Долго ждать не пришлось. Спешит бледный от волнения хозяин к напрягшемуся в ожидании Сумитомо.

Взгляд из-под руки — он! Гнусная рожа! Заискивающая ухмылка! Шрам на щеке!

Он!

Хозяин согнулся в поклоне. Сумитомо свободной рукой выхватил кинжал, прикрыл оружие рукавом.

Дзёро молчала, перестала рваться. В детских глазах застыло непонимание, смертельный ужас и еще что-то…

Сумитомо не до нее. Он отпустил руку девушки — не нужна больше. Подошел к хозяину “Итирики” вплотную, шепнул, ткнув незаметно острием кинжала:

— Тихо. Иди за мной. Оставлю жить. Может быть…

Сумитомо увел владельца “Итирики” бесшумно. Подвыпившие клиенты не поняли ничего. В небольшой комнатке, где вел дела торговец, смахнул со стола тушенницу и кисти, уселся, удерживая торговца за одежду. Начал допрос.

— Узнаешь?

Побледневшее лицо негодяя говорило лучше его языка.

— Не виноват, господин Сумитомо, — пролепетал торговец.

Острие кинжала приблизилось к левому глазу подлеца.

— Не лги! Глаз выколю!

— Нет, господин Сумитомо! Нет! Все скажу, — в ужасе закричал торговец.

— Торопись! Терпение на исходе, — предупредил Сумитомо.

Точным движением клинка помог мерзавцу. Распорол левую щеку. Для симметрии. Хлынула кровь.

Торговец охнул, завизжал, схватился за лицо. Торопливо, сбивчиво заговорил:

— Пощадите, господин Сумитомо! Меня заставили! Страшные люди!

— Кто? — коротко спросил Сумитомо.

— Не знаю, клянусь Буддами! Не знаю!

— Что требовали?

— Подсыпать снадобье в бочонок с саке… Порошок…

— Велели убить? — взревел Сумитомо.

— Нет, господин, нет! Усыпить… — пролепетал торговец, обливаясь потом. Осел от страха.

— Усыпить? До смерти? Как моих друзей?

Сумитомо стал страшен.

— О, если бы я знал! — зарыдал торговец.

Кинжал коснулся лица. Сумитомо грозно спросил:

— Деньги сулили?

— Нет, господин.

— Подумай лучше, плохо вспомнишь — выколю глаз, — пригрозил Сумитомо.

— Дали денег… — дрожа выдохнул торговец.

— Двести рё? И ты купил “Итирику”?

— Триста, — честно признался негодяй.

— Дай мне, — приказал Сумитомо.

Торговец торопливо достал оставшиеся деньги. Протянул Сумитомо. Опустился на колени, умоляюще глядел и рыдал.

Сумитомо повернулся спиной, сделал шаг к двери. Неуловимым движением обнажил меч. С разворота, очертив сталью зримый круг, снес голову мерзавца. Откатилась голова в угол, умоляюще глядя на Сумитомо.

Он вышел из “Итирики”, держа в руках мешочек. Сотня золотых монет, плата за смерть друзей!

У ручья брезгливо посмотрел на деньги. Размахнулся, желая избавиться.

— Никому не скажу, добрый господин. Я видела, — пропищал голосок за спиной. — Он плохой человек…

Сумитомо замер. Оглянулся. Дзёро, девочка-проститутка, стоя на коленях плакала.

— Никому не скажу, великий господин, добрый господин, — лепетала она. — Хозяин бил, каждый день… Часто… За все… Молиться буду Богам и Буддам… Он заслужил смерть!

Слезы текли по лицу девочки, много слез, сплошным потоком — Сумитомо узнал ее. Она наливала саке в канун Аой Мацури.

— Возьми, — он швырнул дзёро мешочек с монетами.

Сотня золотых рё!

Целое состояние!

“Друзья любили дзёро,” — подумал Сумитомо.

Все правильно!

