Петрусу захотелось побродить вокруг, и он ушел, а я сел на одну из скамеек, ожидая окончания церемонии и начала банкета. Рядом стоял продавец попкорна со своим лотком, в надежде подзаработать, когда толпа повалит из церкви.

– Вы из приглашенных на свадьбу? – поинтересовался продавец.

– Нет, мы пилигримы, идем в Компостелу, – ответил я.

– Из Мадрида туда идет поезд прямого сообщения, а если уезжаете в пятницу, то получите бесплатный номер в гостинице.

– Да, но мы совершаем паломничество. Продавец покосился на меня и с почтением в голосе произнес:

– Паломничества совершают только святые.

Я решил не вдаваться в дискуссии по этому вопросу. Он сообщил, что его дочь уже вышла замуж, но потом развелась.

– Во времена Франко нравы были лучше, – пожаловался он. – Тогда семейные узы уважали.

Хотя я и находился в чужой стране – ситуация, когда лучше не заводить разговоры о политике, – но оставить такое без ответа не мог. А потому сообщил, что Франко был диктатор, а потому при нем ничего не могло быть лучше, чем сейчас.

Продавец побагровел.

– Да кто это вы такой, чтобы так говорить?

– Я знаю историю вашей страны. Мне известно, что народ здесь боролся за свободу. Я читал о преступлениях, совершенных франкистами во время гражданской войны в Испании.

– Читали? А я, к вашему сведению, сражался на этой самой войне! Я имею право говорить, потому что здесь пролилась кровь моих близких. И мне плевать, что вы там вычитали из книг, – меня волнует лишь то, как живет моя семья. Да, я воевал против Франко, но, хоть он и победил, жить стало лучше. Я не бедствую, у меня свой ларек, продаю попкорн. И помогло мне вовсе не правительство социалистов, что находится у власти сейчас. Так тяжко никогда еще не было.

Мне припомнились слова Петруса о том, что люди берут от жизни сущие крохи. Решив не обострять конфликт, я пересел на другую скамейку.

Когда вернулся Петрус, я пересказал ему свой спор с продавцом попкорна.

– Обсуждения мнений служат всегда одному и тому же, – заметил он. – Они помогают людям убедить самих себя, что они правы. Вообще‑то, я состою в Итальянской коммунистической партии. И не ожидал, что ты сочувствуешь фашистам.

– О чем ты говоришь? – возмутился я.

– Ну, ты же помог этому продавцу убедиться в том, что Франко хороший. Возможно, раньше он не понимал почему. Теперь знает.

– Да? Интересно бы знать, а с каких это пор члены ИКП верят в Дары Святого Духа?

– Нас всегда заботит то, что скажут о нас соседи, – рассмеялся он и изобразил Папу, благословляющего толпу с балкона.

Тут вновь взвились в небо огни фейерверка, а музыканты взобрались на эстраду и начали настраивать инструменты. Праздник должен был вот‑вот начаться.

Я загляделся на небо. Начинало темнеть, появились первые звезды. Петрус пошел на поиски официанта и принес два пластиковых стаканчика с вином. Один протянул мне со словами:

– Говорят, это к удаче – выпить немного до начала праздника. Может, забудешь о продавце попкорна.

– Да я уже давно не думаю о нем!

– А следовало бы! Случившееся – это символическое послание: знак того, что ты вел себя неправильно. Мы всегда стремимся обратить людей в нашу веру, приобщить к нашему миропониманию. Мы считаем, что чем больше людей будет верить в то же, во что верим мы, тем скорей наши представления превратятся в реальность. Ничего подобного.

Погляди вокруг. Вот начинается большое празднество. Торжественная церемония. Сегодня одновременно сбываются разные мечты и надежды: надежды отца выдать дочку замуж, надежды его дочери выйти замуж, надежды жениха. И это хорошо, потому что все они мечтали и теперь желают показать другим людям, что мечты их сбылись. Этот праздник затевается не для того, чтобы убедить кого‑то в чем‑то, а потому здесь будет весело. Все свидетельствует о том, что здесь собрались люди, которые вели Правый Бой за свою любовь и победили.

