Валя коротко рассказывает, что произошло с Шухминым, и в заключение говорит:

- Отличный парень этот Аверкин. К нам попросился. Говорит, пока его Петр по пути уговаривал, он еще колебался, а как раненого его подобрал, так сразу решил. Во чудик! Всякий другой как раз наоборот бы поступил. - И, как бы объясняя этот странный поступок, Валя заключил: - Ракетчик. Только что демобилизован.

И мне почему-то тоже все становится ясно.

- От группы наблюдения за этим "Москвичом" сведений нет? - спрашиваю я Валю.

Но отвечает услышавший мой вопрос Кузьмич:

- Есть. Довели машину по адресу. Вышли двое. Один в зеленом кашне. Его до убийства и кражи несколько раз видели во дворе.

- Да, - подтверждаю я. - Он и по моим данным проходит.

- Из машины ничего не вынесли, - продолжает Кузьмич. - Вещей при них, выходит, не было. И задерживать их было бессмысленно.

- А по факту наезда? - спрашиваю я.

- Наши осмотрели машину, пока она там стояла. Следов от удара нет. Свидетелей тоже нет. А Шухмин в качестве пострадавшего спутает нам все карты, мне кажется. Лучше мы некоторое время за ними посмотрим. Они же нас куда только не приведут. Как считаешь, Виктор Анатольевич, или брать их немедленно?

Виктор Анатольевич следователь старый, опытный, мы с ним не одно дело "поднимали", и к его мнению все прислушиваемся. Формально он может дать любое распоряжение нам, но он прекрасно понимает, что мы тоже не бобики, что у нас в руках куда больше не фактов, нет, о них мы ему все сообщаем, а всяких предположений, что ли, не проверенных еще до конца, всяких, казалось бы, побочных сведений, которые, однако, если их сопоставить, могут натолкнуть на полезные выводы. У нас, наконец, уйма связей, знакомств, источников информации, которых у него нет. И потому Виктор Анатольевич всегда очень уважительно относится к нам. Особенно к Кузьмичу, и тот ему платит тем же. Кузьмич о нем сказал как-то: "Видите? Никогда внутри дела не бегает. Стратег. Учиться у него надо". Впрочем, иногда они спорят между собой, но по-особому, я, например, так спорить не умею - спокойно, не спеша, даже как будто задумчиво.

Но сейчас Виктор Анатольевич согласен с Кузьмичом.

- Да, - говорит он, - арестовывать их сейчас не стоит. Это всю шайку переполошит, разбегутся кто куда.

- А арест Чумы разве их не переполошит? - спрашиваю я.

- Другое дело, - качает головой Кузьмич. - Они уже в курсе, что мы Чуму и Леху знаем в лицо. Чума может попасться в любой момент, они это понимают. Даже на улице.

- Но ведь Муза расскажет, как было дело, - не сдаюсь я.

- Не думаю, - медленно говорит Кузьмич. - Убийство Гвимара Ивановича очень ее напугало, сидеть будет сейчас как мышь. Да и кому ей рассказывать? Знает она, кроме Чумы, одного только Леху, и тот к ней сейчас ни за что не придет. Вот интересно, что нам скажет Виктор Анатольевич после допроса.

А Виктор Анатольевич смотрит на часы и поднимается.

- Пойду, - говорит он. - Пора.

Когда он уходит, Кузьмич заключает:

- Путь к Лехе, милые мои, сейчас только через Чуму. Да и к другим, кто покрупнее, тоже. Муза нам тут не помощник.

- Федор Кузьмич, - подает голос молчавший до сих пор Денисов, - а что из Южноморска сообщают?

- Вот, вот, - подхватывает Кузьмич. - Кое-что сообщают.

Он встает из-за стола и, оттянув тяжелую дверцу несгораемого шкафа, в которой болтается связка ключей, достает тонкую зеленую папку и с ней возвращается к столу.

- Значит, так, - надев очки, он просматривает бумаги. - Вот по Совко они сообщают... ну, кроме судимостей, это мы и сами знаем... так. Вот адрес его. Мать пенсионерка, работала в санаториях поварихой. Отец умер. Имел, между прочим, две судимости. Правда, хищения. В торговой сети работал.

- Это уже для ученых, - смеюсь я. - Насчет преступной наследственности. А давно умер?

