Лафарж не отрывал пристального взгляда от балкона, желая, чтобы свершилось…
Тени колыхались, шелестели лианы. Наконец тихий голос произнес:
– Хорошо, отец.
– Том!
В свете луны вниз по лианам скользнула юркая мальчишеская фигурка. Лафарж поднял руки – принять ее.
В окнах вверху вспыхнуло электричество. Чей‑то голос вырвался из‑за узорной решетки.
– Кто там?
– Живей, парень! Еще свет, еще голоса.
– Стой, я буду стрелять! Винни, ты цела?
Топот спешащих ног…
Старик и мальчик пустились бежать через сад. Раздался выстрел. Пуля ударила в стену возле самой калитки.
– Том, ты – в ту сторону! Я побегу сюда, запутаю их. Беги к каналу, через десять минут встретимся там! Давай!
Они побежали в разные стороны.
Луна скрылась за тучей. Старик бежал в полной темноте.
– Энн, я здесь!
Она, дрожа, помогла ему спуститься в лодку.
– Где Том?
– Сейчас прибежит.
Они смотрели на тесные улочки и спящий город. Еще появлялись запоздалые прохожие; полицейский, ночной сторож, пилот ракеты, одинокие мужчины, идущие домой после ночного свидания, четверо мужчин и женщин, которые, смеясь, вышли из бара… Где‑то приглушенно звучала музыка.
– Почему его нет? – спросила мать.
– Сейчас, сейчас.
Но Лафарж уже не был уверен. Что, если парнишку опять перехватили– где‑то, каким‑то образом – пока он спешил к пристани, бежал полуночными улицами между темных домов? Конечно, бежать было далеко, даже для мальчика, но все‑таки Том должен был поспеть раньше его…
Вдруг вдали, на залитой лунным светом улице, показалась бегущая фигурка.
Лафарж вскрикнул, но тотчас заставил себя замолчать: оттуда же, издали, доносились другие голоса, топот других ног. В окнах, словно по цепочке, вспыхнули огни. Одинокая фигурка вырвалась на широкую площадь перед причалом. Это был не Том, а просто бегущее существо с серебристым лицом, которое блестело, переливалось, освещенное многочисленными шарами фонарей. Но чем ближе подбегало оно, тем все более знакомым становилось, и когда фигурка достигла причала, это был уже Том! Энн всплеснула руками, Лафарж поспешно отчалил. Но было уже поздно.
Потому что из улицы на безмолвную площадь выбежал мужчина… еще один… женщина, еще двое мужчин, мистер Сполдинг. Они остановились в замешательстве. Они озирались по сторонам, и им хотелось вернуться домой: ведь это… это был явный кошмар, безумие какое‑то, ну конечно! И, однако же, они продолжали погоню, поминутно останавливаясь в нерешительности и вновь припускаясь бежать.
Да, было уже поздно. Пришел конец этому необычайному вечеру, необычайному событию. Лафарж крутил в руках чалку. Ему было очень холодно и одиноко. В лунном свете было видно, как бежали, спешили люди выпучив глаза, торопливо вскидывая ноги, и вот уже все они, вся десятка, стоят у причала. Они яростно уставились на лодку. Они кричали.
– Ни с места, Лафарж! – Сполдинг держал в руке пистолет.
Теперь было ясно, что произошло… Том один, обгоняя прохожих, мчится по освещенным луной улицам. Полицейский замечает промелькнувшую фигуру. Круто обернувшись, всматривается в лицо, кричит какое‑то имя, бросается вдогонку. «Эй, стой!» Он увидел известного преступника. И так всю дорогу, кто бы ни встретился. Мужчина ли, женщина, ночной сторож или пилот ракеты – для каждого бегущая фигура была кем угодно. В ней воплощались для них любой знакомый, любой образ, любое имя… Сколько разных имен было произнесено за последние пять минут!.. Сколько лиц угадано в лице Тома – и все ложно!
Вдоль всего пути – преследуемый и преследователи, мечта и мечтатели, дичь и псы. Вдоль всего пути: нежданное открытие, блеск знакомых глаз, выкрик полузабытого имени, воспоминания о давних временах – и растет, растет толпа, бегущая по его следам. Каждый срывался с места и спешил вдогонку, едва проносилось мимо – словно лик, отраженный десятком тысяч зеркал, десятком тысяч глаз, – бегущее видение, лицо, одно для тех, кто впереди, иное для тех, кто позади, и другое, новое, для тех, кто еще попадется ему на пути, кого он еще не видел.
