И дверь открылась.
– Прошу, – предложил Григорий Васильевич, – замок цел. Только никому не рассказывайте о моих способностях.
Петька в знак благодарности и прощания помотал головой и поспешно скрылся за дверью.
В квартире никого не было.
Он заглянул в чулан, в ванную, в оба шкафа, даже под кровати заглянул.
Ни-ко-го.
Сел.
Куда все исчезли?
Почему не предупредили?
Так вот и сиди всю ночь?
А в голову разные страшные мысли лезут.
Вдруг на поезде уехали, а поезд – под откос?
Вдруг ВСЕХ ТРОИХ трамваем переехало?
Автобусом задавило?
Троллейбусом стукнуло?
А вдруг?
А вдруг?..
А ВДРУГ???
Петька забегал по комнатам.
– Мама! – жалобно крикнул он. – Папа! Бабушка! – и остановился, прислушиваясь; до того шею вытягивал, что голова чуть не оторвалась.
Страшно было – за себя, за родных и вообще страшно. Петька забыл даже о том, что голоден. Не до еды было.
«Бросили! – думал он. – Покинули! И никому до меня, бедного, дела нет. Где вы?»
И от жалости к самому себе он взрыднул.
Всего он ожидал, к любому наказанию был готов. Но не к такому. Это было, по его мнению, не наказание, а издевательство.
Главное – ничего не известно!
Почему, когда хочется плакать, кажется, что слезы собираются в носу?
Петька заплакал тихо, но изо всех сил. Ещё ни разу в жизни из него не выбегало столько слез. Даже рубашка на груди промокла.
И впервые в жизни ему не хотелось спать – ночью! Вот какой он был несчастный!
Горели все лампочки, даже настольная – семь штук. И всё равно казалось, что в соседней комнате есть кто-то.
Чудились голоса.
Шаги.
Смех.
Музыка.
Шорохи.
Стуки.
Будто Петьку окружали со всех сторон.
И вот совершенно отчётливо он услышал, что на кухне кто-то ходит и разговаривает.
Он бросился в другую комнату, захлопнул дверь, навалился на неё плечом.
И услышал, что теперь разговаривают в комнате, откуда он только что выскочил.
– Кто там? – пискнул Петька.
«Воры, – подумал он, – шпионы, жулики, убийцы, разбойники, пираты. Узнали, что я один, и пришли ограбить, сжечь, связать, избить, убить!»
Осторожно, как бы отрывая марлю со свежей раны, потянул он дверь и одним глазом глянул в щёлку – никого.
Вытянув шею – ухо вперёд, он подошёл к кухне, заглянул – никого.
Вместо того чтобы обрадоваться, сказал:
– Дурак!
Ведь это внизу, этажом ниже, и за соседними стенами разговаривали! Вот и сейчас слышно.
– Красота, красота! Кислая капуста! – спел Петька и даже ногами потопал – вроде бы сплясал.
Но – есть неохота, спать неохота – что делать?
Он лёг.
Лежал, лежал…
Встал.
Да где же это видано, да где же это слыхано, чтобы родители и бабушка из дому убегали?!
Размышляя об этом, Петька машинально кончиком ножа провертел в столе ямку.
В новом-то столе!
Отшвырнул нож, сплюнул.
Опять в сердце забрался страх. Где они? А вдруг их в больницу увезли?
Газом отравились?
Или объелись чем-нибудь?
В милицию надо бежать – сообщить !
Петька выскочил на лестничную площадку.
Сзади хлопнула дверь.
Одна, две, три, четыре, пять, шесть, семь… лампочек забыл он выключить.
И кулаками застучал по перилам, будто они были виноваты.
И направился в милицию.
Да по дороге устал.
Присел в сквере на скамейку.
И уснул.
Крепко-крепко уснул, бедный.
Продолжаем нашу программу.
Следующий номер – утро.
Лёлишна, конечно, увидела во сне цирк.
Такой смешной сон получился, что, проснувшись, она улыбалась.
А приснилось ей, что она укротительница. Только не львов, а…
На тумбах сидели:
СУСАННА
ВЛАДИК
ДЕДУШКА
ПЕТЬКА
БАБУШКА (младшая).
А Виктор сидел верхом на льве.