- Всего пять лет назад. Когда Чума уже второй срок отбывал. Теперь дальше. Жена у него. Тоже повар, кстати. В санатории работает. Дочь, семь лет, в первом классе учится. Отношения в семье плохие. Жена на развод подала. А мать за него. Ну, и ссоры, конечно. А дочка между ними.

- Веселая жизнь, - вздыхаю я. - Девочку вот жалко.

- Всех жалко, - сурово поправляет меня Кузьмич. - Один подлец три жизни калечит, не считая своей собственной.

- А с виду прямо-таки высококультурный товарищ, - усмехается Валя. Такой придет в гости, не будешь знать, куда посадить.

- И потому вдвойне опасен, - заключает Кузьмич. - Теперь дальше. Леха, - он достает новую бумагу. - То есть, значит, Красиков Леонид Васильевич. Есть мать и сестра, живут вместе. Сестра разведенная, бухгалтер в магазине. Но Леха бывает там редко.

- Где же он живет? - интересуюсь я.

- А вот и неизвестно, - многозначительно отвечает Кузьмич. - И у него и у Чумы обширные связи среди подучетного элемента. Однако об их поездке в Москву никто ничего не знал. Никто! Даже под пьяную лавочку они никому о поездке не проговорились. И еще есть непроверенные данные о их связях с какими-то дельцами. Характер этих связей тоже неизвестен. Словом, все туманно. Хотя намеки и есть, улавливаете?

- А как же, улавливаем, - отвечаю я за себя и за Валю.

Тот лишь рассеянно кивает. И чудится мне, что мысли Вали где-то очень далеко в этот момент. Совсем это на него не похоже. Что-то с ним творится.

- Но самое интересное, - продолжает Кузьмич, перебирая бумаги, - это насчет Гвимара Ивановича Семанского. Был директором магазина мелкооптовой торговли. Это, между прочим, необычные магазины, за наличный расчет не торгуют, а только безналичным путем со всякими предприятиями. И идет через такой магазин всякая мелочь - спецодежда, обувь, белье для общежитии, инструмент кое-какой. Вот так мне объяснили, словом. И много, говорят, там не наглотаешься.

- Потому небось и ушел, - насмешливо замечаю я. - С голода.

- Возможно, - соглашается Кузьмич. - Потому как ушел чистым и по доброй воле, так сказать. Но был бы голоден, в другое место устроился, посытнее. А он... - Кузьмич берет в руки следующую бумагу. - Вот пишут: "По нашим данным никуда до сих пор на работу не устроился". По их данным! - Кузьмич многозначительно поднимает палец. - А в Москве представился командировочным. Так ведь?

- Так, - подтверждаю я. - И Виктору Арсентьевичу, и Александре Евгеньевне Кончевской, и Леле, и Музе. Словом, всем.

- А посмотрите, Федор Кузьмич, - неожиданно вмешивается Денисов. - Там не сказано, в каком магазине работает бухгалтером сестра Лехи?

- Поглядим, - отвечает Кузьмич и начинает перебирать лежащие перед ним бумаги. - Так... так... Не указывают. А, погоди-ка! Может, тут... Ну вот. Магазин мелкооптовой торговли. Смотри пожалуйста. Весьма интересно. Молодец, Денисов, ухватил. Это запомнить надо. Тот самый магазин. Вот и номер сходится. Ну, а теперь давай, Лосев...

В этот момент звонит один из телефонов, и Кузьмич, на секунду задумавшись, который же из них звонит, снимает трубку, тут же бросает ее и хватается за другую.

- Цветков слушает... Так... Так... Соберите все установочные данные на обоих и - Мещерякову... Да, да, он полностью в курсе. Красный "Москвич" на чье имя?.. А зеленые "Жигули"?.. Аверкин часть номера, кажется, назвал. Погоди... - Кузьмич смотрит на Валю. - Ты не помнишь?

- Серия МКЖ, а первые две цифры один и семь, - немедленно отвечает Валя. - Аверкин уверенно назвал, можно не сомневаться.

Кузьмич кивает, как бы соглашаясь, и передает невидимому собеседнику то, что сообщил Валя, после чего они прощаются.

- Выходит, красный "Москвич" и зеленые "Жигули" связаны только парнем с зеленым кашне, - говорю я. - Жидковато что-то.

- И еще дачей, - добавляет Валя. - Зеленые "Жигули" собирались туда ехать, а красный "Москвич" ехал оттуда. Одна и та же дача.

