Был  тусклый,  туманный  ноябрьский  вечер, когда, оставив наши чемоданы в гостинице  "Шахматная  Доска"  в  Лемберли,  мы пробирались  через  суссекский  глинозем по длинной, извилистой дороге,  приведшей  нас  в  конце  концов  к  старинной  ферме, владению  Фергюсона,  - широкому, расползшемуся во все стороны дому, с очень древней средней частью  и  новехонькими  боковыми пристройками.  На остроконечной крыше, сложенной из хоршемского горбыля  и  покрытой  пятнами  лишайника,  поднимались  старые, тюдоровские  трубы.  Ступени  крыльца покривились, на старинных плитках, которыми оно было  вымощено,  красовалось  изображение человека  и  сыра - "герб" первого строителя дома. Внутри под потолками тянулись тяжелые дубовые балки, пол во многих  местах осел, образуя глубокие кривые впадины. Всю эту старую развалину пронизывали запахи сырости и гнили.

     Фергюсон   провел   нас  в  большую,  просторную  комнату, помещавшуюся в центре дома. Здесь в огромном старомодном камине с железной решеткой, на которой стояла  дата  "1670",  полыхали толстые поленья.

     Осмотревшись,   я   увидел,  что  в  комнате  царит  смесь различных эпох и  мест.  Стены,  до  половины  обшитые  дубовой панелью,   относились,  вероятно,  к  временам  фермера-иомена, построившего этот дом в семнадцатом веке. Но по  верхнему  краю панели   висело  собрание  со  вкусом  подобранных  современных акварелей, а выше, там, где желтая  штукатурка  вытеснила  дуб, расположилась  отличная  коллекция  южноамериканской  утвари  и оружия - ее, несомненно, привезла с собой перуанка, что сидела сейчас запершись наверху, в своей спальне. Холмс быстро встал и с живейшим любопытством,  присущим  его  необыкновенно  острому уму,  внимательно  рассмотрел  всю  коллекцию.  Когда  он снова вернулся к нам, выражение лица у него было серьезное.

     - Эге, а это что такое? - воскликнул он вдруг.

     В углу в корзине лежал спаниель. Теперь  собака  с  трудом поднялась   и  медленно  подошла  к  хозяину.  Задние  ее  ноги двигались  как-то  судорожно,  хвост  волочился  по  полу.  Она лизнула хозяину руку.

     - В чем дело, мистер Холмс?

     - Что с собакой?

     - Ветеринар  ничего  не  мог  понять.  Что-то  похожее на паралич. Предполагает  менингит.  Но  пес  поправляется,  скоро будет совсем здоров, правда, Карло?

     Опущенный   хвост   спаниеля   дрогнул  в  знак  согласия. Печальные собачьи глаза глядели то на хозяина, то на нас. Карло понимал, что разговор идет о нем.

     - Это произошло внезапно?

     - В одну ночь.

     - И давно?

     - Месяца четыре назад.

     - Чрезвычайно  интересно.  Наталкивает  на   определенные выводы.

     - Что вы тут усмотрели, мистер Холмс?

     - Подтверждение моим догадкам.

     - Ради Бога, мистер Холмс, скажите, что у вас на уме? Для вас наши  дела, быть может, всего лишь занятная головоломка, но для меня это вопрос жизни и смерти. Жена в роли убийцы, ребенок в опасности... Не играйте со мной в прятки, мистер  Холмс.  Для меня это слишком важно.

     Высоченный  регбист дрожал всем телом. Холмс мягко положил ему на плечо руку.

     - Боюсь, мистер Фергюсон, при любом исходе дела вас  ждут впереди  новые  страдания, - сказал он. - Я постараюсь щадить вас, насколько то в моих силах.  Пока  больше  ничего  не  могу добавить.  Но  надеюсь,  прежде чем покинуть этот дом, сообщить вам что-то определенное.

     - Дай-то Бог! Извините  меня,  джентльмены,  я  поднимусь наверх, узнаю, нет ли каких перемен.