Лев встал на дыбы (вернее, на задние лапы), прыгнул к Петьке, зубами взял его за шиворот, а Сусанна бросилась на хищника…
Тут Лёлишна и проснулась.
Кто это на кухне?
Лёлишна взглянула на будильник: половина десятого!
Почему же он не прозвенел в половине восьмого? Никогда ещё они с дедушкой не спали так долго!
Лёлишна оделась и – на кухню.
– Доброе утро, хозяюшка! – приветствовал её Эдуард Иванович, не оборачиваясь от плиты. – Как спалось? Какой сон после вчерашнего представления приснился?
– Что вы делаете?! – поразилась Лёлишна, словно не услышав вопросов.
– Готовлю завтрак. Я уже съездил на рынок. Дедушке будет манная каша, а нам с тобой…
– Ой, как нехорошо! Я первый раз проспала! Никогда…
– Потому что я перевёл стрелку будильника на десять. И – не возражать! Извольте меня слушаться.
– Слушаюсь, – Лёлишна улыбнулась. – Что нужно делать?
– Умываться. А больше ничего. Уходите отсюда, не мешайте. Мы, домашние хозяйки, не любим, если стоят у нас над душой, когда мы стоим над плитой.
Лёлишна ушла умываться, а когда вернулась в комнату, дедушка уже сидел в постели.
Лицо у него было грустное и виноватое.
– Стыдно вспомнить вчерашнее, – сказал он, – я плохо вёл себя. Феноменально плохо.
– Плохо вело себя твое здоровье, а не ты.
– Сначала – оно, потом – я. Вернее, сначала всё-таки я, потом – оно. И не надо меня утешать. Такие замечательные люди вчера из-за меня… Нет, нет, стыд и позор! Меня надо наказать. Жестоко, беспощадно.
– Ты абсолютно неправ, – сказала Лёлишна. – Виноват ты лишь в том, что без разрешения вышел погулять и играл в футбол.
– Нет, нет, я всё равно буду переживать. Долго. Мучительно.
– Вот как раз переживать тебе и нельзя. Иди лучше умойся.
– И всё равно буду переживать. Даже умытый.
– И добьёшься, что тебя положат в больницу.
– За что?! – ужаснулся дедушка.
– Чтобы лечить. Если не удаётся вылечить тебя дома, я отправлю тебя в больницу. Нельзя переживать с утра до вечера по любому поводу.
– Хорошо, – угрюмо согласился дедушка. – Я постараюсь выполнить твои указания. Но без переживаний жить ещё труднее, чем с переживаниями.
Как только сели завтракать, явился Петька.
Вид у него был помятый и растерянный.
Когда мальчишка рассказал, что его покинули родители и бабушка, все рассмеялись.
Пока все смеялись, Петька расправился со всей яичницей.
А пока смеялись над тем, как он уснул по дороге в милицию и проспал до утра, Петька доел что-то со сковородки (а что – не разобрал).
– Это всё ерунда, – сказал он. – Вот лампочки, семь штук, забыл выключить, ямку в новом столе провертел – вот это хуже. Взяли бы вы меня к себе, дядя дрессировщик!
– Зачем?
– Да хоть зачем! Не может ведь быть, чтобы я хуже мартышки оказался. Да чтоб польза от меня была, хочу! – жалобно воскликнул Петька. – А то вред один! Самому надоело!
– Ну, раз надоело, – сказал Эдуард Иванович, – значит, соображать начал. А раз соображать уже начал, значит, со временем поумнеешь. А то ведёшь себя, как грудной младенец. Ешь, спишь, делишки разные вытворяешь.
– Плюёшься, – добавил дедушка.
– Хватит тебе младенцем быть, – продолжал Эдуард Иванович.
– Грудным, – весело добавил дедушка.
– Ладно, ладно! – угрожающе проговорил Петька. – Вы меня ещё узнаете. Я таким замечательным буду, что меня когда-нибудь вывесят! Видали на Ленинской улице Доска почёта «Лучшие люди города»? Там я буду!
– Всё может быть, – сказала Лёлишна. – А на поруки тебя брать?
– А ну их, эти поруки! Сам я себе – порука.