– Но, Петрус, ведь ты сам пытаешься в чем‑то убедить меня, ведя меня по Пути Сантьяго, разве не так?

Он окинул меня ледяным взором.

– Я учу тебя лишь практикам RAM. А чтобы найти меч, тебе надо узнать Путь, истину и жизнь, что скрыты в глубине сердца.

Петрус указал рукой на небо, где уже отчетливо были видны звезды.

– Млечный Путь указывает дорогу к Компостеле. Нет религии, которая может свести вместе все звезды, а случись такое, Вселенная превратилась бы в гигантскую пустоту и утратила бы смысл своего существования. У каждой звезды – и у каждого человека – свое собственное пространство и свои особенные свойства. Есть голубые, желтые, зеленые и красные звезды, есть также кометы, метеоры, что падают на землю в виде метеоритов, существуют звездные туманности и кольца вокруг планет. Все, что видится отсюда с Земли как однородное множество светящихся пятнышек, на самом деле является многими миллионами разных вещей и явлений, разбросанных в пространстве, постичь которое превыше человеческого понимания.

Тут снова с треском взлетели яркие огни фейерверка, на миг затмив звезды на небе. Сноп сверкающих зеленых искр опустился на землю.

– Раньше мы с тобой могли только слышать фейерверк, теперь же, когда стемнело, мы можем его увидеть, – сказал Петрус. – И это единственная перемена, на которую может уповать человек.

Невеста вышла из церкви, толпа вокруг взорвалась приветственными выкриками, на новобрачных посыпались рисовые зерна. Невеста, худенькая девушка лет шестнадцати, крепко держалась за руку парня в парадном костюме. За ними появились прихожане, и все шествие направилось на площадь.

– Смотрите, вон полковник… Ой, какое платье у невесты! Как красиво! – закричали дети неподалеку от нас.

Гости заняли свои места за столом, официанты разлили вино, грянул оркестр. Вокруг продавца попкорна с гомоном столпились ребятишки, они протягивали монеты, получали пакетики с кукурузой, а потом швыряли их на землю. Мне показалось, что для горожан Логроньо, по крайней мере на сегодняшний вечер, весь остальной мир с его проблемами: безработицей, угрозой ядерной войны, преступлениями и тому подобным – попросту перестал существовать. Сегодня здесь царит праздник, за столами на площади найдется место каждому, и никто не почувствует себя обделенным.

В нашу сторону устремилась группа людей с телевидения, и Петрус быстро отвернулся. Однако телевизионщики проследовали мимо к одному из гостей, сидевшему за столом недалеко от нас. Я его сразу узнал: это был Антонио Маноло, возглавлявший группу испанских болельщиков на мировом чемпионате по футболу в Мехико. Когда интервью закончилось, я подошел к нему и сообщил, что я из Бразилии, на что он с притворным негодованием сказал, что мы украли у испанцев гол в первом туре чемпионата мира .

Но затем обнял меня и добавил, что скоро у Бразилии опять будут лучшие в мире игроки.

– Скажи, а как ты умудряешься видеть, что происходит на поле, если все время стоишь к нему спиной и дирижируешь своей торсидой?  – поинтересовался я.

Меня всегда это удивляло, когда я смотрел трансляцию матчей.

– Нет выше радости, чем поддерживать в наших фанатах веру в победу.

И потом, как будто бы он тоже шел по Пути Сантьяго, он произнес:

– Торсида  без веры может провалить уже практически выигранный матч.

Тут Маноло окружили другие люди, которые тоже хотели с ним побеседовать, а я все стоял и думал о том, что он мне сказал. Он никогда не следовал по Пути Сантьяго, однако понимал, что такое Правый Бой.