* * *

Только в “Бентли” я почувствовала себя в безопасности. Пока Сергей выводил автомобиль со стоянки, я, приговаривая “ой, мамочка, ой, мамочка!” нервно крутила головой, высматривая эфэсбэшников. Их, слава богу, на горизонте не было.

— Вы пили? — вдруг деловито осведомился у Сергея Харакири. — Терпеть не могу алкоголиков за рулем. Не хотелось бы попасть еще и в аварию.

Вот зануда, будто силой его сажали в “Бентли”, и будто нам больше бояться нечего.

— Нет, совсем не пил, — не моргнув глазом, солгал Сергей, осушивший не один бокал Бакарди.

“Хорошо врет! — одобрила я. — Сразу видно, настоящий мужчина!”

“Бентли” выехал на проспект и стремительно удалялся от места побоища.

Сергей глянул на меня.

— Куда прикажете вас везти? — вежливо осведомился он, но не успела я и рта раскрыть, как услышала:

— Вообще-то живу на Арбате, но сегодня мне туда совсем не хочется.

Чертов Харакири! Никакой скромности!

Впрочем, куда меня везти по очевидным причинам я не знала, а потому с ответом замешкалась.

Мимо промелькнул модный клуб.

— Время детское, — кивая на клуб, сказал Сергей, — можно продолжить ужин.

— Прекрасная идея, — вдохновилась я, абсолютно не чувствуя себя сытой.

Он кивнул:

— Чудесно, только вашего друга на Арбат подброшу, да по пути заскочу к себе, переоденусь.

Неожиданно Харакири запротестовал.

— Сказал же, что не хочу домой! — гневно воскликнул он и вежливо добавил: — Если вы не против, я тоже в клуб, упаду к вам на хвост, если вы не против, а завтра расплачусь, Тамара должна мне штуку баксов.

— Что за глупости? — воскликнула я, поражаясь его наивности. — С какой стати за тебя должен платить абсолютно посторонний человек?

— Он и тебе посторонний, — напомнил Харакири. — А я лишь в долг. Вот Тамара бабки вернет…

— Не смеши! Тамарка никогда ничего никому не возвращает, таков ее жизненный принцип. Ха, надеяться от нее штуку баксов получить?! Это глупости!

— Никакие не глупости, — стоял на своем Харакири. — Вернет, она уже поклялась.

— Ха! Верить клятвам Тамарки?! Не повторяй ошибок Дани!

Харакири вспылил и, смешивая светскую речь с приблатненной, закричал:

— София, в чем дело? Я, душа моя, совсем тебя не понимаю. Сама же в это фуфло втравила меня, а теперь бесцеремонно с хвоста сбрасываешь?

Назревал серьезный конфликт.

— Не ругайтесь, — миролюбиво вклинился в беседу Сергей. — Мне нравится ваша компания. Невеста сегодня коварно бросила меня, передать не могу как тошно, короче, буду рад, если согласитесь провести остаток ночи со мной, и меня не волнуют ваши материальные затруднения.

Видимо никакие материальные затруднения действительно не волновали Сергея, потому что в самом скором времени мы попали в атмосферу пристойности и престижа: чопорность филармонического концерта, галстуки — “цвет в цвет”, “венировые” улыбки, обнаженные плечи, пушистые струи боа, изумительное туше шелка, волнующее мерцание панбархата, Ферре, Миссони, Криция, элегантность белого рояля, сладкий дымок трубок…

О самом ужине и говорить не стоит — просто блеск! Роскошь для желудка!

Вскоре я с удивлением обнаружила, что оба кавалера оказывают мне знаки внимания, далеко выходящие за рамки обычной вежливости. То ли сказалось мое уникальное очарование, то ли не солгал шеф-консультант винной коллекции, и вина, поданные к столу, действительно обладали способностью будоражить кровь, но изумрудные глаза Артема смотрели на меня так же влюбленно, как и сапфировые очи Сергея.