- М-да, - скептически произносит Кузьмич. - Что-то тут жмет, как хотите. Две машины. И сама преступная группа больно большая. И пестрая какая-то. Глядите: Чума, Леха, тот низенький, седой и эти двое, из "Москвича".

- Не считая убитого Гвимара Ивановича, - добавляю я. - Кстати, Виктор Арсентьевич тоже на него указал. Ну, с сомнением, конечно, но все же.

- Вот, вот, - подхватывает Кузьмич и с досадой качает головой, потом обращается ко мне: - Давай-ка, Лосев, доложи, что ты сегодня успел.

- Главное, это, я считаю, встреча с Виктором Арсентьевичем Купрейчиком, - говорю я. - Очень интересный у нас был разговор. Он, видимо, хорошо знал Гвимара Ивановича, гораздо лучше, чем хочет показать. Есть в его рассказе несколько таких слабинок. Ну вот, например. Говорит, что познакомился с Гвимаром Ивановичем у какого-то художника, случайно. Но имени этого художника не назвал. Я, правда, не нажимал, еще раз об этом мимоходом спросил, и все. И он вторично от ответа ушел. Но к Кончевским, брату и сестре, они пришли около года назад уже приятелями. Дальше. Жена Купрейчика называет Гвимара Ивановича сослуживцем мужа, он якобы в командировку на фабрику приезжает, где Купрейчик работает. Говорит о их служебных разговорах в кабинете, куда они удалялись. Она им чай туда подавала. А вот Купрейчик мне сказал, что знакомство это случайное и что связывал их только интерес к живописи. Дважды об этом упоминал. Дальше, третья неувязочка. Купрейчик мне сообщил, что Гвимар Иванович приехал якобы из Киева, работает там в Министерстве текстильного машиностроения. Неясно, то ли Гвимар Иванович его обманул, то ли Виктор Арсентьевич решил обмануть меня. Скорее все-таки первое. И еще один неясный момент. На мой вопрос, бывал ли он у Гвимара Ивановича, когда тот в Москву приезжал, ответил, что нет, не бывал. А он бывал, даже пытался там за соседкой ухаживать, помните, Шухмин докладывал, Лелей ее зовут?

- Помню, помню, - кивает внимательно слушающий меня Кузьмич, не отрывая глаз от карандашей, которые он машинально раскладывает перед собой на столе.

- Это еще в прошлый приезд Гвимара Ивановича в Москву он его с этой Лелей познакомил. И уже тогда представил Купрейчика как приятеля. Следовательно, знакомство их было давнее и близкое. А мне он старался представить сегодня это знакомство как совсем недавнее и шапочное. Впрочем, прямого вопроса, когда именно они познакомились, я не задавал. Лишь уловил его позицию, и все, уличать не стал.

- Правильно, - одобряет Кузьмич и добавляет: - Вообще это по-человечески даже понять можно. Позицию такую. Человек убит, дело темное. А тут еще и кража к нему тянется. Лучше подальше от всего держаться. Такой возможности не упускай. Не настраивай себя заранее на обвинительный лад, опасно это. Пока что Купрейчик жертва преступления, не забывай.

- Не забываю, Федор Кузьмич, - с сомнением в голосе отвечаю я. - Но все-таки кое-что тут настораживает, вы согласны?

- Что ж, пожалуй. Разговор надо с ним продолжить, вот и все.

- Он и сам так настроен. Телефон мой записал.

- Вот и прекрасно. Что еще у тебя?

- А еще одна женщина во дворе узнала по фотографии Чуму.

- Та-ак, - настороженно произносит Кузьмич.

- Он к ней подсел во дворе, когда она с внуками там гуляла, - продолжаю я. - Расспрашивал про жильцов, и в том числе про квартиру Купрейчика. Кто там живет, когда уходят, когда приходят. Словом, велась обычная подготовка к краже.

- Все это они должны были от Гвимара Ивановича знать, - говорит Денисов.

- Всего он мог и не знать, - возражаю я.

- Узнала Чуму, говоришь? - задумчиво спрашивает Кузьмич.

- В том-то и дело. И это тоже подтверждает его участие в краже. Не говоря уже о перчатке. Кстати, вторую при нем не нашли? - обращаюсь я к Вале.

- Нашли, - отвечает тот, - почему-то он ее не выбросил. - И в свою очередь спрашивает: - А зеленые "Жигули" эта женщина во дворе не видела?