Лёлишна с Эдуардом Ивановичем пошли мыть посуду, а Петька вышел на балкон.
– Переживаешь? – спросил, подойдя, дедушка. – Я тебе завидую. Тебе можно переживать. А мне запретили. Категорически. А это было моим любимым занятием.
– Я переживать не буду, – твёрдо ответил Петька. – Хватит. Буду себе какое-нибудь дело искать.
И тут он увидел своего отца и бабушку. Они выходили из-за угла дома.
– Папа! – не своим от радости голосом закричал Петька. – Бабушка! Я тут! Я здесь! Я к вам!
И умчался.
Продолжаем нашу программу.
ПРОЩАНИЕ ЗЛОЙ ДЕВЧОНКИ СУСАННЫ КОЛЬЧИКОВОЙ с читателями!
Читайте о её последнем выступлении в нашей программе!
Пробегая от подъезда к подъезду, Петька увидел невероятную картину.
До того невероятную, что не мог не остановиться.
Ему навстречу шла Сусанна Кольчикова с небольшим чемоданчиком в руке и с авоськой – в другой.
Шла одна, опустив голову.
Одна!
– Ты куда это? – прямо-таки обалдело спросил Петька.
Сусанна подняла заплаканные глазки, всхлипнула и ответила:
– Мы больше не увидимся. Прощай навсегда.
– Прощай, конечно, – сказал Петька, – тем более что навсегда. А куда ты?
Но злая девчонка больше не сказала ни слова.
Ушла, всхлипывая тонко и жалобно.
Её отправили в пионерский лагерь, потому-то она и брела, опустив голову.
А вот почему она сама несла (сама!) чемоданчик и авоську, почему шла одна, это следует объяснить.
Вчера, прибежав из цирка без туфель и бабушки, Сусанна плюхнулась на диван и закрыла глазки.
И пронзительнейше застонала.
– ЕЩЁ ЧТО? – грозно спросил папа. – ОПЯТЬ ЧТО-НИБУДЬ?
– Где туфли? – спросила мама.
– Где бабушка? – спросила старшая бабушка.
– Она ИЗБИЛА меня, – со стоном ответила злая девчонка. – В цирке. При всех. Дала мне ЗАТРЕЩИНУ. И бросила на улице. Ой… как мне страшно ужасно…
– Довели, – мрачно заключил папа.
– Я петь больше для неё не буду, – сказала старшая бабушка. – И хрюкать не буду. И мяукать не буду. И кудкудакать не буду. И вообще я уезжаю. К брату. В Калугу.
У Сусанны было такое ощущение, словно она ехала в трамвае по знакомому-знакомому маршруту, а приехала, например, на Луну.
Сквозь полуопущенные веки злая девчонка следила за тем, что происходило вокруг, и ничего не понимала.
Ей становилось ясно: происходило что-то непонятное, невиданное, страшное.
Родители и бабушка почему-то вроде бы перестают её слушаться.
– Ну… лад-но!
Она дёрнулась всем телом, затем подёргала левой и правой ногами попеременно.
– Это мне надо дёргаться! – крикнул папа уже обычным голосом. – Это ты нас издёргала! Нас сегодня вызывали в домовой комитет! И правильно! И смеялись над нами! И правильно!
– Посмотри, она всё ещё дёргается, – прошептала мама.
– ПУСТЬ! – отрезал папа. – Не боюсь нисколько. Завтра она поедет в пионерский лагерь. Будет жить как все. Пусть попробует там дёргаться.
Тогда Сусанна стала хрипеть.
– Ей плохо, – прошептала мама.
– Пусть, – сказала старшая бабушка.
– Ни в какой пионерский лагерь я не поеду, – дрожащим голоском проговорила Сусанна. – Там для меня – смерть. Я простыну, утону, сломаю ногу или руку, отравлюсь недоброкачественно приготовленной пищей.
– Это мои слова, – грустно призналась старшая бабушка, – я отрекаюсь от них.
– Там за мной не будет надлежащего присмотра и ухода, – продолжала Сусанна. – Мне, которая привыкла к заботе, ласке, трудно будет среди сотни невоспитанных сорванцов и сорванок.
– Последнего слова я не говорила! – воскликнула мама.
