— Да, — повторил он. Казалось, он был очень доволен. — Но я не собираюсь продолжать конкурс на меткость. У тебя три варианта: ты можешь опять пытаться бежать, на этот раз я не промахнусь. Ты можешь остаться лежать, и тогда Никодемус пустит пулю в твой безмозглый лоб. Ты можешь подняться и пойти к экипажу, и залезть внутрь, и больше не суетиться.

Джессамин не двигалась. В темноте она не могла разглядеть его лица, но была больше чем уверена, что на нем сейчас не самое доброе выражение.

— Думаю, что четвертого варианта у меня нет, — послушно произнесла она. — Но вы можете оставить меня здесь, и я вернусь, в поместье. Я обещаю вам, что не скажу никому ни слова.

— Нет, — сказал Глэншил. — Решай!

Джесс была почти без сил, но не должна показывать это Глэншилу. Она поднялась на ноги без его помощи и отряхнула ветки и грязь с платья. С одной стороны оно было разорвано, ушибленная коленка ныла, но она по крайней мере была цела.

— Я еду с вами, — покорно сказала девушка.

— Умница, — похвалил ее Глэншил. Он сжимал в руке страшный пистолет, все еще целясь ей в лоб. — Тогда идем. Нас ждет важное дело.

Джессамин вскарабкалась в черный экипаж. Сначала она надеялась, что его поведет Алистэйр, но, когда увидела, что он лезет внутрь вслед за ней, закрывая за собой дверь, поняла, что надеяться не на что. Он сидел напротив — это все, что она чувствовала. Когда экипаж со скрипом тронулся, она вздрогнула от ужаса.

Если даже Никодемус был не слишком умелым кучером, он с лихвой возмещал этот недостаток энтузиазмом. Карета неслась вперед с бешеной скоростью, и Джессамин оставалось только вцепиться в кожаное сиденье, чтобы не упасть.

Алистэйр, казалось, хорошо сохранял равновесие. Она чувствовала, как он двигается в темноте, слышала его приглушенное бормотание. В следующее мгновение в нее полетела одежда.

— Ай да Никодемус! Он всегда выручает меня. Прекрасно знает, что мне нужно, включая и запасную одежду на случай, если что-нибудь произойдет. Сегодня это что-то — ты, дорогая моя.

— Извините, если я доставила вам беспокойство, — ехидно пробормотала Джессамин. — Что это?

— Одежда, в которой ты будешь работать. Не полезешь же ты на крышу в кринолине и своих толстых юбках. Раздевайся!

Она прижала одежду к груди:

— Простите?

— Поздно, — протянул Глэншил. — Снимайте платье, мисс Мэйтланд!

— Я не буду делать этого. Как вы посмели…

— В экипаже абсолютно темно, можешь не беспокоиться за свою скромность. Но я не собираюсь продолжать эти споры. Мы и так опаздываем, мне придется менять планы на эту ночь. Снимай платье и надевай то, что я тебе дал. Иначе я сам сделаю это.

Джессамин нисколько в этом не сомневалась.

— Очень хорошо, — угрюмо сказала она, наклоняясь, чтобы расстегнуть ряд маленьких серебряных застежек.

Это был нелегкий труд. Она привыкла, что ей всегда помогает Флер — перешитое платье матери было скроено так, что без посторонней помощи его почти невозможно надеть или снять. Но она не собиралась просить Глэншила прикасаться к ней. Ее пальцы все еще дрожали от холода. Все закончилось тем, что она порвала наряд и громкий треск расползающейся ткани перекрыл даже топот лошадиных копыт.

Джессамин ждала, что он скажет что-нибудь, но в экипаже царила абсолютная тишина, и она утешила себя тем, что раз она не видит его, то и он не должен видеть ее.

Она стянула с себя платье и отбросила его. Холодный ветерок покалывал ей руки и грудь, забираясь под белье, но она понимала, что жаловаться бесполезно. Она бросила платье на пол и наклонилась, чтобы освободиться от кринолина и нижних юбок. Это был утомительный процесс: узлы слишком затянулись, пальцы все время соскальзывали, и, несмотря на полную темноту в экипаже, она чувствовала, что представляет собой непристойное зрелище и, главное, что на нее смотрят. Когда Джесс сняла все, кроме нижнего белья и корсета, она задрожала еще сильнее. Ее руки так тряслись, что она не могла толком разобраться в беспорядочной куче одежды.

