Глава двадцать четвёртая

Сквозь шум воды Ика слышала, как заливаются сразу три телефона. Городской, самый громкий, и два мобильных.

— Идите на фиг! — сказала она, разглядывая свою ногу, такую живую и симпатичную, что стоит посмотреть, и мгновенно поднимается настроение. Правда, тут же где-то, совсем глубоко, защекотала маленькая поганая мыслишка. Вот эту плоть, розовую, упругую, выхоленную, будут когда-нибудь жрать черви. Когда-нибудь, не скоро, но обязательно.

О червях однажды сказал Марк. Держал её ногу, бережно, как произведение искусства, и вдруг произнёс, с обычной своей ухмылкой:

— Обидно, что такая красота достанется червям. Представляешь, вся ты, Ика, нежная и удивительная, с твоими тонкими пальчиками, с твоими грудками, губками, шейкой, станешь обедом подземных тварей. Они тупы, бессмысленны, лишены эстетического чувства. Им без разницы, кого жрать: тебя, мою прелесть, или какого-нибудь урода. Остаётся пожелать им приятного аппетита.

Марк говорил много глупостей и гадостей, она привыкла, щёлкала его по носу, злилась чуть-чуть и скоро забывала. Но про червей запомнила и никак не могла выкинуть — даже не из головы, а откуда-то из солнечного сплетения.

— Гад, гад, ненавижу! — пробормотала Ика и стала чистить зубы.

На городском телефоне включился автоответчик. Из ванной Ика не могла разобрать слов, но слышала, что голос женский. Потом стало тихо. Телефоны помолчали, отдохнули минут пять и опять затрезвонили хором.

Ика выдавила на ладонь прозрачный зелёный шампунь, закрыла глаза, намылила короткие густые волосы и запела во весь голос:

 

Тёмный кинозал и пузырьки поп-корна,

Целоваться в губы так прикольно! А-а, ля-ля!

 

Предстояло самое неприятное — брить подмышки. Ика подняла руку, заглянула в нежную впадинку, подёрнутую золотистой щетиной. Там такая тонкая кожа, каждый раз страшно прикасаться бритвой.

— Вот, например, немки подмышек не бреют, — рассуждала Ика вслух, сплёвывая воду, — и правильно делают. То ли в Италии, то ли в Англии подмышки бреют только проститутки. А порядочные женщины — никогда. Ой, блин! — Несколько капель крови проступило сквозь пену. Ика порезалась потому, что телефонные рулады выводили её из себя и руки слегка дрожали. — Блин-блин, твою мать! — От перекиси щипало ещё больше.

Был бы дома Марк, она позвала бы его, чтоб подул. Он бы подул, потом поцеловал, во все местечки. Ему нравилось, когда она влажная, горячая, только что из душа. Он бы целовал и приговаривал: «Косточки мои сладкие, цыплёнок мой, тут у нас мягонько, а тут тверденько, ой, как вкусненько, ой, как классненько, прикольненько».

Ика протёрла запотевшее зеркало, увидела себя, скелетика, девочку-спичку. Скуластое аккуратное лицо. Круглые зелёные глаза, большой пухлый рот и маленький мягкий нос. Без косметики, с мокрыми волосами, она выглядела лет на четырнадцать. На самом деле ей было двадцать два.

— Марк, Марик, Морковка, козёл, сволочь, ненавижу, убью когда-нибудь!

К трём разноголосым звонкам прибавился четвёртый, дверной. Ика накинула халат и босиком помчалась в прихожую.

— Мало того, что исчез на трое суток, бросил меня, ещё и ключи забыл, гад, и явился именно тогда, когда я в ванной! Все мне назло, все всегда мне назло! Ну я тебе сейчас устрою! — Она распахнула дверь, не взглянув в глазок.

На пороге стояла незнакомая девица лет тридцати, высокая крашеная блондинка, в джинсах и дутой куртке такого розового цвета, что у Ики заболели глаза. Девица, вероятно, не ожидала, что ей сразу, без вопросов, откроют дверь, и удивлённо уставилась на Ику.

— Взрослые кто дома есть?