     Он  отсутствовал  несколько  минут,  и  за это бремя Холмс возобновил свое изучение коллекции на стене. Когда  наш  хозяин вернулся,  по  выражению  его  лица  было  ясно  видно, что все осталось в  прежнем  положении.  Он  привел  с  собой  высокую, тоненькую, смуглую девушку.

     - Чай  готов,  Долорес,  -  сказал Фергюсон. - Последи, чтобы твоя хозяйка получила все, что пожелает.

     - Хозяйка больная, сильно больная! - выкрикнула девушка, негодующе сверкая глазами на своего Господина. - Еда  не  ест, сильно  больная.  Надо  доктор.  Долорес  боится  быть  одна  с хозяйка, без доктор.

     Фергюсон посмотрел на меня вопросительно.

     - Очень рад быть полезным.

     - Узнай,  пожелает  ли  твоя  хозяйка   принять   доктора Уотсона.

     - Долорес  поведет  доктор.  Не спрашивает можно. Хозяйка надо доктор.

     - В таком случае я готов идти немедленно.

     Я последовал за дрожащей от волнения девушкой по  лестнице и  дальше,  в конец ветхого коридора. Там находилась массивная, окованная железом дверь. Мне  пришло  в  голову,  что  если  бы Фергюсон  вздумал  силой  проникнуть к жене, это было бы ему не так легко. Долорес вынула из кармана ключ,  и  тяжелые  дубовые створки  скрипнули на старых петлях. Я вошел в комнату, девушка быстро последовала за мной и тотчас повернула ключ  в  замочной скважине.

     На кровати лежала женщина, несомненно, в сильном жару. Она была в  забытьи,  но  при  моем появлении вскинула на меня свои прекрасные глаза и смотрела, не отрываясь, со страхом.  Увидев, что  это  посторонний,  она  как будто успокоилась и со вздохом снова опустила голову  на  подушку.  Я  подошел  ближе,  сказал несколько  успокаивающих  слов;  она лежала не шевелясь, пока я проверял  пульс   и   температуру.   Пульс   оказался   частым, температура  высокой,  однако у меня сложилось впечатление, что состояние женщины вызвано не  какой-либо  болезнью,  а  нервным потрясением.

     - Хозяйка  лежит  так один день, два дня. Долорес боится, хозяйка умрет, - сказала девушка.

     Женщина повернула ко мне красивое пылающее лицо.

     - Где мой муж?

     - Он внизу и хотел бы вас видеть.

     - Не хочу его видеть, не хочу... -  Тут  она  как  будто начала  бредить:  - Дьявол! Дьявол!.. О, что мне делать с этим исчадием ада!..

     - Чем я могу помочь вам?

     - Ничем. Никто не может  помочь  мне.  Все  кончено.  Все погибло... И я не в силах ничего сделать, все, все погибло!..

     Она  явно  находилась в каком-то непонятном заблуждении; я никак не мог себе представить  милягу  Боба  Фергюсона  в  роли дьявола и исчадия ада.

     - Сударыня,  ваш супруг горячо вас любит, - сказал я. -

Он глубоко скорбит о случившемся.

     Она снова обратила на меня свои чудесные глаза.

     - Да, он любит меня. А я, разве я его не люблю? Разве  не люблю  я его так сильно, что готова пожертвовать собой, лишь бы не разбить ему сердца?.. Вот  как  я  его  люблю...  И  он  мог подумать обо мне такое... мог так говорить со мной...

     - Он преисполнен горя, но он не понимает.

     - Да, он не в состоянии понять. Но он должен верить!

     - Быть может, вы все же повидаетесь с ним?

     - Нет,  нет!  Я  не  могу  забыть  те жестокие слова, тот взгляд... Я не желаю его видеть. Уходите. Вы  ничем  не  можете мне помочь. Скажите ему только одно: я хочу, чтобы мне принесли ребенка.  Он  мой,  у  меня  есть  на  него права. Только это и передайте мужу.

     Она повернулась лицом к стене и больше  не  произнесла  ни слова.

     Я  спустился  вниз.  Фергюсон и Холмс молча сидели у огня. Фергюсон угрюмо выслушал мой рассказ о визите к больной.

