До местечка Малый Пэрлингтон не так-то просто добраться: оно расположено на боковой ветке. От дороги у меня остались неслишком приятные воспоминания: погода стояла жаркая, поезд ползмедленно, мой попутчик был угрюм и молчалив и если раскрывалрот, то лишь затем, чтобы отпустить язвительное замечаниенасчет того, в какую пустую затею мы ввязались. Когда мы,наконец, сошли с поезда, пришлось ехать еще две мили допасторского дома, где нас принял в своем кабинетепредставительный, важный, слегка напыщенный священник. Передним лежала наша телеграмма.
- Итак, джентльмены, чем могу быть полезен? - спросил он.
- Мы приехали в ответ на вашу телеграмму, - объяснил я.
- Телеграмму? Я никакой телеграммы не посылал.
- Я говорю о телеграмме, которую вы прислали мистеру Джозии Эмберли, насчет его жены и денег.
- Если это шутка, сэр, то в весьма дурном вкусе, - сердито сказал пастор. - Я никогда не слышал про джентльмена,чье имя вы назвали, и никому не посылал телеграммы.
Мы с Эмберли обменялись удивленными взглядами.
- Быть может, произошла ошибка, - настаивал я. -'У вас случайно не два прихода? Вот телеграмма, подпись - "Элман",адрес - "Дом священника".
- Здесь только один приход, сэр, и только один пастор. Что же до вашей телеграммы, то это возмутительная фальшивка,происхождением которой непременно займется полиция. А пока невижу причин затягивать далее нашу беседу.
Так мы с мистером Эмберли очутились на обочине дороги в деревушке Малый Пэрлингтон, захолустнее которой, наверное, несыскать во всей Англии. Мы направились на телеграф, но там былоуже закрыто. К счастью, в маленькой привокзальной гостиницеоказался телефон, и я связался с Холмсом, который был удивленне меньше нас, узнав об исходе нашей поездки.
- Поразительно! - сказал далекий голос в трубке. - В высшей степени странно! Я очень боюсь, милый Уотсон, чтосегодня обратного поезда уже нет. Сам того не желая, я обреквас на муки захолустной гостиницы. Но ничего, Уотсон, зато выпобудете на лоне природы. Природа и Джозия Эмберли - высможете вполне насладиться общением с ними. - Я услышал егосуховатый смешок, прежде чем нас разъединили.
Я очень быстро убедился, что мой попутчик недаром слывет скрягой. Сначала он сетовал на дорожные расходы, настоял, чтобымы ехали третьим классом, а теперь шумно возмущался тем, чтопридется платить еще и за гостиницу. Когда на другое утро мынаконец прибыли в Лондон, трудно сказать, кто из нас был вхудшем расположении духа.
- Советую вам зайти по дороге на Бейкер-стрит, - сказал я. - Мистер Холмс, возможно, захочет дать какие-то новыеуказания.
- Если в них столько же проку, сколько в старых, они не многого стоят, - злобно огрызнулся Эмберли. Тем не менее онпоследовал за мной. Я заблаговременно уведомил Холмсателеграммой о времени нашего приезда, но он оставил намзаписку, что уехал в Люишем и будет дожидаться нас там. Этобыла неожиданность, а еще большая ждала нас в гостиной нашегоклиента: Холмс оказался не один. Рядом с ним сидел строгиймужчина с непроницаемым лицом - брюнет в дымчатых очках и сбольшой масонской булавкой в галстуке.
- Это мой друг мистер Баркер, - представил его Холмс. - Он тоже занимался вашим делом, мистер Джозия Эмберли, хотя инезависимо от меня. Но оба мы хотим задать вам один и тот жевопрос.
Мистер Эмберли тяжело опустился на стул. Он почуял недоброе. Я понял это по тому, как у него забегали глаза исудорожно задергалось лицо.
- Какой вопрос, мистер Холмс?
- Только один: куда вы дели трупы?
Эмберли с хриплым воплем вскочил на ноги, судорожно хватая воздух костлявыми руками. Рот у него открылся; он был похожсейчас на какую-то жуткую хищную птицу. В мгновение ока ДжозияЭмберли предстал перед нами в своем истинном обличье: злобнымчудовищем с душой, такой же уродливой, как тело. Он рухнулобратно на стул и прикрыл рот ладонью, как бы подавляя кашель.Холмс, словно тигр, прыгнул на него и вцепился ему в глотку,силой пригнув его голову вниз. Из разомкнувшихся в удушье губвыпала белая таблетка.
