Граф продолжал:
– «Граф де Ла Фер, – сказал он, – ты не мог спасти меня. Меня нельзя было спасти. Пусть я совершу святотатство, но последние слова будут обращены к тебе. Ради поддержки дела, которое я считал правым, я потерял престол своих предков и погубил наследие своих детей».
Карл II закрыл лицо руками, и слеза скатилась между его бледными худыми пальцами.
– «У меня остался миллион золотом, – рассказывал король. – Я зарыл его в подземелье Ньюкаслского замка, когда покидал этот город».
Карл поднял голову с такой скорбной радостью, которая могла бы вызвать слезы у всех, кто знал о его неисчислимых бедствиях.
– Миллион! – прошептал он.
– «Ты один знаешь об этих деньгах. Используй их, когда будет нужно, для блага моего старшего сына. А теперь, граф де Ла Фер, простись со мной!» – «Прощайте! Прощайте!» – вскричал я.
Карл II встал и подошел к окну охладить пылавшую голову.
Атос продолжал:
– Тогда король сказал: «Remember!» Это слово было обращено ко мне. Вы видите, ваше величество, я не забыл.
Король не мог сдержать волнения. Атос видел судорожное движение его плеч, слезы на его глазах и сам замолчал, подавленный воспоминаниями, которые пробудил в молодом короле.
Карл II величайшим усилием поборол рыдания, отошел от окна и сел возле Атоса.
– Ваше величество, – сказал Атос, – до сих пор я думал, что еще не настал час использовать эти деньги. Но, присматриваясь к событиям в Англии, я почувствовал, что час этот приближается. Завтра я собирался узнать, где вы скрываетесь, и ехать к вашему величеству. Вы сами явились ко мне. Это знак того, что с нами бог.
– Граф, – отвечал Карл голосом, дрожащим от сильного волнения, – вы мой ангел-хранитель, посланный богом. Вы – мой избавитель, присланный мне отцом из его могилы. Но уже десять лет междоусобная война разоряет мою родину. Она уничтожила многих людей, истерзала землю. Вероятно, в Англии уже нет этого золота, как в сердцах моих подданных – любви.
– Ваше величество, место, где король зарыл деньги, мне хорошо известно. И никто, я уверен, не мог найти их. Притом разве Ньюкаслский замок совершенно разрушен? Разве его разобрали по камням до – самого основания?
– Нет, он еще цел, но сейчас генерал Монк занял его и стоит в нем лагерем. Единственное место, где меня ждет помощь, где у меня есть средства, занято, как вы видите, моими врагами.
– Генерал Монк не мог найти сокровище, о котором я говорю вашему величеству.
– Допустим, что так. Но неужели я должен отдаться в руки Монка, чтобы воспользоваться сокровищем? Ах, вы видите, граф, надо отказаться от борьбы с судьбой. Она обрушивается на меня всякий раз, как я поднимаюсь.
Что я смогу сделать вдвоем с Парри, которого Монк уже один раз прогнал? Нет, граф, нет, покоримся этому последнему удару!
– А я, не могу ли я сделать попытку там, где вы и Парри бессильны?
– Вы, граф, вы?!
– Я поеду с вами, – отвечал Атос, кланяясь, – если это угодно вашему величеству.
– Ведь вы так счастливы здесь!
– Я не могу быть счастлив, пока на мне лежит неисполненный долг, а король, ваш отец, возложил на меня заботу о вашей судьбе и распоряжение его деньгами согласно его воле По первому знаку вашего величества я готов двинуться в путь.
– Ах, граф! – вскричал король, забывая этикет и бросаясь на шею к Атосу. – Вы живое доказательство, что есть на небесах бог, который посылает еще своих вестников несчастным, страждущим на земле.
Атос, взволнованный этим порывом молодого короля, почтительно поблагодарил его и, подойдя к окну, крикнул:
– Гримо, лошадей!