     - Ну, разве могу я доверить ей ребенка? - сказал он.  - Разве  можно  поручиться,  что  ее  вдруг  не  охватит опять то ужасное, неудержимое желание... Разве могу я  забыть,  как  она тогда поднялась с колен и вокруг ее губ - кровь?

     Он вздрогнул, вспоминая страшную сцену.

     - Ребенок  с миссис Мэйсон, там он в безопасности, там он и останется.

     Элегантная горничная, самое современное явление, какое  мы доселе  наблюдали в этом доме, внесла чай. Пока она хлопотала у стола, дверь распахнулась, и в комнату вошел  подросток  весьма примечательной   внешности   -   бледнолицый,   белокурый,  со светло-голубыми беспокойными глазами, которые так  и  вспыхнули от  волнения  и радости, едва он увидел отца. Мальчик кинулся к нему, с девичьей нежностью обвил его шею руками.

     - Папочка, дорогой! - воскликнул он. - Я и не знал, что ты уже приехал! Я бы вышел тебя встретить. Как я  рад,  что  ты вернулся!

     Фергюсон  мягко  высвободился  из  объятий  сына;  он  был несколько смущен.

     - Здравствуй, мой дружок, -  сказал  он  ласково,  гладя льняные  волосы  мальчика.  - Я приехал раньше потому, что мои друзья, мистер Холмс и мистер Уотсон,  согласились  поехать  со мной и провести у нас вечер.

     - Мистер Холмс? Сыщик?

     - Да.

     Мальчик  поглядел  на нас испытующе и, как мне показалось, не очень дружелюбно.

     - А где второй  ваш  сын,  мистер  Фергюсон?  -  спросил Холмс. - Нельзя ли нам познакомиться и с младшим?

     - Попроси   миссис   Мэйсон   принести  сюда  малыша,  - обратился  Фергюсон  к  сыну.  Тот  пошел  к  двери   странной, ковыляющей  походкой,  и  мой  взгляд  хирурга тотчас определил повреждение  позвоночника.  Вскоре  мальчик  вернулся,  за  ним следом   шла   высокая,   сухопарая   женщина,  неся  на  руках очаровательного  младенца,  черноглазого,   золотоволосого   - чудесное  скрещение  рас, саксонской и латинской. Фергюсон, как видно, обожал и этого сынишку, он взял  его  на  руки  и  нежно приласкал.

     - Только  представить  себе,  что у кого-то может хватить злобы обидеть такое существо,  -  пробормотал  он,  глядя  на, небольшой, ярко-красный бугорок на шейке этого амура.

     И  тут  я  случайно  взглянул  на  моего друга и подивился напряженному выражению его лица - оно словно окаменело, словно было вырезано из слоновой кости. Взгляд  Холмса,  на  мгновение задержавшись  на  отце  с  младенцем,  был  прикован к чему-то, находящемуся в другом конце комнаты. Проследив за  направлением этого  пристального взгляда, я увидел только, что он обращен на окно, за которым стоял  печальный,  поникший  под  дождем  сад.

Наружная  ставня  была  наполовину  прикрыта  и почти заслоняла собой вид, и тем не менее глаза Холмса неотрывно глядели именно в сторону окна.  И  тут  он  улыбнулся  и  снова  посмотрел  на младенца.  Он молча наклонился над ним и внимательно исследовал взглядом красный бугорок на мягкой детской шейке. Затем схватил и потряс махавший перед его лицом пухлый, в ямочках кулачок.

     - До свидания, молодой  человек.  Вы  начали  свою  жизнь несколько  бурно. Миссис Мэйсон, я хотел бы поговорить с вами с глазу на глаз.

     Они встали поодаль и несколько  минут  о  чем-то  серьезно беседовали.  До меня долетели только последние слова: "Надеюсь, всем вашим тревогам скоро придет конец". Кормилица, особа,  как видно,  не  слишком  приветливая  и  разговорчивая, ушла, унеся ребенка.

     - Что представляет собой миссис Мэйсон? - спросил Холмс.

     - Внешне она, как видите,  не  очень  привлекательна,  но сердце золотое, и так привязана к ребенку.

     - А тебе, Джек, она нравится?

     И Холмс круто к нему повернулся.

