города. При этом Ибадов вдохновенно играл то одну, то другую роль, ибо он ни на минуту не забывал, что Чуприн пока на свободе и его нельзя спугнуть. И все люди, с которыми он повидался, кто охотно и многословно, кто недоверчиво и скупо, делились с ним тем, что они заметили и запомнили в тот злосчастный день.

Тем не менее узнал Ибадов, на первый взгляд, довольно мало. Сведения, добытые им, заключались в следующем.

Рано утром, часов около шести, Чуприн вышел из дома, прошел двором на Цветочную, оттуда на площадь, где находилась стоянка такси, потоптался там в ожидании машины, потом со всех ног кинулся к подъехавшему автобусу. Он очень спешил и, кажется, очень нервничал. Затем след его терялся часа на два. Около восьми утра Чуприн появился в закусочной возле вокзала с каким-то человеком, длинным и хмурым. Они торопливо поели, при этом выпили самую малость и быстро вышли. В этот момент недалеко от закусочной на миг остановилась машина. Кажется, парни сели в нее. Затем Чуприн исчезает снова, и только около десяти утра его заметили в толпе у аэропорта все с тем же человеком. После этого след Чуприна пропадал надолго. Где и с кем он был весь день и вечер вплоть до момента, когда он сел в машину Гусева и велел везти себя на Цветочную, Ибадову выяснить не удалось.

Было уже часов девять вечера, когда он, еле передвигая ноги от усталости, появился в управлении, изрядно раздосадованный очевидной, как ему казалось, неудачей своего поиска.

В коридоре недалеко от кабинета Валькова ему, как назло, попался Леров, которого Ибадов меньше всего хотел бы сейчас видеть. Но тот был немногословен, сосредоточен и явно забыл утреннюю пикировку с другом. Леров так был занят своими мыслями, что даже не спросил, что удалось выяснить Ибадову. В светлых глазах его светилось напряженное ожидание, явно не относившееся, однако, к Ибадову, и тот; сразу забыв своих неудачах, торопливо спросил:

– Ну что? Нашли чего-нибудь, да?

Леров в ответ только погрозил толстым пальцем и, почему-то понизив голос, предупредил:

– К старику не заходи. Понял?

– А почему? Скажи, пожалуйста.

– Подходящего человека удалось зацепить, – туманно пояснил Леров.

И Ибадов, несмотря на все свое нетерпение и любопытство, не посмел спрашивать больше. Этому он уже научился за короткий срок работы в уголовном розыске.

«Подходящим человеком» был хулиган и уголовник Федька Замков по кличке Кат. «Подходящим» он был по причине того, что хорошо знал Чуприна, «проходил» с ним по одному делу и часто встречался в последнее время. Утром в этот день Кат был задержан за очередное «художество» и пока находился в КПЗ одного из отделений милиции, где и разыскал его Леров. Ему грозили немалые неприятности, и потому он был готов чем угодно расположить к. себе высокое милицейское начальство, каковым ему казался Вальков.

То, что Кат находился под арестом, с одной стороны, вполне устраивало Валькова, ибо он мог быть уверен, что тот не сможет предупредить Ч|уприна. Но в то же время положение, а главное, характер Ката, о котором Вальков был немало осведомлен, требовали весьма осторожно относиться к сообщаемым им сведениям. Ибо Кат мог наговорить что угодно на любого человека, каким-то особым чутьем угадывая, что именно нужно допрашивавшим его работникам милиции. Это был человек без совести, достоинства, без верного слова, на которого никто и никогда не мог положиться, трусливый и гаденький, всегда готовый ради любой, самой малой для себя выгоды совершить самый подлый и бесчестный поступок, – словом, это был законченный подонок, презираемый всеми, даже знавшими его уголовниками, и не раз битый ими до полусмерти.

И все-таки именно он знал Чуприна, именно он попался сейчас, в эту горячую минуту, под руку Валькову, и тот, превозмогая брезгливость и недоверие, вынужден был беседовать с ним.

Они сидели в кабинете Валькова уже часа два, и Кат, грузный, с шишковатой, покрытой редким пухом головой, посаженной прямо на сутулые плечи, с глазами навыкат и свернутым набок большим носом, жадно курил сигарету за сигаретой. При этом держал он их двумя грязными пальцами, отставив в сторону мизинец, и, отчаянно жестикулируя другой рукой, визгливо говорил:

– Чума за нее на что хочешь пойдет, гражданин начальник. Он и на мокрое дело пойдет. Он сам говорил. С места мне не сойти! Вам лепить не буду. Частую правду говорю, гражданин начальник. Кого хочешь спроси: Кат от фонаря не лепит. Кат правду любит. Кого хочешь спроси. Что мне Чума? Плюнул и растер! Вот он мне что.

«Все люди тебе так-то, – подумал Вальков. – Всех продашь до единого в случае чего». И насмешливо спросил:

– Одна, значит, правда тебе дорога?

– Точно! – воскликнул Кат, не замечая насмешки. – С места не сойти! Кат от фонаря не лепит! Кат…

– Погоди, – оборвал его Вальков. – А давно он этим занимается?

– Да как вышел. Считай, с осени. Он теперь за нее кого хочешь порешит.

– И ты эту заразу у него вчера видел? – досадливо спросил Вальков. – Сам видел?

– С места не сойти!

– Может, у него где в заначке она была?

– Ни-ни! Так и сказал: «Свежую вчера получил». И рожа такая была, точно авто по лотерее выиграл.

«Вчера, – подумал Вальков. – Как раз сходится. На этот раз не врет, кажется, подлец».