– Как! Вы хотите ехать сейчас же? – спросил король. – Ах, граф, вы удивительный человек!
– Ваше величество, – отвечал Атос, – для меня всего важнее служить вам. Притом же, – прибавил он с улыбкой, – эту привычку я приобрел давно, на службе у королевы, вашей тетки, и у короля, вашего отца. Как я могу отступить от нее в ту минуту, когда надо послужить вашему величеству?
– Что за человек! – прошептал король.
Потом, подумав, прибавил:
– Но, граф, я не могу подвергать вас таким тяжким лишениям, не имея никаких средств вознаградить вас за услуги.
– О, – сказал Атос с улыбкой, – ваше величество смеется надо мной. У вас целый миллион. Ах, если б у меня была половина этих денег, я давно бы уже завербовал целый полк. Но, к счастью, у меня есть еще немного золота и горстка фамильных брильянтов. Надеюсь, вашему величеству угодно будет разделить их с преданным слугой?
– Не со слугой, а с другом Согласен, граф, но с условием, что потом мои друг разделит со мной мое состояние.
– Ваше величество, – сказал Атос, отворяя ларец и вынимая из него деньги и драгоценности, – теперь мы богаты. По счастью, нас будет четверо против грабителей.
Радость окрасила румянцем бледные щеки Карла II. Он увидел, как Гримо, уже одетый по-дорожному, подвел двух лошадей к крыльцу дома.
– Блезуа, отдай это письмо виконту де Бражелону. Отвечай всем, что я уехал в Париж. Надзор за домом поручаю тебе.
Блезуа поклонился, простился с Гримо и отпер путешественниками ворота.
Глава 17
ИЩУТ АРАМИСА, А НАХОДЯТ ТОЛЬКО БАЗЕНА
Не прошло и двух часов с момента отъезда Атоса, направившегося на виду у Блезуа по дороге в Париж, как всадник на прекрасной пегой лошади остановился у ворот дома и звонким «Эй!» окликнул конюхов, толпившихся вместе с садовником около Блезуа, обычного поставщика всяких новостей. Услышав хорошо знакомый голос, Блезуа повернул голову и воскликнул:
– Господин д'Артаньян!.. Скорей бегите, отоприте ему ворота!
Человек восемь бросились к решетке и быстро, словно она была легкой, как перышко, отворили ее. Все низко поклонились д'Артаньяну, зная, что граф особенно ласково принимает этого друга, а такие вещи слуги всегда замечают.
– Ну, – начал д'Артаньян с любезной улыбкой, став на стремя, чтобы спрыгнуть с лошади, – где мой дорогой граф?
– Ах, сударь, какая неудача, – отвечал Блезуа, – и как будет досадно графу, когда он узнает, что вы приезжали! Граф, волею случая, уехал часа два тому назад.
Д'Артаньяна не смутило это известие.
– Хорошо, – сказал он, – я вижу, что ты все еще говоришь на самом чистом французском языке; ты дашь мне урок грамматики и красноречия, пока я буду ждать возвращения твоего господина.
– Это никак не выйдет, сударь, – возразил Блезуа. – Вам придется ждать слишком долго.
– Он не воротится сегодня?
– Ни завтра, ни послезавтра: граф отправился в далекое путешествие.
– Путешествие! – повторил д'Артаньян с удивлением. – Что за вздор ты мелешь?
– Это, сударь, сущая правда Граф поручил мне надзор за домом и прибавил: «Отвечай всем, что я поохал в Париж».
– А, он поехал в Париж! – воскликнул д'Артаньян. – Больше мне ничего не надо… С этого следовало начать, болтун!.. Он уехал часа два назад?..
– Так точно.
– Я быстро догоню его. Он один?
– Нет, сударь.
– Кто же с ним?
– Какой-то вельможа, которого я не знаю, да еще старик и наш Гримо.
– Они не могут мчаться так, как я… Прощай, я спешу.