     Выразительное  лицо  подростка  как  будто  потемнело.  Он затряс отрицательно головой.

     - У Джека очень сильны и симпатии и антипатии, -  сказал Фергюсон,  обнимая  сына  за плечи. - По счастью, я отношусь к первой категории.

     Мальчик  что-то  нежно  заворковал,  прильнув  головой   к отцовской груди. Фергюсон мягко его отстранил.

     - Ну,  беги, Джекки, - сказал он и проводил сына любящим взглядом, пока тот не скрылся за дверью. -  Мистер  Холмс,  - обратился  он  к  моему  другу,  -  я,  кажется,  заставил вас проехаться  попусту.  В  самом  деле,  ну  что  вы  можете  тут поделать,  кроме как выразить сочувствие? Вы, конечно, считаете всю ситуацию слишком сложной и деликатной.

     - Деликатной?  Безусловно,  -  ответил  мой  друг,  чуть улыбнувшись.  - Но не могу сказать, что поражен ее сложностью. Я решил эту проблему  методом  дедукции.  Когда  первоначальные результаты дедукции стали пункт за пунктом подтверждаться целым рядом  не  связанных  между  собой  фактов,  тогда субъективное ощущение  стало  объективной  истиной.   И   теперь   можно   с уверенностью  заявить, что цель достигнута. По правде говоря, я решил задачу еще до того,  как  мы  покинули  Бейкер-стрит,  - здесь,   на  месте,  оставалось  только  наблюдать  и  получать подтверждение.

     Фергюсон провел рукой по нахмуренному лбу.

     - Ради Бога, Холмс, - сказал он хрипло,  -  если  вы  в чем-то  разобрались,  не  томите  меня.  Как  обстоит дело? Как следует поступить? Мне безразлично,  каким  путем  вы  добились истины, мне важны сами результаты.

     - Конечно,  мне  надлежит  дать  вам объяснение, и вы его получите. Но позвольте мне  вести  дело,  согласно  собственным моим  методам.  Скажите, Уотсон, в состоянии ли миссис Фергюсон выдержать наше посещение?

     - Она больна, но в полном сознании.

     - Прекрасно. Окончательно все выяснить мы сможем только в ее присутствии. Поднимемся наверх.

     - Но  ведь  она  не  хочет  меня  видеть!  -  воскликнул Фергюсон.

     - Не  беспокойтесь, захочет, - сказал Холмс. Он начеркал несколько слов на листке бумаги. - Во всяком  случае,  у  вас, Уотсон,  есть  официальное право на визит к больной. Будьте так любезны, передайте мадам эту записку.

     Я вновь поднялся по лестнице  и  вручил  записку  Долорес, осторожно  открывшей дверь на мой голос. Через минуту я услышал за  дверью  возгласы,  одновременно  радостные  и   удивленные. Долорес выглянула из-за двери и сообщила:

     - Она хочет видеть. Она будет слушать.

     По моему знаку Фергюсон и Холмс поднялись наверх. Все трое мы вошли в спальню. Фергюсон шагнул было к жене, приподнявшейся в постели,  но она вытянула руку вперед, словно отталкивая его. Он опустился в кресло. Холмс сел рядом  с  ним,  предварительно отвесив  поклон  женщине,  глядевшей на него широко раскрытыми, изумленными глазами.

     - Долорес, я думаю, мы можем отпустить... -  начал  было Холмс.  -  О,  сударыня, конечно, если желаете, она останется, возражений нет. Ну-с,  мистер  Фергюсон,  должен  сказать,  что человек  я  занятой, а посему предпочитаю зря время не тратить.

Чем быстрее хирург делает разрез, тем меньше боли. Прежде всего хочу вас успокоить. Ваша жена прекрасная, любящая вас  женщина, несправедливо обиженная.

     С радостным криком Фергюсон вскочил с кресла.

     - Докажите  мне  это,  мистер  Холмс,  докажите,  и я ваш должник по гроб жизни!

     - Докажу, но при этом буду вынужден причинить  вам  новые страдания.

     - Все  остальное  безразлично, лишь бы была оправдана моя жена. По сравнению с этим ничто не имеет значения.

   1 2 3