И вот они все здесь, у лодки, и каждый хочет один завладеть мечтой, – как мы хотим, чтобы это был только Том, ни Лавиния, ни Роджер, ни кто‑либо еще, подумал Лафарж. Но теперь этому не бывать. Слишком далеко все зашло.
– Выходите из лодки, ну! – скомандовал Сполдинг. Том поднялся на пристань. Сполдинг схватил его за руку.
– Ты пойдешь к нам домой. Я все знаю.
– Стой, – вмешался полицейский, – он арестован! Его фамилия Декстер, разыскивается за убийство.
– Нет, нет! – всхлипнула женщина. – Это мой муж! Что уж я своего мужа не знаю?!
Другие голоса твердили свое. Толпа напирала. Миссис Лафарж заслонила собой Тома.
– Это мой сын, у вас нет никакого права обвинять его в чем‑либо! Нам надо ехать домой!
А Тома безостановочно била дрожь. Он выглядел тяжелобольным. Толпа все напирала, протягивая нетерпеливые руки, ловя его, хватая.
Том закричал.
Он менялся на глазах у всех. Это был Том, и Джеймс, и человек по фамилии Свичмен, и другой, по фамилии Баттерфилд; это был мэр города, и девушка по имени Юдифь, и муж Уильям, и жена Кларисса. Он был словно мягкий воск, послушный их воображению. Они орали, наступали, взывали к нему. Он тоже кричал, простирая к ним руки, и каждый их призыв заставлял его лицо преображаться.
– Том! – звал Лафарж.
– Алиса! – звучал новый зов.
– Уильям!
Они хватали его за руки, тянули к себе, пока он не упал, испустив последний крик ужаса.
Он лежал на камнях – застывал расплавленный воск, и в его лице были все лица, один глаз голубой, другой золотистый, волосы каштановые, рыжие, русые, черные, одна бровь косматая, другая тонкая, одна рука большая, другая маленькая.
Они стояли над ним, прижав палец к губам. Они наклонились.
– Он умер, – сказал кто‑то наконец.
Пошел дождь.
Капли падали на людей, и люди посмотрели на небо.
Они отвернулись и сперва медленно, потом все быстрее пошли прочь, а потом бросились бежать в разные стороны. Только мистер и миссис Лафарж, объятые ужасом, стояли на месте, держась за руки, и глядели на него.
Дождь поливал обращенное вверх лицо, в котором не осталось ни одной знакомой черты.
Энн молча начала плакать.
– Поехали домой, Энн, тут уж ничего не поделаешь, – сказал старик.
Они спустились в лодку и заскользили во мраке по каналу. Они вошли в свой дом, и развели огонь в камине, и согрели над ним руки. Они пошли спать и лежали вместе, продрогшие, изможденные, слушая, как снова стучит по крыше дождь.
– Тсс, – вдруг произнес Лафарж среди ночи. – Ты ничего не слышала?
– Нет, ничего…
– Я все‑таки погляжу.
Он пересек на ощупь темную комнату и долго стоял возле наружной двери, прежде чем отворить.
Наконец распахнул ее настежь и выглянул наружу.
Дождь с черного неба поливал пустой двор, поливал канал, поливал склоны синих гор.
Он подождал минут пять, потом мокрыми руками медленно затворил дверь и задвинул засов.
Ноябрь 2005
«ДОРОЖНЫЕ ТОВАРЫ»
Уж очень далекой она показалась, эта новость, которую владелец магазина дорожных товаров услышал вечером по радио, когда модулированный световой луч принес последние известия с Земли. Просто непостижимо.
На Земле назревала война.
Он вышел и посмотрел на небо.
Вот она, Земля, на вечернем небосводе, догоняет закатившееся за горы солнце. Эта зеленая звезда и есть то, о чем говорило радио.
– Не могу поверить, – сказал лавочник.
– Это потому, что вы не там, – заметил отец Перегрин, он подошел поздороваться.
– Как это понять, святой отец?
– Вот так же было, когда я был мальчишкой, – сказал отец Перегрин. – Мы слышали о войнах в Китае. Но нам не верилось. Это было слишком далеко. И слишком много людей там погибало. Невозможно себе представить. Даже когда мы смотрели фильмы оттуда, нам не верилось. Так и теперь. Земля – тот же Китай. Слишком далеко, вот и не верится. Это не здесь, не у нас. Не то что пощупать, даже разглядеть нельзя. Зеленый огонек – вот все, что мы видим. И на этом зеленом огоньке живет два миллиарда людей? Невероятно! Война? Но мы не слышим взрывов.