Петруса я обнаружил в тени каких‑то деревьев, где он, очевидно, прятался от телевизионных камер, направленных на гостей. Только когда юпитеры потухли, Петрус решился выйти из укрытия и немного расслабился. Мы взяли еще по бокалу вина, я раздобыл нам тарелку с канапе, а Петрус нашел место за столом, где мы смогли устроиться рядом с другими гостями.

Новобрачные уже резали огромный свадебный пирог. Гости выкрикивали поздравления.

– Должно быть, они по‑настоящему любят друг друга, – сказал я.

– Ну разумеется, любят, – подтвердил мужчина в темном костюме, сидящий рядом. – Как же иначе? Разве кто‑то женится по другим причинам?

Я остерегся высказывать вслух свой ответ, вспомнив наш разговор с Петрусом о продавце попкорна. Однако мой проводник не промолчал.

– А какой род любви вы имеете в виду: Эрос, Филос  или Агапе?

Мужчина глядел на него непонимающе. Петрус поднялся с места, наполнил бокал и предложил мне немного прогуляться.

– Все три греческих слова обозначают любовь, – начал объяснять он. – То, что мы видим с тобой сегодня, – это Эрос,  то есть чувство любви, связывающее двух людей.

Невеста и жених улыбались фотографу и принимали поздравления.

– Кажется, эти двое на самом деле любят друг друга, – заметил он, глядя на эту пару. – И они верят, что их любовь будет становиться все сильней. Скоро им придется отделиться от семьи – они будут сами себя обеспечивать, обустраивать свой дом, вместе преодолевать жизненные трудности. Это облагораживает любовь и делает ее достойной. Он будет служить в армии. Она, вероятно, научится хорошо готовить и будет безупречной домохозяйкой, поскольку ее с детства готовили к такой роли. Жена будет для него хорошим другом, у них появятся дети, и они будут считать, что им удалось вместе создать нечто новое. Таким образом, эта пара будет вести Правый Бой. И даже если у них возникнут проблемы, это не беда, они все равно будут счастливы.

Однако все может сложиться и совсем по‑другому. Он может почувствовать, что теперь он стеснен, поскольку не имеет права выражать свой Эрос,  свою любовь к другим женщинам. А она может почувствовать, что пожертвовала блестящей карьерой ради мужа. Тогда вместо ощущения, что они вместе создают нечто общее, каждый из них будет чувствовать, напротив, что его обворовали, что их любовь не имеет смысла. И тогда Эрос,  то главное, что их объединяло, покажет свою оборотную сторону. И самое благородное чувство, которое Господь провидел для людей, превратится в источник ненависти и разрушения.

Оглядевшись вокруг, я увидел, что многие из присутствующих связаны Эросом.  Упражнение Воды пробудило голос моего сердца, и я теперь видел людей как‑то совсем по‑другому. То ли сказались долгие дни одиночества в дороге, или, может быть, так проявили себя практики RAM, но мне было видно то, что Петрус описывал как Эрос Добра  и Эрос Зла.

– Вот что интересно, – продолжил он, наблюдая то же самое. – Эрос  – не важно, добрый ли, злой, – у всех людей разный. Это вроде того, что я говорил тебе час назад о звездах. И никто не может его избежать. Каждый нуждается в нем, несмотря на то, что часто Эрос  заставляет нас чувствовать себя оторванными от мира, пойманными в ловушку одиночества.

Оркестр заиграл вальс. Гости парами выходили на асфальтовый пятачок перед эстрадой, где сидели оркестранты. Выпитое уже давало о себе знать, вокруг слышались громкие голоса, смех. Я обратил внимание на девушку в голубом платье: казалось, она ждала этой самой свадьбы ради того только, чтобы иметь возможность потанцевать, – она мечтала, что ее закружит в вальсе некто, чьи объятия виделись ей еще в девичьих грезах. Не отрываясь, она смотрела на элегантного юношу в светлом костюме, стоявшего в компании друзей. Парни болтали о чем‑то своем и не замечали, что начался вальс. Не заметили они также и девушку в голубом платье, что стояла невдалеке и с надеждой смотрела на одного из них.