- Нет, - говорю я. - Они же на улице стояли, их ведь тот таксист видел, как его?

- Аверкин, - подсказывает Денисов. - Он-то и видел их там. Но во двор они, значит, не заезжали ни разу, даже в день кражи?

- Выходит, что нет.

- А я все-таки думаю, что в тот день, вернее в то утро, они во двор заехали, - качает головой Валя. - Хоть на минуту. Четыре или даже пять чемоданов тащить через весь двор и по переулку опасно. Лишний риск.

- Пожалуй, что так, - соглашается Кузьмич. - А значит, кто-то машину во дворе должен был видеть.

- Кража могла произойти, - говорю я, - или с половины девятого, Когда Виктор Арсентьевич и его супруга уходят на работу, до половины десятого, когда выходит гулять та женщина с внуками, или с половины двенадцатого, когда они уходят домой, до половины первого, допустим, потому что около двух Леха уже садился в такси у Белорусского вокзала.

- Вещи они увезли на дачу, - замечает Валя. - Это мы уже, считайте, знаем. А езда туда и обратно занимает часа полтора. Значит, второй промежуток следует сократить, я думаю, вдвое, с половины двенадцатого до двенадцати. Вот тогда Леха мог около двух оказаться возле Белорусского.

- Вообще странно, почему ему надо было обедать непременно на Белорусском вокзале, - добавляю я. - Ведь они с дачи возвращались мимо Киевского вокзала. И потом, время ему потребовалось не только чтобы добраться до Белорусского вокзала, но еще и заскочить в ресторан там, испугаться, выскочить обратно, найти такси. Нет, второй промежуток для квартирной кражи вообще отпадает. - И я убежденно заключаю: - Она произошла с половины девятого до половины десятого.

- Про все про это, милые мои, - говорит, вздохнув, Кузьмич, - нам должен рассказать Чума. Обязательно должен будет рассказать. Его допрос сейчас - самое главное дело. Вот завтра с утра мы с Виктором Анатольевичем и займемся. Ты от этого будешь освобожден, - оборачивается Кузьмич к Вале. Твой вид сильно ему настроение испортит. А он и без того обозлен не знаю как. А вот ты, Лосев... - Кузьмич задумчиво смотрит на меня. - Ты, пожалуй что...

- Мне хорошо бы поприсутствовать, Федор Кузьмич, - говорю я. - Мой вид не злость, а испуг вызовет. Как привидение, можно сказать. Как тень отца Гамлета, что ли.

- Ладно, - усмехается Кузьмич. - Присутствуй, - и смотрит на часы. Пора ехать, милые мои. А то вообще не пустят.

Он достает из ящика стола большой пакет с апельсинами, и мы все едем в госпиталь к Пете.

Утром Кузьмич вызывает меня к себе и говорит:

- Виктор Анатольевич приехать не может, сейчас звонил. Предложил первый допрос Чумы провести без него. Откладывать это нельзя. Давай-ка прикинем план и тактику. Допрос важный и не простой.

Я когда-то уже рассказывал, как сложен допрос по тяжкому преступлению, тем более опытного преступника. Вот к такому допросу мы с Кузьмичом и начинаем готовиться. На столе перед нами довольно пухлая папка уже скопившихся материалов по делу. Кузьмич придвигает ее ко мне и говорит:

- Давай-ка, милый мой, для начала вспомним все, что мы знаем о Чуме. Поройся-ка здесь.

Я перебираю бумаги и медленно начинаю перечислять:

- Ну, во-первых, его зовут Совко Николай Иванович...

- Вот, - поднимает палец Кузьмич, переставая вертеть в руках очки. - С этого момента кличку забудем. Николай Совко он для нас. Так. Давай дальше.

- Дальше адрес, - продолжаю я, - по которому он, однако, редко бывает. Там живут его мать, жена и дочь. Мать его любит и защищает. Жена, видимо, уже не любит и подала на развод. Дочка... Ну, он ее явно не любит, как и жену. Иначе заботился бы, появлялся в доме. А вот дочка его - мы не знаем, может, и любит. Но скорей, нет. Это чувство взаимное, мне кажется.

- Правильно, - кивает Кузьмич. - Исключения подтверждают правило. А как думаешь, мать он любит?

- Не знаю, - помедлив, отвечаю я. - Мать ведь может любить и без взаимности.

