Останавливать ее никто не решался. Ее мать часто приходила в учительскую пожаловаться на то, что у девочки слабое здоровье. Отец крупно помогал ее классу во всех мероприятиях, где требовались деньги, – будь то покупка телевизора, видео, ремонт… «Больная, да еще блатная» – это иногда неслось Тане в спину. Она не оборачивалась. Ей было на всех наплевать. Она бы ушла из школы совсем, если бы мать не устраивала ей истерик. Та мечтала, чтобы дочка обязательно доучилась до победного конца. И вот Таня впервые задержалась после уроков. По собственной ?воле.

Наконец Макс обратил на нее внимание. Он крикнул ей через головы отличниц:

– Есть вопросы?

– Есть! – громко откликнулась Таня.

– Хорошо, сейчас… – Он быстро выпроводил девчонок. Те ушли неохотно, завистливо оглядываясь на «эту Гамбарян, которая везде без мыла влезет». Они с Максом остались одни. Таня встала и подошла к учительскому столу:

– А то, что я писала, правда имеет какой-то смысл?

– Может, поговорим на другом уроке? – предложил он. Было видно, что девчонки успели задурить ему голову. – Я как раз все прочитаю.

– Нет, мне нужно знать сейчас. А то я заберу свой листок.

– Ты хочешь поставить себя в исключительное положение? – спросил он с почти незаметной улыбкой.

Таня резко ответила:

– Я и так в исключительном положении. Я лечилась у психиатра, и меня не вылечили. Об этом тут никто не знает. И я не хочу, чтобы они узнали. Меня и так ненавидят.

Макс замер, но тут же снова заулыбался. На этот раз довольно приветливо:

– Ты этого стыдишься? Напрасно. Многим людям не мешает подлечиться у психиатра, но не все решаются пойти к такому врачу. Вот именно, как ты говоришь – они стыдятся. А что ты написала? Хочешь, чтобы мы посмотрели это сейчас?

Он достал из папки стопку измятых листков разного формата и принялся их разбирать:

– Твоя фамилия?

– Гамбарян. Меня зовут Таня.

– Вот, нашел. Давай посмотрим.

Он углубился в чтение. Таня села перед ним на кран стола и заболтала в воздухе ногами. Она внимательно рассматривала его галстук, пока он читал. Дождавшись, когда Макс поднимет глаза от листка, она небрежно спросила:

– Ну, разве это не дурдом?

– Почему же дурдом, – удивился он. – Это интересно. Кажется, тебе удалось раскрепоститься. Что для тебя значит серая кошка? У тебя была серая кошка?

– Никогда в жизни. Ни кошки, ни собаки. Мне боялись их заводить.

И она честно рассказала ему историю, которая произошла много лет назад в Ереване. Макс слушал очень терпеливо и ничем не проявил своих чувств. Девушка рассказывала очень подробно, даже с излишними подробностями о том, как пищали умирающие котята, как сипела их мать, когда она ударяла ей в живот ногой… Она сделала все, чтобы увидеть на лице учителя отвращение. Тогда бы она расхохоталась и сказала, что все выдумала, что он идиот, если считает, что может так просто залезть в чужую душу. Но он слушал очень спокойно, и она почти пришла в отчаяние. Когда Таня закончила рассказ, он кивнул:

– Будем продолжать. Тут говорится еще о Маше. Маша – это твоя…

– Это я!

– Постой, – он слегка занервничал. Наверное, ему казалось, что ехидная ученица от нечего делать его разыгрывает. – Ты сказала, что тебя зовут Таня?

– Это я так себя зову, – отрезала она. – Потому что ненавижу свое имя. Маша. Машутка. – Девушка скривила губы. – Вам самому не противно?

– Ничуть. И ты говоришь, что тебя лечили?

– Ага! – энергично кивнула она. – Велели пить бром, принимать ванны и прочее. Короче – полная муть. Я и не лечилась.