— А что вам нужно?

— Я из ЖЭКа. Жалуются на вас соседи, девочка. Заливаете вы их. — Глаза девицы быстро, хищно обшарили маленькую прихожую.

— Мы?! Заливаем? Да что за бред, блин! — Ика туже затянула пояс халата и надменно вскинула подбородок.

— Я спрашиваю, взрослые кто есть? — Девица шагнула в прихожую.

Она была куда хладнокровней, чем показалась в первый момент. Проворно потеснила Ику, просочилась сквозь бамбуковую шторку, заменявшую дверь между коридором и единственной комнатой, и через секунду стояла посреди комнаты, широко расставив длинные толстые ноги в обтягивающих джинсах и розовых лаковых сапожках.

— Слушайте, женщина, я вас в гости, кажется, не приглашала, — Ика забежала вперёд, встала перед ней, лицом к лицу, и вперилась в маленькие рыжие глазки, — если мы протекаем, так в ванную идите, куда вы в комнату лезете?

— А я не в гости, — сказала девица, — я по делу.

Она была выше Ики на голову и весила раза в два больше. На Ику она не смотрела. Спокойно, деловито оглядывала двуспальную кровать, измятое красное бельё. На подушке валялась старая футболка Ики. На полу — халат Марка, рядом тарелка с гнилыми виноградинами и яблочным огрызком. Взгляд девицы скользнул по полкам, уставленным видеокассетами, дисками DVD, затем её внимание привлёк компьютерный стол. На принтере стояло зеркало, флакон туалетной воды, на выдвинутом дисководе — грязная кофейная чашка.

— Так, короче, документы предъявите, женщина! — грозно сказала Ика.

— Обойдёшься, — сухо отозвалась девица. — Ну, кто здесь проживает? Кто прописан? Где взрослые?

Ика не успела ответить. Зазвонили телефоны, опять все хором, и негромко хлопнула входная дверь. Ика вздрогнула, у неё пересохло во рту. Ей показалось, что в квартиру успел зайти ещё кто-то.

— Да я сейчас милицию вызову, женщина! — крикнула Ика сквозь телефонные переливы. За бамбуковой шторкой бесшумно шевелилась огромная чёрная тень.

— Вова, заходи, не стесняйся, — позвала девица, рассматривая корешки коробок с дисками и кассетами, и добавила, обращаясь к Ике: — Это наш водопроводчик. Ну ты трубочку-то возьми, хоть одну какую. Что застыла?

Из прихожей проскользнул в комнату человек-тень. Он умудрился войти так, что бамбуковые палочки, которые мелодично постукивают при малейшем движении, не издали ни звука.

Девица была нестрашная, Ика называла таких «недоделанная модель». Лицо вполне симпатичное, но глазки маленькие, нос раздвоенный, сердечком, подбородок тяжёлый, торчит вперёд. Если ей сделать лёгкую пластику, аккуратней красить волосы и похудеть килограммов на десять, могла бы стать красоткой.

Вова, водопроводчик, показался Ике чудовищем. У него лба вообще не было. Серые редкие волосы росли сразу над бровями. Глаз тоже не было. Тёмные провалы. Такие маленькие глазки, так глубоко посажены, что заглянуть в них невозможно. Нос без переносицы, круглая пористая пуговка с двумя дырками, рот без губ, длинная плоская щель. Прямо под тяжёлым, как булыжник, подбородком, начинался бугристый торс, обтянутый чёрной футболкой. Чёрная кожанка лопалась по швам на пудовых покатых плечах. Росту Вова был метра два, весил килограмм сто пятьдесят. Войдя, не произнёс ни слова. Просто встал рядом с блондинкой и посмотрел на Ику сверху вниз.

Телефоны продолжали заливаться.

— Вот, чудачка, — девица покачала крашеной головой, — ей звонят, она не подходит. Ну, может, я за тебя отвечу, а? — Она подмигнула и засмеялась. Зубы у неё были крупные, лошадиные и слишком белые, наверное, искусственные.