– Я, гражданин начальник, так скажу, – вдохновенно продолжал между тем Кат. – Чума ради этого уже пошел на мокрое дело! Печенкой чую! Он и мать родную зарежет, если что. Я могу фактически это доказать, если отпустите. Я потом сам вернусь. С места не сойти! Мне правда пуще свободы, пуще жизни дорога! Докажу, а тогда стреляйте меня, пожалуйста!

Он неожиданно всхлипнул и вытер глаза грязной, с черными ногтями рукой.

Вальков брезгливо поморщился. «Водится же такая мразь на земле, – подумал он. – Ведь водится же».

Разговор можно было кончать. Ничего такого, чего бы не знал Вальков о Чуприне, этот Кат не сообщил. Кроме одного. И это обстоятельство осветило новым светом трагедию, которая произошла два дня назад на Цветочной улице.

Оказывается, Чуприн стал курить наркотик и уже отравлен им и ради него действительно мог пойти на любое преступление, это Вальков и сам понимал. А ведь. в кармане Гусева…

Да, надо брать Чуприна, решил Вальков, немедленно брать. Пока у него не кончилась эта зараза, пока он не пошел ради нее на новое преступление.

Как только увезли хнычущего, упиравшегося Ката, Вальков сказал Лерову и Ибадову:

– А ну, ребята, в машину – и за Чуприным. Быстро! А то он нам вот-вот еще какой-нибудь номер устроит. И обыск по всей форме. Санкцию прокурор уже дал. Вот она. Так что быстро. Ты, Гоша, старший.

– А что этот дал? – спросил Леров, кивнув в сторону двери.

– Потом. Все потом, – резко ответил Вальков.

И его молодые помощники поняли, что сложное дело, которым они занимались, подходит к концу и, как всегда в таких случаях, обстановка накаляется и требует мгновенных решений и действий. И еще подумали, что взять Чуприна будет не просто и то, что Вальков отправляет на это сложное задание их одних, означает особое доверие, обмануть которое нельзя.

Оба молча вышли из кабинета.

А Вальков в который уже раз стал просматривать материалы дела, готовясь к новому, главному допросу.

Но мысли его были сейчас там, на Цветочной. Он уже не раз успел пройти по этой глухой короткой улице, от забора стройки, перегораживавшего ее с одного конца, до небольшой суетливой площади. Он помнил широко распахнутые ворота проходного двора и маленькую часовую мастерскую, притулившуюся возле них, и как будто вновь видел сиротливо стоявшую там машину Гусева, еле различимую в темноте, с зажженными подфарниками и слепо глядящими фарами, в которых отражались огоньки снующих вдали, на площади, машин.

Вальков перебирал одну бумагу за другой в толстой папке, лежащей перед ним. Вот и фотографии места происшествия, вот машина Гусева, за ней видны те вороха и мастерская, вот общий вид этой погруженной во тьму улицы в мгновенной вспышке блица, вот и убитый Гусев с опрокинутой назад головой. Сейчас привезут его убийцу…

Прошло, однако, не меньше двух часов, прежде чем Леров снова появился в кабинете Валькова. На круглом румяном его лице отражалось такое смущение, что Вальков даже встревожился.

– Привезли? – спросил он.

Леров растерянно развел руками:

– Ну, знаете, Алексей Макарович. Я даже не знаю, как сказать. Привезли, конечно. Но вы помните его фотографии?

– Еще бы.

– Такой лоб, да? Косая сажень в плечах. Так вы его сейчас не узнаете.

Вальков удивленно посмотрел на него.

А Леров уже открыл дверь и крикнул в коридор:

– Мурат, давай его сюда.

Ибадов ввел Чуприна.

При взгляде на задержанного Вальков с удивлением приподнял очки и горестно вздохнул. Да, конечно, перед ним стоял убийца, в этом Вальков был почти уверен. Но, черт возьми, в кого превратился этот парень! Где тот богатырь, который был изображен на фотографиях? Перед Вальковым сейчас стоял совсем другой человек. С желтым, иссохшим лицом, с впалыми полуприкрытыми глазами, редкими, свалявшимися волосами, тонкая шея, казалось, чудом держала его голову. Чуприн был так худ, что одежда обвисла на нем. Только огромные костлявые руки напоминали, каким он был еще совсем недавно. «И кличка-то Чума, – подумал Вальков. – Сколько же времени он курит этот наркотик? Ведь и полгода нет».

– Садись, Павел, – сказал он Чуприну, кивнув на стул возле своего стола.

Леров и Ибадов уселись в стороне не диване.

– Что нашли? – коротко спросил у них Вальков.

Леров достал из лежавшей у него на коленях тонкой папки несколько сколотых листов и положил их перед Вальковым,

Надев очки, тот пробежал глазами протокол обыска.

– Двести граммов? – спросил он, посмотрев поверх очков на Лерова.

– Так точно.

– Надо будет сравнить с тем.

– Ясно.

Вальков помолчал, глядя куда-то в пространство, потом снял очки и посмотрел на Чуприна, который за это время не произнес ни слова. Вся его сутулая, обмякшая фигура выражала полное равнодушие к происходящему.

– Что ж, Павел, будешь рассказывать? – спросил егоВальков.

– Чего рассказывать-то? – вяло отозвался Чуприн, не отрывая сонного взгляда от своих потрепанных ботинок, небрежно завязанных обрывками шнурков.

– Что сделал с таксистом два дня назад на Цветочной?

– Каким еще таксистом?

назад<<< 1 . . . 6 . . . 27 >>>далее