- Если б не эти странные припадки, - закончил Беннет, - я бы сказал, что он никогда еще не был так энергичен и бодр,  а ум  его  так  светел.  И все же это не он, это все время не тот человек, которого мы знали.

     - Я думаю, по крайней мере неделю вам  опасаться  нечего, - сказал  Холмс.  - Я человек занятой, а доктора Уотсона ждут пациенты. Условимся так: во вторник в это же время  мы  с  вами встречаемся  здесь, и я более чем уверен, что, прежде чем снова расстаться, мы будем в  состоянии  обнаружить  и,  быть  может, устранить  причину  ваших  невзгод. Ну, а пока пишите и держите нас в курсе событий.

     Вслед за тем я несколько дней не виделся с моим другом, но в понедельник вечером получил от него  коротенькую  записку,  в которой  он просил меня встретиться с ним завтра на вокзале. По дороге в Кэмфорд он рассказал, что там пока все тихо, ничто  не нарушало  покой  в  профессорском  доме  и  сам хозяин вел себя вполне нормально. Это подтвердил и мистер  Беннет,  навестивший нас вечером все в том же номере "Шахматной Доски".

     - Сегодня он получил от того человека из Лондона письмо и небольшой  пакет.  Оба  помечены крестиком, и я их не вскрывал. Больше ничего не было.

     - Может статься, что и этого  более  чем  достаточно,  - угрюмо  заметил  Холмс. - Итак, мистер Беннет, думаю, нынешней ночью мы добьемся какой-то ясности. Если ход  моих  рассуждений верен,  у нас будет возможность ускорить развязку, но для этого необходимо держать  профессора  под  наблюдением.  А  потому  я рекомендовал  бы  вам  не  спать  и  быть  начеку.  Случись вам услышать, что он крадется мимо вашей двери,  не  останавливайте его  и  следуйте  за  ним,  только  как  можно осторожнее. Мы с доктором Уотсоном будем неподалеку. Кстати, где  хранится  ключ от той шкатулочки, о которой вы рассказывали?

     - Профессор носит его на цепочке от часов.

     - Мне  сдается,  что разгадку нам следует искать именно в этом направлении. В крайнем случае замок, вероятно, не  так  уж трудно  взломать.  Есть  там  у  вас  еще  какой-нибудь крепкий мужчина?

     - Есть еще Макфейл, наш кучер.

     - Где он ночует?

     - В комнате над конюшней.

     - Возможно, он нам понадобится. Ну-с, делать пока  больше нечего,  посмотрим, как будут развиваться события. До свидания. Впрочем, думаю, мы с вами еще увидимся до утра.

     Незадолго до полуночи мы заняли  позицию  в  кустах  прямо напротив  парадной  двери  профессорского  особняка.  Ночь была ясная, но  холодная,  и  мы  порадовались,  что  надели  теплые пальто. Налетел ветерок; по небу, то и дело закрывая серп луны, заскользили  тучи. Наше бдение оказалось бы весьма унылым, если б не лихорадочное нетерпение, которым мы были  охвачены,  и  не уверенность  моего  спутника  в  том,  что  вереница загадочных событий, овладевших нашими умами, вероятно, скоро кончится.

     - Если девятидневный цикл  не  будет  нарушен,  профессор должен  сегодня  предстать  перед нами во всей красе, - сказал Холмс. - Все факты указывают единое  направление:  и  то,  что профессор начал вести себя странно после поездки в Прагу, и то, что у него секретная переписка с торговцем-чехом, который живет в  Лондоне,  но, по-видимому, действует по поручению кого-то из Праги, и, наконец, то, что как раз сегодня профессор получил от него посылку. Что именно он принимает и зачем,  пока  еще  выше нашего  понимания,  но  что все это каким-то образом исходит из Праги,  не  вызывает  сомнений.   Снадобье   он   принимает   в соответствии  с  четкими указаниями - каждый девятый день. Это обстоятельство как раз и бросилось мне в глаза прежде всего. Но вот симптомы, которые оно вызывает, - это нечто поразительное.

Вы обратили внимание, какие у него суставы на пальцах?

     Я вынужден был сознаться, что нет.

     - Утолщенные,  мозолистые  -  ничего  подобного  в  моей практике не встречалось. Всегда первым долгом смотрите на руки, Уотсон.   Затем   на   манжеты,  колени  брюк  и  ботинки.  Да, прелюбопытные суставы. Такие можно  нажить,  лишь  передвигаясь на...  -  Холмс осекся и вдруг хлопнул себя ладонью по лбу. - Ах ты, Господи, Уотсон, что же я был за осел! Трудно  поверить, но  разгадка именно такова! Все сразу встает на свои места. Как это я мог не уловить логику событий? И суставы -  суставы  как ухитрился  проглядеть?  Ну  да,  и  собака!  И  плющ!  Нет, мне положительно настало время  удалиться  на  маленькую  ферму,  о которой  я  давно  мечтаю...  Но тихо, Уотсон! Вот и он! Сейчас сами убедимся.