Макс посмотрел на часы и, видно, принял какое-то решение. Он попросил Таню помочь ему собрать разбросанные по столу работы. Принял у нее папку и двинулся к выходу. Он не прощался с ней, и это вселяло в нее некоторую надежду. Так, как будто врозь, а на самом деле вместе, они вышли за ворота школы. Только тогда он снова обратился к ней:

– Ты живешь далеко?

– Здесь рядом. А вы?

Он жил на Солянке. Таня ахнула:

– Вот здорово! Вы, наверное, слышите куранты?

– Только по ночам, когда нет движения, – рассмеялся он. – И не завидуй мне. Это коммуналка. Правда, там две большие комнаты.

– Вы живете один? – Таня шла в ногу с ним, довольно расхлябанным шагом. Но это было от смущения. Он ей очень нравился. Больше, чем кто-либо другой. Если учесть, что она вообще мало на кого обращала внимание, то можно было считать, что Максу очень повезло. Он заявил, что живет не один, и больше ничего пояснять не стал.

– Вы живете с женщиной, – небрежно бросила Таня. – Не стесняйтесь меня, все нормально. Постойте-ка, я сейчас.

Она достала из сумки сигареты, закурила и предложила закурить Максу. Тот поморщился:

– Тебе очень хочется казаться взрослой? Таня, давай-ка по домам. Я устал.

– Я и есть взрослая, – усмехнулась она. – Чего вы переживаете? Мы же не в школе. Да и школу я закончу через два месяца. На мне нет формы. Вы что – думаете, всякий может на глаз определить, что я ученица, а вы учитель?

Он пожал плечами. Таня в тот день была одета в новенькие голубые джинсы, дорогие кроссовки и красный свитер из пушистой шерсти. Девушка была права – она казалась совсем взрослой. Ее лицо с неправильными, вызывающими чертами казалось взрослым лет с четырнадцати. А фигура и подавно была женской. И со всем этим – с ее полной грудью, крашеными губами, дымящейся сигаретой – очень не вязался детский голос, которым она вдруг спросила:

– По-вашему, я нормальная?

Макс растерянно хмыкнул.

– Вы не отвечаете, – угрюмо сказала девушка. – Значит, вы считаете, что избить кошку могла только ненормальная?

– Ты так ненавидишь кошек?

– Я их боюсь, – она вздрогнула и вдруг взяла его под руку.

– Ты их боишься с тех пор, как избила ту кошку, или это было и раньше?

– Не помню. Ничего не помню. Но с тех пор я точно их боюсь. И я скажу вам правду. Мне очень трудно жить. По мне не скажешь, да?

Макс поколебался. Взглянул ей в лицо. Она смотрела на него с доверчивым ожиданием. Наконец он предложил поехать к нему и выпить кофе. И она приняла это предложение так спокойно, будто всю жизнь только и ездила к полузнакомым мужчинам. На самом деле он был первым.

Он стал ее первым мужчиной через две недели. Это случилось у него, на Солянке, в одной из тех больших комнат, которыми он так гордился. Женщину, с которой жил Макс, Таня никогда не видела. Та до вечера сидела в Ленинской библиотеке, а когда приходила домой – кофейные чашки были вымыты, кровать застелена, а соседи ничего ей не говорили. К Максу иногда приходили ученицы, которых он готовил в университет на психфак. К этому все привыкли. Они были знакомы всего ничего, а он уже знал о Тане больше, чем родная мать, и уж тем более больше отца. Он делал то, чего никто не делал для Тани раньше. Он говорил с нею, он ее слушал. Он заставлял ее вспоминать то, что вызывало у нее слезы, глухие рыдания, приступы ненависти – к нему, к себе, ко всем на свете. Он заставил ее вспомнить то, что она забыла, о чем не желала вспоминать никогда.