Ика бросилась к городскому телефону, попутно прихватила свой дрожащий мобильник. Остался ещё мобильник Марка. Звонок у него был самый тихий, он мяукал, как голодный котёнок.

— Ика, привет, это Стас, короче, слушай, завтра вроде съёмка, да? Короче, у меня, блин, отец нажрался, скотина, маму избил, она дома лежит, совсем плохая, я не могу её одну оставить. И с клиентом я тоже не смогу встретиться. Пусть он, короче, Егорку пошлёт, этому старому козлу всё равно, какой мальчик. Ты скажи Марку, я потом, как она поправится, все отработаю. Эй, ты где, Ика? Ты меня слышишь?

Торопливый подростковый тенорок прозвучал на всю комнату. Ика никак не могла найти кнопку отключения громкой связи. Руки у неё дрожали.

— Да, Стас. Я слышу. — Она не узнала собственный голос, так хрипло и жалобно он прозвучал.

— Ика, ты чего, блин, простыла? — тревожно спросил Стас.

Она нашла наконец нужную кнопку. Нажала, посмотрела на девицу. Та уже перестала смеяться. Спокойно выдвинула верхний ящик компьютерного стола, принялась рыться, словно это был её собственный стол.

— Стас, тут ко мне пришли какие-то воры, отморозки, блин, — быстро забормотала Ика, — короче, позвони Ибрагиму, пусть подъедет сюда, разберётся.

— Ика, ты что? — ошалело спросил Стас.

Никакого Ибрагима не существовало. То есть, может, их было много на свете, но Ика ни одного из них не знала лично. Она назвала звучное кавказское имя, чтобы гости испугались. Но они не испугались. Вова стоял и слушал. Девица продолжала спокойно рыться в ящиках.

— Стасик, сделай что-нибудь, — прошептала Ика, — помоги мне, пожалуйста.

— А Марк где? Его, что ли, дома нет?

— Нет! Третий день нет. Я не знаю, куда он делся. Я одна, а тут эти. Кошмар какой-то!

— Сколько их?

— Двое.

— Зачем ты чужим дверь открываешь?

— Я случайно. Я думала, это Марк.

— Слушай, короче, может, ментам позвонить? — В голосе Стаса звучала искренняя тревога. Он был хороший, добрый мальчик, он правда испугался за Ику, но помочь ничем не мог.

Он так же, как Ика, отлично понимал, что нельзя вызывать милицию в квартиру Марка. Что бы ни происходило — нельзя. Девица и Вова тоже, вероятно, понимали это, потому были так спокойны. Краем глаза Ика заметила, что девица нашла паспорт Марка, пролистала, спрятала в карман розовой куртки и тут же закрыла ящик.

— Ладно, Ика, ты, короче, не плачь. Потяни время, я, может, что-нибудь придумаю.

Два мобильных телефона давно замолчали. Когда Ика положила трубку городского, стало страшно тихо.

— Значит, ты не знаешь, где он? — спросила девица и задумчиво посмотрела на Ику.

— Что вам нужно? Вы можете объяснить?

— Хохлов Марк Анатольевич, — ответила девица и тяжело вздохнула, — он нам нужен, а не ты. И ещё, чтоб ты знала, мы не воры. Скажи, Вова? — Девица опять засмеялась.

От её смеха Ике стало холодно.

— Зачем вам Марк? Какого чёрта вы взяли его паспорт?

— Это не твоё дело, — девица критически оглядела Ику с ног до головы, — тебе сколько лет?

— Двадцать два. Положите паспорт на место, сию минуту, и выметайтесь отсюда.

Вова, человек-тень, впервые издал какой-то звук. Он тихо хмыкнул.

— Болеешь, что ли? — спросила девица, продолжая разглядывать Ику.

— Почему болею? Здорова.

— Очень уж худая. Настоящий дистрофик. Ладно. Зовут как?

— Отдай паспорт и выметайся со своим шкафом, дура! — Крик Ики прозвучал жалко и неубедительно.

— Зовут как? — спокойно повторила девица.

— Ирина.

— Фамилия?

— Да пошла ты!