- Не пытайтесь сократить себе путь, Джозия Эмберли. Дела надо делать пристойно и в установленном порядке. Что скажете,Баркер?
- Я оставил кэб у ворот, - отозвался наш немногословный знакомец.
- До участка всего несколько сот ярдов. Отправимся вдвоем. Вы можете остаться здесь, Уотсон. Я вернусь черезполчаса.
В мощном теле старого москательщика таилась львиная сила,но в руках таких опытных конвоиров он был беспомощен. Как он ниизвивался, стараясь вырваться, его втащили в кэб, и я осталсянести одинокую вахту в этом зловещем доме. Но и получаса непрошло, как вернулся Холмс в сопровождении молодого,щеголеватого инспектора полиции.
- Я оставил Баркера завершить все формальности, - сказал Холмс. - Вы ведь в первый раз видите Баркера, Уотсон. Это мойненавистный соперник и конкурент с того берега Темзы. Когда выупомянули про высокого брюнета, мне уже нетрудно было довершитькартину. У него на счету не одно удачное дело, верно,инспектор?
- Да, он не раз встречался на нашем пути, - сдержанно отозвался инспектор.
- Не отрицаю, он использует недозволенные методы, как и я сам. Недозволенное, знаете, порой очень выручает. Вам,например, с вашим непременным предупреждением: "Все, что бы выни сказали, может быть использовано против вас", - ни за чтоне удалось бы фактически вырвать у этого прохвоста признание.
- Быть может, и так, мистер Холмс. Но мы все равно добиваемся своего. Неужели вы думаете, что мы не составилисобственного мнения об этом деле и не настигли бы преступника?Вы уж извините, но как нам не чувствовать себя задетыми, когдавы с вашими запретными для нас методами вырываетесь вперед ипожинаете все лавры!
- Ничего подобного не произойдет, Маккиннон. Обещаю вам, что с этой минуты я буду держаться в тени, а что касаетсяБаркера, он делал лишь то, что я ему указывал.
Инспектор заметно повеселел.
- Это очень благородно с вашей стороны, мистер Холмс. Для вас осуждение и похвала значат очень мало, а ведь мы совсем вдругом положении, особенно когда нам начинают задавать вопросыгазетчики.
- Совершенно справедливо. Но так как задавать вам вопросы они наверняка будут в любом случае, то не мешает иметь наготовеответы. Что вы скажете, например, если какой-нибудь смышленый ирасторопный репортер спросит, какие именно улики пробудили ввас подозрение и в конце концов дали возможность установитьподлинные факты?
Инспектор замялся.
- Подлинными фактами мы пока что не располагаем, мистер Холмс. Вы говорите, что арестованный в присутствии трехсвидетелей покушался на самоубийство и тем самым фактическипризнал себя виновным в убийстве своей жены и ее возлюбленного.
Вам известны еще какие-нибудь факты?
- Вы отдали приказ произвести обыск?
- Сейчас прибудут три полисмена.
- Тогда скоро в вашем распоряжении будет самый бесспорный из всех фактов. Трупы, несомненно, где-то поблизости. Осмотритепогреба и сад. На то, чтобы проверить наиболее подозрительныеместа, вам потребуется не так уж много времени. Дом старый,водопроводные трубы новые. Где-то должен быть заброшенныйколодец. Попытайте счастья там.
- Но как вы обо всем узнали? И как он это сделал?
- Сначала я расскажу, как он это сделал, а уж потом дам объяснение, на которое вправе рассчитывать и вы и в еще большейстепени мой долготерпеливый друг, оказавший мне неоценимуюпомощь. Но прежде всего мне хотелось бы дать вам представлениео том, каков склад ума этого человека. Он очень необычен -настолько, что преступника, по всей вероятности, ждет невиселица, а Бродмур (Психиатрическая больница для преступников в графстве Беркшир).. Эмберли в избытке наделен такими чертаминатуры, которые в нашем представлении гораздо более свойственнысредневековому итальянцу, нежели англичанину наших дней. Этобыл жалкий скупец, он так замучил жену своим крохоборством, чтоона стала легкой добычей для любого искателя приключений,каковой и не замедлил явиться в образе этогомедикуса-шахматиста Эрнеста. Эмберли играл в шахматыпревосходно - характерная примета человека, способногозамышлять хитроумные планы, Уотсон. Как все скупцы, он былревнив, и ревность переросла у него в манию. Были на тооснования, нет ли; но он заподозрил измену. Он задался цельюотомстить и принялся с дьявольской изобретательностью строитьплан мести. Подойдите-ка сюда!