— Корсет тоже снимай, — долетел из темноты его бесстрастный голос.

Джессамин быстро прижала одежду к наполовину обнаженной груди.

— Нет!

— Ты не сможешь лезть на крышу в корсете так же, как и-в. юбках. Снимай!

Она закусила губу, пытаясь понять, сумеет ли он по шороху определить, что она подчиняется ему, и можно ли создать такое впечатление. Инстинкт подсказывал ей, что это будет пустая трата времени.

— Я не могу, — сердито сказала она.

— Почему?

— Тут слишком тугие узлы. С утра у меня не было времени застегнуть, и я попросила Флер помочь мне….

— Повернись.

— Не прикасайтесь ко мне!

Он пробормотал какое-то ругательство.

— Повернись, Джессамин. Я постараюсь не касаться ничего, кроме завязок твоего корсета.

— Я не хочу… .

— Неужели ты еще не поняла, что мне не важно, хочешь ты чего-нибудь или не хочешь? Мне нужно, чтобы ты сняла корсет и надела одежду, которую дал Никодемус, и советую тебе поторопиться. Чем дольше ты сидишь здесь в одном белье, тем у меня больше способов развлечься во время поездки. Повернись, — произнес он холодным как лед голосом.

Джессамин повернулась.

Его руки проворно скользили по ее корсету, кончики его пальцев действительно касались только ткани и китового уса, из которого был сделан корсет. Она чувствовала тепло его дыхания на обнаженном плече, и от этого тепла ее охватило какое-то странное томление. Внезапно он рванул с нее корсет. В это время экипаж тряхнуло, и Джессамин кинуло прямо к нему в объятия.

Она отчаянно рванулась из его рук и забилась в дальний угол экипажа. Глэншил сел в свой угол. Она все еще чувствовала его прикосновения на шее и груди, чувствовала, как горели те места, которых он касался.

Джессамин стянула с себя порванный корсет, бросила его на пол и принялась изучать свою новую одежду. Скоро самые худшие ее опасения подтвердились.

— Это же мужская одежда, — произнесла она.

— Конечно. Это моя одежда. Но помнится, в последний раз, когда мы с тобой виделись, ты надела мою одежду гораздо более охотно. Кстати, мне хотелось бы получить назад рубашку, которую ты стащила в тот вечер, когда сбежала из моей кровати.

— Не говорите так, — запротестовала Джессамин.

— Тебе не нравится, когда тебя называют воровкой? К утру ты будешь заслуживать гораздо худших слов.

— Я не сбежала из вашей кровати! Вы говорите так, словно мы любовники.

Он ничего не ответил, но даже в кромешной тьме Джессамин мысленно представила себе его лицо, полное удовлетворения. Она нырнула в сорочку и начала застегивать пуговицы. Когда девушка принялась надевать панталоны, ей уже не было холодно.

Она не должна, не может носить такую одежДУ…

— Ты уже закончила? — спросил он. Джессамин натягивала панталоны. В это время ее качнуло в другой угол экипажа, и она одновременно пыталась устоять на ногах и застегнуть панталоны. Нижняя сорочка была слишком длинной, и ей пришлось заправить ее вовнутрь.

— Они велики мне, — сердито пробормотала Джессамин. — Они с меня сваливаются.

— Ничего не поделаешь, — ответил Глэншил. «От него нечего ждать сочувствия», — подумала Джесс. Она не смогла удержаться и показала ему язык в темноте. Потом откинулась на подушки в своем новом странном облачении, скрестила руки на груди и в ожидании уставилась в дальний угол, где находился Глэншил.

«Никодемус прав, я действительно сошел с ума», — лениво подумал Алистэйр, вытягивая ноги. Столько раз за этот вечер он мог еще передумать и изменить ход событий. Когда он в первый раз почувствовал, что кто-то осмелился преследовать его. Когда он залег в засаде в ожидании и понял, что человек, который едет за ним, не полицейский.