     Дверь дома медленно отворилась, и мы увидели в  освещенном проеме  высокую  фигуру  профессора  Пресбери.  Профессор был в халате. Он стоял на пороге,  чуть  наклонясь  вперед  и  свесив перед собою руки, как и в прошлый раз.

     Но  вот  он сошел с крыльца, и с ним произошла разительная перемена. Он опустился на четвереньки и двинулся вперед,  то  и дело  подскакивая  на  ходу,  словно  от избытка сил и энергии, прошел таким образом вдоль фасада и повернул за угол.  Едва  он скрылся,   как   из  двери  выскользнул  Беннет  и,  крадучись, последовал за ним.

     - Идем, Уотсон, скорее! - шепнул Холмс, и  мы,  стараясь не  шуметь, устремились сквозь кусты к тому месту, откуда видна была боковая стена особняка, увитая  плющом  и  залитая  светом молодой луны. Мы ясно разглядели скрюченную фигуру профессора и вдруг   увидели,   как  он  начал  с  непостижимым  проворством карабкаться вверх по стене. Он  перелетал  с  ветки  на  ветку, уверенно  переставляя  ноги,  цепко хватаясь руками, без всякой видимой цели, просто радуясь переполнявшей его силе.  Полы  его халата  развевались  в  воздухе,  и  он был похож на гигантскую летучую мышь, темным квадратом  распластавшуюся  по  освещенной луной  стене его собственного дома. Вскоре эта забава наскучила ему, он спустился вниз, перескакивая с ветки  на  ветку,  опять встал  на четвереньки и все тем же странным способом направился к конюшне.

     Овчарка уже выскочила на улицу, захлебываясь бешеным лаем, а завидев хозяина, и вовсе осатанела. Она рвалась с цепи, дрожа от злобы и возбуждения. Профессор приблизился к ней  и,  присев на  корточки,  совсем близко, но с таким расчетом, чтобы она не могла его достать, принялся дразнить ее на все лады. Он собирал камешки и полными горстями бросал их псу  в  морду,  тыкал  его палкой,  поднятой  с земли, размахивал руками прямо у разинутой собачьей пасти - короче говоря, всячески старался  подстегнуть и без того неудержимую ярость животного. За все наши похождения я  не припомню более дикого зрелища, чем эта бесстрастная и еще не  утратившая  остатков   достоинства   фигура,   по-лягушечьи припавшая  к  земле  перед  беснующейся, разъяренной овчаркой и обдуманно, с изощренной жестокостью старающаяся довести  ее  до еще большего исступления.

     И тут в мгновение ока - свершилось! Нет, не цепь лопнула: соскочил  ошейник, рассчитанный на мощную шею ньюфаундленда. Мы услышали лязг упавшего  металла,  и  в  тот  же  миг  собака  и человек,  сплетенные  в  тесный  клубок,  покатились  по земле, первая  -  с  яростным  рыком,  второй  -  с   пронзительным, неожиданно  визгливым  воплем ужаса. Профессор был буквально на волосок от гибели.  Рассвирепевшее  животное  вцепилось  ему  в горло,  глубоко  вонзив  в  него  клыки,  и  профессор  потерял сознание еще до того, как мы успели подбежать и разнять их. Это могло бы оказаться опасной процедурой, но присутствия Беннета и одного его окрика оказалось  довольно,  чтобы  мгновенно  унять огромного   пса.  На  шум  из  комнаты  над  конюшней  выскочил заспанный, перепуганный кучер.

     - Ничего удивительного, - сказал он, качая головой. - Я и раньше видел, что он тут вытворяет. Я так и  знал,  что  рано или поздно собака до него доберется.

     Роя  снова  посадили  на  цепь,  а профессора мы вчетвером отнесли к нему в комнату, и Беннет, медик по образованию, помог мне наложить повязку на его истерзанное горло.  Рана  оказалась тяжелой:   острые  клыки  едва  не  задели  сонную  артерию,  и профессор потерял много крови. Через  полчаса  непосредственная опасность  была  устранена,  я  ввел пострадавшему морфий, и он погрузился в глубокий сон.

     Теперь, и только теперь, мы смогли взглянуть друг на друга и обсудить обстановку.

     - Я  считаю,  что  его  нужно   показать   первоклассному хирургу, - сказал я.

     - Боже  избави!  -  воскликнул  Беннет.  - Пока об этой скандальной истории знают  только  домашние,  никто  о  ней  не проговорится. Стоит слухам просочиться за пределы этого дома, и пересудам  не будет конца. Нельзя забывать о положении, которое профессор занимает в университете,  о  том,  что  он  ученый  с европейским именем, о чувствах его дочери.

     - Совершенно  справедливо, - сказал Холмс. - И я думаю, теперь, когда у нас не связаны  руки,  мы  вполне  можем  найти способ   избежать   огласки  и  в  то  же  время  предотвратить возможность повторения  чего-либо  подобного.  Снимите  ключ  с цепочки, мистер Беннет. Макфейл посмотрит за больным и даст нам знать,  если  что-нибудь  случится. Поглядим, что же спрятано в таинственной шкатулке профессора.