– Я теперь понимаю… – всхлипывала она, лежа на диване с закрытыми глазами. Макс сидел рядом на стуле. Кончился очередной сеанс. – Не знаю, сколько мне было лет, но он бил маму ногами в живот. Я помню – она упала на пол, а он бил ее ботинками. То левой ногой, то правой. Я была рядом, и я молчала. Наверное, он был пьян. Наверное, папа был пьян.

Она повторила это несколько раз, пока сама не поняла, что ее заносит. Тогда Таня замолчала. Макс зашевелился и дал ей носовой платок. Она взяла его, но слезы вытирать не стала.

– Почему ты молчала? – спросил он.

– Я боялась… Боялась сделать хуже.

– Ты боялась, что тебя тоже побьют?

– Нет. Мне на это плевать. Он иногда меня бил, но не больно.

– Ногами?

Она покачала головой и наконец вытерла слезы. Сказала, что любила отца, всегда любила его больше, чем маму. Потому что он был таким веселым, умел с нею играть, и любил ее, по-настоящему любил.

– Сейчас я вспомнила, как он избивал мать, и мне не верится… Не верю, что это был он. Но это было именно так.

– Ты не видишь ничего общего между своей матерью и той кошкой? – тихо спросил Макс.

Она замерла. Потом резко села: – Ты считаешь, что…

– Я считаю, что ты выступила в роли отца. Кошка олицетворяла для тебя мать. Ты била ее ногами. Тебя подтолкнуло к этому много обстоятельств сразу. Ты была оторвана от дома и злилась за это… На кого?

– На… – она запнулась. – На маму.

– Почему на маму?

– Я… Не знаю. Ведь это была родня папы… Должно быть все наоборот.

Макс взял у нее платок и сам вытер ей лицо. Таня все еще плакала, сама того не замечая.

– Ты любила отца, вспомни, ты мне много раз это повторяла. Он очень много для тебя значил. Ты могла ревновать свою мать за то, что она прогоняет тебя так далеко, в Ереван, хотя тебя туда отправил отец. Но ты считала, что тебя вытесняют, хотят отнять у тебя отцовскую любовь.

Таня молчала и бессмысленно разглядывала свои голые колени. Наступил май, и она приходила к Максу в шортах. Девушка пожала плечами – ее излюбленный жест. Потом заметила:

– Но ведь я и мать люблю. Правда!

– Одно другому не мешает. Тогда ты за себя не отвечала. Ты была одна, одна среди незнакомых людей. Собака первой бросилась на кошку. Она дала второй толчок. Ревность дала первый. Ты ударила кошку и… Что ты почувствовала?

– Облегчение, – автоматически ответила Таня. И, задумавшись, продолжала: – Наслаждение. Радость. О, боже, я как будто опьянела от счастья! Я так хотела, чтобы собака сожрала котят! Макс, как же так? Ведь если все разложить по полочкам, как ты делаешь, то котята – это ведь дети, то есть – я? Я хотела, чтобы меня сожрали?!

– Ты хотела отомстить матери, и ты это сделал;. Ладно, вставай, – Макс тряхнул ее за плечи. Он видел, что девушка вконец обессилела от слез и воспоминаний. – Тебе не стоит увлекаться этими мыслями. Возможно, с тех пор ты считаешь, что чем-то виновата перед матерью. Но ты не виновата. И она не отнимала у тебя отца. Запомни это.

Она была готова запомнить все, что он говорит. Впервые в жизни она кому-то верила так безусловно. И уже сама не знала, зачем ходит на Солянку? Ради сеансов психоанализа, которые становились все более краткими? Ради его объятий, которые становились все более длительными и жаркими? Макс больше не приходил к ней в школу. Учительница переболела и вышла на занятия. Ее предметом совсем перестали интересоваться. Во-первых, она и в подметки не годилась Максу. Во-вторых, на носу были экзамены на аттестат зрелости. Пожалуй, одна Таня из всего класса совершенно не переживала по поводу экзаменов. Ей было безразлично, какой у нее получится аттестат. Разрешили выдавать аттестаты с неудовлетворительными оценками, так что она была спокойна.