Уверенно, словно это был его собственный дом, Холмс повел нас по коридору и остановился у открытой двери кладовой.
- Фу! Как ужасно пахнет краской! - воскликнул инспектор.
- Это обстоятельство и послужило нам первой уликой, - сказал Холмс. - Можете поблагодарить доктора Уотсона, которыйего заметил, не сумев, правда, сделать должные выводы. Оно-то инавело меня на верный след. Зачем было этому человеку в такоенеподходящее время разводить в доме вонь? Очевидно, для того,чтобы заглушить какой-то другой запах, который мог выдать вину,возбудить подозрение. Затем явилась мысль о комнате, вот этойсамой, с железной дверью и железной шторой - комнате, которуюможно закрыть герметически. Сопоставьте эти два факта - кудаони ведут? Это я мог установить, только осмотрев дом самолично.В том, что здесь кроется что-то серьезное, я уже не сомневался,потому что успел навести справки в театре Хеймаркет и -опять-таки благодаря наблюдательности доктора Уотсона -выяснить, что в тот вечер ни тридцатое, ни тридцать второекресло в ряду "Б" на балконе не было занято. Следовательно,Эмберли в театре не был и его алиби рухнуло. Он допустил грубыйпромах, позволив моему дальновидному другу заметить номерместа, на котором должна была сидеть его жена. Теперь возниквопрос, как осмотреть дом. Я послал своего агента в самуюглухую деревушку, какая была мне известна, и вызвал тудаЭмберли в такой час, чтобы он заведомо не успел вернуться. Наслучай, если что-то пойдет не так, я дал ему в попутчикидоктора Уотсона. Имя достойного пастора было, разумеется, взятоиз моего Крокфорда. Я говорю достаточно ясно?
- Это неподражаемо, - благоговейным голосом произнес инспектор.
- Теперь можно было не бояться, что мне помешают, и спокойно лезть в чужой дом. Профессия взломщика всегда менясоблазняла, и, вздумай я ее избрать, не сомневаюсь, что мнеудалось бы выдвинуться на этом поприще. Что же я обнаружил?
Видите - вдоль плинтуса тянется газовая труба. Прекрасно. Она поднимается вдоль стены, а вон там, в углу, имеется кран.Труба, как вы видите, проведена в кладовую и доходит до вон тойлепной розы в центре потолка, где ее невидно под лепниной.Конец ее оставлен открытым. В любой момент, открыв наружныйкран, комнату можно наполнить газом. Стоит повернуть рычаг допредела, и любой, кто окажется в этой тесной комнатке призакрытой двери и спущенной шторе, не продержится в сознаниидаже двух минут. Какой дьявольской хитростью он заманил ихсюда, я не знаю, но, едва переступив порог, они оказались в еговласти.
Инспектор с интересом рассматривал газовую трубу.
- Кто-то из наших людей говорил, что в доме пахнет газом, - сказал он. - Но окно и дверь были, конечно, открыты, да икраской уже попахивало. Он-то утверждал, будто начал краситьнакануне происшествия. Но что же дальше, мистер Холмс?
- Дальше произошел инцидент, несколько неожиданный для меня самого. Рано на рассвете я уже спускался в сад из окнабуфетной, как вдруг чья-то рука схватила меня за шиворот ичей-то голос произнес: "А ну, мошенник, чем ты здесьзанимаешься?" Когда мне удалось повернуть голову, передо мнойблеснули дымчатые очки моего друга и соперника мистера Баркера.Это была забавная встреча, и мы оба не могли сдержать улыбки.Выяснилось, что по просьбе родственников доктора Эрнеста онтоже предпринял расследование и тоже пришел к выводу, что делонечисто. Ой уже несколько дней наблюдал за домом и взял назаметку доктора Уотсона как явно подозрительное лицо,посетившее усадьбу. Арестовать Уотсона он не мог, но когда унего на глазах какой-то субъект вылез в сад из окна буфетной,он не выдержал. Я, разумеется, рассказал ему, как обстоят дела,и мы продолжали вести дело сообща.