     Оказалось, немногое,  но  и  этого  было  достаточно:  два флакона,  один  пустой, другой едва початый, шприц да несколько писем,  нацарапанных  неразборчивым  почерком  иностранца.   По крестикам  на  конвертах  мы  поняли, что это те самые, которые запрещалось   вскрывать   секретарю;   все   были   посланы   с Коммершл-роуд  и  подписаны  "А. Дорак". В одних конвертах были только сообщения  о  том,  что  профессору  Пресбери  отправлен очередной флакон с препаратом, в других - расписки в получении денег.  Был  здесь  и еще один конверт - с австрийской маркой, проштемпелеванный в Праге и надписанный более грамотой рукой.

     - Вот то, что нам надо! - вскричал Холмс, выхватывая  из него письмо.

     "Уважаемый коллега! - прочли мы. - После Вашего визита я много думал о Вашем случае, и хотя в таких обстоятельствах, как Ваши, имеются особо веские причины прибегнуть к моему средству, я все   же   настоятельно   рекомендовал   бы   Вам   проявлять осмотрительность,  так  как  пришел  к  выводу,  что   оно   не безвредно.

     Возможно,  нам  лучше  было  бы воспользоваться сывороткой антропоида. Черноголовый хульман, как я уже объяснял  Вам,  был избран мною лишь потому, что была возможность достать животное, но ведь хульман передвигается на четырех конечностях и живет на деревьях,  меж  тем  как антропоиды принадлежат к двуногим и во всех отношениях стоят ближе к человеку.

     Умоляю  Вас  соблюдать  все  меры  предосторожности,  дабы избежать  преждевременной  гласности.  У  меня  есть  еще  один пациент в Англии; наш посредник -  тот  же  Дорак.  Вы  весьма обяжете меня, присылая Ваши отчеты еженедельно.

     С совершенным почтением, Ваш Г. Ловенштейн".

     Ловенштейн!  При  этом  имени  мне вспомнилось коротенькое газетное сообщение о каком-то безвестном ученом, который ставит загадочные  опыты  с  целью  постичь   тайну   омолаживания   и изготовить   эликсир   жизни.   Ловенштейн,  ученый  из  Праги! Ловенштейн, который открыл чудо-сыворотку, дарующую людям силу, и которому другие ученые объявили бойкот за отказ поделиться  с ними секретом своего открытия!

     В  нескольких  словах  я  рассказал,  что запомнил. Беннет достал с полки зоологический справочник.

     - "Хульман,  -  прочел  он.  -   Большая   черноголовая обезьяна,  обитает на склонах Гималаев, самая крупная и близкая к человеку из лазающих обезьян". Далее  следуют  многочисленные подробности. Итак, мистер Холмс, сомнений нет: благодаря вам мы все-таки обнаружили корень зла.

     - Истинный   корень   зла,   -  сказал  Холмс,  -  это, разумеется, запоздалая страсть на склоне лет, внушившая  нашему пылкому  профессору  мысль,  что  он сможет добиться исполнения своих желаний, лишь став моложе. Тому,  кто  пробует  поставить себя   выше  матери-Природы,  нетрудно  скатиться  вниз.  Самый совершенный представитель рода  человеческого  может  пасть  до уровня животного, если свернет с прямой дороги, предначертанной всему сущему. - Он помолчал, задумчиво разглядывая наполненный прозрачной жидкостью флакон, который держал в руке. - Я напишу этому   человеку,  что  он  совершает  уголовное  преступление, распространяя  свое  зелье,  и  нам  больше  не  о  чем   будет тревожиться.  Но  рецидивы  не  исключены. Найдутся другие, они будут  действовать  искуснее.  Здесь  кроется   опасность   для человечества,  и очень грозная опасность. Вы только вдумайтесь, Уотсон: стяжатель, сластолюбец, фат - каждый  из  них  захочет продлить  свой  никчемный  век. И только человек одухотворенный устремится к высшей цели. Это будет противоестественный  отбор!

И  какой  же  зловонной клоакой станет тогда наш бедный мир! - Внезапно мечтатель  исчез,  вернулся  человек  действия.  Холмс  вскочил  со  стула.  - Ну, мистер Беннет, я думаю, мы обо всем поговорили, и разрозненные, казалось  бы,  факты  легко  теперь связать  воедино. Собака, естественно, почуяла перемену гораздо раньше вас: на то у нее и тонкий нюх. Не на профессора бросился Рой - на обезьяну, и не профессор, а  обезьяна  дразнила  его. Ну,  а  лазать для обезьяны - сущее блаженство, и к окну вашей невесты ее, как я понимаю, привела  чистая  случайность.  Скоро отходит  лондонский поезд, Уотсон, но я думаю, мы еще успеем до отъезда выпить чашку чая в гостинице.

     Перевод М. Кан

__________________

1 2 3