Единственное, о чем она думала, был Макс. Это его имя она выводила на оборотной стороне всех тетрадей. О нем думала, уставившись пустым взглядом на доску. Обязательно звонила ему утром, отправляясь в школу: «Позовите Макса. Привет, солнышко, ты встал?» Звонила ему вечером, ложась спать, даже если они расстались час назад: «Позовите Макса… Макс, я умираю, я соскучилась, я люблю тебя. А ты будешь спать с той грымзой?» Произнося последние слова, она пыталась шутить, но на сердце было тяжело. «Грымзу» она видела только на маленькой цветной фотографии, которая стояла на полочке в одной из комнат Макса. У этой девицы были длинные русые волосы, ничем не примечательная внешность, кроткие серые глаза. В сущности, она не была похожа на «грымзу», но Таня ее иначе не называла. Она и думать не могла, что вскоре им предстоит встретиться лицом к лицу. Макс уверял, что застрахован от такой неприятной возможности. Все вышло совершенно случайно. Его сожительница пораньше вернулась из библиотеки – там выдался короткий день. Таня опомнилась только тогда, когда дверь в комнату распахнулась, и на пороге возникла высокая девица в очках. Макс ничуть не смутился. Он повернулся вместе со стулом и шикнул на вошедшую:

– Я занимаюсь!

Таня с замиранием сердца ждала продолжения. Но грымза безропотно ушла в другую комнату.

– Иди домой, – спокойно сказал Макс. – Я тебе позвоню, когда будет время.

Он не позвонил ни назавтра, ни через два дня… Таня ждала неделю. Встреча с его сожительницей потрясла девушку. Значит, все может быть так просто? Ни ревности, ни скандалов? А может, «грымза» уверена, что ее ни на кого не променяют? Таня не выдержала и позвонила Максу сама. Его не оказалось дома. Его не было дома целую неделю. Таня сдавала экзамены, как в тумане. Не помнила ни вопросов, ни ответов. И звонила Максу каждый день. Его не было. Или же его просто не звали к телефону. Стояла страшная жара. Таня часто вспоминала тот июнь. От жары и перенапряжения ее часто тошнило. Она часами лежала в своей комнате с мокрым полотенцем на голове. Пила воду и снова бежала в туалет. Есть она почти перестала. Под глазами появились черные пятна. Таня похудела, и сама себе казалась уродливой, жалкой, непривлекательной. Макса она не видела уже почти месяц.

Наконец она не выдержала и поехала на Солянку без приглашения. Нажала кнопку звонка на знакомой двухстворчатой двери. Ей открыли сразу – знакомый мальчик, из угловой комнаты.

– Макс дома? – она без спроса переступила порог.

Мальчик странно на нее взглянул. Сказал, что Макс дома, где же ему быть в такое время. Таня быстро подошла к его двери и без стука открыла ее. Она сразу увидела Макса. Он сидел за письменным столом, спиной к двери, и что-то писал. Она на цыпочках подошла и положила руки ему на плечи. Улыбнулась его испугу, хотя ей хотелось плакать. Поцеловала Макса в шею. Сказала, что она дрянь, жуткая надоеда, но что делать, она больше не может без него жить. Тогда Таня впервые сказала, что любит его. Больше ей не приходилось этого говорить никому и никогда.

– Погоди, – Макс смущенно освободился от ее объятий, снял очки. Таня тут же нацепила их себе на нос и рассмеялась:

– Я тебя не вижу! Я тебя не вижу уже месяц!