Я задумался о жизни в маленьких городках и о браке, о котором кто‑то мечтает с детства.

Девушка в голубом заметила, что я наблюдаю за ней, и поспешила смешаться с толпой подружек. Едва она скрылась, как тот парень, на которого она смотрела, тут же стал оглядываться, ища ее глазами. Но стоило ему удостовериться, что она в компании подруг, и он вновь вернулся к прерванному разговору.

Я указал Петрусу на эту парочку. Понаблюдав некоторое время за тем, как они переглядываются, Петрус поднес к губам отставленный было стакан с вином и сказал только:

– Они ведут себя так, будто стыдятся своей любви.

Какая‑то девушка, сидевшая рядом, вовсю таращила глаза на меня и Петруса. Она была примерно вдвое моложе нас. Петрус поднял стакан, будто произнося тост в ее честь. Девушка смущенно засмеялась, потом указала на сидящих неподалеку родителей, очевидно показывая, что она не может к нам подойти.

– А вот и красивая сторона любви, – промолвил Петрус. – Любовь к двум чужакам, которые явились неведомо откуда, а завтра продолжат странствие по тому огромному миру, в который она мечтала бы попасть.

По тому, как он говорил, было заметно, что вино уже подействовало и на него.

– Сегодня мы поговорим о Любви! – воскликнул мой проводник чуть громче, чем следовало бы. – Давайте поговорим о настоящей Любви, той, на которой держится этот мир, той, что делает людей воистину мудрыми!

Хорошо одетая женщина, шедшая мимо нас, казалось, вообще не обращала внимания на праздник. Она переходила от стола к столу, выравнивая на них бокалы, посуду и столовые приборы.

– Ты видишь эту женщину? – вопросил Петрус. – Ту, что следит за приборами и выстраивает их в ряд? Ну, как я и говорил, у Эроса  много ликов, и это один из них. Так выглядит один из вариантов несчастной любви – разочарование. Эта женщина, конечно, поцелует жениха и невесту, но про себя твердо уверена, что брак – это петля на шее. Видишь, она пытается выправить мир вокруг, выравнивая даже тарелки на столах, и занята она этим потому, что у нее самой внутри царит полный беспорядок. А вот так, – он указал на супружескую чету: муж ничем особенно не выделялся, а жена была накрашена сверх меры и носила замысловатую прическу, – так выглядит общепринятый Эрос.  Дань общественным условностям без намека на страсть. Жена принимает свою роль, разрывает все связи с миром и отказывается от Правого Боя.

– Что‑то, Петрус, в твоем изложении многовато горечи. Разве никто из них не может быть спасен?

– Конечно, может. Та девушка, что таращилась на нас, или молодежь, что танцевала, – эти пока понимают, что такое Эрос Добра.  И если они смогут не поддаться лицемерному отношению к любви, каким грешило старшее поколение, наш мир станет совсем другим.

Он указал на пожилую пару, сидящую за одним из столиков.

– И еще вот те двое. Они – не то что другие – не позволили заразить себя общей фальшью. Видишь, они похожи на крестьян. Голод и нужда требовали от них, чтобы они работали рука об руку. Они выучились тому же, что ты изучаешь как практики RAM, хотя никогда даже о них не слышали. Они черпают любовь из своего труда, в нем обретают силы, нужные для нее. В этом случае Эрос  показывает свой самый прекрасный лик, поскольку сливается с Филосом.

– А что это такое?

– Филос  – это любовь, принимающая облик дружбы. Это то, что я испытываю к тебе и многим другим людям. Когда перестает блистать огонь Эроса,  от распада брак спасает Филос.