– А про клещей вы забыли? – спросила Сусанна. – Пусть тот отправляет детей в пионерлагеря, кто не может обеспечить им другой, более комфортабельный вид отдыха.
– Отказываюсь от своих слов! – крикнул папа. – Поедешь в лагерь! Там тебя отучат дёргаться и мучить взрослых! Там ты сама станешь человеком!
– А мои музыкальные способности?
– Нет у тебя никаких музыкальных способностей!
Пришла младшая бабушка, с порога заявила:
– Всему есть мера. Моя бывшая внучка довела меня до того, что я дала ей ЗАТРЕЩИНУ. В цирке. При всех. До сих пор рука болит. Свои новые туфли она оставила на улице.
– А ты не могла их поднять? – крикнула Сусанна. – Тебе трудно было нагнуться, да?
– МАРШ ЗА ТУФЛЯМИ! – И папа приподнял дочь с дивана и толкнул к дверям.
– И вообще я уезжаю, – сказала младшая бабушка, – к сестре. В Воронеж. Хочу отдохнуть.
Если бы я был злой человек, я бы всему этому порадовался. Но, честно говоря, мне чуть-чуть жаль Сусанну. Не одна же она виновата, что выросла злой девчонкой.
Туфель она не нашла – утащили собаки.
Села Сусанна на диван и заплакала. Заплакала она по-настоящему, с горя.
Никто к ней не подходил.
Бабушки собирали вещи, так как решение уехать оказалось бесповоротным.
Никто не подходил к Сусанне.
Только мама несколько раз вставала, но каждый раз садилась обратно.
Утром Сусанна спросила:
– Я ведь никуда не поеду, правда?
– Поедешь, – спокойно, но твёрдо ответил папа, – в пионерский лагерь «Рассвет».
– Кто проводит меня?
Папа ответил тем же тоном:
– Дорогу ты знаешь. Возьми вещи и иди. Счастливо тебе отдохнуть.
О том, как жилось ей в пионерском лагере, догадайтесь сами.
Представление продолжается.
Выступают тигренок Чип, мартыш Хлоп-Хлоп и домоуправляющий —
ГРОЗНЫЙ ТОВАРИЩ СУРКОВ
В домоуправление, где сидел грозный товарищ Сурков, которого все боялись, вместе с Лёлишной пошёл Эдуард Иванович, сказав:
– Сначала заглянем в цирк, возьмём с собой помощников.
Помощниками оказались Чип и Хлоп-Хлоп. Как они обрадовались, увидев хозяина!
Мартыш даже полез целоваться, но Эдуард Иванович отвернулся. Хлоп-Хлоп обиженно пискнул, но чмокнул-таки его в щёку.
А Чип тёрся о ноги хозяина и урчал-урчал-мурлыкал.
– Вот что, друзья, – сказал Эдуард Иванович. – На вашу долю выпала ответственная задача. Надо помочь Лёлишне и её дедушке обменять квартиру. Несколько раз она обращалась в райжилуправление, оттуда заявление переслали в домоуправление к грозному товарищу Суркову, которого все боятся. Грозный товарищ Сурков говорит: не имеем возможности, но постараемся. На самом же деле он имеет возможность, но не старается. Наша задача заключается в том, чтобы заставить товарища Суркова перестать быть грозным и быстрее помочь Лёлишне. Ясно? Вопросов нет? В путь!
Лёлишна вела Чипа на поводке, а Хлоп-Хлоп устроился на руках у хозяина.
Сами понимаете, что за ними увязалась целая толпа мальчишек, которым Хлоп-Хлоп показывал язык, кулак и корчил рожицы.
И мальчишки показывали ему язык и строили рожицы, но кулаками не махали.
Вот такой толпой и явились к домоуправлению.
Служащие этой важной конторы всполошились.
А когда в комнату к ним втопал, скаля зубы, Чип, служащие (а это были женщины) вскочили из-за своих столов и спрятались за самый большой стол, за которым сидел сам грозный товарищ Сурков.
Надо сказать, что когда-то, не очень-то уж и давно, грозный товарищ Сурков был не маленьким начальником, но очень плохим человеком. Стал он из-за этого начальником поменьше, а каким он стал человеком, судите сами. Пора вам во всём этом уже самим разбираться.