– Услышим, – сказал лавочник. – Я вот думаю о тех людях, которые должны прилететь сюда на этой неделе. Как там передавали про них? В течение ближайшего месяца на Марс прибудет около ста тысяч человек – так, кажется. Что с ними будет, если начнется война?
– Повернут назад, наверно.
– Н‑да, – сказал лавочник. – Ладно, пойду‑ка я, сотру пыль с чемоданов. Того и гляди, покупатели нагрянут.
– Думаете, если это та Большая война, которой мы ждали много лет, все захотят вернуться на Землю?
– Вот именно, святой отец: как это ни странно, я думаю, мы все захотим вернуться. Конечно, мы прилетели сюда, спасаясь от политики, от атомной бомбы, войны, влиятельных клик, предрассудков, законов. Все это мне известно. Но родина‑то все‑таки там. Вот увидите. Как только на Америку упадет первая бомба, здешний народ призадумается. Слишком мало они тут прожили – каких‑нибудь два года. Если бы лет сорок, тогда другое дело, а сейчас ведь у них на Земле родня, города, в которых они выросли. Я‑то, можно сказать, в Землю даже не верю, для меня она как бы и не существует. Но я старик, от меня все равно никакого проку. Я могу и тут остаться.
– Вряд ли.
– Пожалуй что, вы правы.
Они стояли на террасе, глядя на звезды. Потом отец Перегрин достал из кармана деньги и подал их хозяину магазина.
– Кстати, подберите‑ка мне чемодан. А то мой старый очень уж истрепался…
Ноябрь 2005
МЕРТВЫЙ СЕЗОН
Сэм Паркхилл лихо махал метлой, выметая голубой марсианский песок.
– Вот и все! – сказал он. – Прошу, сэр, полюбуйтесь! – Он показал рукой. – Взгляните на вывеску. «ГОРЯЧИЕ СОСИСКИ СЭМА»! Красота – правда, Эльма?
– Правда, Сэм, – подтвердила его супруга.
– Во, куда я махнул! Увидели бы меня теперь ребята из Четвертой экспедиции. Слава богу, свое дело завел, а они все еще солдатскую лямку тянут. Мы будем тысячи загребать, Эльма, тысячи!
Жена смотрела на него и молчала.
– Куда девался капитан Уайлдер? – спросила она наконец. – Твой начальник, который убил этого типа, ну, что задумал всех землян перебить – как его фамилия?..
– Этого психа‑то? Спендер. Чистоплюй проклятый. Да, насчет капитана Уайлдера… На Юпитер полетел, говорят. С повышением, так сказать. Сдастся мне, Марс и ему тоже в голову ударил. Раздражительный больно стал, не дай бог. Лет через двадцать вернется с Юпитера и Плутона, если повезет. Будет знать, как трепать языком. Вот так‑то – он там от мороза сдыхает, а я тут, смотри, что наворочал! Местечко‑то какое!
Два заброшенных шоссе встречались здесь и вновь расходились, исчезая во мраке. У самого перекрестка Сэм Паркхилл воздвиг из вздувшегося заклепками алюминия сооружение, залитое ослепительным белым светом и дрожащее от рева автомата‑радиолы.
Он нагнулся, чтобы поправить окаймляющий дорожку бордюр из битого стекла. Стекло он выломал в старинных марсианских зданиях в горах.
– Лучшие горячие сосиски на двух планетах! Первый торговец сосисками на Марсе! Лук, перец, горчица – все лучшего качества! Что‑что, а растяпой меня не назовешь! Вот вам две магистрали, вон мертвый город, а вон там рудники. Грузовики из 101‑го Сеттльмента будут идти мимо нас двадцать четыре часа в сутки. Скажешь, плохое я место выбрал?
Жена разглядывала свои ногти.
– Ты думаешь, эти десять тысяч новых ракет с рабочими прилетят на Марс? – сказала она наконец.
– Не пройдет и месяца, – уверенно ответил он. – Чего ты кривишься?
– Не очень‑то я полагаюсь на эту публику, там, на Земле, – ответила она. – Вот когда сама увижу десять тысяч ракет и сто тысяч мексиканцев и китайцев, тогда и поверю.
– Покупателей, – он посмаковал это слово. – Сто тысяч голодных клиентов!
– Только бы не было атомной войны, – медленно произнесла жена, глядя на небо. – Эти атомные бомбы покою не дают. Их уже столько накопилось на Земле, всякое может случиться.
Сэм только фыркнул в ответ и продолжал подметать.
Уголком глаза он уловил голубое мерцание. Что‑то бесшумно парило в воздухе за его спиной. Он услышал голос жены:
– Сэм, тут к тебе приятель явился.