И даже когда он сбил ее с ног и ощутил тепло ее тела, у него все еще был выбор. Он мог схватить ее за горло, чтобы она потеряла сознание еще до того, как успеет понять, кто это. Когда он повалил ее, она не знала, кто это, и даже если и подозревала, кого преследует, у нее не было никаких доказательств.

Но он касался ее, чувствовал ее, вдыхал ее запах. Его неистовая, неукротимая натура победила. Его решение было неожиданным и мгновенным. Он никогда не был осторожен, а сейчас был готов рискнуть всем.

Ни на минуту Алистэйр не пожалел об этом. Ему, как он полагал, очень хотелось скомпрометировать мисс Джессамин Мэйтланд. Он возьмет ее на ночную кражу на крыши Лондона, и потом никто не поверит ей, когда она попытается обвинить его и доказать свою невиновность.

А затем он уложит ее в постель. Он не сомневался, что сможет развеять все ее сомнения. Он знал, к чему она стремится, в чем нуждается и чего желает, гораздо лучше, чем она сама. Он знал, что ей на самом деле нужно, и если бы она об этом узнала, то испугалась бы до смерти.

И он знал, как дать ей это. Он унесет ее тело и душу туда, куда она боится заглянуть. Он вынесет ее из темноты на яркий свет, освободит, и она никогда больше не будет опасна для него.

Когда он привезет ее обратно в поместье Блэйнов, она будет думать, что умрет от тоски и стыда, если только за ней не будет ухаживать младшая сестра. Поднимется скандал, будет устроено дознание, но что бы она ни говорила, чистую правду или невероятную ложь, ей никто не поверит. А он выйдет из своей спальни, больной и бледный, и будет, как и остальные, недоумевать по поводу падения мисс Мэйтланд. Он будет слабым голосом отрицать все ее слова, если она осмелится обвинить его, если же она будет молчать, он будет, как и все, с притворным ужасом качать головой.

Конечно, с его стороны было жестоко испортить ей репутацию, но у него не оставалось другого выхода. Когда ему предстояло выбирать между ее хрупкими планами и его жизнью, выбор был очевиден. Слишком уж далеко он зашел, следуя своему странному плану, и поворачивать назад было поздно. Придется пожертвовать Джессамин Мэйтланд. По крайней мере он постарается, чтобы это доставило ей удовольствие.

Алистэйр уже забыл, зачем он это вообще начал. Случайная причуда, алчность, слепая злоба на друзей брата, наскучившая жизнь — с каждым новым днем он был все ближе и ближе к совершению преступления. И никогда прежде он не каялся в этом — даже в самых безвыходных ситуациях. И сейчас он не собирался тратить время на бессмысленное раскаяние.

Алистэйр смотрел на Джессамин в темноте. Его глаза не уставали, он прекрасно видел все это время. Он глядел на ее бледные щеки, и ему приходилось сдерживаться изо всех сил, чтобы не сорвать с нее сорочку и не уткнуться в мягкое тепло ее груди.

Кровь стучала у него в висках, он предчувствовал, что скоро его и эту девушку в черном, которая сидела напротив, забившись в дальний угол экипажа, настигнет непоправимая беда. Но было поздно, экипаж несся вперед по темной дороге.

Он рисковал всем. Но ему было все равно. Он видел ее длинные, стройные ноги в его панталонах, волосы, сбившиеся на сердитое лицо, два холмика грудей, выступающих под сорочкой.

Этой ночью он получит драгоценности и овладеет ею. И самое страшное вовсе не то, что его могут поймать.

А то, что, возможно, после этого она будет значить для него больше, чем драгоценности.

 

Глава 16

 

Роберт Бреннан всегда спал чутко. Это уже не раз спасало ему жизнь и, несомненно, спасло его сейчас. Он услышал приглушенные шаги и шуршание одежды и мгновенно насторожился, сев на узкой кушетке, которую ему выделили в качестве кровати. Клэгг и Сэмюель должны были спать дальше по коридору. По всему дому раздавался такой храп, что можно было подумать, что здесь ночует целый батальон.