Внешне в нём ничего грозного не было. Невысокого роста, с лохматой шевелюрой, с недобрым взглядом чёрных глаз, он, чтобы выглядеть выше ростом, носил шляпу.
Её он не имел обыкновения снимать даже в конторе.
Увидев тигрёнка, Эдуарда Ивановича, Хлоп-Хлопа и Лёлишну, товарищ Сурков спросил:
– Как прикажете это понимать? Адреса зверинца не знаете?
– Здравствуйте, – сказал Эдуард Иванович.
А мартыш молниеносно прыжком соскочил на стол, сорвал с управляющего шляпу, возмущённо погрозил ему пальцем, сам себе поаплодировал и снова влез на плечо к своему хозяину.
Товарищ Сурков на приветствие не ответил и, стараясь выглядеть невозмутимым, спросил:
– Охлопкова, где тигра взяла? Зачем сюда появилась? Почему без намордника? Мартышке кто тут скакать разрешил? – И платком вытер крупные капли пота на носу.
– Я насчёт заявления, – сказала Лёлишна. – Дедушке тяжело подниматься… врач сказал… тигрёнок из цирка… вы обещали… дедушка…
– Ну, обещал. Дальше?
– Выполняйте свое обещание, – сказал Эдуард Иванович.
А Чип, как бы полностью поддерживая просьбу хозяина, зарычал, широко раскрыв пасть.
Женщины завизжали.
Мальчишки, облепившие подоконники, захохотали и тоже порычали и повизжали.
– Я милицию вызову, – сказал, сразу став не очень грозным, управляющий домами. – Вы нарушаете общественный порядок. Мешаете работе государственного учреждения. Хулиганите. Нервируете аппарат, то есть моих сотрудниц.
– А вы не хотите помочь девочке, – спокойно возразил Эдуард Иванович. – Вы же знаете, как ей трудно жить, имея на руках больного дедушку.
– Я всё знаю! – тихо крикнул товарищ Сурков, снова вытирая пот на носу. – Надоела мне ваша девочка с вашим дедушкой! Из горздрава два раза звонили. А у меня нет…
– Есть, – сказала одна служащая, – мы ещё вчера напоминали вам о заявлении Охлопковой…
– О! – сказал товарищ Сурков. – Чередь! Желающих спуститься с верхних этажей в нижние путём обмена жилплощади много. У одного дедушка, у другого – бабушка, третий сам плохо дышит. Но это всё ерунда. Другое дело – мотоцикл, мотороллер. Дедушки-бабушки дома посидеть могут, нечего им взад-вперёд на пятый этаж бегать. А попробуй-ка на себе мотоцикл таскать. Мотороллер попробуй на себе таскать! А?
Мартыш показал ему язык.
И мальчишки показали ему языки.
А Эдуард Иванович твёрдо сказал:
– Мы не уйдём отсюда, пока вы не дадите…
– Не дам! – крикнул товарищ Сурков. – Не дам!
И мальчишки закричали:
– Не дам! Не дам! Не дам! Не дам!
– А я не могу, – гордо и даже торжественно произнёс товарищ Сурков, – не могу думать и руководить в такой обстановке.
Тут все служащие стали упрашивать его подписать заявление Охлопковой, называли номер дома и номер квартиры, жильцам которой не нравится первый этаж.
– Пусть придёт в другой раз, – упрямился товарищ Сурков. – А то можно подумать, что я тигрёнка или мартышки видите ли, испугался. Или попал под их влияние. Смешно. Нет, нет, пусть Охлопкова ещё несколько разиков придёт.
– И в каждый другой разик, – насмешливо сказал Эдуард Иванович, – я буду приходить с ней. И возьму с собой уже не тигрёнка, а льва.
– Льва-а-а? – хором спросили мальчишки и служащие.
– Самого настоящего. И тоже без намордника. Могу и двух львов привести. И трёх.
– Безобразие, одним словом, – еле выговорил товарищ Сурков, теперь уже совсем негрозный. – Отвечать будете. Какая там у вас квартира на обмен согласна?
Короче говоря, завтра же Лёлишна могла переезжать на первый этаж в соседнем доме.
назад<<< 1 2 . . . 13 . . . 16 >>>далее