– А Агапе?

– Об этом пока рано говорить. Агапе  присутствует в обеих других формах любви – ив Эросе,  и в Филосе,  – но для тебя это пока всего лишь слова. Давай‑ка лучше присоединимся к общему веселью, а о Любви Всеобъемлющей говорить не будем.

И Петрус налил еще вина.

Праздничное настроение, царившее на площади, было заразительно. Петрус сильно охмелел, и я был сначала несколько удивлен. Но потом вспомнил, как однажды он мне объяснял, – практики RAM имеют смысл лишь в том случае, если они под силу обычным людям.

И в этот вечер Петрус казался мне самым обычным человеком, неотличимым от тех, кто нас окружал. Он был приветлив и дружелюбен, хлопал всех по плечу и болтал со всеми, кто желал с ним поговорить. Немного позже он напился так, что мне пришлось взять его под руку и препроводить в гостиницу.

По дороге я успел осмыслить сложившуюся ситуацию. Вот я веду своего проводника. И в этот миг вдруг понял: ведь на протяжении всего путешествия Петрус ни разу не приложил ни малейших усилий, чтобы выглядеть значительней, мудрей, безгрешней, чем я. Он всего лишь передавал мне свой опыт в практиках RAM. Но притом постоянно подчеркивал, что сам он – такой же, как все те, что знавали и Эрос,  и Филос,  и Агапе.

И это придало мне сил.

Путь Сантьяго принадлежит обычным людям.

 

Воодушевление

 

Если я говорю языками человеческими и ангельскими… Если имею дар пророчества… и всю веру, так что могу и горы передвигать, а не имею любви – то я ничто».

Петрус опять цитировал св. Павла, который, по его мнению, лучше всех передавал людям слова Христа. Все утро мы шли вперед, а после обеда устроились на берегу речки порыбачить. Ни одна рыба не клюнула, но Петруса это нисколько не волновало. По его мнению, рыбная ловля является основным символом отношений человека и мира: мы знаем, чего добиваемся, и при должном упорстве добьемся своего, а вот когда дойдем до цели – это уж зависит от помощи Божьей.

– Перед тем как принять важное решение, полезно предаться какому‑нибудь неторопливому и созерцательному занятию, – заметил Петрус. – Буддийские монахи слушали, как растут горы, а вот я предпочитаю удить рыбу.

Но в такой зной даже красные ленивые рыбины, плававшие почти у самой поверхности воды, наживку заглатывать не желали. Смена места не помогала. А потому я решил лучше прогуляться по ближнему лесу. И дошел до самых ворот старого заброшенного кладбища, примыкавшего к реке, – ворота эти были невероятно огромными и совершенно не соответствовали размерам того маленького клочка земли, что был отведен под кладбище, – а затем вернулся обратно к Петрусу, который продолжал сидеть с удочкой. Я поинтересовался, знает ли он что‑нибудь про это кладбище.

– Ворота в старину вели в госпиталь для пилигримов, – ответил он. – Он давно закрылся, а потом кому‑то пришла в голову идея использовать их в качестве ворот и устроить за ними кладбище.

– Которое тоже оказалось заброшенным.

– Верно. Все в этом мире недолговечно. Когда я поведал ему, как отвратительно он вел себя вчера на свадьбе, осуждая всех присутствующих там гостей, Петрус изумился. Он начал меня уверять, что все, о чем он говорил вчера, не больше и не меньше того, что мы с ним испытали в жизни сами. Все мы ищем Эрос,  и затем, когда Эрос  превращается в Филос,  думаем, что любовь умерла. И не понимаем, что именно Филос  может привести нас к высшей форме любви – к Агапе.

– Расскажи мне о ней, – попросил я.