Кто бы ни стоял за дверью, Бреннан потянулся к пистолету, который всегда был у него под рукой. Он никогда не убивал полицейских, но этой ночью все может произойти.

Уже почти рассвело, туман рассеялся, на улице было свежо и морозно. Бреннан прислонился к стене, выжидая с пистолетом наготове, когда откроется дверь.

В следующий миг в дверном проеме появился ее силуэт в отблеске пламени свечи, и Бреннан с приглушенным вздохом опустил пистолет. Это было уже выше его сил. Он быстро приблизился к ней:

— Черт возьми, что ты здесь делаешь?

Никогда до этого он не разговаривал так с женщиной.

Флер смущенно смотрела на него.

«Наверное, никогда прежде не видела мужчину без рубашки», — подумал Бреннан. Она была бледна, хотя он не удивился, увидев, что ее глаза были красны от слез.

— Пропала моя сестра, — прошептала Флер. — Уже далеко за полночь, а она все еще не вернулась в спальню. Ее плаща тоже нет в комнате. Я боюсь, случилось что-то ужасное. Она никогда не оставила бы меня одну, не сказав ни слова. Она считает, что я не могу сама о себе позаботиться. — Флер попыталась улыбнуться. — Извините за беспокойство. На самом деле я искала мистера Клэгга. Джессамин иногда помогала ему…

Она повернулась, чтобы уйти, но Бреннан уже подбежал к ней, забыв, что на нем нет ничего, кроме белья. Он поймал девушку за руку и закрыл перед ней дверь. Они были вдвоем, и одна лишь свеча освещала его маленькую каморку.

— Держись подальше от него, — прохрипел Бреннан. — Джоссайя Клэгг — опасный человек, он только причинит тебе вред.

— Можно подумать, что вы хотите сделать меня счастливой, — вздохнула она.

— Да, милая.

Он проклинал себя за эти слова. Он не хотел этого, видит Бог, не хотел, но все складывалось против него. Рано или поздно он проиграет этот поединок, но судьба Флер Мэйтланд — слишком высокая ставка, чтобы рисковать.

Он оттолкнул ее. Они были вдвоем — хрупкая девушка и крупный, сильный мужчина, и теснота комнаты еще больше подчеркивала контраст между ними. Бреннан чувствовал, что может и должен защитить ее. Он отступил от Флер и потянулся за своей одеждой.

— Сейчас я оденусь, и ты расскажешь мне про свою сестру, — спокойно сказал он. — Мне можно доверять больше, чем Джоссайе Клэггу. Присядь пока.

В этот момент он готов был убить себя. Единственное место, куда можно было сесть в его комнате, была узкая смятая постель. Он не хотел, чтобы она оказалась там, и в то же время желал этого больше жизни.

Шаль, которую Флер накинула поверх белой кружевной ночной рубашки, видимо, не очень грела. Ее волосы разметались по спине. Она выглядела так, как выглядела бы в его постели. Но там она была бы раздета. Она присела, укутавшись поплотнее в шаль, и смотрела куда-то в сторону, пока он надевал брюки.

— Я не видела ее с самого утра, — тихо произнесла Флер. — Это на нее не похоже. Я боюсь, с ней что-то случилось.

— Она не сказала, куда идет? Какие у нее планы на вечер?

Бреннан натягивал рубашку.

Она вспыхнула. Даже при тусклом свете свечи он увидел, что ее щеки залились румянцем.

— Мы почти не говорили с утра.

— Вы в ссоре?

— У меня… неприятности. Она пыталась утешить меня.

Он сказал себе, что не чувствует в этом вины. Просто ему тяжело оттого, что пришлось причинить ей боль.

— Хорошо, — бодро сказал Бреннан. — Если так, еще меньше вероятности, что она куда-то уехала. Она же волнуется за тебя. Правда?

— Да. Она все время волнуется. И хлопочет.

— У тебя нет никаких предположений, куда она могла уйти? Может быть, у нее есть друзья или враги среди гостей?

— Она никогда не ладила с Эрминтруд.

Деловитые вопросы Бреннана успокоили Флер. Она сидела на его кровати, подобрав под себя ноги и прикрыв их рубашкой. Вид ее маленьких голых пальчиков приводил его в смятение.