К ужасу своему я осознала, что вынуждена выбирать, но как? Оба уж очень собой хороши. Сергей, украшенный едва заметным фингалом, являл воплощение мужественности. Артем, выряженный в дорогой английский костюм (с плеча щедрого Сергея) был образцом элегантности. Бутылочный цвет костюма гармонировал с его изумрудными глазами.

Здесь каждый поймет, как затруднителен был выбор, однако медлить я не могла, потому что и сама была слишком неотразима в новом платье, подаренном Сергеем.

Меня ничуть не смущало, что платье предназначалось предательнице невесте. Не знаю как эта невеста сложена, но я сложена еще лучше: платье словно шито по моим меркам. Без лишней скромности скажу: выглядела я ослепительно, и, в связи с этим, поклонники мои соперничество переживали нервно.

— София, влюблен в вас с первого взгляда, решайтесь, всю жизнь к вашим ногам сложу, — кружа меня в танце, лихорадочно шептал Харакири, с мольбой глядя своими изумрудами.

Не стоит, думаю, пояснять: на тот момент я забыла что такое его жизнь.

— Софья, уже счастлив, что ушла моя невеста, счастлив, что встретил вас, — признавался Сергей, лаская меня своими сапфирами. — Прошу, будьте моей!

Просит он, хозяин “Бентли”, толстого кошелька, испанского гарнитура и роскошной квартиры. Он просит! Просит!!!

А что же делаю я?

Кто-то решил, что человечество недостаточно делает глупостей и придумал вино, другой решил, что человечество недостаточно сумасшедшее и придумал … более крепкие спиртные напитки. Иначе чем объяснить тот выбор, который я в конце концов совершила: будете смеяться, но я выбрала Харакири.

Да-да! Харакири! Выбрала, забыв, что у него даже своего костюма нет, не говоря уже о “Бенли” и прочих атрибутах мужественности.

Впрочем, об этом я тут же и вспомнила, но поздно, смертельно обиделся Сергей и с горя пригласил на танец юную особу. Я с горя запила и все дальнейшее помню туманно.

 

Глава 23

 

Утро я встретила нетрадиционно — между двумя мужчинами. Слава богу, все мы были одеты, но я, как женщина нравственная, забеспокоилась.

“Мы уже одеты или пока еще?” — озадачилась я, обнаружив нас лежащими на той роскошной кровати из испанского гарнитура, которую выгружали на моих глазах.

Не стоит, думаю, уточнять, что лежала я между Харакири и Сергеем. Оба были в английских костюмах, я — все в том же платье невесты, которое изрядно помялось, но выглядело потрясающе дорого.

“Как же мы здесь оказались?” — напряженно пытаясь хоть что-то вспомнить, мучительно соображала я.

“Мы”, естественно, относилось лишь к нам с Харакири, потому что Сергей, судя по его испанскому гарнитуру, был как раз у себя дома.

Мне тут же захотелось тщательней рассмотреть как он выглядит, этот дом. Помнится я была там вчера, но лишь в ванной, где по совету Сергея переодевалась в платье невесты. О ванне могу сказать только одно: бездна вкуса, расположившаяся на двадцати квадратных метрах — сама шагами мерила.

Желание побродить по квартире становилось мучительным, к тому же, одолевали и другие желания, столь естественные для утреннего пробуждения. Я повернула голову налево — Харакири спал, как убитый, повернула голову направо — Сергей ни в чем ему не уступал. Такое положение вещей меня устраивало, чем я и воспользовалась, отправившись на прогулку.

Прогулка меня потрясла. Квартирка была под стать ванной: комнаты — футбольные поля, кухня — собрание чудес техники, столовая — мечта любой домохозяйки.

Не-ет, я не собиралась так запросто изменять своему поганцу мужу, но сразу подумала: “Это судьба!”