Девица укоризненно покачала головой, подняла с пола открытую сумочку Ики, вытряхнула содержимое, взяла паспорт, открыла, стала читать вслух.

— Дроздова Ирина Павловна, ноль первое, ноль шестой, восемьдесят четвёртого. Место рождения — город Быково Московской области. Мужа нет, детей тоже. А прописана ты не здесь, девочка. В Быкове ты прописана, вот и жила бы там, сидела тихо, дурочка малохольная. Чего в Москву припёрлась, а? Ну, ладно. — Она бросила паспорт на журнальный стол. — Чем занимаешься?

Ика еле сдерживала слёзы. Только злость помогала не разреветься. Злилась она не на девицу и тем более не на Вову, человека-тень. В данный момент она смертельно ненавидела Марка, за то, что бросил её вот так, не предупредив о возможных проблемах. Только сказал: «Я исчезну на несколько дней. Не волнуйся, ничего не бойся. Отдыхай. Скоро у нас будет очень много бабла, мы купим новую большую квартиру, отправимся на Канары, в общем, все о’кей!»

Она удивилась, что он не взял с собой ни денег, ни документов, ни мобильника, оделся в какое-то старьё.

— Ну, что молчишь? Отвечай, когда спрашивают, — напомнила о себе девица.

— Я актриса, — сказала Ика.

Опять смех. На этот раз особенно долгий и весёлый.

— Актриса она! Слышь, Вова? Она актриса! Ой, я не могу! — Девица вытерла слезы, высморкалась. — Ладно, девочка. Я пойду, а Вова останется здесь. Ты уж извини, нам обязательно надо дождаться Марка Анатольевича Хохлова. Ну, до скорого!

Она быстро вышла. Ика услышала, как хлопнула дверь, и посмотрела на Вову. Он, ни слова не говоря, плюхнулся в кресло, взял пульт, включил телевизор, нашёл футбол на спортивном канале.

— Как долго ты намерен здесь торчать, ублюдок? — прошептала Ика, собирая с пола содержимое своей сумочки.

В ответ он издал глухой горловой звук и хлопнул себя по коленке. Одна из команд забила гол.

 

* * *

Странник так и не понял, спал ли он этой ночью. Но не важно. Он чувствовал себя отдохнувшим, полным сил. У него осталось время на утреннюю пробежку.

В спортивном костюме, в кроссовках, с плеером, пристёгнутым к поясу, он вышел из подъезда, приветливо поздоровался с молодой соседкой, помог ей спустить с крыльца коляску. Младенец в коляске заплакал, увидев его.

— Ну что ты, что? — сказала его мать. — Дядя хороший, добрый.

Младенец заплакал ещё громче.

Странник включил плеер. Из наушников зазвучала «Симфония №5» Шуберта. Теперь он ничего не слышал, кроме этой бодрой торжественной музыки и собственных мыслей. Он думал о женщине-оборотне, уже без страха, но с удовольствием, как о своей добыче. Тянулись незримые прочные нити между ним и ею. Связь возникла давно, нити скручивались в тугую спираль, опутывали Странника, мешая двигаться вперёд, выполнять свою святую миссию.

Спираль — знак змеи, искушения, женского коварства. Плоть оборотня — темница ангела, который до сих пор жив и страдает многие годы.

Обычно они умирают внутри гоминидов, когда те совсем юные. Но здесь особый случай. Жизнь ангела внутри оборотня поддерживается для достоверности образа, для того, чтобы в глазах светилось что-то человеческое. Надо отдать должное злым силам вечной ночи, они это здорово придумали.

Странник долго не мог понять, что она такое на самом деле. У гоминидов не бывает острого чутья, им не свойственна гибкость и лёгкость мысли. Гоминиды видят и слышат только себя, каждый как будто окружён зеркалами, в которые готов глядеться бесконечно, не замечая ничего, кроме собственного отражения в разных ракурсах.

И пахнут они совсем иначе.

Сначала ему казалось, что она человек, как он. Она умела слушать других. Вокруг неё не было зеркальных стен. Иногда ему даже хотелось рассказать ей все о себе и казалось, что она поймёт. Но он не сделал этого, он вовремя догадался: она не человек. Оборотень. И залёг на дно на восемнадцать месяцев.