– Не угодно ли вам, сударь, выслушать меня? – сказал Блезуа, удерживая лошадь за повод.
– Пожалуй, если ты бросишь свое краснобайство и будешь говорить побыстрее.
– Извольте, сударь. Мне кажется, что граф произнес слово Париж так, нарочно…
– Ого, – протянул д'Артаньян задумчиво.
– Да, сударь. Я уверен, что граф поехал не в Париж. Я готов в этом поклясться.
– Что заставляет тебя так думать?
– А вот что: господин Гримо всегда знает, куда направляется наш господин, и он обещал мне, в первый же раз, как они поедут в Париж, взять у меня немного денег, чтобы передать моей жене.
– Ах, вот что! У тебя есть жена?
– Со мною была жена, она местная, но господин нашел, что она слишком много болтает, и я отослал ее в Париж; иногда это стеснительно, но порою бывает даже приятно.
– Я понимаю, но договаривай, однако: значит, ты не думаешь, что граф уехал в Париж?
– Нет, сударь, ибо это означало бы, что Гримо но сдержал своего слова, нарушил клятву, а это невозможно.
– Это невозможно, – повторил д'Артаньян мечтательно, но с твердой уверенностью. – Хорошо, мой добрый Блезуа, благодарю тебя.
Блезуа поклонился.
– Слушай, Блезуа, ты знаешь, что я нелюбопытен…
Мне непременно нужно увидеться с твоим господином, не можешь ли ты… хотя бы (ты говоришь так хорошо), намекнуть. Скажи одно слово… Остальное я пойму, – Честью клянусь, сударь, не могу… Я решительно не знаю, куда поехал граф. Подслушивать у дверей я не привык, это у нас строго запрещено.
– Ах, мой друг, – отвечал д'Артаньян, – какое плохое начало для меня!
Знаешь ли ты, по крайней мере, когда граф воротится?
– Тоже не знаю.
– Вспомни, Блезуа, сделай усилие!
– Вы не верите моей искренности?.. Вы меня чувствительно обижаете!
– Черт бы побрал его позлащенный язык! – проворчал д'Артаньян. – Лучше бы встретить простого мужика, он сказал бы мне все, что нужно… Прощай!
– Имею честь, сударь, всенижайше вам кланяться.
«А, чтоб тебя! – подумал д'Артаньян. – Какой несносный болтун!»
Он в последний раз взглянул на красный дом, повернул лошадь и поехал с видом беззаботного человека. Доехав до конца стены, скрытый от всех посторонних взоров, он тяжело вздохнул и сказал:
– Обсудим положение. Неужели Атос был дома? Кет. Все эти лентяи, стоявшие сложа руки посреди двора, бегали бы как сумасшедшие, если б хозяин мог видеть их. Атос путешествует?.. Это непостижимо. Он ужасно любит таинственность. Вообще не такой человек нужен мне. Мне нужен ум хитрый, терпеливый. Мой герой живет в Мелюне, в знакомом церковном доме. Сорок пять лье! Четыре с половиной дня! Ну что ж, погода прекрасная, и я свободен. Проглотим это пространство.
Он пустил лошадь рысью по дороге в Париж. Через четыре дня он приехал в Мелюн, как и задумал.
Д'Артаньян имел обыкновение ни у кого не спрашивать дороги. Он всегда полагался на свою проницательность, которая никогда его не обманывала, на свой тридцатилетний опыт и старую привычку читать по внешнему виду зданий и лицам людей. В Мелюне д'Артаньян сразу разыскал церковный дом, красивое оштукатуренное здание из кирпича. Виноградные лозы вились вдоль труб, а на крыше виднелся высеченный из камня крест. Из залы, расположенной в нижнем этаже дома, доносился говор или, лучше сказать, гул голосов, похожий на писк птенцов, сидящих б гнезде под крылом матери. Один голос громко называл буквы азбуки. Другой, густой и певучий, бранил шалунов и поправлял ошибки учеников.