Петрус ответил, что говорить об Агапе  не имеет смысла – ее надо пережить. И сегодня, если удастся, он попытается показать мне одну из сторон Агапе.  Но чтобы это удалось, окружающий нас мир – так же как с рыбной ловлей – должен быть на нашей стороне, чтобы помочь нам достичь желаемого.

– Вестник помогает тебе, но есть такое, что находится за пределами власти и Вестника, и твоих желаний, и тебя самого.

– И что это за вещь?

– Божья искра. То, что принято называть – Удача.

Когда солнце немного ослабило свой нестерпимый жар, мы снова вернулись на Путь Сантьяго. Он шел через поля и виноградники, совершенно безлюдные в этот час. Мы пересекли шоссе – тоже совершенно пустынное – и снова двинулись лесом. В отдалении виделся пик горы Сан‑Лоренсо, самой высокой точки королевства Кастилия. Я очень сильно изменился с того времени, как впервые встретился с Петрусом в Сен‑Жан‑Пре‑де‑Пор. Бразилия и все мои начатые и брошенные на полдороге дела, которые раньше так меня беспокоили, теперь позабылись начисто. Единственное, что оставалось живо, была моя цель, и каждую ночь я вел долгие разговоры с Астрейном, становившимся все яснее и ближе.

Я видел, как он неизменно присаживается рядом, я заметил, что правое веко его подергивается нервным тиком, а когда я повторял свои доводы, чтобы убедиться – он понял, на губах у него возникала презрительная улыбка. Еще несколько недель назад – в начале паломничества– я всерьез опасался, что не смогу дойти до конца Пути. В тот день, когда мы проходили через Ронсеваль, меня охватывала глубокая тоска от всего предстоящего, и мне хотелось немедленно попасть в Сантьяго, вновь завладеть своим мечом и вступить в то, что Петрус называл «Правый Бой». Но теперь все блага цивилизации, с которыми так трудно было расстаться, позабылись. И в эту минуту меня занимали только солнце над головой да неистовое желание познать Агапе.

Мы спустились к ручью, перешли его, с огромным трудом выбрались на крутой берег. Должно быть, раньше здесь с ревом текла полноводная и бурная река, буравившая землю в поисках тайн, скрытых в ее глубоких недрах. А теперь она стала ручейком, который можно было перейти вброд. Но вырытый ею глубокий каньон – главный итог ее трудов – сохранился, так что подняться на противоположный берег было совсем нелегко. Верно сказал Петрус несколько часов назад: «Все в этом мире недолговечно». – Петрус, а ты когда‑нибудь любил?

Вопрос этот сорвался с моих уст будто сам собой, и я сам удивился своей смелости. До сей минуты я почти ничего не знал о личной жизни моего проводника.

– У меня было много женщин, если ты об этом спрашиваешь. И я по‑настоящему любил их всех. Но познать Агапе  мне суждено было только с двумя.

Я в ответ рассказал ему, что влюблялся так часто, что даже тревожился тем, что не способен сделать выбор и остановиться. И если дальше все будет продолжаться в том же духе, то меня ждет одинокая старость, а это меня довольно сильно пугает.

– Наймешь себе сиделку, – рассмеялся Петрус. – Впрочем, я не верю, что для тебя любовь – это тихая пристань под конец жизни.

Темнеть начало часов в девять. Виноградники остались позади, а мы двигались едва ли не по пустыне. Оглядевшись, я увидел вдалеке среди скал маленький скит – подобные довольно часто попадались нам на пути. Мы прошли еще немного, потом отклонились от маршрута, помеченного желтыми знаками, и приблизились к хижине.

Подойдя почти вплотную, Петрус выкрикнул какое‑то имя – а какое, я не разобрал, – и остановился, прислушиваясь. Ответа не последовало. Петрус позвал снова, и опять никто не отозвался.

– Ладно, все равно пойдем, – решил он. И мы вошли.