Больше такого не будет. Она ответит за все. За свою ложь и за его иллюзии, за своё дьявольское чутьё и за его унизительный страх.

Кроссовки мягко пружинили по влажному асфальту. Крепкий широкоплечий мужчина в светлом спортивном костюме бежал по скверу. Он был красив, и знал это. Седина, жёсткие мужественные морщины делали его ещё привлекательней. От него веяло силой, здоровьем, благополучием.

Две девушки, проходившие мимо, оглянулись. Он улыбнулся им. Они замешкались, заулыбались в ответ. Он помахал рукой и побежал дальше, чувствуя, как они на него смотрят. Две мёртвые самки. Две тени в мире вечной ночи. Пусть себе идут, ангелы в них давно задохнулись.

Странник увеличил звук. Симфонический оркестр играл «Симфонию №5» в его честь. Голоса скрипок пели бодро и весело, как поют освобождённые ангелы на небе. Скоро к ним присоединится ещё один.

 

* * *

В половине девятого утра Зацепу разбудил тихий рык резервного мобильника. Накануне вечером, после выполнения своих супружеских обязанностей, Николай Николаевич дождался, когда заснёт довольная жена, отключил звонок и поставил аппарат на режим вибрации.

Сейчас аппарат рычал у него под подушкой. Зацепа выскользнул из постели, на цыпочках ушёл в гостиную.

— Надо срочно встретиться, — произнёс приглушённый голос Гроша.

— Что-нибудь случилось? — спросил Зацепа, с трудом сдерживая нервный зевок.

— Случилось.

— Ну давай, говори. Он появился в квартире?

— Нет. Он не появлялся и вряд ли теперь появится.

— Как это? Я не понял.

— Слушай, Коля, я через двадцать минут буду ждать тебя в кафе напротив твоего дома. Знаешь, это, французское, возле супермаркета, забыл, как называется. Придёшь, все расскажу.

— Куда ты так рано? — спросила сонная Зоя, когда он после душа прошёл на цыпочках через спальню в гардеробную, за одеждой.

— Позвонили с работы. Спи.

— Да что такое, в самом деле! — Зоя резко села на кровати. — Без десяти восемь, у вас там пожар, что ли?

— У нас предвыборная кампания Лаврентьева. — Зацепа скинул халат и запрыгал на одной ноге, пытаясь попасть в штанину.

— Лаврентьева? Ты что, собираешься пиарить эту сволочь?

— Почему сволочь? Нормальный политик, как все. — Зацепа влез наконец в брюки, но молния заела.

Зоя сползла с кровати, принялась ему помогать.

— Конечно, все политики мерзавцы, но Лаврентьев — это что-то особенное. Смотри, Коля, будь осторожней.

— Да почему, объясни?

— Потому, что он педофил. — Зоя со стоном зевнула и слегка похлопала ладонью по его ширинке. — Я бы их всех кастрировала.

Зацепа натянул пуловер и спросил равнодушно:

— Заинька, откуда ты всё знаешь? Кто тебе сказал, что Лаврентьев педофил?

— Валюшка сказала. Мы позавчера встретились с ней в салоне, а потом вместе пообедали.

Валюшка, близкая подруга Зои, известная дама-политик, возглавляла одну из думских фракций и как раз недавно пыталась провести поправки к законам, ужесточающие уголовную ответственность за распространение порнографии и совращение малолетних. В одном из толстых журналов, принадлежащих «Медиа-Прим», было напечатано интервью с ней, где она довольно туманно объясняла, почему Госдума категорическим большинством отвергла её поправки, рассказывала, как ей угрожали, как пытались взорвать её машину.

— Ты разве не читал её интервью? — Зоя ещё раз зевнула, чмокнула Зацепу в щеку и вернулась в кровать.

— Читал. Но при чём здесь Лаврентьев? Она не назвала ни одного конкретного имени, только общие слова.

— Конечно. Она же не самоубийца. Эй, ты куда? А поцеловать?