- Почему с ним? Почему не с нами?
- Потому что я предполагал подвергнуть Эмберли небольшому испытанию, которое и удалось так блестяще. Боюсь, что вы несогласились бы зайти так далеко.
Инспектор улыбнулся.
- Что ж, быть может, и нет. Итак, мистер Холмс, если я верно вас понял, вы совершенно устраняетесь от участия в этомделе и передаете нам весь ваш материал.
- Разумеется. Это - мое обычное правило.
- Тогда я приношу вам благодарность от имени полиции.Случай, как вы его толкуете, ясный. Трупы мы, вероятно, обнаружим без труда.
- Я покажу вам небольшое, но страшное вещественное доказательство, - продолжал Холмс. - Я уверен, что Эмберлиего не заметил. Чтобы добиться успеха, инспектор, надо всегдастараться поставить себя на место другого и вообразить, какпоступили бы вы сами. Тут требуется известная доля фантазии, ноэто окупается.
Допустим, например, что вы заперты в этой комнатке, что жить вам осталось не более двух минут, но вы хотитерасквитаться с извергом, который, возможно, еще издевается надвами там, за дверью. Что бы вы в этом случае сделали?
- Оставил бы письмо.
- Правильно. Вы захотели бы рассказать людям о том, как вы погибли. Писать на бумаге бессмысленно. Убийца найдетзаписку. Но если написать на стене, это может прочесть кто-тодругой. Так глядите же! Над самым плинтусом красным химическимкарандашом выведено: "Нас у..." - и все.
- О чем же это говорит?
- Видите - от пола до надписи не более фута. Бедняга писал это, лежа на полу, умирая. И, не успев дописать, лишилсясознания.
- Он хотел написать: "Нас убили".
- Именно так я и истолковал эту надпись. Так что если вы найдете у убитого химический карандаш...
- Поищем, можете не сомневаться. Ну, а как насчет ценных бумаг? Ведь ясно, что никакой кражи не было. А между тем этиакции у него действительно имелись. Мы проверили.
- Он их надежно припрятал, будьте покойны. Когда вся история с бегством стала бы забываться, он бы внезапнообнаружил их и объявил, что виновники раскаялись и прислалиукраденное обратно, а не то так обронили где-то по дороге.
- Да, у вас на любой трудный вопрос готов ответ, - сказал инспектор. - Одного я не могу понять: ну, к нам он такили иначе вынужден был обратиться, но зачем ему было идти квам?
- Из чистого бахвальства! - ответил Холмс. - Он мнил себя таким умником, был так уверен в себе, что вообразил, будтоего никому не побить. А потом он смог бы сказать недоверчивомусоседу: "Посмотрите - чего я только не предпринимал! Яобратился не только в полицию, но даже к Шерлоку Холмсу".
Инспектор рассмеялся.
- Придется простить вам это "даже", мистер Холмс, - сказал он. - Такой искусной работы я не припомню.
Несколько дней спустя мой друг бросил мне на колени номервыходящей два раза в месяц "Hope Суррей Обсервер". В ней подмножеством леденящих кровь заголовков - от "Упырь из "Уютного"до "Блестящий успех полицейского сыска" - шел целый столбец,в котором впервые давалось последовательное изложение этогодела. По заключительному абзацу можно судить о стиле, в которомоно было написано:
"Редкостная проницательность, которую выказал инспектор Маккиннон, заключив, что запах краски, возможно, призванзаглушить какой-то иной запах, например, запах газа; дерзкоепредположение, что кладовая могла оказаться камерой смерти, атакже последующее расследование, увенчавшееся находкой трупов взаброшенном колодце, искусно замаскированном собачьей конурой,будут жить в истории сыска как убедительный пример высокогомастерства нашей полиции".
- Ну, ничего, Маккиннон - славный малый, - со снисходительной усмешкой промолвил Холмс. - Советуюприсовокупить это к нашим архивам, Уотсон. Когда-нибудь можнобудет рассказать правду об этой истории.