Четыре выбеленные стены. Открытая дверь – верней сказать, двери не было вообще, вход прикрывал деревянный щит полметра высотой, едва державшийся на одной петле. Внутри – каменный очаг и несколько мисок, аккуратно сложенных на полу. В одной из них была пшеница, в другой – картофель. Мы молча сели. Петрус закурил и сказал, что мы должны подождать. Ноги у меня гудели от усталости, но что‑то в этой хижине вселяло в меня беспокойство. Не будь рядом Петруса, оно переросло бы в страх.

– А где же спит тот, кто здесь живет? – спросил я просто так, только чтобы нарушить гнетущее молчание.

– Там, где ты сидишь, – ответил Петрус, показав на голый земляной пол.

Я хотел было передвинуться, но он велел мне оставаться на месте. Наверно, на дворе похолодало, потому что я начал мерзнуть.

Мы ждали почти целый час. Петрус еще дважды звал кого‑то, а потом замолчал. И только я подумал, что сейчас мы наконец двинемся дальше, как он неожиданно заговорил:

– Здесь присутствует одно из двух проявлений Агапе,  – сообщил он, погасив окурок третьей сигареты. – Не единственное, но самое чистое. Агапе  есть абсолютная Любовь, Любовь Всеобъемлющая, которая полностью поглощает того человека, в которого вселилась. Тот, кто познал Агапе,  видит, что все, кроме любви, в этом мире значения не имеет. Этот род Любви испытывал Христос по отношению к людям, и Любовь Его была столь сильна, что повернула судьбы мира, изменила ход истории. Его отшельническая жизнь позволила совершить такое, что оказалось не под силу владыкам земным со всеми их армиями.

На протяжении тысячелетней истории цивилизации многим людям случалось познать Любовь Всеобъемлющую. И они столь многое были готовы отдать миру, – а мир требовал так мало, – что обычно уходили в пустыни и в уединенные скиты, ибо Любовь, которую они переживали, преображала их. Они становились святыми отшельниками, чьи имена мы знаем и сегодня.

Нам с тобой, практикующим иной род Агапе,  их суровая, полная лишений жизнь может показаться ужасной. Но для тех, кто охвачен Любовью Всеобъемлющей, все остальное – абсолютно все – полностью теряет свое значение. Эти люди живут только ради этой Любви.

Петрус рассказал мне, что в здешней хижине живет монах по имени Альфонсо, с которым повстречался во время первого своего паломничества в Компостелу, когда тот собирал плоды для пропитания. Проводник Петруса, человек гораздо более просвещенный, чем он сам, оказался другом Альфонсо, так что они втроем провели Ритуал Агапе,  или упражнение Голубой Сферы. Петрус признался, что это было одним из ярчайших впечатлений его жизни: даже сейчас, выполняя это упражнение, он вспоминает хижину отшельника и самого Альфонсо. Никогда раньше я не слышал, чтобы Петрус говорил так взволнованно и горячо.

– Агапе  – это Любовь Всеобъемлющая, – еще раз повторил он, как будто эта фраза лучше всего определила этот необычный вид Любви. – Мартин Лютер Кинг как‑то раз заметил, что, когда Христос говорил о том, что надо любить своих врагов, он подразумевал Агапе.  Потому что «невозможно любить наших врагов, тех, кто причиняет нам зло, кто стремится сделать наше и без того нелегкое бытие совсем невыносимым». Но Агапе  – это гораздо больше, чем любовь в обычном смысле, предполагающая симпатию или влечение. Благодаря этому чувству, которое овладевает нами целиком, не оставляя ни единой свободной клеточки, прахом идет любая попытка проявить агрессию.

Ты уже научился возрождать себя, не быть жестоким к себе, общаться со своим Вестником. Но все, что ты делаешь сейчас, и все, чего достигнешь, пройдя по Пути Сантьяго, – обретет смысл, лишь когда Любовь Всеобъемлющая осенит это.

назад<<< 1 . . . 6 . . . 13 >>>далее