Из-под стекол побежали слезы. Она больше не могла сдерживаться. Сорвала очки, попыталась обнять Макса. Тот резко высвободился и встал. Таня слушала, как он говорит, расхаживая по комнате, описывая круги и не приближаясь к ней. Макс говорил, что он сам виноват, что совместил психоанализ с сексом. Что это грубое нарушение всех правил. Что Таня не должна себя обманывать. Он – только отдушина для ее подавленных страстей. Она его не любит, это иллюзия. Не будь он психологом – она бы в его сторону не взглянула. И опять повторял, что он дурак. Таня не выдержала. Она задрала юбку и показала ему черную буковку под самой линией трусов:

– Видишь, Макс? Это в честь тебя. Это значит – я твоя собственность.

– Что это за гадость… – потрясение протянул он. – Что за дешевый романтизм?! Господи, какой же ты еще ребенок! Ты понимаешь, что эту дрянь почти невозможно удалить?! Зачем ты это сделала?!

Таня растерянно опустила подол юбки. Она сделала эту татуировку в новом, только что открывшемся салоне. Эта мысль пришла ей в голову совершенно стихийно и показалась замечательной. Макс нервно засмеялся и сказал, что так больше нельзя. Он во всем виноват, но Таня тоже должна понимать, что он не железный. Она так соблазняла его… Да, она в его вкусе, спору нет. Но не может же она всерьез думать, что у них есть общие интересы, доверие, любовь, наконец… Они слишком разные!

Таня сделала шаг к двери. Нашла в себе силы сказать, что зашла по дороге и ей уже пора. Услышала, как он бормочет ей в спину:

– Если будут еще проблемы, приходи…

Она повернулась и сказала, что совершенно самостоятельно, без его помощи, вспомнила, откуда взялось это ее имя – «Таня». Пояснила, что так звали любовницу отца. Один раз он привел эту Таню в дом и спал с нею в соседней комнате. А она с матерью лежала за стеной и все-все слышала.

– Я, наверное, назвала себя так, чтобы больше нравиться папе? – спросила Таня.

Макс сказал, что очень может быть, и посмотрел на часы. Она ушла.

Обнаружив беременность, девушка не стала ему звонить. Она вышла замуж, развелась, переехала в отдельную квартиру. Все это Таня выполняла механически, совершенно бездумно. Ей казалось, что жизнь кончается. Во всяком случае, самое хорошее уже позади. Аборт она сделала, когда было почти поздно. Назло Максу, назло самой себе, назло всем, кто заранее жалел одинокую молодую мать. Таня сама себе признавалась, что, пожалуй, с тех пор она все делала назло – даже жила назло. Максу она звонила редко. Позвонила, чтобы сообщить, что убила их общего ребенка. Потом звонила раз в два-три месяца, расспрашивала, как он живет, не женился ли, не собирается ли переезжать. И каждый раз он отвечал ей все неприветливей. Макс никогда не приглашал ее в гости, но она сама заезжала к нему раз десять за эти три года. Таня делала это для того, чтобы он увидел, насколько она изменилась. Как она элегантно одета, какие у нее украшения, какая машина… А он был прежним – симпатичным, похожим на мальчишку, и немного не от мира сего. В последние полгода ее звонки и визиты участились. Она чувствовала себя плохо. Все хуже и хуже. Ей было страшно, и Таню не покидало чувство, что она запуталась. Особенно она надоела Максу звонками в последние две недели. Это была самое страшное время, самое темное и непонятное. В глубине души она всегда знала, что бросится к нему, когда станет совсем невыносимо. И вот она была здесь. Конечно, он был ей совсем не рад. Но сейчас она лежала в теплой ванне и чувствовала, что начинает дремать.

 

ГЛАВА 20

 

Прошло два дня. Никаких известий от Тани не поступило. Андрей старался не выходить из дома, чтобы не пропустить телефонный звонок. Но звонили ему редко. Пару раз дал о себе знать отец. Он был почти невменяем, но все же пытался проявить заботу о сыне. Один раз позвонил Рамиль – совсем неожиданно. Он попросил побыстрее забрать со стоянки «Форд», из-за которого ему уже намылили шею. Он боялся, что машину поставили на вечный прикол, как крейсер «Аврору». Андрей связался с Евгенией Ивановной и признался, что ключи он потерял при очень грустных обстоятельствах. Но женщина даже не обругала его – так она была угнетена тем, что случилось с дочерью. Только через адвоката ей удалось узнать, что Лена по-прежнему находится в больнице. И кажется, больна она серьезно.