Д'Артаньян узнал этот голос. И так как окно было открыто, то он наклонился с лошади, раздвинул листья винограда и крикнул:
– Базен! Милый Базен, здравствуй!
Низенький толстяк, с плоским лицом, с коротко стриженными, – чтобы походить на тонзуру, – седыми волосами и в черной бархатной ермолке на голове, встал, услышав голос д'Артаньяна, впрочем, даже не встал, а, скорее, подпрыгнул, уронив табуретку. Ученики бросились поднимать ее, и между ними завязалась битва не хуже той, какую затеяли греки, чтобы отнять у троянцев тело Патрокла. Букварь и линейка тоже выпали из рук Базена.
– Вы здесь! – вскричал он. – Вы, господин д'Артаньян?!
– Да, это я. Где Арамис… то бишь шевалье д'Эрбле?.. Ах, опять ошибся! Где господин главный викарий?
– Сударь, – отвечал Базен с достоинством, – его преосвященство в своей епархии.
– Что такое? – сказал д'Артаньян. – Так он епископ?
– Откуда вы явились, что не знаете этого? – перебил Базен довольно непочтительно.
– Любезный Базен, мы, язычники, люди военные, знаем только, когда кого-нибудь производят в полковники, генералы или фельдмаршалы; но о епископах и папе, черт меня побери, вести до нас доходят только тогда, когда три четверти мира знает об этом!
– Шш! Шш! – сказал Базен, вытаращив глаза. – Не портите мне детей, которым я стараюсь внушить добрые нравы.
Дети действительно оглядывали д'Артаньяна и любовались его лошадью, длинной шпагой, шпорами и воинственным видом. Они особенно удивлялись его громкому голосу, и когда он произнес свое любимое словцо, вся школа закричала: «Черт побери! – со страшным хохотом, визгом и топаньем. Мушкетер усмехнулся, а старый учитель совсем потерял голову.
– Да замолчите ли вы, шалуны! – закричал он. – Ах, господин Д'Артаньян, вот вы приехали, и прощай мои добрые нравы!.. Как всегда, вместе с вами приходит беспорядок!.. Просто столпотворение вавилонское!.. Ах, такие несносные мальчишки!
Достопочтенный Базен стал раздавать направо и налево затрещины, от которых ученики его принялись кривить еще громче, только другими голосами.
– А где епархия Арамиса? – спросил Д'Артаньян.
– Его преосвященство Рене состоит епископом в Ванне.
– Кто выхлопотал ему это место?
– Наш сосед, господин суперинтендант финансов.
– Кто? Господин Фуке?
– Конечно, он.
– Так Арамис с ним в дружбе?
– Господин епископ каждое воскресенье говорил проповедь в капелле господина суперинтенданта в Во; и потом они вместе ходили на охоту.
– Вот как!
– И господин епископ часто работал над своими нотациями… то есть я хотел сказать – над своими проповедями, вместе с суперинтендантом.
– Так он стихами, что ли, проповедует, сей достойный епископ?
– Сударь, не шутите над религией, ради бога!
– Ладно, Базен, ладно. Так что Арамис в Ванне?
– В Ванне, в Бретани.
– Ты скрытен, Базен, это неправда.
– Но, сударь, ведь священнический дом пустует.
– Он прав, – промолвил Д'Артаньян, глядя на дом, вид которого говорил об отсутствии хозяина.
– Но монсеньер должен был написать вам о своем посвящении.
– А давно он посвящен?
– Уже месяц.
– Ну, так времени прошло немного. Я не мог еще понадобиться Арамису.
А почему ты не поехал с ним, Базен?
– Нельзя, сударь, у меня здесь дело.
– Азбука?
– И мои прихожане.
– Как! Ты исповедуешь, ты аббат?
– Почти. Таково мое призвание.
– А ты прошел предварительные ступени?
– О, – сказал Базен с апломбом, – теперь, когда мой господин назначен епископом, мне в этом нет надобности.