— Но я сомневаюсь, что Эрминтруд сумеет как-то навредить ей. Я думала, может быть, она помогает мистеру Клэггу…

— Клэгг спит, — решительно заявил Бреннан. — Он напился до полусмерти, и я полагаю, что он сейчас один. Она не говорила о каком-нибудь мужчине? Может быть, у нее назначено свидание?

Флер опять покраснела. Он взял у нее свечу и уселся на подоконнике, отбрасывая причудливую тень на всю комнату.

— Я не знаю. Она что-то скрывала от меня, а я никогда не следила за ней, но мне кажется, у нее есть какие-то отношения с графом Глэншилом.

Он понял. Раньше его слабые подозрения были беспочвенны, теперь же все встало на свои места.

— Она влюблена в него?

Флер подняла голову и посмотрела ему в глаза:

— Не знала, что вы верите в любовь, мистер Бреннан.

Это было как вызов, как брошенная перчатка. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Бреннан приблизился к ней. В следующий миг до них донесся грубый голос Клэгга:

— Эй, дружище, кто там у тебя? — Клэгг ломился в дверь. — Кушаешь сладкую конфетку? Почему бы тебе не поделиться со своими напарниками, а?

Флер в панике отскочила. Бреннан метнулся к ней и прижал к себе, зажимая ей ладонью рот.

— Уходи, Джоссайя, — протянул он нарочито сонным голосом. — Ты пьян, и тебе что-то мерещится.

— Похоже, что Сэмми Уэльш напоил старика Джоссайю. — Он еще раз толкнул дверь. — Ну, Робби, пусти меня, — заискивающе попросил он. — Я знаю: у тебя там девочка. А моему дружку тоже охота порезвиться.

Бреннан чувствовал, как Флер дрожит у него в руках, и сильнее прижал ее к себе. Он хотел бы заткнуть ей не только рот, но и уши.

— Послушай, ты перебудишь весь дом. Ты ведь не хочешь беспокоить наших аристократов? Подумай, что скажет сэр Джон.

— Пошли они все к черту!.. А особенно сэр Джон, — проревел Клэгг. — Ты пустишь меня или нет?

— Нет.

— Тогда тоже иди к черту. Я все равно выясню, кто там у тебя. А потом сам употреблю ее. Я не из тех, кто так легко отступает. Я поимел обеих своих сестер, как только им стукнуло по двенадцать, несмотря на их слезы и угрозы. — Голос Клэгга затихал. Бреннан услышал его удаляющиеся шаги, но не пошевелился, чтобы отпустить Флер.

Он забыл, что зажал ей рот, и вспомнил, только когда почувствовал, как она касается губами его ладони, почти целуя ее. Бреннан отшатнулся к стене, а она прижалась к нему, мягкая и податливая, требуя тепла и ласки.

Он мог бы утешить ее искренне, с нежностью. Бреннан чувствовал такую любовь к этой девушке! Но он не вправе разрушать ее жизнь. Ведь он не мог предложить ей ничего, кроме жизни в Йоркшире, среди грязи и навоза.

Бреннан сжал ее лицо в руках, лаская большими пальцами ее губы. Она была такая юная, такая наивная, такая послушная! Он снова причинит ей боль, если прогонит ее. Она все так же смотрела на него с любовью и доверием.

— Милая, — прошептал Бреннан. — Ты моя погибель.

Он нежно целовал ее губы, это все, что он мог сейчас позволить себе. А затем с сожалением оттолкнул девушку от себя. Флер осталась стоять неподвижно, лишь плотнее укуталась в шаль.

— Слуги говорят, что у Глэншила желудочные колики, — как можно спокойнее произнес Бреннан. — В это время человеку обычно не до флирта, но все на самом деле не так просто, как кажется на первый взгляд. Сейчас я посмотрю, действительно ли Клэгг вернулся в свою комнату, а затем ты быстро пойдешь к себе, а я проверю, на месте ли его светлость. Я буду осторожен — мы ведь не хотим, чтобы весь дом знал, что твоя сестра решила исчезнуть в эту ночь.