Сэм повернулся и увидел качающуюся на ветру маску.
– Опять пришел! – Сэм взял метлу наперевес.
Маска кивнула. Она была сделана из голубоватого стекла и венчала тонкую шею, ниже которой развевалось одеяние из тончайшего желтого шелка. Из шелка торчали две серебряные руки, прозрачные, как сетка. На месте рта у маски была прорезь, из нес вырывались мелодичные звуки, а руки, маска, одежда то всплывали вверх, то опускались.
– Мистер Паркхилл, я опять пришел поговорить с вами,– произнес голос из‑ под маски.
– Тебе же сказано, чтобы духу твоего здесь не было!– гаркнул Сэм. – Убирайся, не то Болезнь напущу!
– У меня уже была Болезнь,– ответил голос – Я один из немногих, кто выжил. Я очень долго болел.
– Убирайся в свои горы и сиди там, где тебе положено. Чего ты сюда ходишь, пристаешь ко мне! Ни с того ни с сего. Да еще по два раза на день.
– Мы не причиним вам зла.
– Зато я вам причиню! – сказал Сэм, пятясь. – Я иностранцев не люблю. И марсиан не люблю. До сих пор ни одного не видел. Вообще чертовщина какая‑то! Столько лет сидели где‑то, прятались, и вдруг на тебе – я им понадобился. Оставьте меня в покос.
– У нас к вам важное дело, – сказала голубая маска.
– Если насчет участка, так он мой. Я построил сосисочную собственными руками.
– В известном смысле да, по поводу участка.
– Ну вот что, послушай‑ка меня, – ответил Сэм. – Я сам из Нью‑Йорка. Это огромный город; там еще десять миллионов таких, как я. А вас, марсиан, всего дюжина‑другая осталась. Городов у вас нет, бродите по горам, ни властей, ни законов, и ты еще начинаешь мне про участок толковать. Заруби себе на носу: старое должно уступать место новому. Лучше разойдемся полюбовно. При мне пистолет, вот он. Нынче утром, как ты ушел, я сразу его достал и зарядил.
– Мы, марсиане – телепаты, – сказала бесстрастная голубая маска. – У нас есть связь с одним из ваших городов по ту сторону мертвого моря. Вы сегодня слушали радио?
– Мой приемник скис.
– Значит, вам ничего не известно. Очень важные новости. Это касается Земли.
Серебряная рука сделала движение, и в ней появилась бронзовая трубка.
– Позвольте показать вам вот это.
– Пистолет! – вскричал Сэм Паркхилл.
Выхватив из кобуры свой пистолет, он открыл огонь по туманному силуэту, по одеждам, по голубой маске.
Маска на миг застыла в воздухе. Потом шелк зашуршал и мягко, складка за складкой, опал, будто крохотный цирковой шатер, у которого выбили стойки, серебряные руки тренькнули о мощеную дорожку, и маска накрыла безгласную маленькую кучку белых костей и ткани.
У Сэма перехватило дыхание.
Его жена, пошатываясь, стояла над останками марсианина.
– Это не оружие, – сказала она, нагибаясь и поднимая бронзовую трубку. – Это, видно, письмо. Он его хотел показать тебе. Оно написано какой‑то змеиной азбукой, видишь– все одни голубые змеи. Не умею читать эти знаки. А ты?
– Нет. Что в них проку‑то было, в этих марсианских пиктограммах? Брось ее! – Он воровато оглянулся по сторонам. – Ну как другие еще нагрянут! Надо убрать его с глаз долой. Неси‑ка лопату!
– Что ты собираешься делать?
– Закопать его, что же еще?
– Не надо было убивать его.
– Ну, ошибся, подумаешь. Пошевеливайся!
Она молча принесла ему лопату.
К восьми часам Сэм Паркхилл вернулся и принялся виновато мести площадку перед сосисочной. Жена стояла в залитых светом дверях, сложив руки на груди.
– Жаль, конечно, что так получилось, – сказал он. Поглядел на жену, отвел глаза в сторону. – Сама видела, это случайно вышло, стечение обстоятельств.
– Да, – сказала жена.
– Меня такое зло взяло, когда он достал оружие.
– Какое оружие?
– Ну, мне показалось, что оружие! Я сожалею, сожалею! Сколько раз еще надо повторять!
– Тсс, – произнесла Эльма, поднося палец к губам. – Тсс.
– А мне наплевать, – сказал он. – Я не один – вся компания «Сеттльменты землян, инкорпорейтед» вступится, если что! – Он презрительно фыркнул. – Да эти марсиане и не посмеют…
– Смотри, – перебила его Эльма.