И он самодовольно потер руки.
«Решительно, – подумал д'Артаньян, – с этим человеком ничего не поделаешь».
– Вели дать мне поесть, Базен.
– С удовольствием, сударь.
– Цыпленка, бульон и бутылку вина.
– Сегодня суббота, день постный, – заме! ил Базен.
– Мне разрешено, – возразил д'Артаньян.
Базен посмотрел на него с сомнением.
– Ах ты, лицемер! – закричал д'Артаньян. – Так ты, слуга Арамиса, надеешься получить позволение совершать злодеяния, не пройдя предварительных ступеней, а мне, его другу, не разрешено даже поесть скоромного в субботу? Базен, будь со мною любезен, или, клянусь богом, я пожалуюсь королю, и ты навсегда лишишься права исповедовать. Ты знаешь, что король утверждает епископов? Король на моей стороне; значит, я сильнее вас.
Базен двусмысленно улыбнулся.
– О, на нашей стороне господин суперинтендант!
– Так ты издеваешься над королем?
Базен ничего не ответил, но улыбка его была довольно красноречива.
– Давай ужинать! – попросил д'Артаньян. – Скоро семь часов.
Базен обернулся и приказал старшему ученику пойти к кухарке. Тем временем д'Артаньян занялся осмотром дома.
– Ну, – сказал он пренебрежительно, – господин епископ живет неважно.
– У него есть замок в Во, – молвил Базен.
– Который, может быть, стоит Лувра? – спросил мушкетер с насмешкой.
– Он гораздо лучше, – ответил Базен хладнокровно.
– Вот как? – ответил д'Артаньян.
Может быть, он стал бы спорить и отстаивать превосходство Лувра. Но тут он заметил, что лошадь его все еще стоит на привязи у ворот.
– Черт возьми! – сказал он. – Вели-ка позаботиться о моей лошади. У твоего господина, верно, нет такого коня.
Базен искоса взглянул на лошадь и произнес:
– Господин суперинтендант пожаловал нам четырех лошадей из своей конюшни, и каждая из них стоит четырех таких, как ваша.
Кровь бросилась в лицо д'Артаньяну. У него зачесались руки. Он посмотрел на голову Базена, обдумывая, куда хватить кулаком Но вспышка эта тотчас же прошла, д'Артаньян успокоился и усмехнулся:
– Черт возьми! Я хорошо сделал, что оставил королевскую службу. А скажи-ка мне, любезный Базен, сколько мушкетеров у господина суперинтенданта?
– На свои деньги он купит всех, сколько их есть во Франции, – отвечал Базен, закрывая книгу и выпроваживая учеников из залы ударами линейки.
– Черт возьми! – сказал д'Артаньян в последний раз.
Тут ему доложили, что ужин готов. Он пошел за кухаркой, которая провела его в столовую, где ожидал накрытый стол.
Д'Артаньян сел за стол и решительно атаковал жаркое. «Мне кажется, думал он, запуская зубы в цыпленка, которого, видимо, забыли откормить, – что я напрасно не поступил в свое время на службу к этому господину. Суперинтендант, должно быть, могущественный вельможа. Право же, живя при дворе, мы ровно ничего не знаем. Лучи солнца мешают нам видеть крупные звезды; а они такие же солнца, только немного подальше от земли, вот и вся разница».
Д'Артаньян любил, для своего удовольствия и пользы, заставлять людей говорить о предметах, занимавших его. Поэтому он всячески стал тормошить Базена, но тщетно: от державшегося настороженно Базена ничего не удалось добиться, кроме однообразных и преувеличенных похвал суперинтенданту финансов. С досады д'Артаньян тотчас по окончании ужина попросил, чтобы ему указали место для ночлега. Базен ввел д'Артаньяна в неуютную комнату, где он увидел скверную постель. Но мушкетер был нетребователен. Базен заявил ему, что Арамис взял с собою ключи от остальных комнат. Это нисколько не удивило д'Артаньяна, так как он знал, что Арамис часто прячет у себя вещи, которые никто не должен видеть. Поэтому д'Артаньян так же решительно атаковал жесткую постель, как раньше жесткого цыпленка. Ему не меньше хотелось спать, чем прежде есть, и потому он заснул так же быстро, как обглодал цыплячьи косточки.