— Она сама не сделала бы этого, — уверенно возразила Флер.

Бреннан вздохнул:

— Дорогая, да если бы я захотел, ты уже стала бы моей на этой вот кровати. Ты станешь утверждать, что твоя сестра не такая?

Флер вздрогнула, как будто он ударил ее:

— Нет, не стану. Мы обе в глубине души шлюхи, когда считаем, что влюблены.

Она замолчала, наблюдая, как он надевает носки и ботинки. Оба они выглядели странно по-домашнему. Бреннан размышлял, что же еще такое ему следует сделать, чтобы прогнать ее, чтобы она навсегда возненавидела его. Он нанес ей самый тяжелый удар, какой только мог себе представить, и, несмотря на это, чувствовал, что сквозь нарочитую ложь и жестокость она видит самое главное. То, что он любит ее всем сердцем, будь он проклят. И будет любить до конца своих дней.

В коридоре было пусто. В одной руке Бреннан сжимал свечу, другой обнял Флер и повел в темноту, прикрывая ее хрупкую фигурку своим телом. Как только они свернули за угол и направились к главному корпусу здания, Бреннану показалось, что он слышит, что кто-то тихо закрывает дверь.

Джессамин вцепилась в кожаное сиденье, чтобы не упасть. В экипаже были для этого специальные ремешки, но в темноте Джессамин ничего не видела. Ей оставалось только крепиться. Кучер, тот самый человечек по имени Никодемус, правил каретой на бешеной скорости. Впереди был Лондон.

Джессамин вдруг показалось, что ее спутник уснул. Очевидно, у него просто железные нервы, раз бешеная тряска нисколько не мешает ему.

— Что вы сделали, если бы попали в меня? — неожиданно спросила она. — В темноте вы могли меня застрелить.

— Я хорошо вижу в темноте, — спокойно ответил Глэншил. — К тому же я неплохо стреляю.

— И все же нельзя быть до конца уверенным.

— Ни в чем в жизни нельзя быть до конца уверенным, слава Богу. Этим-то она и хороша.

— Так что бы вы сделали? — настаивала Джессамин.

— Не знаю точно. Может быть, поднял бы тебя на руки, положил перед собой в грязь и завыл бы на луну от тоски и отчаяния.

— Сегодня не видно луны.

— Ну ладно. Может быть, я отвез бы тебя обратно в особняк, нашел бы доктора, сознался бы в своих грехах и позволил бы твоему другу Клэггу проводить меня на виселицу.

Она вздрогнула, радуясь, что он не видит ее.

— Что-то не могу себе представить, что вы готовы пожертвовать собой.

— Не можешь? Правильно. Если бы я смертельно ранил тебя, я распорядился бы, чтобы Никодемус отнес тело в лес и засыпал листьями. А вот незначительная рана предоставила бы мне много соблазнительных возможностей, — протянул Алистэйр. — Я ведь очень практичный, ты знаешь.

— Охотно верю. — Джессамин откинулась на подушки. — Вам не кажется, что хозяйка поместья может забеспокоиться, куда мы могли подеваться?

— Я, например, лежу тяжелобольной в своей спальне. Что же касается тебя, боюсь, ты переоцениваешь свое значение. На твое отсутствие никто и внимания не обратит.

— Но моя сестра…

— Думаю, полицейские позаботятся о ней.

— Нет! — Джессамин была вне себя и, несмотря на то что экипаж несся на страшной скорости, в панике кинулась к дверце.

Он, конечно, остановил ее, толкнув обратно на сиденье, закрыв проход своим телом, слишком большим. Слишком теплым, слишком сильным;

— Не Клэгг. — Он словно понял, о чем она подумала. — О ней позаботится Бреннан.

— Не думаю, что это намного лучше, — пробормотала она.

— Джессамин, ты не можешь уследить за всем, — вкрадчиво произнес Глэншил. — Твоя сестра маленькая и глупая и не понимает, что на самом деле в жизни значат деньги и другие практические ценности. Она променяет все это на симпатичного полицейского с Боу-стрит, и ты не сумеешь остановить ее.

назад<<< 1 . . . 13 . . . 21 >>>далее