Сэм поглядел в сторону сухого моря. Он выронил из рук метлу, потом поднял ее; рот его был разинут, и крохотная капелька слюны сорвалась с губы и улетела по ветру. Его вдруг кинуло в дрожь.
– Эльма, Эльма, Эльма! – вырвалось у него.
– Вот они и пришли, – сказала Эльма.
По дну древнего моря, словно голубые призраки, голубые дымки, скользили десять‑двенадцать высоких марсианских песчаных кораблей под голубыми парусами.
– Песчаные корабли! Но ведь их уже нет, Эльма, их не осталось.
– И все‑таки это, похоже, их корабли, – сказала она.
– Как же так? Власти же их конфисковали! И все разломали, только несколько штук продали с аукциона! Во всей нашей округе я один купил эту посудину и знаю, как ее водить!
– Не осталось… – повторила она, кивая в сторону моря.
– Живо, нам надо убраться отсюда!
– Почему?– протяжно спросила она, завороженно глядя на марсианские корабли.
– Они убьют меня! В машину, скорей!
Эльма не двигалась с места.
Ему пришлось силой увести ее за сосисочную. Здесь стояли две машины: грузовик, на котором он постоянно разъезжал до недавнего времени, и старый марсианский песчаный корабль, который он потехи ради выторговал на аукционе. Последние три недели он возил на нем всякие грузы из‑за моря, по гладкому дну. Только взглянув на грузовик, он вспомнил. Мотор лежал на земле – он уже два дня возился с его ремонтом.
– Грузовик вроде не на ходу, – заметила Эльма.
– Песчаный корабль! Садись скорей!
– Чтобы ты вез меня на этом корабле? О, нет.
– Садись! Я умею!
Он втолкнул ее, вскочил следом и дернул руль, подставляя кобальтовый парус вечернему бризу.
Под яркими звездами голубые марсианские корабли стремительно скользили по шуршащим пескам. Корабль Сэма не двигался с места, пока он не вспомнил про якорь и не рванул его.
– Есть!
И сильный ветер помчал песчаный корабль по дну мертвого моря, над поглощенными песком глыбами хрусталя, мимо поваленных колонн, мимо заброшенных пристаней из мрамора и меди, мимо белых шахматных фигурок мертвых городов, мимо пурпурных предгорий и дальше, дальше… Очертания марсианских кораблей становилось все меньше, пока они не помчались за Сэмом.
– Лихо я им нос утер! – крикнул Сэм. – А сейчас я заявлю в «Ракетную компанию», и мне дадут охрану. Скажи, что у меня не варит котелок!
– Они могли задержать тебя, если бы захотели, – устало ответила Эльма. – Просто им это не очень нужно.
Он засмеялся.
– Брось! С чего это им отпускать меня? Не догнали, вот и все!
– Не догнали? – Эльма кивком головы указала за его спину.
Сэм не обернулся. Его обдало холодом. Он боялся оглянуться. Он ощутил нечто там, на сиденье, за своей спиной, нечто эфемерное, как дыхание человека студеным утром, и голубое, словно плывущий в сумерках дым над горящими чурками гикори, нечто подобное старинным белым кружевам и летучему снегу, напоминающее иней на хрупком камыше.
Послышался звук, будто разбилось тонкое стекло: смех. И снова молчание. Он обернулся.
На корме, близ руля, спокойно сидела молодая женщина. Кисти рук тонкие, как сосульки, глаза яркие и большие, как луны, светлые, спокойные. Ветер овевал ее, и она колыхалась, совсем как отражение на воде, и складки шелка, как струи голубого дождя, порхали вокруг ее хрупкого тела.
– Поверните назад, – сказала она.
– Нет. – Сэма трясло мелкой трусливой дрожью, он дрожал, словно шершень, висящий в воздухе, он колебался на грани между страхом и злобой. – Прочь с моего корабля!
– Это не ваш корабль, – ответило видение. – Он такой же древний, как наш мир. Он ходил по пескам еще десять тысяч лет назад, когда море улетучилось и пристани опустели, а вы, пришельцы, похитили его, забрали себе. Но поверните же и возвратитесь к перекрестку. Нам нужно поговорить с вами. Произошло нечто очень важное.
– Прочь с моего корабля! – сказал Сэм. Кожаная кобура скрипнула, когда он вытащил пистолет. Он тщательно прицелился. – Прыгай, считаю до трех…
назад<<< 1 . . . 14 . . . 19 >>>далее