- Именно что. Словом, по его месту жительства мы мало что знаем. А в интересах дела надо знать. И не только отношения в семье. Там все его связи, и преступные, и личные, все главные связи. М-да... Придется тебе, Лосев, в тот город съездить, вот что я скажу. А пока, в допросе Совко, это больше область разведки, чем средство уличения или даже воздействия. Жаль. Место жительства - важная область. Ну ничего. Сохраним для будущего. Давай дальше. Что мы еще о нем знаем? Перейдем-ка теперь к московским его связям.

- Тут дело обстоит веселее, - говорю я. - Знаем мы их почти всех. Это Леха, покойный Гвимар Иванович, тот седенький, с которым Гвимар Иванович ссорился во дворе, и двое из красного "Москвича", имена их мы сегодня узнаем.

- А того седенького, видимо, Лев зовут, дальше пока неизвестно, задумчиво вставляет Кузьмич.

- Но пока ясно, - продолжаю я, - что те двое - москвичи. Владелец красного "Москвича", скорей всего, парень с зеленым кашне, в день кражи он выбегал из ворот к "Жигулям", значит, за рулем сидел второй. Вот такие связи в Москве у Чумы, то есть у Совко.

- Да, - кивает Кузьмич. - И еще Муза, не забудь.

- Ну конечно! - спохватываюсь я. - Самое главное.

- Не самое. Но забывать нельзя. Как, по-твоему, он к ней относится?

- Кажется, сильно увлечен, - говорю я. - Мне он даже сказал, что убьет ее, чтобы другому не досталась. И вот хотел с собой увезти, чуть не насильно.

Мы еще некоторое время обсуждаем наши сведения о Совко, его связи и его характер. Да, характер его мы уже тоже в общих чертах знаем - коварный характер, обманчивый, злобный и опасный. И манеры такие же. Словом, для первого разговора с Совко мы, пожалуй, готовы.

Кузьмич смотрит на часы, потом звонит в наш внутренний изолятор, где сейчас находится Совко, и просит доставить его на допрос.

Проходит совсем немного времени, и в дверь раздается аккуратный стук. На пороге появляется конвойный.

- Товарищ подполковник, - докладывает он, - арестованный Совко доставлен для допроса.

- Заводите, - кивает Кузьмич.

И вот Совко перед нами.

Он все такой же - пухлые, яркие губы, голубые, прозрачные глаза, даже светлые волосы по-прежнему лежат аккуратно и почти изящно. Да и сам он за эти сутки не потерял изящества в своем хорошо сшитом и почти не измявшемся костюме. Видно, в камере он устроился по-хозяйски, привычно и уверенно. Он и вообще-то не потерял уверенности и, кажется, вполне пришел в себя после столь неожиданного ареста.

Высокий, стройный, он входит энергично и подчеркнуто спокойно, а на узком нежно-розовом лице сияет безмятежная, прямо-таки детски-наивная улыбка. Он уже готов и сказать что-то в таком же роде сидящему за столом Кузьмичу, но тут он видит вдруг меня, расположившегося в стороне, на диване, и сразу, конечно, узнает. Как будто облачко проходит по его лицу, на миг стискиваются зубы, даже ритм движений сбивается, когда он делает несколько шагов, подходя к столу. Все это, конечно, едва заметно, но слишком велико напряжение встречи, чтобы я мог упустить такие признаки очевидного его смятения. Да, увидеть меня он, конечно, не рассчитывал, и теперь его план поведения на допросе скомкан, даже вообще проваливается, - надо срочно перестраиваться, искать новую линию поведения и защиты. А пока он в явном смятении, и надо быстрее воспользоваться этим моментом.

- Садитесь, Совко, - как всегда спокойно, даже буднично говорит Кузьмич. - Для начала хочу вас предупредить. Игра в прятки не состоится. Не подойдет к данному моменту. Мы вас уже знаем, и прошлые ваши дела, и сегодняшние. И, в отличие от правил, о которых вы, полагаю, наслышаны, я намерен сразу сообщить вам то, что мы знаем, чтобы вы поняли, в чем упираться бесполезно, даже, пожалуй, вредно для вас.

- А в чем и полезно? - усмехается Совко.

- Что для вас полезно, это вы, я думаю, сами сообразите, - равнодушно замечает Кузьмич. - В отличие от прежних судимостей, эта ведь будет особая.

- Почему же такое?