Пришлось вернуться, подойти к Зое. Когда он наклонился, она обхватила его за шею и притянула к себе.

— Заинька, прости, я ужасно спешу! — Он попытался вырваться, но хватка у его жены была крепкая.

Через двадцать минут он опять влез в штаны и натянул пуловер, бормоча извинения:

— Ты же знаешь, Заинька, утром, особенно в спешке, у меня ничего не получается.

— Да, Коля, поспешишь — людей насмешишь. — Она зевнула и отвернулась.

Кроме Гроша, в кафе никого не было. Зацепа заказал себе кофе и горячие булочки с маслом. Грош медленно тянул свежий апельсиновый сок.

— Мы, кажется, нашли его, — сообщил он с широкой, ясной улыбкой.

— Где?

— В психушке. Надо, конечно, кое-что уточнить, но, скорее всего, это он. Ты оказался прав, когда сказал о сводках происшествий. Все сошлось. Мои люди, которых ты назвал кретинами, вычислили каждый его шаг. — Грош вдруг замолчал, отвернулся и стал смотреть в окно.

— Давай, Мотя, выкладывай, не томи, — прошептал Зацепа.

— Нет, Коля, сначала ты выкладывай, — Грош покачал головой и неприятно усмехнулся, — это сейчас значительно важней.

— Что?

У Зацепы глаза на лоб полезли от такого тона, а Грош продолжал, как ни в чём не бывало:

— Ты вроде бы взрослый человек, Коля, профессиональный дипломат, умный, хитрый. Чего же ты так вляпался, мой дорогой?

— Слушай, ты можешь без дурацких намёков? — рассердился Зацепа. — Я сам знаю, что вляпался, потому и обратился к тебе за помощью.

— Коля, некогда болтать, давай-ка ты честно, без фокусов, расскажешь мне, что произошло на самом деле.

— Я уже все рассказал. Мне нечего добавить.

— Уверен?

— Абсолютно.

— Ну тогда повтори. А то я забыл.

— Мотя, что за тон? Я заплатил тебе аванс.

— Я могу вернуть деньги, прямо сейчас. Хочешь? Они у меня с собой.

— Не понимаю, тебе мало, что ли? Так бы сразу и сказал. Что ты все крутишь?

Официантка принесла кофе и булочки для Зацепы, ещё один сок для Гроша. Когда она отошла, Грош заговорил, медленно и так тихо, что Зацепе пришлось перегнуться к нему через стол.

— Ты сказал, Коля, что случайно переспал с девушкой, которая оказалась малолеткой. На тебя нашло затмение. Ты никогда раньше не изменял своей жене и никакой патологической тяги к маленьким девочкам не испытываешь. Но тебе страшно не повезло. Она, эта малолетка, буквально силой затащила тебя, бедного, в койку в какой-то чужой квартире, а потом оказалось, что она снимается в детском порно, и её хозяин стал тебя шантажировать. Так? Я ничего не упустил?

Зацепа молча кивнул и принялся размешивать сахар в чашке.

— А скажи, пожалуйста, Коля, чего ради ты второй год подряд снимаешь квартиру на Профсоюзной?

— Откуда ты знаешь?

— Ну привет! — Грош противно, визгливо рассмеялся. — Я же сам тебе это устроил. Да-а, Коля, совсем плохи твои дела!

Зацепа взмок. Он вспомнил, что именно Грош познакомил его с хозяйкой квартиры в доме напротив спортивного центра. Он не рискнул обращаться ни к кому другому и тем более искать квартиру через Интернет или газеты. Грош, как сейчас, так и тогда, казался ему самым надёжным человеком, может, даже единственным из его знакомых, кто умеет держать язык за зубами.

Что же получается? Грош ведёт двойную игру? Он сам поставил там скрытую камеру? Он давно знаком с этим Марком? Они в сговоре и вместе раскачивают его, Зацепу? Вон, как он смотрит в глаза, не моргая, будто прямо в душу хочет влезть. А там, в душе, между прочим, все ещё живой, корчится и стонет Кастрони.

назад<<< 1 . . . 27 . . . 40 >>>далее