Выйдя в отставку, д'Артаньян дал себе слово, что будет теперь спать так же крепко, как прежде чутко; хотя он дал себе это обещание от души и с твердым намерением неукоснительно исполнить его, однако же вскоре после полуночи его разбудил стук экипажей и топот коней… Внезапно свет проник в его комнату. В одной рубашке он соскочил с постели и подбежал к окну.
«Неужели король решил вернуться? – подумал он, протирая глаза. – Такая свита может сопровождать только короля…»
– Да здравствует господин суперинтендант! – кричал или, лучше сказать, вопил кто-то в окне нижнего этажа.
Д'Артаньян узнал голос Базена. Базен орал изо всех сил, одной рукой размахивая платком, в другой держа свечу.
Перед глазами д'Артаньяна в окне первой кареты промелькнуло лицо блестящего вельможи. В то же время в карете раздался громкий хохот, вероятно, относившийся к странной фигуре Базена. Свита тоже хохотала.
– Я должен был догадаться, что это не король, – сказал д'Артаньян. Никто так от души не смеется, когда проезжает его величество.
– Эй, Базен! – закричал он своему соседу, который высунулся из окна, чтобы подольше видеть карету. – Кто это такой?
– Господин Фуке, – отвечал Базен важно.
– А все эти люди?
– Двор господина Фуке.
– Ого! – пробормотал д'Артаньян. – Что сказал бы Мазарини, если б слышал это?
И он снова лег в раздумье, спрашивая себя, каким образом случается, что Арамису всегда покровительствует самый могущественный в королевстве вельможа.
«Неужели он счастливее меня? Или я глупее его?.. Эх!..»
Словом «эх» д'Артаньян, научившись мудрости, оканчивал теперь каждую свою мысль и фразу. Прежде он говаривал: «черт возьми!», похожее на удар шпор. Теперь он состарился и шептал только философское «эх», служившее уздой для всех страстей.
Глава 18
Д'АРТАНЬЯН ИЩЕТ ПОРТОСА, А НАХОДИТ ТОЛЬКО МУШКЕТОНА
Когда д'Артаньян убедился, что господина главного викария д'Эрбле нет дома и что его нельзя найти ни в Мелюне, ни в окрестностях, он расстался с Базеном без особого сожаления и лишь искоса взглянул на великолепный замок Во, начинавший уже гордиться тем величием, которое впоследствии послужило причиной его падения.
Кусая губы, как человек, полный подозрений и недоверия, он сказал, пришпорив свою пегую лошадь:
– Ну, верно, в Пьерфоне я найду человека получше и сундук пополнее. А мне только этого и надо, потому что у меня возникла одна идея.
Не станем передавать читателю прозаических подробностей путешествия д'Артаньяна, прибывшего в Пьерфон лишь на третий день. Д'Артаньян ехал через Нантейль-ле-Одуан и Крепи. Еще издалека он увидел замок Людовика Орлеанского, который, став достоянием короны, охранялся старым привратником. Это был один из тех волшебных средневековых замков, обнесенных стеною толщиной в двадцать футов, с башнями высотой в сто.
Д'Артаньян проехал вдоль стен замка, взглядом измерил его башни и спустился в долину. Вдалеке возвышался замок Портоса, расположенный над большим прудом и прилегавший к великолепному лесу. Это был тот же замок, который мы уже имели удовольствие описать нашим читателям; так что сейчас мы ограничимся тем, что лишь укажем на него.
назад<<< 1 . . . 10 . . . 54 >>>далее