И Андрей решил действовать. Ждать было бесполезно – это он уже понял. По своей инициативе Таня не выйдет из убежища. Утром третьего дня он оделся в старые джинсы, накинул ветровку, захватил денег и отправился на Ярославский вокзал. Там он сел на электричку, идущую через тот городок, который был ему нужен. Название этого городка и координаты дачного поселка, где он побывал с Надеждой Владимировной, Андрей выяснил тогда же, на обратном пути, когда ловил машину. Через два часа он был на месте. В городке он взял такси, и оно доставило его прямо к воротам заброшенной дачи.

Андрей расплатился и отпустил машину. У него мелькнула мысль попросить шофера подождать – пусть будет хоть какой-то путь к отступлению. Но он не мог предположить, сколько здесь пробудет.

На участке все было как прежде. Заросшая дорожка к дому, сорняки по колено, скрипучая веранда… Андрей попробовал толкнуть дверь в комнату – она не поддалась. Все двери были заперты. Он обогнул дом и вышел на ту сторону участка, которую перекапывал в тот злополучный день. И первое, что он увидел, – это засыпанную яму. Точнее, от ямы не осталось и следа, и даже предположить было нельзя, что в этом месте копали. Следов костра тоже не было. Не было ничего. Утоптанная земля, слегка забросанная пересохшей травой, камешки, песок. Андрей нажал ногой на то место, где было кострище. Земля слегка пружинила, в остальных местах она была куда тверже. Значит, он не ошибся. Именно здесь он выкопал труп. И вот эту яму тщательно засыпали и даже попытались замаскировать. Он прошелся вдоль ограды. То же самое – все ямы тщательно засыпаны. Одну из них он даже не смог найти – как-никак прошло немало времени… И больше никаких следов на участке не оказалось.

Андрей задумался. Если тут поработала милиция, то к чему так тщательно скрывать места, где копались ямы? Это могли сделать только те, кто увез труп. Эти же люди постарались уничтожить все признаки раскопок. Дом был заперт, но не опечатан. Тишина, безлюдье, палящее солнце. На миг ему показалось, что все случившееся было сном. Но он тут же опомнился и велел себе не сходить с ума. «Если это сделала Надежда Владимировна с очередным наемником, значит, она не заявила в милицию. Почему же? Почему она обращалась к частному детективу без лицензии, когда речь шла об исчезновении близкого родственника? Разве так поступают нормальные и не очень богатые люди? Значит, у нее были веские причины скрыть эту смерть». Эта странная клиентка была единственной ниточкой, которая протягивалась к Тане. Андрей знал, что у девицы был большой аппетит к деньгам. И если Таня не откликнулась на его послание, то может, к посланию денежной клиентки она отнесется лучше?

С соседнего участка доносились странные звуки. То ли курлыканье, то ли гоготанье. Андрей прислушался и удивился: «Неужели кто-то держит гусей?» Он вернулся к калитке и вышел на улицу. Граница между двумя дачами была очень резкой. У Надежды Владимировны участок был огорожен серым штакетником, кое-где обвалившимся. Соседний участок был обнесен столбами с колючей проволокой. За проволокой виднелись кусты крыжовника – такие же колючие. Андрей прошел вдоль ограды и наконец нашел калитку. Она была заперта изнутри только на щеколду. Среди яблонь виднелся дом – не чета соседней развалюхе. Первый этаж каменный, второй – деревянный. Под верандой тянулась полоска садовых цветов. Участок был расчерчен на грядки, как по линейке. С первого взгляда становилось ясно, что здесь живут рачительные хозяева.

Андрей крикнул:

– Кто-нибудь есть? Можно войти?