Учитывая мои неприятности, связанные с покушением на президента, это была не просто судьба, а судьба счастливая. Пока я ломала голову куда пойти куда податься, чтобы в лапы Владимира Владимировича не угодить, мой ангел хранитель уже обо всем позаботился, да как!

“Да в этой квартирке меня никакой Владимир Владимирович не найдет! — обрадовалась я. — Они же шерстят всех друзей и знакомых и совсем не подозревают о существовании Сергея.”

Гордость переполняла меня. Что это мне вчера Сергей о своей любви говорил? Просил быть его? Вот только не поняла, быть просто его или его женой? Впрочем, какая разница, мне же не Сергей, а его квартирка нужна.

Да-а, гордость переполняла меня. Страшная гордость! Вот она я! Из любых передряг победителем выхожу! Победителем да еще каким! Ха-ха! Сейчас мужика в фуфайке найду и…

— София, мы должны поговорить.

Я оглянулась; в двух шагах от меня стоял Харакири, его заспанные изумруды смотрели озабоченно.

Как не вовремя! Хорошее настроение как корова языком слизала.

“Елки-палки, Харакири! Его-то какие черти сюда занесли? Он же сдаст меня Владимиру Владимировичу! Сдаст, пускай и невольно. Боже, как нелепо вышло: он же теперь дорогу к дому Сергея знает! Выпровожу сейчас его, а он, влюбленный, обязательно завтра припрется, и вся ФСБ за ним по пятам.”

Мороз продрал по коже.

“Нет, ну как меня угораздило Харакири в себя влюбить? Хоть бери и оставляй его, теперь, здесь. Учитывая добрый нрав моего Сергея, думаю, это возможно. Но с другой стороны, что это Харакири будет у моего Сережи на шее сидеть? Да и сам захочет ли? Он же, несчастный, затоскует без глупой своей торговли. Хоть бери этого дурака связывай да силой здесь оставляй!”

Пока мысленный ураган сокрушал мою похмельную голову, Харакири переминался с ноги на ногу и робко мямлил:

— София, ты должна дать ответ.

— Должна — дам, — пообещала я, опасливо заглядывая в спальню и с удовлетворением отмечая, что мой Сережа на нашем испанском гарнитуре все еще спит и, скорей всего, видит прекрасные сны.

Что еще можно видеть после продолжительного общения со мной?

Присмотрелась внимательней: мой Сережа не просто спал, а крепко спал здоровым богатырским сном — какой умница!

— Пойдем, на кухне поговорим, — сказала я, увлекая Харакири подальше от спальни.

— София, ты должна дать ответ, — занудливо мямлил он.

— Сказала же — дам, — успокоила его я, следуя традициям Тамарки и ничего не собираясь давать.

Однако, Харакири почему-то сильно рассчитывал на меня и смотрел по-собачьи преданно.

— София, до сих пор поверить в свое счастье не могу, — сказал он, после чего я струхнула.

“Неужели черт-те чего пообещала ему спьяну вчера? Да-а, предвижу осложнения с Сережей, что, учитывая покушение на президента, очень некстати: ведь жить-то мне где-то надо.”

— О каком счастье ты говоришь? — строго поинтересовалась я, готовясь сразу же объяснить, что между нами ничего не было и быть не может.

— О счастье видеть перед собой такого незаурядного человека, — с восхищением воскликнул Харакири. — Такую одаренную и мужественную личность!

“Незаурядного человека? Одаренную личность? Одаренную и мужественную? О ком это он? О Сергее или обо мне? Надеюсь, что обо мне, не о Сергее же. Ха! У того всего и мужества, что в фонтан спикировать! И вообще он не годен ни на что…”

Харакири между тем уже расставил все точки над “i”. Не оставляя сомнений, он рухнул на колени и с пафосом закричал:

— Преклоняюсь перед тобой, София, ныне и вовеки я твой, хоть и ронин.

“Ага, значит есть шанс заставить его подчиняться,” — обрадовалась я и воскликнула:

— Совсем не против, но с чего ты странный такой?