- За вами убийство, покушение на другое убийство и крупная квартирная кража. Это тянет на серьезный приговор, Совко.

- Надо еще доказать.

- Непременно, а как же.

- И помогать я вам не собираюсь, не надейтесь, - криво усмехается Совко.

Нет, он еще не пришел в себя, он чувствует себя очень неуютно, паршиво себя чувствует и плохо это скрывает.

- Если вы имеете в виду, - замечает Кузьмич, - что не собираетесь говорить правду, то ведь это, Совко, и очень трудно и очень вредно. Очень трудно потому, что, когда вы будете врать и выдумывать, у вас перед глазами будут стоять истинные события, в которых вы участвовали, ярко стоять, зримо, можно сказать, и снова вернутся к вам все переживания, которые вы в тот момент испытывали. И все это вам придется намертво зажать в себе, побороть. А на их место все время ставить бледные картинки придуманного, и при этом не сбиться, не забыть чего-то, повторить точно, во всех подробностях свои выдумки через неделю, через месяц... Трудная, скажу вам, задача. Почти невыполнимая.

- А вы за меня не бойтесь, пусть за меня другие боятся, чтобы не сбился, - зло отвечает Совко и заметно краснеет.

- К другим мы еще подойдем, обязательно подойдем, - обещает Кузьмич.

- Ну вот. А я уже битый, не такие допросы выдерживал.

- Не только выдерживали, но и кое-чему научились, надеюсь. Если их, конечно, правильно вели, как надо. Но только такого допроса у вас еще не было, Совко.

- Это почему же такое?

- А потому, во-первых, что таких, особо тяжких преступлений вы до сих пор не совершали. И потому, во-вторых, что вы еще не знакомы с МУРом. О МУРе вы вон только его спрашивали, если помните, - Кузьмич кивает в мою сторону. - Ну, как, мол, тут ваш великий МУР воюет.

- Теперь сам вижу и хвалю, - старается вести себя как можно развязнее и увереннее Совко. - Ловко вы, оказывается, воюете.

- Да нет, - небрежно машет рукой Кузьмич. - Ничего вы еще не увидели. Главное впереди.

- Запугать хотите?

- Ни в коем случае, - серьезно говорит Кузьмич и повторяет: - Ни в коем случае.

Он мне сейчас удивительно напоминает Макаренко, каким я его запомнил по известному фильму, - длинный, ширококостный, чуть сутулый, круглое, слегка монгольского склада лицо, очки в простой, тонкой оправе, ежик седеющих волос на голове, мешковатый костюм. И манеры неторопливые, основательные, невольно внушающие доверие. Впрочем, никакого доверия он Совко пока не внушает.

- Так вот, надеюсь, - продолжает Кузьмич, - вы кое-чему научились. Например, что глупо и вредно запираться, когда все ясно, известно и доказано. Так ведь?

- Ну, допустим, этому я научился, - снисходительно соглашается Совко. Только никакого убийства я на себя не возьму, уж будьте спокойны.

- На Леху спихнешь? - тихо спрашиваю я.

И от моего тихого голоса откуда-то со стороны невольно вздрагивает Совко и, повернув голову, мутно, пристально смотрит на меня.

- Скажешь, - медленно продолжаю я, - что ты только присутствовал тогда во дворе, ну, еще лампочку разбил, помог труп затащить в сарай. И все. Так скажешь, да? А бил ножом Леха, два раза бил. И еще оправдаешься перед самим собой: Лехи, мол, тут нет, его еще искать надо, а я уже тут. А что Леху мы теперь в два счета найдем, об этом ты не думаешь сейчас, об этом думать тебе не хочется...

Чем дольше я говорю, тем больше наливается Совко лютой ненавистью ко мне. Я вижу, как темнеют его водянистые глаза, как сцепились пальцы на коленях.

- М-мусор... - цедит он сквозь зубы, не отводя от меня ненавидящих глаз. - Не добил тебя тогда Леха...

- Во, во, - насмешливо и зло говорю я, - опять Леха. А ты, значит, в стороне, ты и тут ни при чем, да, Чума? Ну что ж, давай, давай, защищай таким способом свою поганую жизнь. Очень эта линия нам на руку. А еще говоришь, помогать не собираешься. Вали все на Леху. Он потом очень благодарен тебе будет, увидишь.

назад<<< 1 . . . 15 . . .  36 >>>далее