Ему ответила только маленькая рыжая собачка. Она выскочила из-под крыльца и звонко залаяла, натягивая короткую цепь. Это успокоило Андрея. Он открыл щеколду и без разрешения прошел на участок. Чем ближе он подходил к дому, тем яснее доносились аппетитные запахи из кухни. Судя по всему, там пекли пироги. Подойдя на безопасное расстояние – шавка еще не могла до него дотянуться – Андрей снова окликнул хозяев. На этот раз ему повезло – на веранду выскочила худющая женщина с изумленными, замороченными глазами. Голова у нее была повязана голубой косынкой, загорелые руки перепачканы мукой.

– Извините, – Андрей опасливо подошел поближе. – Я зашел к вашим соседям, а их нет. Можно…

Он не успел договорить. Женщина отряхнула руки, сорвала с головы косынку и затараторила:

– А их вообще нет и не будет, они брата хоронят, тетка в больнице, а дача вообще не их, а теткина, но теперь уж, наверное, они ее получат, а вы что – знакомый, тогда езжайте к ним в город!

– Хоронят брата? – перебил ее Андрей. – Это Бориса, что ли?

– Бориса, Бориса! – Женщина взмахнула косынкой. – Нашли его бедного, рядом с домом, скинули его какие-то сволочи в овраг, говорят, идет следствие, а что оно там найдет, это следствие, когда людей убивают, как хотят, жить страшно, особенно зимой, когда мы тут одни, никого нет, как в степи! А вы кто?

– Я друг Бориса и Нади, – быстро сказал Андрей. – Вот беда… А можно узнать Надин адрес и телефон? Телефон у меня куда-то пропал…

Он говорил правду. Телефон Надежды Владимировны пропал вместе с его записной книжкой. Женщина быстро сказала, что ее зовут Галя, что Стас – ее муж, как раз собирается в Москву, и что Стас может подвезти… Как его зовут? Андрей? Стас подвезет Андрея прямо до Надиного дома, он хочет отвезти ей на поминки кое-какие дачные закрутки – это всегда пригодится, а ведь у Нади своих запасов нет.

На такую удачу Андрей даже не рассчитывал. Женщина пригласила его пройти в кухню, налила чашку чая, сунула тарелку с пирожками и унеслась за блокнотом. Продиктовала ему адрес и телефон Нади, просила передать ей искренние соболезнования и, между делом, шепнула Андрею:

– Вы там Наде по-дружески намекните, что дачу-то надо продавать.

– Кому? – удивился Андрей. У него мелькнула мысль, что Галя что-то знает о трупе.

Но она так чистосердечно затараторила, что земля который год пропадает, жалко смотреть, и скоро грядки будет не вскопать из-за сорняков, и тут нужен хозяин, как ее Стас… Он понял – эта женщина ничего не знает. И сам не знал – радоваться этому или нет? Значит, Надежда Владимировна умудрилась скрыть место, где нашла тело брата. И каким-то образом подкинула труп в другое место. Сделать это в одиночку она никак не могла. Кто же ей помог?

…Стае оказался полной противоположностью своей жены. Он был до того неразговорчив, что у Андрея появилось чувство, что он чем-то обидел этого человека. Только, подъезжая к дому Надежды Владимировны, Стас соизволил высказать ту же просьбу, что и его жена. Он спросил Андрея, хорошо ли он знаком с Надей? Когда узнал, что они знакомы довольно близко, попросил поговорить насчет продажи дачи.

– Тетка совсем плохая, а Надя все унаследует, – сказал он, останавливая машину у подъезда. – Все равно она не будет заниматься землей. Я уж вижу. И она не такая, и Саша не такой.

Андрей помог ему выгрузить из багажника банки с маринованными помидорами, огурцами и патиссонами. Сгибаясь под тяжестью даров, они поднялись по лестнице, и Стас нажал кнопку звонка.

назад<<< 1 . . . 30 . . . 32 >>>далее