Поднимаясь с колен, Харакири согласился:

— Да, я странный, но, согласись, есть причина. Когда узнал я, что ты член БАГа, то тут же голову потерял. “Будда! — воскликнул я. — Ты велик! Ты велик, если не перевелись еще настоящие воины!”

“Член БАГа? — опешила я. — Бог мой, что же вчера этому придурку по-пьяни наговорила? Хоть бери и отрубай собственный язык!”

Харакири же не останавливался на достигнутом и с патетикой открывал мне глаза.

— Если эта хрупкая и очаровательная женщина не сидит сложа рук, — вещал он, — а как бесстрашный воин бросается в бой с самим государством!

“С каким государством? — заволновалась я. — В какой бой? Что он несет? Воевать с государством, все одно, что писать против ветра. Не дура же я!”

Харакири же перестал восхищаться и перешел на трагические эмоции: он уже убивался.

— Как мог я, здоровый и крепкий мужчина, сидеть сложа руки? — горевал он. — Как мог я сидеть сложа руки, когда хрупкая и нежная женщина мне во благо совсем рядом сражается? Сражается, как бесстрашный самурай! Как мог я сидеть сложа руки? — вопрошал он у кухонного стола.

Ну тут уж я не смолчала.

— Какое благо? — изумилась я. — Какое благо можно получить, сражаясь с государством? Решетку и нары? Баланду и парашу? Нет, милый мой, в этом мире все не так, как ты думаешь. Хочешь уйти в оппозицию? Много сторонников поднакопилось? С президентом сначала договорись, свою долю пользы государству на этой почве пообещай и ступай себе, оппозиционируй, а сражаться ни-ни. Большей глупости и представить невозможно! К тому же президента люблю! И женской и гражданской любовью!

Короче, я была убедительна.

Но только не для Харакири. Послушав меня, он почему-то умилился:

— София, брось свою конспирацию, все уже знаю и по гроб твой. Хоть режь меня, хоть ешь — не выдам. Можешь на меня рассчитывать.

“Хоть режь? Хоть ешь? — подумала я. — Что ж, пусть так оно и будет: БАГ так БАГ, лишь бы с Харакири договориться. Уж теперь-то этот придурок точно не выдаст меня, а пытать такого приблажного там не будут.”

— Да, я член БАГа — тайной организации, ведущей борьбу с самим президентом! — торжественно подтвердила я и тут же услышала за своей спиной дикий вопль отчаяния.

Обернулась: в дверях стоял белый как полотно Сергей.

Разбудил-таки Харакири его своими глупыми восторгами.

— Сереженька, сейчас все объясню, — запричитала я, но он и слушать не стал.

— Да что же это за невезение? — горестно завопил он. — Что за женщин, что за предательниц посылает подлая судьба?! Одна изменила мне, другая — еще хуже! —

Родине! Эт-того не переживу! Вон! Вон отсюда! Вон, пока я милицию не вызвал!

И он яростно затопал ногами.

Я попятилась, уж с кем с кем, а с милицией встречаться не рвалась никогда, да и кто рвался? Ни для кого не секрет, что находить общий язык с милицией умеют только отпетые преступники.

Короче, не знаю, чем кончилось бы дело, когда бы не восстал чудаковатый Харакири. Он заговорщически на меня посмотрел и спросил:

— София, хочешь его убью?

 

Глава 24

ПУТЬ МЕЧА

 

Зачарованный нежными красками утра, Сумитомо шел, наслаждаясь. Ласковы ароматы ветерка, прекрасно пение птиц…

Любовался утром, а вспоминал ночь. Бессонную ночь. Давно это было, но кровь бурлила, как горный поток.

О, эта ночь! О, несравненная нежнейшая Итумэ! Как прекрасны были ее стихи! Как упоительно пела! Исполнены любезностью и смыслом беседы, о услада души! О, несравненная Итумэ!

Сумитомо остановился. Окинул взглядом дорогу, плавно обнявшую пруд. Залюбовался акварелью воды.

“Дремлют до прихода ветерка блики пруда,” — начал слагать он стихи.

Осознал убожество слов.

“Безысходность… Безысходность, всегда безысходность. Не выразить звуками, не объять душой немыслимое совершенство мира, рвущее душу, и тут же наполняющее ее прекрасным покоем… Лишь человек… Его мысли, слова, дела… Но и он — малая частица мира. Совершенного мира, ибо сложен он из бесчисленного множества мыслимых и немыслимых несовершенств, образуя в сумме их новое качество… Но тогда… Тогда и он, Сумитомо, соучаствует в создании совершенства. Значит, оправдано, необходимо и его присутствие в мире… Равно как и отсутствие!”

Солнечный луч скользнул по лицу Сумитомо, вернул к насущному. Сегодня, в двенадцатый день лунного месяца, должно явиться в дом отца. Следует спешить.

Еще туманились очарованием глаза, но слух возмутил диссонанс, позвякивание за спиной.

Сумитомо обернулся.

В центре лужайки, в кольце старых деревьев бросил циновку воин. Покачиваются пластины брони. Злобная усмешка перекосила лицо. Лишь двадцать шагов до него.

Воин уселся, бесстрастно рассматривая Сумитомо. Указал рукой на свободный край циновки.

“Приглашает к беседе? Но кто он? Откуда? Только что не было… Зачем он здесь? …”

Сумитомо опустил глаза и… жгучая волна ярости! Удушающий, лишающий рассудка гнев!

Меч незнакомца, приглашающего к беседе, лежит на циновке обращенный рукоятью к Сумитомо. Неслыханная наглость! Непереносимое, нестерпимое оскорбление!

Быстрее молнии метнулся Сумитомо, блеск клинка опередил крик ярости. На бегу укололо:

“… сегодня, двенадцатый день месяца… восток несчастливая сторона… атакуя противника, угрожаю мечом востоку…”

Он стремительно изменил направление. Переориентировал атаку. Сместился на бегу влево, заходя с севера. Древнее суеверие вызволило из ловушки.

Воины!

Два десятка их выступило из-за старых деревьев. Безрассудная ярость схлынула.

“Западня, — осознал Сумитомо. — Едва не угодил в ловушку. Верная оказалась примета. Нельзя атаковать на восток.”

Стоя спиной к пруду, недосягаемый для противника, он обрел возможность оценивать. Взвесить противостоящую силу. Избрать тактику боя.

Нет сомнений! Воины ищут схватки с ним, с Сумитомо. Но схватки ли? Это не бойцы! Убийцы! Подло напали из засады!

Самураи не избегают боя, но все должно иметь смысл. Смысл — в традициях. Так утверждал Конфуций.

Сумитомо поднял меч на уровень глаз, вытянул его в сторону противника. Прокричал боевой клич. Следуя рыцарскому кодексу, громко известил:

— Я, Сумитомо Фудзивара, потомок великого рода Фудзивара…

Ему не дали закончить. Неизвестные, презрев традиции, ринулись в атаку. Безымянными, как варвары пошли в бой. Неравная схватка. Много врагов.

Так что же?

Сумитомо один!

Так что же?

В Бусидо воплотился смысл жизни.

Великие цели!

Великие истины!

“… самурай никогда не сражается в одиночку, рядом с ним, плечом к плечу, стоят мужчины его рода. Ныне здравствующие, давно умершие и еще нерожденные…

… самурая никогда не смущает число врагов. В любой момент схватки он бьется с одним лишь противником…”

Боги даровали желаемое. Сумитомо наказал обидчика первым. Вклинился между воинами, достигшими центра поляны, легко отразив удары клинков. Прорвался к человеку с циновки, бесцеремонно оскорбившему его.

назад<<< 1 . . . 12 . . . 21 >>>далее